Сергей Анисимов
Вариант «Бис»
Узел 9.3
25 ноября 1944 г., 8.10-10.55
Утро двадцать пятого застало корабли советской эскадры в походном ордере. Погода за ночь заметно улучшилась, и небо на востоке было открыто уже почти наполовину, хотя группы кучевых облаков делали значительные участки моря рельефно черными на фоне серой в мутном заполярном освещении толщи воды..
Три корабля шли «особым экономическим» ходом, ощетинившись стволами зенитных пушек, в абсолютной пустоте водной глади того неопределенного района, где Северная Атлантика смешивается со сталью Ледовитого океана. Стоящие на мостиках кораблей офицеры, выспавшиеся за не обещавшую неожиданностей ночь, больше смотрели на своих мателотов[146], чем по сторонам. Сигнальщики были расписаны по секторам, и сигнальная вахта блюлась со всей строгостью, замеченный в небрежении матрос, может, и не получил бы биноклем по зубам, но ему искренне и с душой набили бы морду свои же ребята-матросы, которые весьма хотели жить.
До более-менее родных вод, где их встретят эсминцы, оставался, пожалуй, лишь день с копейками пути, и помирать из-за разгильдяйства или усталости пропустившего перископ или блик на горизонте салаги нормальным морякам резону было никакого. Покрытые шрамами выгоревших очагов, окруженных истонченным кружевом искореженных железных конструкций, оба бронированных монстра выглядели донельзя мужественно. Особенно в этом отношении впечатлял линейный крейсер, на котором, казалось, не оставалось ни одного живого места. Значительная часть верхней палубы представляла теперь ровные копченые грани какой-то причудливой пирамиды ацтеков или майя. Практически весь стальной мусор, захламивший ее после боев 22 и 23 ноября, помноженный еще на бой с «Эссексом» и компанией, был за последний спокойный день срезан газосваркой и выкинут за борт, куда последовали и сотни две ведер осколков. Сэкономленные тонны радовали сердце любого, имеющего доступ к информации о расходе топлива.
Как-то нехорошо получилось, что смена вахт группы радиолокации на «Советском Союзе» задержалась на полчаса. Технику что-то не нравилось в электронном нутре многострадального прибора, два десятка цепей пришлось прозванивать, а затем вновь полностью откалибровать по проверочному блоку и засветками от «Кронштадта» и «Чапаева». Это заняло сразу две смены более чем на целый час. Такого типа нерегламентные работы должны были, по инструкции, обеспечиваться усиленным режимом несения радиолокационной службы на мателотах – но станциям линейного крейсера пришла полная хана, а «чапаевская» была маломощной и ничего полезного до сих пор не совершила. В итоге, когда локатор поиска воздушных целей был наконец настроен, откалиброван грубо по мачтам, а командир БЧ с его просьбой погонять над эскадрой ЯК был послан на хрен сначала Ивановым, а затем Осадченко, что-то такое удалось засечь. Минут десять желтая вертикальная черта, переползающая из одного конца экрана в другой, вызывала недоумение и споры, потом все-таки решились доложить о возможной воздушной цели. Еще какое-то время ушло на прохождение информации с не слишком значительной степенью значимости через цепочку субординантов до мостика.
К общему удивлению, Левченко немедленно приказал поднять по тревоге дежурное звено перехватчиков с «Чапаева» и объявить на авианосце боевую тревогу. Артиллерийские корабли он решил пока не дергать. Иванов был на сто процентов уверен, что адмирал ненужно перестраховывается, – но это, во-первых, его не касалось, а во-вторых, лишний раз шугнуть Осадченко, обленившегося на положении «белого слона», было весьма полезно. Не все коту масленица, изволь иногда и попрыгать для общего удовольствия.
На «Чапаеве» слишком хорошо помнили первый бой над эскадрой, когда только чудом удалось перехватить американцев достаточно далеко от кораблей, поэтому командир подтвердил приказание адмирала не жмотиться на топливо, а поднимать всю четверку. Большого смысла в экономии бензина уже не было: до сих пор израсходовали лишь две с небольшим его «единицы», то есть полных заправки на всю авиагруппу, преимущественно в боях девятнадцатого числа. За две сотни километров от берега, если позволит погода, авиагруппа должна была оставить палубу и ангар пустыми, забрав с собой весь бензин до капли, чтобы уменьшить риск в прибрежных водах, регулярно посещаемых немецкими субмаринами.
Дежурное звено в хорошую погоду постоянно стояло изготовленное к взлету. Четыре ЯКа, поставленные на колодки, были заправлены, вооружены, а их пилоты непрерывно находились в кубрике на нижнем ярусе островной надстройки. В отличие от американской и британской морской авиации, где летчики не были постоянно приписаны к определенным самолетам и обычно уходили в бой на той машине в эскадрилье, какую им предоставлял случай, в авиагруппе «Чапаева», как и во всей советской морской авиации, каждый летчик сживался со своим самолетом и знал наизусть особенности его поведения в воздухе.
– Дежурному звену – взлет!
Голос командира авианосца в динамиках громкой связи оторвал группу летчиков от домино, и они, на ходу застегивая куртки и закидывая за спины кожаную сбрую планшетов и пистолетов, рысцой побежали к корме корабля. Ветер был умеренный, и дым от уже зажженной на полетной палубе шашки пологой спиралью поднимался косо влево – авианосец разворачивался под ветер.
– Так, мужики! – Покрышев уже успел спуститься из рубки и догнал пилотов, когда техники помогали им прилаживать на спину горбы парашютов. – Цель неясная, то ли фантом, то ли кто-то над эскадрой ходит. Скорее, перестраховка, но это лучше, чем разведчика прошляпить, как в прошлый раз. Рации держать на прием все время, попробуем вас навести – но и сами смотрите в оба.
Он развел руками, не зная, что еще можно добавить.
– Ну и... Будьте осторожны, головы... Вспомните, что с Гринбергом было.
Все помнили. Повезло парню, просто чудом повезло. Так же шел в одиночку, и тоже четверку на него подняли – четыре истребителя на одного разведчика. Сбил одного и ушел, хотя ложка потом во рту звенела. Во как надо!
Первый из ЯКов, ревя мотором, отпустил тормоза, и машина, легко разгоняясь, понеслась по отполированной палубе, оставляя за собой тонкий след выхлопа. Сразу за ним рванулся вперед второй ЯК, потом замыкающая пара. Лидировал звено Алелюхин, со Степаненко за плечом, третьим в звене шел Голубев, четвертым Цоколаев. Обе пары были слетаны до максимума и, в принципе, могли разделаться со среднего класса эскадрильей минут за двадцать, если бы хватило боеприпасов.
Высоту набирали кругами, разглядывая корабли внизу. Сверху детали повреждений были видны четко, но ощущались с меньшей долей реализма. Ничего более впечатляющего, чем общую законченность линкора и линейного крейсера, выделить глазом при беглом осмотре не удавалось. На полутора тысячах метров самолеты вошли в плотный облачный слой, который продолжался еще метров триста в высоту. Пробив его и сомкнув строй, звено оказалось не под открытым небом, а под еще одним облачным слоем, отделенным от нижнего значительным расстоянием. В обоих слоях имелись довольно крупные разрывы, а в пространстве между ними плавали отдельные, не слишком крупные облака, затруднявшие обзор. В общем, несмотря на хорошее освещение и весьма умеренную по атлантическим меркам облачность, в подобном «супе с клецками» одиночную цель можно было искать всем полком в течение недели.
– Три-пять, Три-пять, я «Факир», – это был сегодняшний индекс контролера «Чапаева», вчера, например, было «Ляпис». – Доложите высоту.
– Высота две триста, где-то над вами.
В подтверждение его слов в просвете облаков мелькнул черный силуэт линкора, вытягивающего за собой тонкую белую линию кильватерного следа.
– Вероятная цель примерно на четыреста метров выше, положение относительно вас пока указать не можем.
Алексей Алелюхин, имея некоторый опыт штабной работы, вполне понимал сложность стоящей перед планшетистами задачи. Разведчик, если он был, находился вплотную к эскадре и ходил вокруг нее кругами, в то время как сама эскадра также перемещалась. Все это напоминало известную задачу о демонстрации движения Солнца, Земли и Луны в пространстве, изображаемую вращающимися вокруг своей оси и друг друга школьниками. Ничего, кроме смеха, из этого обычно не выходило. По-прежнему держа сомкнутый строй, чтобы, по крайней мере, облегчить радиометристам наблюдение за собой, Алелюхин поднял звено на указанные четыреста метров. Это как раз была нижняя граница очередного облачного слоя, и для желающего пожить подольше разведчика такое положение было бы весьма удачным.
Минут пять они ходили над эскадрой в разных направлениях, то перестраиваясь во фронт, то снова смыкаясь в коробочку, вертя головами во все стороны. Наводящий их офицер охрип, и его сменил другой, с почти таким же хриплым голосом. Ноябрь в Атлантике, что еще говорить. Многие моряки были простужены. На десятой минуте поиска, когда и второй голос в динамике начал сбиваться, произнося команды, занимающему в строю крайнее правое положение Геннадию Цоколаеву что-то померещилось в тот момент, когда он поворачивал голову вперед. Померещилось в секторе, который он только что внимательно осмотрел, но война приучила его реагировать в воздухе на любую тень, мелькнувшую на границе периферийного зрения, – особенно если находишься в «могильном углу» звена или эскадрильи. Предупреждающе крикнув, он уперся в педали руля, и ЯК, чуть скрипнув сочленениями конструкции, отозвался мгновенным и крутым разворотом вправо.
Поймав взглядом сгусток тени, просвечивающий через фестончатое дно облака, он покачал крыльями, обозначая себя как ведущего. Три остальных ЯКа пристроились за ним через секунду, затем Алексей с Иваном, увидев, видимо, цель, отвалили вправо. Интересно, что крадущийся в облаках самолет находился точно в противоположной стороне от той позиции, куда их пытались вывести с помощью радиолокатора. Тем не менее самолет был настоящим – хищная тонкая машина, выкрашенная в черную и темно-синюю краски. Геннадий на малом газу буквально на цыпочках продвигался к его брюху – и, судя по всему, не без успеха. Разведчик продолжал идти прежним курсом, иногда чуть кренясь в стороны, будучи явно не в курсе происходящего. До него оставалось метров триста, когда чужак вдруг резко дернулся в сторону, показав длинный ряд стеклянных переплетов. Цоколаев, мозг которого проассоциировал это с пулеметом стрелка, вздергиваемым из походного положения – чтобы, описав короткую дугу, уставиться ему в лицо, – отреагировал мгновенно, выжав сектор газа почти до ограничителя вперед и закрутив «бочку» со снижением. Обалдевший от неожиданной встречи с истребителями стрелок, видимо, промахнулся по ведущему, как затем и по ведомому[147]. Тот, в свою очередь, обстрелял противника из пулеметов – логично решив, что в данной ситуации боеприпасы беречь незачем, а подавить на нервы стоит.
– Это «файерфлай»! Осторожно, ребята, это «файерфлай»!
Свечой набирая высоту, Цоколаев тревожно следил за эволюциями вражеской машины. Резко дав газ, ее пилот попытался уйти в висящее прямо над его головой облако, но как раз в этот момент на него сделала заход первая пара. У британца просто не было выбора, и он поступил почти так же, как и Цоколаев двадцатью секундами до того – то есть крутанулся и ушел вниз.
«Файерфлай» (точнее, «файрфлай» – для тех, для кого эта разница имеет значение) являлся опасным соперником, и предупреждение Геннадия было с благодарностью воспринято остальными. Другие пилоты опознали в разведчике британский палубный истребитель с опозданием. Быстроходный и хорошо вооруженный[148], он отличался прочностью и надежностью конструкции и, судя по всему, был страшным противником в бою тяжелых машин – особенно на значительных высотах. К сожалению для разведчика, облачность заставила его спуститься значительно ниже, а на пяти тысячах футов шансов против четырех легких истребителей у «файрфлая» практически не было. Как и многие балтийцы, Голубев, Степаненко и Цоколаев повоевали в свое время на «харрикейнах», были способны свободно оперировать футами в секунду и галлонами на милю и знали характеристики союзных морских самолетов наизусть. Тем не менее англичанин крутился как уж на сковородке, то и дело заставляя ходящие вокруг него кругами ЯКи шарахаться в стороны и тыкая в них короткими прицельными очередями. Поведение англичан не могло не вызывать уважения: не каждый мог бы плевать в лицо смерти настолько уверенно. Хорошо еще, что среди его теперешних оппонентов не было никого с Северного флота, из воевавших плечом к плечу с англичанами. Хотя таких истребителей, как Геннадий только сейчас сообразил, в авиагруппе вообще не было, одни лишь разведчики.
С каждым виражом «файрфлай» был вынужден терять несколько десятков метров высоты, и в плотном кольце крутящихся вокруг него ЯКов он быстро снизился до полутысячи метров. Когда проскакивали разреженный облачный слой на полутора тысячах, англичанин сделал попытку таранить ближайшего противника, но и это ему тоже не удалось. Вывалившись из облаков, воющие моторами самолеты оказались практически над палубами советских кораблей.
– Кончаем его, мужики! – голос Алексея в наушниках выдавал нешуточное волнение. – Он ведь понимает, что не выпустим, подумает чуть-чуть и шарахнется об палубу! Я бы так и сделал, е-мое!
– Ой, блин!.. – до остальных явно дошло, что значит оказаться без посадочной площадки посреди холодного океана.
– Так, ускоряем темп, работаем парами. Витя, следи за нами, не подпускай эту сволочь к «Чапаеву»!
Двухместный истребитель, прижатый уже к самой поверхности воды, метался, отстреливаясь из всего бортового оружия. ЯКи пытались накрыть его классическими «ножницами», сходясь и расходясь на максимальных скоростях, но близость волн и умение отчаянно маневрирующего англичанина давали им лишь по четверти секунды на прицеливание – и то с немалой дистанции. Идеальным вариантом было бы зайти «файрфлаю» точно в хвост, сбросить газ и держаться за ним, повторяя все его эволюции и стреляя, пока он не рухнет. Но проблема была в том, что попытка атаки в продольной плоскости была самоубийством: для этого надо было сначала покончить со стрелком, а он, хотя и не стреляя, как заговоренный крутил головой, помогая пилоту, и помирать однозначно не хотел.
Алелюхинская четверка изо всех сил пыталась задавить живучий истребитель, вовсю поливая, или «перча» его, по американской терминологии, огнем своих УБСов, держась при этом как можно дальше. Но, видимо, мелкие повреждения на англичанине все же накопились – а может быть, летчик просто устал и не мог уже маневрировать в предложенном русскими темпе или даже был ранен. Во всяком случае, он допустил фатальную ошибку, проигнорировав очередной заход замыкающей русской пары и дав Голубеву лишние полсекунды на прицеливание. Оставшись вне сектора обстрела оборонительной точки, истребитель успел сбросить газ, сманеврировать в горизонтальной плоскости и, разворачиваемый силой инерции, провести вдоль борта «файрфлая» одной длинной пушечной очередью. ЯК быстро потерял скорость, но небольшого запаса высоты в сочетании с полным газом мотора хватило, чтобы выровнять машину над гребнями волн. Начав набирать высоту, он как раз успел увидеть всплеск вошедшего в воду английского истребителя – тот не взорвался.
Заход на посадку проходил в условиях, близких к тепличным, – никто не истекал горючим из пробитых баков, не орал от боли, двадцать машин не ходило кругами, отчаянно удерживая высоту на последних каплях горючего. На палубе вымотанная дракой четверка вместо ожидавшихся каждым насмешек услышала только поздравления, попав в объятия палубной команды, а затем скатившихся с мостика летчиков. Подошедший с опозданием Покрышев от всей души обнял всех четверых, заставивших его поволноваться. Несмотря на соотношение «четверо на одного», бой был сложный, красивый и рискованный, со стороны он смотрелся потрясающе – как для знатоков, так и для техников, которым не часто приходилось такое видеть.
– Не-е, ребята, вы молотки у меня! – Покрышев с искренней радостью постукал пропитанных потом пилотов по шлемам. – Такую тварь задавить, молодцы-ы-ы! Откуда же он взялся, по-вашему, а?
Кто-то из молодых и образованных попытался в свое время заметить полковнику, что заканчивать вопросительные предложения на «а» не есть признак высокой культуры. Не меняя ласкового тона, тот повторил свое обращение к умнику, но закончил его на этот раз: «А, козел?» С тех пор противопоставлять себя риторике командира смелых не находилось.
– Я примерно знаю, откуда, – ответил на почти так же сформулированный вопрос командира «Советского Союза» вице-адмирал Левченко.
– У бриттов на театре три тяжелых авианосца. И у американцев один. Это по меньшей мере. Дождались погоды и нащупали. Наш маршрут установить большого ума теперь не надо. И отбиваться теперь почти нечем, кроме «Чапаева». На «Кронштадте» зенитная артиллерия выбита процентов на девяносто. У нас – не многим лучше. Чуть не четверть автоматов вышла из строя еще после первой драки, когда мы получили торпеду. Кажется, год назад это было уже. А крику-то было: «Сорок шесть – Ка, сорок шесть – Ка!»... А через полторы минуты ствол перегревается, еще через одну минуту заклинивает автоматику – и привет. У одного боевая пружина лопнула: это вредительство или что?
– Вредительство – сырой автомат принять на вооружение.
– А лучшего нет. Разве что в Швеции купить, как все остальные сделали. Ладно, есть шанс, что покрышевские ребята и в этот раз постараются. Я надеюсь, что они осознали всю полноту картины и что домой им хочется не меньше нас. Курс менять мы не можем, скорость тоже. Понадеемся на летунов. Было бы странно, если бы с улучшением погоды Мур не задействовал свою авиацию. Если самолеты до нас доберутся, я имею в виду – до кораблей, то он может и второй раз рискнуть. Если догонит. Тогда придется в одиночку отбиваться от всей компании, а это малоперспективно. Ладно еще, если мы хоть одного выбили...
Ни Левченко, ни Бородулин, до сих пор разрисовывающий таблицы стрельбы главным калибром за двадцать второе, не могли знать, что это им все-таки удалось. «Советский Союз» дважды сумел попасть в флагманский линкор Флота Метрополии с такой дистанции, что на нем начали подозревать русских в превосходстве артиллерийского радара над их собственным. Сами англичане и в бою с «Шарнхорстом», и в сражении с русскими линкорами использовали радар лишь для ориентации башен, переходя на оптику немедленно после того, как такая возможность появлялась. В случае с русскими в «Дьюк оф Йорк» оба раза попали по два снаряда – событие по теории вероятности малореальное. В первый раз две жуткие полуторатонные чушки насыщенной молибденом стали пробили поясную броню в пяти футах ниже ватерлинии, где она уже истончалась от надводных четырнадцати дюймов, и взорвались, проломив переборки, защищающие носовое котельное отделение. Минут через двадцать еще два снаряда попали в носовую оконечность – почти рядом друг с другом, разделенные буквально двадцатью футами вспучившейся пузырем корабельной стали. «Дьюк оф Йорк», кренясь на правый борт, отвернул в сторону, и Мур, решив больше не рисковать, вывел свои линкоры из боя.
Он знал, что головной русский корабль тоже был поврежден огнем его линкоров, а второй – крейсерами Гонта, горели они достаточно ярко, по информация нашедшего русских в северной части Норвежского моря «файрфлая» о том, что у противника были не два линкора, а линкор и гораздо меньший, хотя и похожий на него корабль, заставила его замычать, обхватив голову руками. Немецкие тяжелые корабли тоже были похожи между собой, отличить в скоротечном ночном бою «Адмирала Шеера» от «Адмирала Хиппера» или даже «Тирпица» было почти невозможно – но что до такого же смогли додуматься русские, никому до сих пор в голову почему-то не пришло. На британских линкорах, как обычно в больших походах, заканчивалось топливо, и адмирал не счел возможным лишь с двумя неповрежденными кораблями, к тому же потратившими половину боезапаса, продолжать погоню – как он считал, за двумя линкорами. Теперь противник уже находился в сотнях миль и от него, и от Бонэм-Картера с его тихоходным старьем – лишь ушедшие на север еще до боя авианосцы оказались способными просчитать курс русских кораблей и найти их практически сразу после того, как улучшившаяся погода сделала реальной возможность воздушной атаки.
Погибшие летчики – второй лейтенант и авиаспециалист 2-го класса, «Бритый Хвост» и «Эрк» по классификации, принятой в Королевских ВВС «среди своих», – принадлежали к 1770-й эскадрилье «Индефатигейбла», уже потерявшего один истребитель 22-го числа, когда казалось, что русских вот-вот найдут и утопят. Разбившийся в тот день «сифайр» и сбитый этим утром «файрфлай» не слишком ослабили ударную мощь авианосцев, но то, что истребители русских способны перемолоть обе авиагруппы не хуже, чем они сделали это с группой покойного «Беннингтона», в дополнительных подкреплениях не нуждалось совсем. За последние месяцы оба авианосца пережили немало перемен, «Формидэбл» вообще собирались отправить на Дальний Восток, и только авария в машинах позволила ему остаться на том театре военных действий, где его присутствие имело какое-то значение. Оба корабля меняли составы авиагрупп и количество самолетов в эскадрильях – готовясь, как оказалось, именно к этому дню.
В десять тридцать утра «Индефатигейбл» и «Формидэбл» начали поднимать самолеты в воздух. «Сифайры», «эвенджеры», «барракуды», «корсары», только что дозаправившиеся, вернувшиеся из разведки «файрфлай». Это заняло достаточно много времени, и только через двадцать пять минут последний торпедоносец «Индефатигейбла» поднялся с очистившейся взлетной палубы. Англичане знали, что им предстоит, но надеялись на лучшее. Боевой дух, уверенность в победе – все это слова, отражающие всего лишь разную степень надежды остаться в живых.
