Андрей Соболев
Защищая горизонт. Том 2
Я опустил своё отяжелевшее тело на диван, схватился одной рукой за правый висок, продолжая с силой сжимать в другой свой старый джемпер. Хранитель впал в небольшую растерянность, убрал руку с пояса, потерял бдительность и сделал пару шагов навстречу.
– Стил? – осторожно позвал меня Вергилий. – Тебе плохо?
Старый привычный голос Вергилия привёл меня в чувство. Холодный и чёрствый исполин его гордости дал трещину, и за всей его надутой деловитостью прятался всё тот же человек, который всё это время пытался доказать свою человечность. На миг в моей голове возник странный вопрос, лёгкое подозрение – а сможет ли Вергилий убить меня с таким же хладнокровием, с каким он пришёл продемонстрировать свою серьёзность? А смогу ли я? Этими размышлениями я вытащил себя из плена шёпота, отвлёкся от его зова, и он стал затихать, пока снова не развеялся в тишине моей комнаты. Я привстал с дивана, продолжая потирать ещё гудящую голову.
– Старые раны, – пробубнил я в ответ и натянул на себя джемпер.
Кажется, я услышал, как Хранитель облегчённо выдохнул и вернулся на исходную позицию.
– Вергилий, а ты сам не хочешь спросить, зачем я это сделал?
Я подошёл к входной двери, где стоял мой грозный конвоир. В ответ Хранитель снова помрачнел, положил руку на пояс и грозно покачал головой.
– Нет! – отрезал он. – Оставь свои объяснения для Верховного Стража, и хватит разговоров, не искушай судьбу.
Я надел ботинки и куртку, застегнул молнию и посмотрел в его отрешённые и жестокие глаза, где не нашёл ни тени сомнений, лишь слепое подчинение приказам вышестоящего Стража. Затем расстроенно покачал головой и направился к выходу под чутким взором Хранителя. Он услужливо отступил, пропуская меня вперёд, и я почувствовал, как натянулись между нами струны непростых отношений, как напряжение, повисшее в воздухе, сдавило грудь. Каждую секунду я жил на грани исчезновения, ощущал холодный взгляд смерти на своём затылке, слышал её дыхание рядом с собой, размеренный стук сердца. Каждое его биение и каждый вздох я ждал, когда она коснётся меня и прервёт моё жалкое существование, и это ожидание становилось невыносимым. Как же тяжело делать новый шаг, как страшно жить, оглядываясь на занесённый топор палача. Я даже усмехнулся в своих мыслях. Палач смотрит в собственные глаза и видит там только страх и боль, видит себя со стороны и боится своего отражения. Мало кто задумывается, что все мы живём в секунде от смерти, ходим кругами по эшафоту, бежим от неизбежного, а злой рок внимательно наблюдает и ждёт малейшей ошибки, неверного движения, чтобы в тот же момент избавить нас от самих себя. Мы живём и не задумываемся над последствиями, не видим угрозы, пока не будет слишком поздно, и понимаем, что умерли только тогда, когда последние остатки тепла покидают наши сердца.
В сопровождении Вергилия я вышел за дверь и встретил в коридоре двух молодых Техников в промокших насквозь белых халатах, небрежно накинутых на плечи. Они что-то оживлённо обсуждали, давясь от собственного шёпота, но, завидев нас, мгновенно замолкли и вытянулись по стойке смирно. Они не сводили с меня глаз и рассматривали с явным интересом, боязливо провожая взглядом. Вергилий вышел вслед за мной и, заметив Техников, бросил в их сторону хлёсткие и пренебрежительные приказы:
– Квартиру тщательно осмотреть и составить подробный отчёт, затем всё полностью удалить и запечатать.
– Есть, господин Хранитель! – отчеканили в ответ Техники, а затем, не дожидаясь, пока мы скроемся из вида, юркнули в открытую дверь.
Я даже обернулся, чтобы посмотреть им вслед и немного погрустить по своей квартире, куда уже вряд ли когда-нибудь вернусь. Любой человек сказал бы, что это скромное жилище на задворках Системы вряд ли заслуживает особой жалости и грусти, но мне свойственно быстро привязываться к вещам, местам, людям, которым я придавал особое значение, вкладывал в них сакральный смысл и поэтому с ними так тяжело прощаться. Ани недавно сказала мне, что мы лишь отражение других людей, гордо вручивших нам частички самих себя. Наверное, всё вокруг носило отпечаток моей жизни, даже пустая квартира, куда я вложил часть своей души. Когда мы теряем такие места или людей, кого беззаветно любили, то вместе с ними исчезает и часть нас самих, а резать себя на кусочки всегда очень больно. Но хуже всего, когда жизнь занимает что-то одно – единственный человек, кому ты посвятил себя целиком, подарил душу и уже не считал её своей. Потерять такого человека означает духовную смерть и потерю того, кем ты был раньше. Поэтому утрата даже таких незначительных частичек моей жизни, как служебная квартира, вызывала приступы болезненной меланхолии.
Когда мы вышли на улицу, то несколько десятков осторожных и внимательных взглядов разом устремились в мою сторону. Жалостливые, злые и ненавидящие, сочувствующие и непонимающие – все они в едином молчаливом порыве пытались просверлить во мне множество дыр, превращая в решето, за которым они могли бы разглядеть ответы на мучающие их вопросы. Я сразу заметил автомобиль Киры, стоявший чуть поодаль от общего сборища Стражей, но её самой не было видно. Скорее всего, после недавней встречи она не решилась выйти из машины и больше не хотела смотреть в мои глаза и видеть там неприкрытую ложь. Горечь и тоска разъедали её сердце, она боролась с единственным желанием – самолично вонзить клинок в мою грудь за предательство её доверия. Я знал это, понимал и не мог осудить за справедливое желание. Вергилий всё это время шёл позади, не спуская с меня глаз и контролируя каждое движение. Он велел подойти к машине Зета, стоявшей у самого подъезда. Сам Зет находился рядом с ней, отпускал угрюмые взгляды в нашу сторону, в которых было сложно разобрать, к кому он испытывал большее презрение: к оступившемуся Стражу или возможному убийце своего брата, а может, к проливному дождю, свившему сосульки из его мокрых волос. Вергилий усадил меня на заднее сиденье, проводил многозначительным взглядом хмурого Зета, а затем развернулся и пошёл в сторону машины Киры, на ходу раздавая приказы Техникам, которые уже выстроились в шеренгу и с детским вниманием выслушивали поручения старшего. Зет залез на место водителя, повернулся ко мне и, поджав губы, молча покачал головой, потом дождался, когда Хранитель сядет в автомобиль Киры, и тронулся вслед за ними.
Мы долго ехали в угнетающей тишине. Водитель иногда раздражённо сопел, что-то бурчал себе под нос, смешно шевеля своей густой бородой, и бросал на меня гневные взгляды через зеркало заднего вида. Я боялся его и того, что он может сказать. Мне было стыдно смотреть в глаза человека, для кого знак Стража на запястье стал священным символом, знаменем его доблести, храбрости, чистоты душевных порывов и ярким отражением всего величия его горячего сердца. Зет очень гордился тем, кем они были вместе с братом, чего добились на войне с Отступниками. Они выросли под опекой школы Стражей, обуреваемые жаждой мести за своих родителей, они видели перед собой единственную цель, пока она полностью не поглотила их личности, превратив в покорных крестоносцев своей веры. Зет не умел прощать, я хорошо это запомнил. Они с братом отказались от своего прошлого в результате процедуры Отречения и забыли, зачем воспитывали в себе неиссякаемую жажду мести, но, несмотря на это, сохранили в своём сердце безликое и потому неутолимое чувство возмездия, жажду справедливости и неизбежной кары для любого Отступника. Они разучились прощать, поэтому стали лучшими из нас, превосходными Палачами, Стражами, воинами света, пока однажды, при непонятном конфликте с Хранителем, не оборвалась жизнь младшего брата Зета. Так гласят легенды, живущие среди рядовых Стражей, в основном низших чинов. Чем-то же нужно занять себя Наблюдателям, пока они патрулируют город: только мечтами о новой должности да байками из той недостижимой и желанной жизни. Есть ли в этой легенде хоть капля истины? Не знаю, но, по рассказам, с тех пор Зет сильно изменился. Он отказался брать себе другого напарника, стал молчалив, груб и нелюдим. Он сторонился общества и дружеских бесед, в нём осталось одно только ядовито-горькое желание – отомстить за всё, что он потерял в своей жизни; это жгучее стремление заполнило всё его существование и поработило разум. Я смотрю на него, в его грустные и в то же время полные злобы глаза, и вижу это последнее желание, искреннюю мольбу, чтобы ему представилась возможность поквитаться со всеми, кто отнял у него все причины жить. Когда я замечаю, как он смотрит на Вергилия, как впивается в него ненавидящим и презирающим взглядом, то начинаю бояться за них обоих, что однажды Зет может сделать неверный шаг, поддаться мимолётному желанию и тогда наступит хаос, по сравнению с которым Инцидент Ноль может показаться мелкой неурядицей. Неужели они не видят этого? Зачем Вергилий нарочито дразнит Зета своим чрезмерно командирским отношением? Он не может не знать о его судьбе. По крайней мере, я всегда надеялся, что это не Вергилий нанёс смертельный удар его брату. Нет, он не мог. Даже сейчас, после всех этих событий, Хранитель умудряется сохранять самообладание и холодный разум. Какие-нибудь подлецы из отряда «Харон» давно не стали бы церемониться и отрубили мне руку при первой же возможности. Но я мог понять Зета и его тяжёлый взгляд, который постоянно ловил на себе под шум небесных баранов, разверзнувшихся где-то высоко над нами и выбивающих марш перед казнью. Служба была для него всем, последним смыслом жизни, удерживающим от ужасных поступков, а я разрушал его веру в Стражей, стал гнусным надругательством над его последней ценностью. В какой-то момент я даже почувствовал страх перед его молчаливым упрёком, будто его сильные пальцы уже вцепились крепкой хваткой в мою шею и с нескрываемым садистским удовольствием стремились уничтожить ненавистного Отступника, кто одним своим существованием порочил звание Стража. От одних только мыслей я начал ощущать возрастающее удушье, которое огромным комом сковало моё горло, но меня неожиданно спас басистый голос Зета, что отрезвляющим горном ворвался в моё сознание, вытаскивая в реальный мир из ужасных кошмаров наяву.
– Зачем ты это сделал? – сухо спросил он, бросив на меня мимолётный взгляд через зеркало заднего вида.
Странно, я ждал этого вопроса от Вергилия, но никак не от Зета.
– Я… это сложно объяснить так сразу.
– Почему ты предал нас? – настаивал Зет.
– Я же…
– Что тебя не устраивало? – прервал он мои неловкие мычания. – Тебе был дан великий шанс что-то изменить в этом мире, в жизни людей. Тебе дана великолепная возможность прожить жизнь, служа великой цели. Зачем? Зачем ты это сделал? Почему предал службу Стражей? Вы – это всё, что у меня оставалось, и единственные, кому я мог доверять. Я считал тебя и Киру великолепной командой, одними из лучших. Когда я смотрел на вас, то видел будущее, то самое, ради которого стоит продолжать бороться, несмотря ни на что. Теперь этого нет. Ничего нет.
– Прости, Зет, я знаю, что для тебя значит служба, и знаю, что ты потерял брата, но это правда сложно объяснить. Просто знай – я не предавал тебя и никогда не смогу. Всё, что я делал последние дни, было только ради вас, всех Стражей и людей. Я считал… и считаю, что поступал правильно, и теперь мне есть, что сказать Верховному Стражу!
Но Зет не желал ничего слышать, он окончательно погрузился в пучину личной трагедии от последнего сожжённого моста, он был опустошён и обескровлен, он как внезапно осиротевший ребёнок, кого бесцеремонно выбросили на обочину жизни. Я понимал его, ведь сам недавно ощущал нечто подобное и так и не смог окончательно оправиться от потери. Я до сих пор слышу её зов, той части самого себя, что безвозвратно ушла вслед за символом Стража на моей руке.
– Я ведь тогда спас тебя на складе, – не слыша никого и ничего, продолжал Зет, даже не подозревая, кто на самом деле спас меня от окончательного поглощения «Белым шумом». – Я нёс тебя на руках, пока твои мозги спекались от собственной дурости, и теперь понимаю, что зря. Похоже, что эта игрушка Кукольника окончательно выжгла тебе разум и превратила в ещё одно его ужасное творение. Мерзко, очень мерзко. Как ты мог предать моё доверие, Стил, как ты мог? Если бы не приказ Верховного Стража, кого я уважаю больше себя самого, то я бы давно…
Зет проглотил слова, захлёбываясь в собственных мыслях, затем поджал губы, словно пытаясь сдержать слёзы, и покачал головой. После чего замолчал и за весь остаток дороги до башни Стражей не произнёс ни слова. В наступившей тишине я услышал, как дождь хлынул с новой силой, забарабанил по крыше и в окно рядом со мной. Он что-то шептал мне, подначивал на дурные мысли, а может, я сам вкладывал в белый шум безразличных капель серенаду из порочных слов.
* * *
Миллионы внимательных взглядов похожи на небо, где разом зажглись целые галактики, наполненные ярким и пронзительным светом от далёких звёзд. Он раздирал мою плоть до самых костей, ощупывал трепещущее сердце и осудительно смотрел в душу. Что случилось? Так много людей и столько любопытных глаз и оживлённого шума. Толпа рокочет, колышется и переливается в невидимом свете своего собственного волнения, и одновременно все смотрят на меня одного. Может быть, это только моё воображение, внутренний страх, что издевательски рисует мне ужасающие картины чужих мнений, невесомых, несуществующих и нереальных, но почему-то таких важных для меня. Кто все эти люди, зачем они здесь, неужели только ради меня? Вряд ли. Они знают, они всё знают… Я сгорал в их пристальных взглядах, но не знал куда бежать и где спрятаться. Многих людей я видел в первый раз – молодые, совсем ещё юные мальчишки с таким же трепетом и непониманием смотрят по сторонам и дрожат от страха. Все мы чего-то боимся, но прежде всего неизведанного. Нет, они не могут знать про меня и мои деяния, могут только догадываться, строить предположения в своих пытливых фантазиях, но в данный момент им не до этого. Они напуганы грядущим или, скорее, текущим днём. Именно непонимание вязкой и жгучей печатью отразилось в их испуганных глазах, они метались по сторонам, искали ответы. Многие из присутствующих знали меня и кем я был, но ещё не успели узнать о моём предательстве, поэтому с надеждой смотрели в мою сторону, мечтали о том, что Страж высокого уровня развеет их страхи и сомнения, снова укажет им путь, тот самый горизонт, который они внезапно утратили в это утро. Нет… они не знали, зачем я здесь и что натворил, все их мысли захватил липкий страх и тревога перед надвигающейся бурей.
Когда мы вошли в башню Стражей, весь первый этаж гудел как встревоженный рой из диких пчёл, здесь собралось немыслимое количество народа, в основном Ищейки и Наблюдатели всех рангов и обязанностей. Вся служба Стражей оказалась в одном месте этим злополучным утром, когда наша Система изменилась навсегда. Я шёл сквозь толпу, ведомый Зетом и Вергилием, под их неустанными взглядами и напряжённым до предела вниманием. Даже сейчас Вергилий был готов не мешкая пронзить моё сердце на глазах у всех присутствующих, но, на самом деле, никто этого не видел, не замечал или просто не подавал виду. Для них мы оставались тремя высокопоставленными Стражами, которые влились в общий гудящий поток и осторожно пробирались к лифту. Но за одно я был благодарен этим людям, за то, что своей массой они скрыли от меня стойку, за которой сидела Марина. Я не хотел снова смотреть в её глаза, врать и осознавать, что разбиваю доверие очень хорошего человека. Ещё один её взгляд, ещё один глоток из этого, опустошающего мою душу колодца – и я больше не смогу выдержать своё существование. Нет ничего хуже, чем наблюдать, как разрушается доверие близких тебе людей. Кто-то легко и непринуждённо жонглирует чужими жизнями, друзьями, играет их судьбами, доверием и добротой, но я так не могу. Я всё чаще понимаю, что всё это время жил не ради себя и даже не внутри самого себя, я жил в этих людях и ради них, только ради того, чтобы они улыбались при встрече со мной и были счастливы. Я всё больше ощущаю, будто не существую вовсе, что меня нет как Стила, как отдельного живого человека, я лишь частичка тепла, живущая в каждом из тех, кого я знал и встречал, кого заставлял улыбаться и радоваться жизни. Я лишь сгусток их доброты и того доверия, что так боялся потерять. Уничтожая их веру в меня, я убиваю самого себя, всё то, ради чего живу, и то, благодаря чему существую.
Вергилий подвёл меня к дверям лифта, подождал, пока они услужливо откроются, а затем очень грубо толкнул меня внутрь кабины. Напоследок он повернулся к Зету.
– Проследи за порядком. Собери всех Стражей, кто сможет держать оружие. Все отряды Палачей должны быть здесь немедленно, времени у нас очень мало! – прочеканил он грубым и приказным тоном, стараясь при этом перекричать гудящую толпу.
Зет помрачнел пуще прежнего, крепко сжал зубы, сдерживая внутренний гнев, потом приложил вытянутую ладонь к виску и сделал странное отмахивающее движение.
– Есть, господин Хранитель! – процедил Зет с явной желчью и выдавливая каждое слово, рождавшееся с огромной мукой.
Бросив последний уничижительный взгляд на нас обоих, Зет развернулся и пошёл сквозь толпу к выходу. Вергилий зашёл в кабину и вместо выбора конкретного этажа прикоснулся к чуть заметной металлической пластине под панелью с кнопками. Двери с тяжёлым вздохом закрылись, но сам лифт остался стоять на месте, скрадывая от нас шум толпы и превращая его в далёкий, плохо различимый гул. Перед Хранителем открылось окно Консоли, где он нажал неизвестную кнопку и после этого произнёс очень напыщенным и неестественным голосом:
– Хранитель Вергилий, код ноль.
После чего кабина лифта дёрнулась и понеслась наверх.
– Что случилось, почему все Стражи здесь? – робко спросил я Вергилия, который продолжал не сводить с меня глаз.
– Всё случилось, Стил, – тяжело выдохнув, ответил он. – Всё…
Хранитель отвёл взгляд и замолчал, так и не ответив на мой вопрос, а я оцепенел и боялся даже дышать, ощущая, как лифт неестественно быстро набирает скорость. Мы ехали на самый верх этой башни, и я даже не мог представить, что нас ждёт там, на последнем этаже, у которого даже не было счёта. По слухам, выше сорокового этажа располагались подсобные помещения, различные залы, а также всякие технические отделы, давно неиспользуемые и заброшенные. Люди покинули их уже много лет назад, оставили умирать под толстым слоем вековой пыли и медленно растворяться вместе с воспоминаниями былых обитателей. И чем выше мы поднимались, тем больше ощущался дух одиночества и удушающего забвения, даже на лице Вергилия отпечаталось лёгкое беспокойство, а его дыхание стало неровным. Никто не поднимался так высоко, даже Техники никогда не спешили покидать свои этажи, и вовсе не потому, что им запрещено, просто не было такой нужды. Все мы живём в своих крохотных закрытых мирках, в собственных уютных сообществах, где всё под рукой, всё так привычно и знакомо. Вот любимый стол, кружка, вот календарик, чьи страницы так приятно пахнут, вот коллеги и друзья, кого ты видишь каждый день и к кому безмерно привык, к их звукам, образам, запахам. Всё это создаёт тот тёплый и уютный кокон, где каждый ощущает себя в безопасности и не стремится выбраться наружу. При этом мы мечтаем о большем, нам всегда мало целого мира и тесно в бесконечной Вселенной, но так уютно в крошечных клетках, которые не хотим покидать. Мы работаем, идём домой по привычным дорожкам, садимся в такси, где нас встречает уже знакомый и такой приветливый водитель, потом едем домой в тёплые кровати, чтобы завтра с утра всё повторилось вновь и вновь. Эти кусочки привычной мозаики дают нам то ощущение безопасности, в чём мы так нуждаемся в этом опасном и изменчивом мире, где на каждом шагу нас подстерегают Призраки, Отступники, Кукловоды и страдающие странной болезнью со смертельной головной болью. Этот мир ужасен, если выглядывать из своего комфортного кокона и смотреть по сторонам. Тогда зачем нам это делать? Зачем выходить за те очерченные рамки, где всё так привычно и понятно, где мы уже реализовались как самостоятельные личности?
Представим человека, который приезжает в девять утра на работу, заваривает чай, сидит целый день за Консолью в офисе, пишет что-то непонятное в своём блокноте и приветливо улыбается секретарше, чтобы вечером снова вызвать знакомого таксиста и провести с ним последние полчаса жизни этого дня за очередной бесполезной беседой. Его любят за тот образ, что он создал для всех остальных. Они привыкли к нему, подстроились, впустили в свою жизнь, он стал частичкой других коконов, где спрятались все остальные. Мы создаём мир для других, то привычное окружение, где все чувствуют себя в безопасности. Это очень цельная, до ужаса консервативная, монолитная, но мёртвая, по своей сути, система. Система бесцельного и пустого существования, где каждый – элемент бесполезного окружения для других, без стремлений и поиска, без энергии и творчества, без исследования и созидания. А всё потому, что она не любит перемен, чурается их и всячески стремится воспротивиться любому шагу за привычную схему жизни. Если вы начнёте что-то искать, менять, развивать к лучшему или худшему, против вас восстанут все, кто вас окружает, из-за того, что вы ломаете, прежде всего, их мир, их устоявшийся климат. Когда начинаются изменения, у людей случается паника, они теряют хрупкое равновесие, попадая в среду, к которой не были готовы, где снова нужно приспосабливаться, меняться самому и ломать привычный порядок жизни. Поэтому никто не стремится покидать своё комфортное лоно, а наши Техники настолько поглощены работой на своих местах, что мало кто из них задаётся вопросом: «А что там, над головой, на этажах, где никто не был?» Это страшные мысли, новые и непривычные, а значит, их нужно отбросить прочь. Всё это случилось и со мной. Я стал тем, кто впервые после Сола подорвал привычный уклад Стражей, повёл себя не так, как они ожидали, нарушил незыблемое правило. Страх, ненависть, неуверенность – всё это сковало службу Стражей, заставило совершать ошибки и стоять в растерянности перед каждой новой опасностью.
В это время кабина лифта перешла рубеж в полсотни этажей и продолжила свою погоню за небом. Счётчик преодолённых ступеней неуклонно нашёптывал мне о приближающейся опасности. Тревога истошно стучала в висках, кричала, а ко мне всё отчётливее приходило понимание момента. Вся моя жизнь – сплошной сон, в котором я не понимал, где нахожусь и что делаю. Так и сейчас я слышу только странный голос в своей голове. Он продирается с другой стороны моих снов, стучит в этот барьер и пытается что-то рассказать, но до меня доносятся лишь отдельные отрывистые фразы моего кровоточащего разума. Я отчаянно мечтаю вырваться из пленяющего дурмана, но после каждой трещины в куполе снов замираю в страхе от нахлынувших мыслей. Их слишком много, они очень громкие и пугающие, и тогда я прячусь обратно, подальше от себя и пугающего мира. Но каждый новый крик становится всё громче и отчётливее, стена дрожит от тяжести внутреннего молота и грозит пасть под напором моего собственного безумства. Осознание всегда приходит слишком поздно.
Я заворожённо смотрел на табло, где быстро сменялись цифры, отражая наше вознесение. Что сейчас находится по ту сторону железной непроницаемой стены лифта, там, где никто не бывал? Если продолжать верить слухам и мифам, что так охотно плодили глупые юнцы из Наблюдателей, то выше пятидесятого этажа не было абсолютно ничего, только пустота, металл, стекло и бетон. Так высоко уже никто не взбирался. Может, там были пустующие этажи, состоящие из грязных бетонных стен и одиноких коридоров, ждущих своего часа, когда они станут нужны и к ним придут люди и принесут с собой частичку тёплого дома. А может, там не было ничего, кроме каркаса, держащего эту башню и возносящую её к небу. Ведь Стражей всегда было мало, чтобы занять даже треть собственной башни, но идеологически такая конструкция служила мощным оружием против Отступников и ярким напоминанием простым людям о том, что есть нечто великое в нашей Системе, верный страж, что всегда придёт на помощь и защитит его мечту. Гордая молчаливая и беспристрастная башня, которую видно из любой точки города. Она возвышалась над всеми домами и подпирала небосвод, утопая последними этажами в перине облаков. Все мы должны служить напоминанием о том, что когда-то у людей была великая Мечта и красивые устремления, что когда-то мы жили как единое целое, творили и строили общий мир, грезили о лучшем будущем для наших детей и никогда не думали о бесконечном дожде и невидимой войне, что идёт за нашими спинами и которую мы лицемерно предпочитаем не замечать.
Тогда кто такой Верховный Страж и кем он стал для всех нас? Отцом, вождём, строгим надсмотрщиком, а может, просто красивым и властным символом, чей светлый образ давно затерялся в море облаков, в которых тонула вершина башни? Никто уже очень давно не видел Верховного Стража лично, кроме его верных Хранителей, никто не знает тайну его личности, как он выглядит и существует ли на самом деле. Он давно превратился в красивую идею, собирательный образ, которым принято пугать нерадивых юнцов, впервые ступивших на путь Стражей. Лишь грозный лик Хранителей призван внушать всю силу и власть Верховного Стража, его непоколебимую решимость в борьбе за правое дело. Но даже их пугающий и холодный образ уже не способен сохранить мысль о Верховном Страже как о нечто реальном. Он стал пугающим мифом, красивой сказкой о небожителе, следящим за всем, что происходит в Системе, с высоты своего самолично построенного Олимпа. Для многих мальчишек он превратился в объект для насмешек и скабрёзных шуток. Некоторые люди, поддавшись апатии дождливых дней, стали повторять, что Верховный Страж давно забыл о нас, затерялся в этой толще серых облаков и больше не обращает свой взор на мирские проблемы. А кто-то убеждён, что, пока люди гниют под потоками ливня, он наслаждается тёплым солнцем на вершине своей башни, которая пронзает плотный слой облаков и сияет над ними, освещаемая ярким светом ненастоящей звезды.
Сам я никогда не задумывался над этими вопросами, ведь для меня служба Стражей занимала особое место в жизни. Я горел своей ролью в нашем общем будущем так же, как и Зет, я принимал Верховного Стража как должное, как неотъемлемую часть службы, своей жизни, как необходимый элемент меня самого, на кого следует равняться в непреклонной решимости и чистоте помыслов. Поэтому даже сейчас, когда ко мне окончательно пришло осознание моего положения и куда везёт меня кабина лифта, внутри меня начинал расти огромный ком тревоги, готовый взорваться в любую секунду. Я предстану перед самим Верховным Стражем, кумиром многих, кто искренне верил в своё предназначение, богом для тех, кто считал своим долгом привести людей к великой Мечте. Но почему он хочет видеть меня лично? Чем я заслужил такое снисхождение? Эти вопросы не давали мне покоя с того самого момента, когда Вергилий появился в моей квартире, но скоро я это узнаю.
Лифт остановился на сотом этаже, издал слабое шипение и затем отворил перед нами двери. В глаза сразу брызнул мягкий рассеянный свет, приятно ласкающий своими тёплыми оттенками после холодного отблеска металлических стен в кабине. Перед моим взором раскинулась широкая парадная комната с аккуратным дизайном под интерьеры далёкого прошлого, внезапно напомнившие мне о том доме на Зелёной улице и о тех необычных стариках, проживавших в роскошных хоромах. Мне показалось, что в ушах снова зазвучала та мелодичная странная и непонятная песня голосистой певицы. Стоило мне сделать шаг из кабины лифта, как ноги моментально утонули в мягком ковровом покрытии, устилавшем весь пол этой комнаты. На секунду мне стало даже стыдно топтать его своими грязными ботинками. Стены, покрытые лоснящимся шёлковым велюром, переливались приятным коричневым оттенком, где также иногда встречались небольшие и аккуратные бра, выполненные из зелёного матового стекла. При своей вычурности отлитых форм местные светильники почему-то проливались в основном на потолок, украшенный белыми плитками, вместо того, чтобы разгонять приглушённые сумерки парадной при полном отсутствии окон. Ох уж эти изысканные причуды! Всё это создавало приятную и обволакивающую атмосферу умиротворения и спокойствия. Местный богатый интерьер, красивые и массивные двери по бокам парадной из красного дерева, небольшие диванчики у стен с витыми железными боковинами и воздушными седалищами, чистейший ковёр светлых тонов, не знавший частых гостей, – всё это заставило меня потерять бдительность, поверить на миг, что здесь мне ничего не грозит, ведь эта комната дышит такой девственной чистотой. Она не знала бесконечных битв, не видела крови и смертей, эта комната как ворота в рай, оторвана от жизни и зловонного болота, где увязают люди Системы. Такие места не оскверняют кровью и убийствами, здесь выписывают приговоры.
Но всю идиллию такой обстановки разрушали два огромных беловолосых парня, одетых по примеру Вергилия в серые брюки, лакированные и вычищенные до блеска ботинки, в такие же вычурные зеленоватые рубашки с отливом с натянутыми поверх подтяжками. Высокие, хорошо сложенные, с широкими плечами, они внушали своим видом неподдельный страх. Несмотря на немного нелепую униформу с подтяжками на огромном торсе, они поражали своими холодными нечеловеческими взглядами. Их лица будто высечены в камне, заставшие в мраморе маски безразличных исполинов, готовых без промедления исполнить свой долг. Ни эмоций, ни сожалений, ни страха. Вот кого описывали в детских страшилках и россказнях в мужских раздевалках, вот кого боялись и ненавидели все Стражи одновременно… и кто наверняка убил брата Зета. Архангелы Верховного Стража, его боевые молоты, способные уничтожить одним взглядом целые армии. Да, именно такие эпитеты я часто слышал в шутливых разговорах своих сослуживцев. Но, как говорят, в каждой шутке есть только доля шутки. Теперь понятно, почему Вергилий не испытывал особой радости от соседства с такими истуканами, окончательно превратившихся в бездумные машины. Он был ниже их, слабее, эмоционально более неустойчив и скорее напоминал меня самого. От того у меня возникало ещё больше вопросов: как такой человек мог стать Хранителем, как Вергилий оказался среди этих часовых у дверей Верховного Стража? Кто эти люди, что могло настолько изувечить их души, лишить любых признаков жизни? Может, Вергилий видел в них зеркало собственного будущего, и каждый раз, заглядывая в их пустые и холодные глаза, он понимал, куда приведёт его слепая преданность своему делу, и от того с такой радостью и рвением он сбежал в наш отдел? Вряд ли он когда-нибудь ответит мне на эти вопросы. Сегодня утром в его взгляде я уже заметил тень настоящего Хранителя, осколок той пустоты, которая однажды заполнит всю его душу, превратит в ещё одного идола у дверей самоназванного бога.
