Андрей Шопперт
Колхозное строительство 2
Интермеццо 2
– Итак, капитан, сутки прошли. Докладывай.
– Ничего по пострадавшим. Варвару Сошникову пока не нашли. Третий человек умер от укола в сердце шилом.
– Хреново. Что по шофёру?
– Признан вменяемым, только болтлив не в меру. После повторного опроса людей и сотрудников в Домодедово никаких результатов. Как испарились. Напрашивается вывод: это была маскировка, от которой избавились прямо после того, как покинули такси. Шофёр рейсового автобуса вроде бы видел мужчину в песцовой шапке, но мех определить точно не может. Возможна и собака, и кролик. Мужчина очень высокий и здоровый.
– Опять сплошные домыслы!
– Есть новость по медали.
– Ну слава богу. С этого нужно было начинать.
– Тоже малоутешительно, товарищ подполковник. Вчера в отделение Тверского района столицы поступило заявление гражданина Тишкова Петра Мироновича о пропаже медали лауреата Ленинской премии.
– Тишков! Что-то знакомое.
– «Трава у дома», «Миллион алых роз».
– Понятно. Что говорит?
– В заявлении написано, что предположительно украли в метро.
– А он что говорит?
– А он всё время в разъездах. Сейчас находится в здании министерства культуры. Встречается с Фурцевой. Вчера весь день провёл тоже с нею.
– У него есть алиби на позавчерашнюю ночь?
– Есть. Всю ночь был в гостинице «Россия». Опрошены родная и приёмная дочери. Администрация гостиницы видела поздно вечером и рано утром – сам директор гостиницы с ним встречался. Ему звонил Первый секретарь горкома КПСС Москвы товарищ Егорычев с просьбой поселить друзей гражданина Тишкова.
– Гражданина?
– Извините, товарищ подполковник, товарища.
– Чем занимается этот композитор в свободное от написания песен время?
– Поэт.
– Ну поэт.
– Вы не поверите.
– Да говори уж, капитан.
– Он – Первый секретарь горкома партии. Кроме того, что очень известный детский писатель. По непроверенным данным – самый богатый человек в стране. Позавчера был на даче у Брежнева.
– Нда. Оставьте его в покое. Тут не погоны полететь могут, а и голова вместе с папахой. Найдите уже хозяйку квартиры. Стоп, а Тишков какой комплекции?
– Рост выше среднего. Худой.
– Всё свободны. Выдайте ему справку о возбуждении уголовного дела по факту кражи медали. Пусть восстанавливает.
Событие сороковое
Какие дела остались в Первопрестольной? Да куча! Нужно найти пчеловода. Не так и сложно – ведь есть журнал, и там начальники указаны. Ещё нужно встретиться с Дмитрием Габановым. Заказывал же Фурцевой найти модельера с такой фамилией. Модельера не нашла – нашла студента Московского текстильного института. Кафедра проектирования и художественного оформления текстильных изделий. Четвёртый курс. Димка Габанов был из Улан-Удэ, и был он бурятом. Читай – монголом. Какими уж неисповедимыми путями закинуло его в МТИ – неизвестно, но вот нашёлся именно там. Как там в известной шутке: «Земля квадратная. За углом встретимся». Вот встретились. Круглолиц, узкоглаз, улыбчив. Еле заметный акцент.
– Дмитрий, когда у вас сессия заканчивается?
– Числа десятого июня. А что? – встретились в холле гостиницы «Россия», и оттуда проследовали в ресторан. Пётр, не скупясь, заказал все три перемены плюс пирожное. Сам был студентом. Себя тоже не обидел – чёрт его знает, когда удастся поесть в следующий раз.
– И куда нацелился на каникулы? – а антрекоты вполне себе ничего.
– Домой, к родителям. Они у меня в колхозе работают. Яков разводят.
– А мне сказали, что ты из Улан-Удэ.
– Так и есть. Переехал на время учёбы в город к родственникам. У нас ведь в селе только восьмилетка.
– Понятно. И что, яки в ваших местах хорошо себя чувствуют? Не холодно им зимой? – Пётр ведь хотел небольшой зоопарк в Краснотурьинске организовать, почему бы не начать с яков?
– Наоборот, они жары не любят, а мороз любой переносят.
– И много у вас в колхозе яков?
– Несколько сотен.
– А можно будет купить десяток? Молодых.
– Можно, наверное. Это с председателем нужно говорить, – паренёк принялся за пирожное.
– Смотри, Дмитрий. Я хочу в Краснотурьинске создать небольшой зоопарк. Купить яков, овцебыков, северных оленей, диких лошадей. Нужно будет найти человека, который умеет обращаться с этими животными. А ещё я хочу у нас в городе создать элитный Дом Моделей. Что если ты с родителями и переедешь в Краснотурьинск? Институт закончишь заочно, в армию тебя не заберут. Будешь жить вместе со всей семьёй.
– Ну, не знаю. Подумать надо. А почему именно я?
– Потому, что ты будешь главным модельером, а выпускать будем модную одежду под брендом «Дима Габанов» в СССР и «Дольче Габбана» в остальном мире.
– В остальном мире? – даже компотом подавился.
– Поверь. Будешь занимать первые места на всех международных конкурсах.
– Шутите!
– Да некогда шутить. Дел невпроворот. Вот тебе мой телефон в Краснотурьинске. Сессию сдашь – позвони. Да, если хочешь, то можно организовать звонок ректору вашего института, чтобы тебе сессию разрешили сдать досрочно. Нужно?
– Ректора зовут Будников Владимир Иванович. Было бы неплохо.
– Ну, тогда готовься к экзаменам. Всё, извини, больше времени нет, побежал. Как разделаешься с гранитом науки – набери.
Мужчины – женитесь, женщины – мужайтесь.
«Т.И. Губина, главный редактор», – гласила жёлтая табличка на кабинете. С чёрными буквами. Ага. Это окраска пчёл. Креативно. Пётр прождал перед этой табличкой больше часа. Сто раз бы ушёл, но НАДО – вот и ждал. Наконец был допущен в святая святых. Таисия Ивановна была женщина строгая, очкастая, деловая и страшненькая. Если бы не женская кофта, то старичок обычный. Особенно портил образ главного редактора нос. Большой – даже не картофелиной, а огурцом. Да и ладно бы – не семью же со старушкой заводить, своя есть. Только кроме непривлекательной внешности Таисия Ивановна имела и характер под стать. Когда узнала, что Петру нужны рецепты снадобий из мёда и других продуктов пчеловодства, то крякнула – и чуть не в крик.
– Мы научный журнал, а вы лезете со всякой ерундой. Возьмите стакан чая, добавьте две ложки мёда, вот и всё лекарство.
– А вы знаете, что мёд при ста градусах становится бесполезен и даже ядовит? При сильном нагревании в продукте начинает вырабатываться вещество под названием оксиметилфурфурол. Это канцероген, пагубно воздействует на желудок и кишечник человека. Мёд можно принимать с чаем только вприкуску, – и гордо откинулся на стуле. Название ещё в той жизни увидел и запомнил, чтобы блеснуть красивым словом в какой компании.
Пётр думал, что хоть после этого женщина проявит интерес и чего интересного посоветует. Дудки! Эффект получился обратным.
– Больше ничем не могу вам помочь, товарищ Тишков, – и демонстративно уткнулась в явно иностранный журнал. Красивые картинки, белоснежная бумага. Умеют ведь.
– До свидания, – только головой мотнула.
Вот и поговорили. Плюнуть и уйти? Ну нет. Она ведь не одна в журнале работает. Вышел, прошёлся по коридору до двери с жёлтой же табличкой «Редколлегия», толкнул без стука. Четыре стола по углам, три человека. О чём-то громко спорят. Увидели, закрыли рты, и один товарищ, явно нерусский, поинтересовался:
– Вам кого, уважаемый товарищ?
– Мне бы знатока народных рецептов из мёда и других продуктов пчеловодства.
– В смысле – пончики с плюшками? – прыснула дамочка за спиной.
– В смысле – лекарства, – надо стерпеть.
– Может, представитесь? – это снова кавказец.
– Конечно. Тишков Пётр Миронович. Я – Первый секретарь горкома КПСС. Ещё вы, наверное, слышали мои песни: «Миллион алых роз», «На недельку до второго я уеду в Комарово».
– Как же, как же. Наслышаны. Значит, рецептами снадобий интересуетесь? Разрешите отрекомендоваться и мне. Аветисян Гурген Арташесович – доктор биологических наук, профессор, заведующий кафедрой пчеловодства МСХА имени Тимирязева. А позвольте полюбопытствовать, от каких именно болезней вы собираетесь мёдом лечиться? – а очки заблестели! Неужели наткнулся на нужного человека?
– От туберкулёза.
– Интересненько! Интересненько. Сами что-то знаете, или вы неофит?
– Слышал про маточное молоко, пыльцу и экстракт личинки пчелиной моли.
– Пчелиной огнёвки. Интересненько. А ну выкладывайте, – и за ручку схватился, принялся колпачок откручивать. Ну надо же – «Паркер». Хотя профессор же – наверное, и за границами нашей великой Родины бывает. Симпозиумы всякие.
– Так я, Гурген Арташесович, за знаниями приехал в такую даль, а не знаниями делиться.
Товарищ сник, но ненадолго.
– Человек, который знает о лечебных свойствах личинок пчелиной огнёвки, не может быть неофитом. Читали статьи основоположника микробиологии господина Мечникова?
Не читал. Так, интернет как-то просматривал, попалась реклама этого самого экстракта. Там ещё слово запомнилось – цераза. Фермент, который растворяет оболочку палочки Коха. Запомнилось потому, что похоже на слово «зараза». Хотел даже четверостишье написать – хорошо ведь рифмуется, но так и не собрался. А вот слово запомнил. Это сейчас и выложил.
– Интересненько! – «Паркер» летал по листку, – Знаете что, Пётр Миронович, а поехали сейчас ко мне на кафедру. Вы своими рецептами поделитесь, а я вам свои дам почитать. Взаимообогатимся. У меня под окнами машина, да тут и не очень далеко. Или спешите куда?
– Конечно, спешу, но рецепты важней. Поехали.
Событие сорок первое
Готовились. Не хотелось заметать следы таким радикальным способом, как пожар. Одного раза хватит – счастье, что соседи не пострадали. Купили в магазине новые шерстяные перчатки. Синие, красивые, даже жалко будет выбрасывать. Ещё на три часа дня заказали к подъезду грузовое такси. Никто в квартире дамочки не бывал, но, по словам Петуша, то бишь Макаревича, должны быть ценные картины. Картины – вещь громоздкая, в руках много не унесёшь. Хорошо им тут, в столице – в таксопарках есть не только простые «Волги», но и ГАЗ-53 – грузовое такси. Вот этот грузовичок и заказали. Переезжаем, мол, на дачу, в деревню Лыткарино. Сказали почти чистую правду: Пётр Миронович снял дачу на лето с последующим выкупом. Правда, в Переделкино. Снял у детей писателя Кнорре. Не того, что написал сценарий к фильму «Родная кровь» – его брата, Георгия Фёдоровича. Сыновья тоже не из простых – учёные, есть свои дачи, вот и решили пока сдать отцовскую, а осенью продать. Цена запредельна – двенадцать тысяч рублей. Но! Во-первых, такие деньги есть, а во-вторых, дача под Москвой всегда может пригодиться. У простого человека при покупке возникли бы проблемы – там ведь есть товарищество, и оно может и не разрешить продать в Переделкино дачу какому-нибудь слесарю Тимофеичу, но Пётр Миронович – член Союза Писателей, да и министр культуры к нему неровно дышит. Разрешат покупку. Вот туда всё экспроприированное у гражданки Фаины Львовны Рукшиной-Дейч и перевезём, потом закажем контейнер до Карпинска. Да, вот это и называется: «делить шкуру неубитого медведя».
К двери квартиры подошли втроём. Марк Львович постучал по-хитрому – сначала пару раз по три стука, потом длительный перерыв, и один раз двойной. И тишина. Может, нет никого? Наконец раздалось:
– Кто там?
– Фаина Львовна! Это Марк Петуш. У меня для вас есть интересное колечко. Не пожалеете. И ещё иконы.
– Опять иконы? Ох и неугомонный ты, Марк, – дверь открылась, но осталась на цепочке.
– Вот, Фаина Львовна, полюбопытствуйте, – Марк Янович протянул в щель кольцо Пушкина.
Чем бы ни занималась дамочка в блокадном Ленинграде, но антиквар из неё вышел превосходный.
– Кольцо Пушкина? Однако! Не подделка? – цепочка звякнула, слетая, – Заходи, в микроскоп гляну.
Зашли – всей дружной компанией. Сунули женщине в рот кляп из приготовленного заранее вафельного полотенца и прикрыли дверь. Неожиданно дамочка оказалась сильной и вёрткой, почти вырвалась из «дружественных» объятий Кошкина и попыталась вытащить кляп. Пришлось тому ей руку взять на болевой – притихла, только мычала. А дальше действовали по указанию Петра Мироновича – начитался иностранных детективов. Методы какие-то неоднозначные. Проклятые капиталисты, до чего только не додумаются, чтобы людям вредить.
Завели женщину в ванную комнату, да в эту самую ванну и положили, наполнили холодной водой и подержали пару минут. Потом достали вяло трепыхающуюся, раздели. Снова сунули в холодную воду. По окончании этого действа, голую и мокрую, прикрутили к массивному стулу по рукам и ногам. Стул хорош! Прямо трон. Нужно будет с собой забрать. Зачем такие изыски? А Пётр Миронович говорит, что голый и мокрый человек в разговоре с одетыми и вполне себе сухими легче идёт на контакт. А по-простому, честно рассказывает, где спрятаны ценности.
В это время Марк прошёлся по комнатам. Вернулся, уже когда «блокадницу» к стулу привязали.
– На стенах двадцать три картины. Я не великий знаток, но есть и Айвазовский, и даже Пикассо. Кроме картин есть также тарелки и кувшины этого художника – ну, или подделки под них, – Макаревич обошёл по кругу привязанную женщину, – Красивая ведь и умная, зачем же она меня сдала?
– Марк Янович, – Кошкин развернул директора колхоза и легонько подтолкнул к двери, – Снимай картины со стен и сортируй по размерам, а потом штук по пять зашивай в простыни или наволочки. Нечего тебе тут рассматривать. У тебя жена молодая – а тут почти старушка.
Если честно, то на старушку эта Фаина не сильно походила. Если в 1942-м ей было лет двадцать, то сейчас где-то сорок пять, выглядит же – лет на тридцать с хвостиком. Чёрные, чуть кудрявые волосы, правильные черты лица. Если и не красавица, то и не уродина. Сейчас, правда в мокром виде волосы сосульками свисают, но представить в красивом платье и жемчугах несложно.
– Фаина Львовна, мы к вам пришли справедливость восстановить. Мы – Робингуды. Где у вас лежат неправедно нажитые сокровища? – Вадим достал из кармана мизерикордию и вплотную поднёс кончик к глазу, – Я сейчас кляп выну, но если будете кричать, то лишитесь одного глаза и вновь приобретёте кляп. Будете молчать? Кивните. Ну вот и прекрасно.
– Кто вы такие и что вам нужно? Вас ведь всё равно поймают, – не закричала. Зашипела.
– Милиция, – Вадим сунул ей под нос корочки.
Удостоверение было настоящим. С ним целая история вышла, и далеко не весёлая для Кошкина. Лет десять назад он был в командировке в Свердловске – повышение квалификации. Сдал экзамены и купил билет на поезд. Сел в вагон, выпил чайку и завалился спать. В Серове проводница разбудила, он сходил, умылся, а когда вернулся, обнаружил, что одного соседа нет, а с ним исчезли и форма, и чемоданчик. А ведь в кителе удостоверение, а в чемоданчике – табельное оружие. Бросился на перрон, но никого не нашёл.
Не уволили – начальник милиции Веряскин отстоял. Разжаловали в рядовые. Только к концу службы дорос вновь до старшинских «молотков», а год назад, при приёме очередного «постояльца» в ИВС, производил обыск гражданина и обнаружил у того в кармане своё старое удостоверение. Сдавать находку не стал – вдруг пригодится.
Вот сейчас, например – избавить гражданку Дейч от ненужных надежд.
– Милиция? В первый раз слышу, чтобы там купанием занимались, – пошутить решила. Ну, это от страха.
– Гражданка, рассказывайте, где у вас спрятаны деньги, а потом поговорим о методах борьбы с преступниками, – сделав как можно более деловую физиономию, вновь приблизил кончик лезвия к глазу Вадим.
– Нет у меня денег, – кончик мизерикордии практически коснулся глазного яблока, – В ванной есть вентиляционная труба, со стороны стены лючок. Да объясните же, кто вы такие?
– Сходи, Петро, проверь. Теперь рассказывайте, гражданка, где облигации.
Список возможных ценностей уже давно впечатался в сознание, хватило и работы по «раскулачиванию» Потапа.
Управились гораздо раньше трёх часов. Кроме картин в квартире оказались и три большие папки с карандашными и акварельными рисунками известных художников. В отдельных чемоданах были страшноватенькие поделки Пикассо и очень немаленькое количество фарфоровых статуэток. Облигации, как всегда, двух видов. Целый чемодан – и времён войны, и выпущенных позже, уже при Хрущёве. Также и небольшая папка-скоросшиватель с новыми – ровно тысяча двадцатирублёвых. Денег тоже хватало. Разных. Разных-разных. Шестьдесят восемь тысяч обычными рублями образца 1961-го, в основном в виде сторублёвок и четвертных билетов. Были доллары – одна пачка сотенных купюр. Круто, как говорит Пётр Миронович. Были марки ФРГ, франки, около тысячи английских фунтов, даже итальянские лиры с каким-то бородатым дедушкой. 1000 лир одной бумажкой – и таких сто штук. Много ли это? Смеются ведь над лирами – вроде меньше нашей копейки.
В отдельном саквояжике лежали царские золотые монеты. Пётр слышал о золотом червонце – а вот, оказывается, есть и пять рублей, и пятнадцать. Даже семь рублей пятьдесят копеек. Попалась и вообще несуразная – 37 рублей 50 копеек, или 100 франков. Здоровущая монета! Одна так даже оторопь организовала. 15 русов. Сколько это? Монет было много, кило на десять. Саквояж Фаина выдала, рыча и матерясь, как последняя бандерша в Одессе. Находился он под досками пола на кухне, под газовой плитой. Всё как всегда. Стереотип мышления.
Ещё были ордена – даже Суворова и Кутузова первой степени, а ведь их только большим генералам давали. Хотелось спросить, откуда дровишки, но время поджимало. Что с ювелиркой – гораздо более важный вопрос. Оказалось, что нету. Так-то есть, но в квартире нету. На даче в погребе замурованы в стене подпола. А дача где? Рычала, но, когда один глаз всё же выкололи, изъявила желание остаться со вторым. Назвала адрес. Присматривает за дачей соседка, бабка – ветеран войны. Плохо.
Оружие? У женщины? Оказалось, есть. Более того, есть под рукой. В ящике письменного стола нашли – маленький револьверчик из золота, с барабаном на пять патронов и цветочками разными выгравированными. Рукоять из слоновой кости. Красиво! Сказала, что называется «Swamp Angel». Ангелочек, блин.
Смешно получилось с посудой и столовыми приборами. Ну, лежат в ящике стола ножи и вилки – так поди определи, что они серебряные и золотые. То же и со стоящими в серванте супницами и салатницами – все из серебра. Марк Янович почти случайно это открытие сделал – нужен был нож отрезать кусок от простыни, взял на кухне и выронил. Вот по звону и определил. Ювелир всё же – не пропьёшь, тем более что шурин и не пьёт.
Кольца и разные цепочки в квартире тоже нашлись, но немного. Очевидно, хозяйка сама в свет наряжалась. Ну, больше не будет. Утопили. И ни капли жалости. Сколько советских людей в Ленинграде обокрала, скольких их банда убила. Муж с братом своё получили, а эта гадюка ушла от возмездия. При отправке на Большую Землю колонну разбомбили, и Дейч Фаина Львовна пешком по льду вернулась в город, отрыла захоронки и продолжила обирать умирающих от голода, только с двойной осторожностью.
С шофёром машины поступили некрасиво – только не было другого выхода. Видел в лицо при свете дня, и легко сможет опознать. Поэтому, как только выехали из Москвы, Вадим попросил остановить, мол, ну, в кустики прогуляться. Прогулялись вместе с шофёром, специально газировкой угостили. Там в кустиках Ваню хлороформом и усыпили (где-то добыл Тишков). Связали, закатали в ковёр и положили в кузов. После этого поменяли маршрут – пусть ищут потом в этом Лыткарино. Доехали до Переделкино, разгрузились. Стол со стульями даже соседские пацаны помогали носить. Всё чин чином – переезд на лето. Машину отогнали до этого самого Лыткарино и бросили на просёлке. Шофёра Ваню из ковра извлекли, развязали и приладили на законное место к рулю. Спит. Проснётся – сюрприз будет. А сами стали попутки останавливать. Повезло – остановили рейсовый автобус пригородный. На нём до Москвы и доехали.
В это время Марк Янович в гостинице алиби, как мог, организовывал. В своём номере громко включил магнитофон и звенел посудой. Громко смеялся. Вдвоём с Кошкиным постарались, изобразив пьяных, проскользнуть незаметно, когда много народу входило. Может, и получилось.
Событие сорок второе
Домо-о-ой, домо-о-ой, домо-о-ой.
Там так сладко бьётся сердце северных гор,
Домо-о-ой.
Снова остаётся бесконечный простор за спиной.
Позади ночная брань чужих городов.
Дома красили траву в зелёный цвет. Почти шутка. Пётр ведь позвонил Романову и предупредил, что приедет семейство Брежнева, правда, без главного «семьянина» – вот и развили бурную деятельность. Травы ещё нет, зато есть поребрики и тополя. Есть куда известь изводить. Ещё мели. Вот это правильно – после зимы полно мусора осталось, одних собачьих какашек – тонны. Белили бы и без Брежневых, всегда город прихорашивают к Первому Мая, но тут вдвойне.
Успел остановить одно действо. Проезжая мимо гостиницы «Турья», увидел, как разгружают краску и всякие извёстки. Рядом и председатель горисполкома горлом (не руками) руководил.
– Михаил Петрович! Рад тебя видеть живым и здоровым.
– Ну наконец-то ты вернулся! С ног после звонка из Москвы сбились.
– Михаил Петрович, а ты когда-нибудь ночевал в комнате, которую только окрасили? – Романов заозирался.
– Так ещё пять дней! Высохнет.
– Высохнет. Только запах останется. Ну и нельзя Брежневых селить в этот клоповник.
– Там нет клопов! Только что разговаривал с директором.
– А тараканы?
– И что делать? – Романов пнул ведро с цементом.
– Поселим у меня, а мне на пару дней подбери из тех квартир, что для капремонта держишь, – Пётр ещё в самолёте это обдумал. Брежневых, правда многовато, но ведь и квартира трёхкомнатная. Два-три дня потерпят друг друга – нужно только пару кроватей завезти.
Были минусы. Во-первых, в шкафах полно вещей – не перевозить же их. Во-вторых, мебель. Нет, Штелле не боялся, что дети поцарапают – да даже если и поцарапают, то одну-две детали можно и заменить. Боялся эффекта. В кухне встроенный гарнитур, опередивший время чуть не на полвека, с мойкой из нержавейки, шаровыми кранами и отдельным краником для супер-пупер воды. Сначала она проходила через череду фильтров, обычных для XXI века – поролон, уголь активированный, шунгит. Еле достал. Пришлось отправлять директору БАЗа Кабанову человека в командировку в Петрозаводск, и дальше на север Онежского озера – к месторождению в селе Шуньга. Шунгит добывали, но кустарно, и совсем в незначительных количествах – так, для поделок. Привезли. Административный ресурс. И последний изыск – омагничивание воды.
В большой комнате – стенка в стиль кухонному гарнитуру. Вообще вынос мозга для современников. Плюс мягкий диван с огромной спинкой и подлокотниками, и в комплекте – два кресла с резным журнальным столиком из белой акации. И никаких круглых столов и стульев! Простор. На стенах ковры не висят – там добытые Мкртчяном итальянские обои с видами какого-то морского города. Кусочек моря, обвитые плющом дома, площадь с летним кафе. Красиво.
В бывшем кабинете (теперь спальне девочек) – похожий диван и убирающиеся в шкаф кровати. Вернее, не убирающиеся, а превращающиеся в переднюю зеркальную стенку. Всю голову сломал, пока начертил, а главное – понял принцип действия. В кино-то много раз видел, а как дошло до дела – начал тормозить. Особенно с ножками намучился, чтобы после подъёма-переворота они вписались в шкаф. Без левшей с третьей зоны и не справился бы. Получилось даже круче, чем хотел – ещё и письменный стол к этому трансформеру присобачили, а ножки превратили в полочки. Можно книги ставить, если не лень их каждый вечер снимать. Есть где теперь наследницам уроки делать.
В третьей комнате – детская кроватка и тоже диван, плюс к потолку у двери присобачили люльку с длиннющими стропами. Юру укачивает в миг. В ванной и туалете тоже порезвились. Было обложено метлахской плиткой. Сдирать не стали – загрунтовали и нарисовали картины. В ванной оказываешься на дне морском, а в туалете – в лесу еловом (так сказать, «присел под ёлкой»). Может и не Шишкин, но вполне. Сюжет сам рисовал карандашом, а доделывали преподаватели Художественного училища. Понятно, не бесплатно, но ведь есть деньги.
С этой своей новой способностью часто стал людей поражать. Наверное, можно и в художники пойти, уж точно не хуже Малевича. Как-то Пётр разговаривал об этом даре с Викой-Машей. Та тоже удивлялась открывшейся в ней способности восстановить по памяти любую мелодию, даже мельком слышанную. Это если и не ноутбук с тысячей песен, то и ненамного хуже – вместо одного рояля в кустах дали два баяна там же. Даже два с половиной. У Марии Нааб просто божественный голос – куда там всяким Нетребкам. Не колоратурное сопрано – всё же голос детский, зато очень красивый. А если к этому прибавить сорокалетний стаж работы на сцене… Если появится желание – запинаем под плинтус даже того Робертину Лоретти.
И вот в эту квартиру – «Галчонка» и её не по годам развитую дочку. Чем закончится? «Я, Вань такую же хочу». Да, ведь ещё и в прихожей порезвился – сбацал там шкаф-купе с зеркальной стенкой и скрытыми лампочками, зажигающимися при открывании двери, вернее, сдвигании. Разобрали гирлянду, и умельцы с завода чего-то на коленке спаяли. Если это не хайтек, то уж и непонятно, чего ещё нужно для проветривания мозгов хроноаборигенам. А дверь? Стальная, с глазком и интересными запорами, и тоже зеркальная внутри. И когда успел всё переделать? Хотя ведь практически уже четыре месяца робинзоним. Или как это действо называется? Робинзон – робинзонил, а попаданец? Попаданил?
Одним словом, будет, полный попадос.
Обсудили с Викой-Машей культурную программу. Ну а почему бы во Дворце Металлургов не провести концерт? Третьего мая нет праздников? И четвёртого нет? Да фиолетово! Ну или вот повод: 7 мая – День Радио, а где родился изобретатель этого праздника? Ну да, только седьмого. Но если кто спросит, так и ответим: «Кто празднику рад – накануне пьян».
Посмотрели список новых песен. Негусто. Так понятно – всё было брошено на подготовку к праздникам и встрече с продюсерами. Всё удалось и всё получилось. Теперь можно приступать к плановой операции по уничтожению западной поп-культуры, и первым пунктом – смешать с землёй «Битлз». Пётр никогда битломаном не был – чуть позже родился. Другие были кумиры, так что операция отторжения не вызывала. Нужно занять место «Битлов» на Олимпе – ведь нет ни у кого сомнения в первенстве русских в балете, да и конкурс Чайковского регулярно поставляет на-гора гениев из СССР. Значит, тут можно, а песни нельзя? Умоетесь. Для того и забросили на пятьдесят лет назад. Сделать мир лучше! «Битлы», «Роллинги», «Квины» и прочие сделали его хуже – приучили к наркотикам, к беспорядочному сексу, и прочая, и прочая, и прочая. Они вирус. А мы – антибиотик.
В чатах всяких ругают авторов попаданческих романов, где ГГ ворует песни, и обсуждают, какую можно Нобелевскую премию залучить в свой удел. То есть воровать песни – плохо, воровать книги – нехорошо, зато, воровать научные достижения – благо? А в чём, пардоньте, разница? Взять того же Барри Маршалла. Всё та же H. Pylori. После того, как эксперименты по заражению лабораторных свиней не удались, в 1984 году Маршалл сам выпил культуру бактерии, выделенную от больного, и вскоре у него развились симптомы гастрита с ахлоргидрией: желудочный дискомфорт, тошнота, рвота и специфический запах изо рта. Подвиг ведь! Так австралиец – можно и подвиг украсть. Уже и украли. Пусть умрёт здоровым нелауреатом.
