Сергей Анисимов
Вариант «Бис»
Узел 9.4
25 ноября 1944 г., 12.15-12.55
Как это часто бывает в воздушных боях, враги заметили друг друга одновременно, и буквально за несколько десятков секунд строи эскадрилий из набора бликующих черточек где-то на самой границе видимости превратились в стаю звенящих хищных машин, ощетиненных пулеметным огнем, несущихся прямо на тебя. Неизвестно почему, частота связи авиагруппы «Чапаева» совпала с британской – вероятно, одна и та же цифра на шкале показалась удачной штабистам обеих сторон, и теперь чужой радиообмен мешал всем.
– Lord save us!!!...
– Stand tight, guys!!! Tee up!!![149]
– Сдохните, бляди!!! А-а-а-а!!!...
За секунды, остававшиеся до столкновения, несколько воплей забило размеренные холодные команды комэсков, и эфир взорвался мешаниной криков и рычания убивающих один другого людей. Мгновения дикого ужаса – когда десятки машин проходят насквозь фалангу врага и не видно ни одного друга за плечом, только мчащиеся на тебя истребители со смертью на крыльях, и живот поджимается к грудине в ожидании разрывающего внутренности свинца. Треск пулеметов нарастает до визга, когда машины, раскачиваясь и уже закручиваясь в виражи, расходятся, кренясь в плавящих сосуды перегрузках, на расстоянии вытянутой руки. Несколько самолетов срываются в падение, разбрасывая фанерную щепу, или молча – как падает камень. Не перестраиваясь, не заботясь о тех, кто сзади, или о каких-либо правилах, разогнавшиеся до предельной скорости истребители швыряют себя на ближайшего врага в переворотах, во вминающем в сиденье высшем пилотаже, с единственным стремлением – убить. Убить, прежде чем убьют тебя самого, потому что ясно – в таком бою погибнут все.
– A-a-a, shit! Watch it, pal!
– Гор, держись сзади!!
– Сука!!! Сука!!! Хэ-э-э... – крик ярости забивается утробным рычанием, когда за три секунды перегрузка в рывком переходящем из «бочки» в пике ЯКе сменяется на семь-восемь «же», дергаясь с плюса на минус.
– Bazz, you take it! Damn Yak down of you!!
– Got him!!! I've got!!
– Бей!!!
Голоса срываются на визг, пытаясь прорваться через какофонию рева и хрипа в шлемофонах. Черная машина с кругом Королевских ВВС на оперении взрывается в детонации тысячелитрового бензобака, на сотни метров вокруг самолеты встряхивает ударной волной. Идущий в лоб на машину Кожедуба «сифайр» вдруг дергается в сторону. Подполковник уходит в нисходящий вираж, пытаясь сбить прицел, но «сифайр» боком ныряет мимо него, на мгновение сквозь разбитый фонарь мелькает силуэт пилота, схватившегося за лицо руками, и машина проваливается вниз. Никто никаким образом в него попал – не важно, желание выжить перевешивает любое стремление к славе. Не называя себя, победитель вводит свою машину в серию немыслимых виражей, чтобы сбросить с хвоста намертво прилипший «корсар», тот срывается в перевернутый штопор, исчезая из обзора – вовремя. Сразу двое «корсаров» пикируют на вляпавшийся истребитель, трассы идут впритирку, на крик не остается времени...
– Bail out[150], man!!
– You burn!!! Get it off!!
ЯК с тремя белыми кольцами и желтым кокком – Амет-Хан выпрыгивает из пространства, оставив позади пылающего врага.
– Держись!!!
Британец, воя, проносится под ушедшим в восходящую «бочку» русским. Буквально доли секунды не хватило для доворота, который стал бы для русского смертельным, в шлемофоне раздается дикий крик, но мгновений, чтобы узнать голос, уже не остается – перспекс[151] фонаря взрывается веером режущих пластиковых кромок, удар в колени, в руки, в грудь. Дым уносится за борт, приборная доска – мешанина рваных обломков, но ручка тугая, и самолет мгновенно реагирует на отданный руками оглушенного летчика приказ лечь в вираж. Все в крови, ветер бьет в тело, выдавливая из груди воздух, дышать невозможно и некогда.
– Атанда!!! Павел, держи падлу!!!
– Хана!!!
– God, oh God!!!... No!!!...
– Cover me, anyone!!! Cover me!!!
Ручка от себя, машина несется вниз. Главное – это выбраться из мешанины кружащихся истребителей, тогда можно будет уйти. Боже, как больно!..
Справа проносится штопорящая машина – кто-то сумел сбить ЯК, и видно, как пилот судорожно пытается выбраться из кабины, но его каждый раз отжимает внутрь центробежной силой, фонарь сброшен, руки цепляются за борта.
– Coverme!!! Please!!!John!!!...
– Shit!! Jink away[152], Ken, he's above!!! Watch it!!
– Рома, закрой мне бок! Шестая, шестая, ищите торпов!!!...
Шесть десятков истребителей рвут друг друга на части, рыча в полном озверении. Англичане серьезный противник: во флотскую авиацию готовят годами, и без полутысячи часов, проведенных в небе, на раскачивающуюся палубу не сядешь. Но опыт пилотажа и опыт драки с профессиональными убийцами – слишком разные вещи, и англичан понемногу начали отжимать. Медленно, слишком медленно. Самолет – очень маленькая цель, и если его пилот активно не хочет быть сбитым, и более того – знает, что его в данную секунду пытаются сбить, то шансы в него попасть, как правило, не слишком велики. Говорят, что две трети воздушных побед приходятся на ситуации, когда жертве не приходит в голову, что на нее кто-то уже делает заход. Если хочешь жить – эта мысль должна сидеть в голове постоянно.
Англичане жить хотели и дрались с параноидальным упорством. Хладнокровный, как львиная задница, голос контролера, «Train Driver»[153], на сленге Королевских ВВС, ярко выделялся на фоне мешающихся двуязычных выкриков и треска статики.
– Gen was duffy[154]... Ours are cheesed, no erks[155]. Still plugging away[156]... Hurry, boys, hurry! Keep balbo crabbling along, take chances... Oh, what a wizard![157]
В рубке советского линкора переводчик, моргая уже совершенно безумными глазами, пытался перевести хотя бы те обрывки фраз, которые отказывающийся понимать происходящее мозг успевал уловить.
– Да не понимаю ничего! Сленг чертов! У американцев не в пример легче, это внутренний жаргон арма или даже группы!
От волнения он начал вставлять в речь чужие слова, правильно их при этом склоняя, чем дополнительно затруднял интерпретацию даже переводимых кусков.
– Информация была плохой... Мы спеклись, в смысле – нам вата... Но держитесь, есть еще шансы... Да черт, ну это надо же, так говорить, а? Вот сейчас орет снова этот тип: «Прикройте меня, прикройте!» Его уже минут пять гоняют!
Несколько одновременных полных ярости криков полностью перекрыли уже сложившийся темп воздушного боя.
– Пятая!!! Пятая!!! Вот они!!! Высота триста, право сорок!!! Иван, видишь их?!
– Вижу! Я пять-один!!! Торпедоносцы курсом на наших! Справа-снизу, истребителями не прикрыты... Пятая эскадрилья и все, кто видит!.. Ат-т-така!!!
– Lads!!! Damn it!! Fighters above on ten!!! Cope them[158], Spits!!! Dozen, at least! Watch!!!
Экипажи прижавшихся к воде «эвенджеров» со смешанным чувством восторга и ярости смотрели на падающие на них сверху темно-синие истребители – их было мало, слишком мало, чтобы помешать идеально проведенному выходу на цель. Группа из двадцати одного торпедоносца, брошенных в первую волну, шла в плотном строю на минимальной высоте на протяжении, по крайней мере, уже восьмидесяти миль, не замеченная никем. Одиннадцать «файрфлаев», закрывающие их собой, были бы съедены русской авиагруппой за минуты – если бы ударная волна была обнаружена до того, как почти все, что у русских было, оказалось брошено в мясорубку, где перемалывались истребители и пикировщики – тихоходные и уязвимые «барракуды», не имевшие почти никаких шансов. Теперь два десятка пулеметов ворочали стволами, отслеживая траектории заходящей на них команды несомненно храбрых, но до идиотизма безумных русских – пятерки в плотном строю и еще двух, чуть другого оттенка ЯКов – за ними, россыпью.
Они уже побеждали, чувствуя это нутром. Те разрозненные машины, которые русские, вымотанные полностью выложившимися, истекающими кровью истребительными эскадрильями, могли бросить на них, выдернув из боя, уже не способны были остановить железный таран торпедоносного удара. Двадцать с лишним торпедоносцев снесут любую эскадру, целей слишком много для зенитной артиллерии всего нескольких кораблей, как бы плотно ни была поставлена завеса, шансов у них нет...
За секунду до того, как атакующие ЯКи вонзились в спутанную, переплетенную мешанину трасс прущей напролом британской фаланги, дикий крик, состоящий почти исключительно из страха, заставил пилотов и стрелков дернуться в мгновении ужаса, крутя головами. Затем пришла смерть.
Пятерка светло окрашенных машин, на фюзеляжах которых светились два косо расположенных белых кольца с матовыми, неразличимыми на такой скорости эмблемами и короткими рядами красных звезд по бортам, проходила строй торпедоносцев насквозь, сзади наперед, убивая всех на своем пути. Грохот пушек и непрерывный, точеный стук крупнокалиберных пулеметов нарастал за долю секунды, когда выстроившаяся коротким треугольником группа проскакивала над очередным звеном, вспарывая его целиком. Плотный строй – важнейшая вещь для обороны от «правильной» атаки, когда стрелки единой массой отбиваются от атакующих самолетов, передавая цели друг другу. Но он же является смертельной ловушкой, когда кто-то один, как волк, пробежавший по спинам овец, врывается в середину отары, не ждавшей удара изнутри.
Строй рухнул сразу. Когда уверенность и осознание своей силы нарывается на удар в спину, страх подавляет любую муштру и искреннюю смелость, исключений здесь нет. Сколько раз так уже было? Куликово поле, Грюнвальд, Мидуэй, что еще?
Самолеты, ревя моторами на форсаже, пытались развернуться, трассы беспорядочно метались в воздухе, команды лидеров звеньев вязли в эфире, торпедоносцы и истребители шарахались друг от друга, полосуя огнем мелькающие силуэты врагов. Краснозвездный ЯК врезался в разворачивающийся «на крыле» «файрфлай» – дикая скорость и десятки одновременно сходящихся и расходящихся целей не дали пилоту необходимых для реакции мгновений. Взорвавшиеся машины хлестнули разогнанными до неотслеживаемой глазом скорости щепками по имеющим несчастье быть рядом. Другой ЯК, горя, шел вдоль порядка звена, сохранившего хоть какое-то подобие строя, и три машины из четырех стрелялии, воя от злобы, поливали его огнем. Очереди впивались в борта ЯКа с намалеванной мордой медведя на борту, пламя рвалось, окутывая его прозрачным сиренево-желтым саваном, но летчик не сходил с курса, стреляя до последнего. Ведомый им «эвенджер», истерзанный, изломанный десятками попаданий, рухнул в воду одновременно со своим убийцей. Потрясенные экипажи держащего строй звена не успели перенести огонь – концевая машина провалилась вниз, ее штурман, рывком отстегнув ремни, прыгнул через сиденье убитого пилота, пытаясь оттолкнуть обмякшее тело вбок, стрелок что-то крикнул сзади, и вода одновременно сломала хребет самолету и людям.
Двое уцелевших, почти касаясь друг друга кончиками крыльев, синхронно спикировали к поверхности моря. Круговерть собачьей свалки осталась позади, крики в шлемофонах казались теперь какими-то абстрактными, потерявшими свою остроту. На малой высоте рев работы моторов был оглушающим, но это было наименьшим из возможных неудобств. В течение нескольких томительно долгих минут казалось, что им удалось оторваться. Из таких перемен и состоит жизнь боевого летчика: сорок минут скуки, пять – невыразимого ужаса, а потом, для тех кто остался жив, – надежда.
– Dick, get ready! Single one at five, high!
– Ours?
– If yes, shit! If we'll not fox in a minute[159]... He's coming, see?
Точка на границе горизонта уже превратилась в распухающую черту. Надежда, что одиночный ЯК их не заметит, таяла на глазах.
– Есть яркие идеи?
Пилот идущего справа торпедоносца стянул очки, чтобы лучше видеть соседа – тот повернул голову, и видно было, как шевелятся его губы при разговоре.
– Ну, почему бы просто не попросить его оставить нас в покое?
Старина Дэнии, «Острый Дэнни», как звали его все, включая молодежь, еще мог шутить. Они были рядом с самого начала, оба шотландцы. Его отец держал бакалею в Боуи и был самым сухим человеком, которого Дик встречал в жизни. Мысль о том, что они остались вдвоем, была невыносимой.
– Spits, Spits!!! Anyone hear me?!! Cover us!!! Two buses downhill[160], Yak's coming!!! Anyone!..
– Drop it, Dick. No way.
Русский истребитель почти догнал пару и шел правее и выше, откровенно их разглядывая. Пилотировавший его старший лейтенант был достаточно осторожен, чтобы не атаковать противника с ходу. В предыдущем бою один такой торпедоносец пропорол ему плоскость – и чудо, что ни одна из пуль не задела тросы элерона. Кроме того, летчик просто устал. Последние минуты были отдыхом после невероятной по напряжению драки, состоящей почти целиком из убийств. Когда те англичане, кто остался в живых после первых двух проходов, разлетелись в разные стороны, их не стал преследовать почти никто. На его глазах Михаила Бочкарева из пятой эскадрильи, веселого, всеми любимого парня, сбил верткий и умелый «файрфлай», спрятавшийся в дыму горящих машин. Тогда старший лейтенант отреагировал рефлекторно, бросив свой истребитель прямо вперед и вниз, в лоб врагу. Англичанин успел вздернуть свою машину, развернув пушечные трассы ему в лицо, но старлей не отвернул, расстреляв летчика в длящейся секунду дуэли – кто кого. Окутанный дымом «файрфлай» нехотя повалился на крыло, скользнув в воду почти без всплеска.
Несколько следующих минут истребитель бездумно шел, не сворачивая и не оглядываясь, безразлично глядя перед собой. Потом он увидел двоих торпедоносцев. Английского он, разумеется, не знал, но интонации пилотов, звучавшие в эфире, были абсолютно понятны. Старшего лейтенанта звали Олег, ему только исполнилось двадцать два года, и за это время он убил достаточное число людей, чтобы перестать испытывать к этому какой-либо интерес. Ничего, кроме усталости.
«Идиоты, бросайте торпеды и уходите», – подумал он. Мгновенный испуг, что он произнес это вслух, мелькнул и исчез, не оставив следа в сознании. Морща лоб, Олег попытался придумать себе, как объяснить англичанам, что они ему не нужны. Сбросив газ и крепко зажав ручку управления в руке, он чуть приблизился к держащим четкий строй торпедоносцам, изо всех сил сжимая и разжимая обращенные книзу пальцы левой кисти. Расстояние было слишком велико, но ближе он подходить боялся – влепят очередь, объясняй потом.
Он несколько раз махнул рукой вверх и вниз, привлекая внимание к своим жестам, и снова показал: «Бросайте!»
Раздавшиеся в динамиках шлемофона крики были полны ярости, и Олег со вновь навалившимся приступом усталости понял, что англичане решили, будто он издевается над ними. Молодые, смелые парни – он видел их лица, оскаленные в решимости зубы. Один что-то выкрикнул, сделав резкий жест рукой – фонарь кокпита отсвечивал в отражениях низкого солнца и ничего нельзя было разобрать, слишком далеко. Старший лейтенант крутанул головой – никого рядом. Пара продолжала идти прямо на север, к советским кораблям, и усталость уступила место тоске – сделать ничего было нельзя.
– Простите меня, ребята... – вздохнув, он ударил коротким тычком рукоять управления газом, одновременно развернув свою машину вправо – от них.
В течение десяти секунд звенящий на высокой ноте мотор ЯКа выдернул его вверх, затем Олег заложил широкий вираж, выбирая наиболее выгодный для атаки ракурс. «Эвенджеры» шли далеко внизу – крыло к крылу, готовые к схватке. Он почти видел раскрашенные желтым и зеленым сектора обстрела на диаграммах, малейшая ошибка – и тебе конец, церемониться никто не будет. ЯК, набирая скорость, понесся вниз; черно-белые, раскрашенные под акулье брюхо силуэты разрастались в нижних секторах прицела. Сначала один, затем второй стрелок открыли огонь, пытаясь вытянуть свои трассы в его курс, обе машины чуть довернули, черт. Неуловимую долю секунды он решал: влево – вправо? Затем отработанный в сотнях часов тренировок и боев рефлекс, состоящий из точнейших взаимодействий нервов и мышц – от спинных, защищающих тело от перегрузок, до мельчайших веточек мышц кистей, – швырнул его влево, в «бочку». Один полный оборот с потерей высоты, газ до упора, короткая «горка»! Нос машины выравнивается, и – вот они, оба в самом центре прицела, подсветка рельефно очерчивает размах крыльев обоих, наложенный на жирную черную точку между волосков секторов: сто сорок – сто пятьдесят метров. Пальцы впиваются в бугорок пулеметной кнопки и гашетку ШВАКа, машину трясет и раскачивает. Очередь длинная, почти в полную секунду, и из всего оружия.
– Жить! – Олег бросил истребитель в переворот, швыряя его в стороны и вниз, вниз, выжимая всю возможную скорость, обрывки трасс мечутся вокруг. – Жить!
Дистанция утраивается за секунду: хорошо, что не потерял времени, пытаясь разглядеть результаты своей атаки. Выровняв машину в четырех сотнях метров и сбросив газ, ЯК вновь лег на параллельный курс. Несколько цепких взглядов по сторонам, и можно снова сконцентрироваться на противнике.
Один из «эвенджеров» медленно шел вниз. Повреждений на нем видно не было, но он оставлял за собой явственную струйку дыма. Высоты ему оставалось метров пятьдесят. Второй чуть снизился, но шел ровно. Возможно, везение, позволившее ему почти состворить в заходе оба самолета, не распространилось так далеко, чтобы закончить все разом. Описывая широкую дугу за спиной англичан, старлей перешел на левую сторону, прищуриваясь на солнечный диск – не выскочил бы кто.
Англичане начали кричать – поврежденный «эвенджер» шел уже над самой водой, держась из последних сил. Десять метров, еще десять. Скользящий над белыми верхушками волн самолет двигался все медленнее. Олег увидел, как остановился винт, застыв нелепой сине-белой гранью, и торпедоносец, проскользив еще секунды, просто сел на воду – ему оставалось лишь несколько метров. Косо накатившаяся волна развернула бессильный самолет, левое крыло ушло в воду, но он нехотя выпрямился, экипаж, сбросив колпак, швырял в воду яркие черно-оранжевые пакеты, на глазах раздувающиеся в метровые, матрасного вида, плотики.
Оставшийся торпедоносец продолжал следовать тем же курсом, словно ничего не случилось. Непрерывно крутя головой: на солнце – на «эвенджер», на солнце – на «эвенджер», пытаясь рассчитать в трехмерном пространстве необходимый вектор захода, Олег чуть увеличил свою скорость. Он нутром чувствовал, что боеприпасов осталось совсем мало и атака должна быть четкой и единственной. Несомненное преимущество в скорости и скороподъемности позволило ему буквально за минуту встать точно напротив солнца по отношению к англичанину, хотя тот снова начал набирать высоту, пытаясь выгадать какие-то секунды. Советских кораблей все еще не было видно, хотя они должны были находиться уже где-то рядом. Англичанин что-то снова начал говорить, и в его голосе Олегу послышалось просьба уйти. Голос был злой, и, несмотря на свою просьбу, летчик не сворачивал с северного курса. Впрочем, он мог говорить и вполне противоположное – ни одного слова, сходного со знакомым ему немецким, Олег разобрать не сумел.
Еще несколько раз обернувшись, старший лейтенант в очередной раз толкнул сектор газа вперед, устремившись на своего последнего противника. Атака выходила прямая и бесхитростная – заход из-под солнца на максимальной скорости ради одной короткой очереди. Проверка лампочек индикаторов оружия и тумблеров предохранителей, затем взгляд мазнул по показателям расхода горючего – треть бака; он покачал головой и сузил мир до размера кольца коллиматорного прицела. Самолет чуть раскачивало нарастающей скоростью, косой крестик торпедоносца скользил в прицельных кольцах как комар перед глазами. Англичане, разумеется, не сомневались в его намерениях: злой голос приобрел явно дерганые интонации – деваться им было некуда. Огонек на проекции кокпита замигал, нервы у стрелка не выдержали. Хотя они не могли его видеть, но быть он мог только в одном месте, и сержант стрелял прямо в солнце, надеясь хотя бы слегка зацепить противника или заставить его отвернуть.
ЯК вынырнул из солнечного диска как раз в те секунды, когда стрелок менял обойму в своем пулемете. Выбросив опустевшую за борт, он уже успел воткнуть одну в приемное гнездо, зажав запасную под подбородком. Увидев набегающий силуэт и почувствовав содрогание машины, он дернулся, выронив обойму, попытался подхватить ее в воздухе, одновременно доворачивая ствол, чтобы успеть пресечь трассой курс противника. Русский самолет пронесся мимо, трепеща огоньками на основании фюзеляжа, стрелок рывком перебросил пулемет на другой борт, но торпедоносец резко накренился, и длинная очередь ушла в небо. Когда их машина выровнялась, русский был уже недостижимо далеко и разворачивался для повторной атаки. Сержант злобно выругался в переговорник, возмущенный поступком летчика, и, не теряя времени, перезарядил пулемет, выдернув свежую обойму из зажимов на стойке. Потом он понял, что самолет горит.
Дэниэл кричал, чтобы тушили оба, иначе конец, и стрелок быстро начал отстегиваться от мешающего двигаться, болтающегося под задницей парашюта. Это заняло секунды две, еще столько же он протискивался по узкому лазу в кокпит, а первое, что стрелок там увидел, было мертвое тело штурмана, согнувшееся пополам, как никогда не мог бы сделать живой человек. Кабина была полна дыма, глаза щипало, и жар уже чувствовался сквозь сапоги и бриджи.
– Туши, туши это, давай же!!! – голос пилота вяз в дыму и треске. – Сэм!
– Он мертв! – стрелок сжимал в руках огнетушитель и крутил головой, пытаясь разглядеть, откуда идет дым.
– Что? Что ты сказал? Сэм!
– В него попали!
В ярости, что его не понимают, стрелок ударил огнетушителем о ребро фюзеляжа. Дым становился все гуще, дышать было уже невозможно, но пламени по-прежнему не было, и это заставляло бесцельно стоять, кашляя и напрягаясь.
– Русский кругами ходит! На место иди!!! – Дэниел, похоже, так и не понял всего им сказанного, голос у него был почти безумный.
Пригнувшись, стрелок попытался разглядеть что-нибудь в плавающих волокнах дыма. На уровне колен он сгущался до полной непроглядности, и здесь приходилось ориентироваться на ощупь. Струя света из рваной дыры в левом борту качалась вверх и вниз, высвечивая закручивающиеся жгуты плотного серого дыма. Ощутимо воняло горелой изоляцией. Пламя вырвалось совершенно неожиданно, и сержант, потеряв равновесие, упал, выставив перед собой руку. Не поднимаясь – для этого в узком лазе за спиной убитого штурмана потребовалось бы слишком много времени, – он выдернул шпильку из предохранителя огнетушителя и ударил рычагом головной части по какой-то стальной полосе, идущей вдоль всего фюзеляжа на уровне глаз. Огнетушитель, зашипев, выдал ржаво-белую пенную струю, залившую все вокруг вонючими едкими каплями, и затих, продолжая слабо шипеть. Не поверив, стрелок потряс его, тот начал шипеть громче, как рассерженная змея, но пена не шла. Впрочем, это уже не имело никакого значения. В течение следующей минуты пламя охватило торпедоносец целиком.
