Андрей Шопперт
Колхозное строительство 2
Глава 5
Событие двадцать восьмое
Только приступили к конструктивной беседе о завоевании западного рынка, как в дверь позвонили. И без всяких шестых чувств Пётр понял, что это по его душу. Нет, по тело – в душу коммунисты не верят. За дверью был без экивоков коммунист. Ростом товарищ был с Петра, может на пару сантиметров даже пониже, а вот вес! Вес коммунист имел под сотню. И это был не пивной животик – это были мышицы.
– Тишков Пётр Миронович? – спросил, но в ответе не нуждался – возможно, фотографию видел, – Собирайтесь, едем в Завидово.
Очевидно, обладатель мышц ожидал вопросов типа: «куда?» или «зачем?». Пётр промолчал. Кто же в XXI веке не знает, что в Завидово дача «дорогого Леонида Ильича». Помолчали.
– Где ваши дочери? – первым бросил играть в молчанку коммунист.
Пётр мельком глянул на часы и уловил приподнявшуюся бровь «собеседника». Швейцарцы показывали почти двенадцать. Зря их надел, запоздало пожалел Пётр. Довыпендривался. Теперь доложат.
– Скорее всего, в Третьяковской галерее.
И тут товарищ удивил. Он достал из внутреннего кармана рацию – вполне себе небольшую, и даже в пластмассе. Для 1967 года вещь неординарная.
– Василий, к выходу в Третьяковку. Две девочки десяти лет, – посланец вопросительно выгнул бровь.
– С ними мужчина лет сорока в кожаной куртке. Девочки в куртках с капюшоном из серого материала, – подсказал Пётр, правильно истолковав выгибание. Ну, так не интересно! А где «Первый, я Окунь, говорю со дна Невы»?
– Собирайтесь. Машина внизу. Вам нужно заехать в гостиницу?
– Зачем?
– За песнями, – чуть не изобразил улыбку «собеседник», но вовремя одумался.
– Нет, кассеты с собой, – да разве можно такую ценность в номере оставлять? Вон, в знаменитом многострадальном портфеле.
– Жду вас в машине.
Пришлось распрощаться. Ну, тезисы намечены – пусть думают. Назначили ещё одну встречу, во вторник вечером в ресторане «Прага» – просто Пётр других не знал. Не «масквич». У подъезда ожидала не «Чайка». Да даже и не «Волга». «Рафик»? Так ведь и не «Рафик». Чудо-юдо. Голубая коробочка типа «Рафика», но без окон. И мордочка другая – более квадратная и с круглыми фарами.
– Что это? – поинтересовался Пётр у собеседника, обойдя голубое чудо.
– ЕрАЗ-762. Говно машина. Хоть и новый, но ломается каждые три дня. Только что снова из ремонта. Ни черта армяне делать не умеют.
А вот тут Пётр был не согласен. Вон сегодняшний банкет – сумели. В ошибках подчинённых всегда виноват начальник: либо не тем делом заставил заниматься, либо не проконтролировал. Как-то в одном из попаданческих романов Штелле читал про эту машину. Тоже ругал афтор – начитался, видно, негатива в «википедии». А мы не будем ругать. Нам дела нет. Нам нужно Краснотурьинск сделать лучшим городом мира, а не страну спасать. Не умеют и не хотят армяне с грузинами выпускать хорошие, качественные машины – и флаг им в руки, и барабан на шею, и ноты за пазуху. Пусть мандарины выращивают. Вон дети их видят только под Новый Год – значит, мало деревьев, мало рабочих рук. Заводы надо строить в России, а мандарины выращивать в Грузии с Арменией, а не наоборот.
В принципе, понятна и основная идея, заставляющая там строить заводы. Идей-то несколько, в том числе и демографическая. Там быстро растёт население за счёт высокой рождаемости, и людей нужно трудоустраивать, но не это главное. Главное – увеличить процент «рабочих» в республиках. Именно из-за того, что на Украине при создании СССР была мала прослойка пролетариата (сельское население – крестьяне), Ленин со Сталиным и отдали «безвозмездно» хохлам Донецк, Луганск, Николаев, Одессу. Это чисто русские города, с крохотным процентом фамилий, заканчивающихся на «о», зато пролетариата там – хоть ешь одним местом. Кому лучше сделали творцы первой перестройки? И вообще, для гениев у них многовато ошибок.
– Ваши? – отвлёк от государственных мыслей Петра коммунист.
Дорогу пересекали Маша с Таней в сопровождении Макаревича и трёх похожих на коммуниста типов.
– Пётр Миронович, нас что, арестовали? – бросился к Штелле литовский еврей.
– Ну, что вы, Марк Янович! Нас Брежнев в гости зовёт.
– Приказано вас троих доставить, – пробубнил главный коммунист.
– Марк Янович – директор колхоза, в котором и создан наш ансамбль. Думаю, Леониду Ильичу будет интересно с ним познакомиться. Кроме того, там ведь будут принимать горячительные напитки, а кто в это время присмотрит за девочками? – сделал Пётр попытку повысить общественный статус бывшего зека.
– Есть приказ. Присмотрят, не волнуйтесь – там будут и внуки Леонида Ильича.
– Извините, Марк Янович, пытался. До свидания. Встречаемся завтра в половине восьмого у меня в номере.
Внутри неказистое изделие армянских автомобилестроителей выглядело гораздо презентабельней. Почти что салон «Кадиллака», только столика с висками всякими не хватает. Тёмная, почти чёрная, замша, шторки на несуществующих окнах. Уют. И кто-то поработал над шумоизоляцией, и вообще над изоляцией – и по ногам не дуло, и звука мотора почти не было слышно. Могут ведь, если заставят.
Внуков у дорогого Леонида Ильича на даче было трое (все): пятнадцатилетняя Виктория, восьмилетний Леонид и шестилетний Андрей. Невеста Виктория держалась в стороне, только холодно кивнула при встрече, пока… Пока девочки не избавились от курток. Эти модницы в музей надели сценические платья. Стиль «милитари» со стоячим воротником и десятком карманов на стальных молниях, самых широких, что нашли, плюс сам материал. Камуфляж типа американского «вудленда», то есть близко расположенные пятна коричневого, чёрного, зелёного и очень светло-зелёного цветов. Спереди шнуровка, как на ботинке, плюс чёрный кожаный ремень с довольно массивной латунной (из рандоля, чтобы не тускнел) пряжкой. Из такой же кожи узкие погоны, спускающиеся с плеча на рукав, тоже с пряжками. Ну и берцы – из чёрной кожи со вставками светло-коричневой.
Осматривать девочек бросились все – и Виктория, и Галина, и даже бабушка Виктория, и жена Юрия Леонидовича Людмила Владимировна. Пусть смотрят – для того и шили. Подошёл покрутить юных дарований и Марис Лиепа. Новая пассия Галины – и не побоялась ведь женатого мужика привести в дом родителей.
– Где это делают? Импорт? – характер внучки уже сложился. Дед с бабкой разбаловали.
– Разве загнивающие капиталисты так смогут? Материал сделан на Свердловском камвольном комбинате, а пошиты платья в ателье Краснотурьинска. У нас же и ботинки в сапожной мастерской сшили. Понравилось?
– А кто модельер? – неудобный вопрос задала Галина Леонидовна.
Пётр его с Машей-Викой обговаривали. Та открещивалась, как могла.
– Пётр Миронович, мне десять лет! Не забывайте.
Пришлось взять огонь на себя.
– Он перед вами.
– Ну надо же! Поэт, писатель, художник, модельер. Разносторонний вы человек.
– Галчонок, ты не поверишь, но Фурцева мне рассказала об ещё одном таланте Петра. Он отлично рассказывает им же и придуманные анекдоты.
– Пётр Миронович, немедленно расскажите свой анекдот, – безапелляционно потребовала «Галчонок».
– Прямо вот с порога?
– Да, не стесняйтесь, все свои, – подмигнул ему Марис.
– А можно тогда политический? Раз все свои, то не посадят ведь.
– Уже неплохо. А давай политический, – изобразил грузинский акцент Брежнев.
– Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв посетил свиноферму. Фотокорреспонденты газеты «Правда» сделали снимки и на утро обсуждают, как же их подписать. Один предлагает:
«Свиньи вокруг товарища Хрущёва».
«Отклонено!»
Другой редактор:
«Товарищ Хрущёв среди свиней».
«Ни в коем случае! Это же Первый Секретарь!»
Думали, думали… Наутро вышла газета и подпись под фото: «Третий слева – товарищ Хрущёв».
Через пять минут публика вытерла слёзы и потребовала продолжения банкета.
– Как изменил Хрущёв Ленинскую формулу коммунизма?
«Коммунизм – это советская власть плюс кукурузизация всей страны».
– Кукурузизация! Пётр Миронович, ну уморили. Сами всё придумываете? Вам надо вместо Райкина выступать. У вас смешнее, – опять пять минут слёзы и сопли вытирали. Первой вот жена дорогого Леонида Ильича отсмеялась.
– Пётр, давай ещё один, и к столу. Короткий только, – Брежнев достал платок и вытер слёзы, что скопились в уголках глаз.
– На пенсии Никита Сергеевич посылает жену в магазин за икрой. Нина Петровна сходила в обычный гастроном и ничего не принесла. Возмущается Никита Сергеевич:
«Всего две недели прошло, как меня сняли, а уже все развалили».
– Развалили! – Леонида Ильича пополам согнуло.
– «Почему после удаления Сталина из мавзолея там удвоили охрану?»
«Возле мавзолея видели Хрущева с раскладушкой».
– Всё! Всё, хватит! Нельзя же так, до сердечного приступа доведёте, – замахала на Петра руками Галина, – Пойдёмте почаёвничаем, а потом девочки нам споют пару песен.
Немного о самом Завидово. Пётр раньше там не был, хотя и слышал, что из дачи сделали музей. Гуляй – не хочу. Дача поразила – нет, далеко не роскошью. Убожеством. Само здание по шкале Рихтера получит девять балов. Человека XXI века затрясёт и повалит на землю. Двухэтажный небольшой барак из серого камня, больше всего напоминающего шлакоблок, и ничем не облицован. К нему две сросшиеся пристройки, в один этаж и с одной стороны. Какой-то неоклассицизм. Пётр в душе надеялся, что архитектора расстреляли. Дальше – больше. В двух десятках метров – небольшая баня отдельным строением. Деревянная, совершенно не вписывающаяся в композицию. И вокруг всего этого – растаявший уже луг с молодой порослью мать-и-мачехи и лопуха. Можно ведь герань посадить, колокольчики разные, ромашки – нет, обычные сорняки. Хорошо хоть борщевика нет. Или его ещё в страну не завезли горе-агрономы?
Как фамилия этого ландшафтного архитектора? Дайте адрес, чтобы случайно не зайти.
Внутри дачи – не лучше. Стоп! Перед входом в дом стоит фигурка небольшого оленя, покрашенная в золотой цвет. Другой краски не было? Или от унитаза осталась? И ведь дорогой Леонид Ильич этим всем гордится, он сюда руководителей иностранных государств приглашает. Или Брежнев чистейшей воды бессребреник, или полный идиот. А ещё в обоих случаях у него нет ни малейшего вкуса. Необразованный крестьянин.
Внутри была только одна вещь, которая выбивалась из нищей безвкусицы. Бильярдная – с хорошим массивным столом и фонарями над ним. Кии из какого-то красноватого дерева, шары из слоновой кости. Или сейчас ещё нет других? В холле на первом этаже лежал большой ковёр. Очень большой и не очень красивый. Просто большой ковёр, с низким ворсом и низкой плотности. Дешёвая поделка из Узбекистана. На стене голова кабана. Потом, путешествуя по дому, увидел ещё две головы – оленью и волчью. Головы были хороши – для охотничьего домика или дома средневекового барона, но ведь это дача. Неудобные и немягкие стулья, длинный банкетный стол. Канапушка несуразная, не в цвет остальной мебели. Кухня вообще собрана из разных по стилю и цвету предметов. И во всех комнатах на потолке висят изделия неумех-стеклодувов из Гуся-Хрустального – а ведь Чехословакия рядом и сидит на наших дотациях. Ладно сами люстры – привези мастеров и обучи этих гусей хрустальных!
Что не так с этой реальностью? Почему строим Асуаны и отправляем сотни танков и самолётов в Египет, сотни самолётов во Вьетнам, и не можем сделать евроремонт главе государства?
Почаёвничали за этим самым длиннющим столом. Хорошо хоть не самовар вынесли. Жена Леонида Ильича и ещё одна женщина внесли несколько больших заварочных чайников, потом чашки с блюдцами. Вполне себе красивые – не иначе у императоров позаимствовали. Вот только на всех одинаковых не хватило. Точно нужно расстрелять организатора этого всего. А вот пирог с яблоками был хорош. Настоящий штрудель – Пётр пробовал в Мюнхене.
– Мне добавки.
Во время этого действа к Брежневу подошёл один из коммунистов и отозвал в другое помещение, а когда Леонид Ильич возвращался, то Пётр мельком увидел в приоткрывшуюся дверь Семичастного. И не узнал бы, но товарищ Председатель Комитета был в генеральской форме.
Брежнев Владимира Ефимовича к столу не позвал и сам спасать мир не ломанулся. Только усаживаясь снова во главе стола, с непонятным прищуром глянул на Петра. Дескать, «ну-ну».
– Пётр Миронович, – это Виктория Петровна, – Вы бы сняли пиджак и галстук, вон вспотели. У нас тепло.
А Тишков взял и сдуру выполнил – а там хайтековая рубашка. До этого из-за костюма и галстука была почти не видна – ну, может, пуговки на воротнике в глаза бросались. А теперь?
– Ну ничего себе! – это вскочили Галина и начала его вертеть.
– Опять Краснотурьинск? – одобрительно покивал Лиепа.
– Лёня, тебе надо такую же рубаху, – включилась и устроившая всё это жена дорогого Леонида Ильича.
– А мне платье, – не удержалась внучка.
– И мне парочку, – подлила масла «Галчонок», – Марис, а тебе нужно такую рубашку и костюм. А то краснеть иногда за тебя приходится.
– Прям уж краснеть! – на солисте балета был явно заграничный костюм, но один чёрт мешковатый, и брюки застёгивались чуть не на груди.
– И не спорь. Пётр Миронович, как это организовать? – Галина, не встретив сопротивления родителей, разошлась.
Домашней заготовки на такой вопрос не было. Пришлось импровизировать.
– У меня созрел дьявольский план. Озвучить?
– Не томите, – это невеста Вика не удержалась.
– Леонид Ильич берет вас и летит в Свердловск. Там он встречается с руководством области, посещает «Уралвагонзавод» в Нижнем Тагиле – а вы в это время приезжаете в Краснотурьинск, с вас снимают мерки и в авральном порядке шьют заказанные вещи. Марис же берёт с собой партнёршу и даёт пару выступлений в наших дворцах. Кроме вас желателен приезд в Краснотурьинск и человека, который в армии отвечает за форму. Леонид Ильич, вы же видели ту, что была на Гагарине? – сказал, и аж передёрнуло от страха – уже Генеральному секретарю указивки выдаёт.
– Папа! – это, понятно, Галчонок – но, возможно, не сработало бы.
– Деда? – может, и этого бы не хватило, хотя Вика старалась – столько мольбы в голосе.
– И мне форму! – всеми забытые дети младшего Брежнева напомнили о себе хором, а тут и отец проявился.
– Правда, пап, давай съездим, – торговый представитель СССР в Швеции, наверное, за всё время застолья столько слов не сказал, – и Люда себе платья закажет – а то ей и вправду в Швеции краснеть приходится.
Людмила Владимировна, серой мышкой сидевшая среди внуков, вдруг смутилась и добавила свой пятачок.
– Неудобно ведь.
Это, скорее всего, Брежнева и добило. Всё же мужик он решительный и за семью горой.
– Возьму Гречко с Устиновым и Кириленко. Первого – демонстрация, и дальше концерт. Второго отсыпаемся. Третьего летим в Свердловск. Вечером вы садитесь в поезд и едете в Краснотурьинск, а мы – в Тагил. Двух дней хватит, – кивок Петра, – Пятого выезжаете назад, и шестого утром самолёт в Москву. По форме скажу Гречко, пусть возьмёт с собой кого. Красивая, без всяких сомнений, но ты ведь представляешь, сколько будет стоить переодеть всю армию, перестроить все заводы?
Пётр ничего не ответил. Мозг лихорадочно бился в голове, пытаясь сбежать куда подальше от навалившегося ужаса. Разрядила обстановку Виктория Петровна.
– Пётр Миронович, Лёня говорил, что ваши дочери поют замечательные песни. Можно послушать?
Нужно.
– Нам бы магнитофон, – осмотрел комнату Пётр.
– Сейчас принесу, – подскочила Вика.
Принесла чёрно-белый чемоданчик, открыла. Совсем даже и неплохо – катушечник Grundig TK 47 Stereo. Пётр от швейцарца в два с лишним раза больше по размерам получил установку, но понадеемся на качество немцев. Поставил катушку с песнями, что уже пели после награждения. Не надо множить сущности, тем более что таких песен и придумано-то не больно много. Вика спела «Не валяй дурака, Америка», а потом устроила своё представление с чемоданом. Понятно, что в гостиницу за ним пришлось всё же заезжать. Сам Пётр бы и не вспомнил – подсказала Таня. Уже залезли в армянский «Рафик», и даже тронулись, и тут:
– А чемодан?
Пришлось ехать в «Россию». Так как гостиница ещё была не достроена, то подъехать к западному корпусу днём не получилось, пришлось пешком прогуляться. Но вернёмся к песням.
Когда смолкли последние аккорды «Гуляй, Россия, и плачь, Европа», и Вика-Маша продемонстрировала лунную походку, наступила тишина. Эффект ожидаемый. Вещь для 1967 года убийственная.
– А меня так научи! – первой выскочила на центр комнаты Вика.
– Да, Пётр Миронович, потрясли. Убийственная вещь, – первым высказал своё мнение Лиепа, – Я тоже этому хочу научиться. Интересный город Краснотурьинск. Уже с нетерпением жду поездки. Там ведь, наверное, ещё больше чудес?
Ответить не дали – все начали хлопать и требовать повторить. Один Брежнев сидел и широко улыбался – он ведь уже видел, и именно поэтому пригласил показать семье. Теперь вот, как и всякий политик, купался в лучах чужой славы.
– А нет у вас новых песен про войну? – это неожиданно подала голос Виктория Петровна.
– Ну, баба, пусть споют ещё раз про Европу, – аж покраснела от крика младшая Виктория.
– Вот уж и спросить нельзя, – отмахнулась жена дорогого Ильича.
– Хорошо. Сейчас Маша с Таней ещё раз споют про Европу, а потом новую военную, – ринулся мирить небожителей Пётр.
Спели. Нужно было перемотать плёнку, так как нужная песня, вернее, минусовка, была через две, но Пётр, не разобравшись до конца в управлении немцем, нажал не на ту клавишу. Вместо шуршания перемотки началась песня – Тишков хотел её выключить и всё же перемотать, но не дали.
– А ну стоять! – это скомандовала Галина.
Оно и понятно. Голосом эфиопской дивы Керту Дирир воссоздавалась одна из лучших песен, написанных в СССР – «У беды глаза зелёные». Наверное, Сергей Беликов пел не хуже. Нет, споёт. Или теперь не споёт? Не в этом дело. И Штелле, и Цыганова слышали эту песню и в исполнении Ваенги, и в попытке переделать слова на женские для Толкуновой. Куда им до Беликова, даже слушать противно. А вот высокое меццо-сопрано эфиопки и чудесный акцент сделали песню даже лучше. К концу все вытирали слёзы, не стесняясь.
– Что это было? – первым обрёл голос Генсек.
– Песня. Новая. Завтра буду регистрировать, – пожал плечами Тишков.
– Пётр, ты дурачка-то не включай. Кто поёт? – подлетел Брежнев.
– По моей просьбе недавно Екатерина Алексеевна Фурцева прислала в Краснотурьинск трёх молодых певиц. Одну из Эфиопии – её зовут Керту Дирир – и двоих с Кубы. Вот эта Керту и пела.
– У вас что там – негритянки по Краснотурьинску разгуливают? – усмехнулась Галина.
– Одна кубинка – довольно темнокожая. Она дочь заместителя министра РВС – Революционных вооружённых сил Кубы, и целого «команданте», Хуана Альмейда Боске. Зовут девушку Джанетта Анна Альмейда Боске.
– Как-то это мимо меня прошло. Дочь заместителя министра вооружённых сил Кубы? Продолжаешь удивлять ты меня, Пётр. Вроде бы некуда уже, а каждую минуту новость. Тут вот Семичастный приезжал, говорил, что ты военным лекцию сегодня в «России» читал, и секреты государственные выбалтывал.
– Врёт ваш Семичастный, – закусил удила Пётр, один чёрт ничем хорошим общение с сильными мира сего не заканчиваются. Ошибся.
– Поясни, – и взгляд такой хитренький. Явно не так доложил КГБшник.
– Совершенно случайно я стал обладателем передовой технологии литья, вот и хотел рассказать о ней новым знакомым. Вчера только познакомились при вручении премий. А товарищ Лясс Абрам Моисеевич привёл половину института, вместе с директором – вот лекция и получилась.
– Случайно? – опять ухмылочка.
– По пьяному делу барон Бик проболтался. Он когда узнал, что я из металлургического города – решил получить у меня бесплатную консультацию, а получилось, что выдал ценную информацию. Я и решил поделиться с компетентными товарищами, – Петра отпустило. Брежнев не позвал бы его к семье, если б хоть в чём-то подозревал.
– Мне тут посоветовали использовать тебя для вербовки этого Бика. Сможешь?
– Леонид Ильич, Марсель Бик – это капиталист до мозга костей, он ненавидит коммунистов, и завербовать по политическим мотивам его нельзя. А под принуждением, наверное, можно – но не факт, что он не заявит об этом ДГСЕ и не станет гнать нам дезу. Тот, кто вам это насоветовал, либо совсем не специалист, либо враг нашей страны.
– Но-но! Мне Семичастный сказал, что это идея Михаила Андреевича, – насупил брови Брежнев, – Не считаешь же ты Суслова врагом?
«Ещё как считаю»! – хотелось прямо закричать. Нельзя. Брежнев его ценит и верит.
– Ну что вы, Леонид Ильич, от Суслова я видел только хорошее. Значит, он просто не обладает всей информацией. Бик с помощью меня заработает кучу денег – именно поэтому и общается со мной. Капиталист, везде ищет выгоду. Именно так его и надо использовать. Он получает выгоду от моих произведений, а я и вся страна – от его недальновидности и недооценки моих умственных способностей.
– Умный? Да не сверкай глазами. Сам знаю, что умный. И коммунист настоящий. Пойдём, выпьем по сто грамм перцовочки, и ставь песню про войну, – Брежнев был одет по-домашнему, в синий спортивный костюм – причём рукава куртки были ему чуть велики, и он загнул манжеты, демонстрируя обмётку резинок. Ёкарный бабай, Генеральный секретарь ходит в импортном костюме не по размеру. Сейчас Брежнев куртку расстегнул, да ещё и ворот рубахи ослабил – совсем как уставший пенсионер. А сколько ему? Шестого года. Получается, шестьдесят первый идёт – пенсионер и есть. Выпили, Пётр перемотал кассету, нашёл начало песни и включил. Эту вещь они разучили недавно, и участие Петра в её создании было близко к нулю. Текст вспомнила Вика, она же и музыку подобрала, целый вечер третируя гитару. Потом аранжировку сделал Гофман. А вот Пётр песню слышал в той жизни всего один раз. Понравилась, но не запомнилась. Песня называлась «Прадедушка». Вот сейчас Маша-Вика её и сбацала под весёлые аккорды из техники побеждённых. Была в тексте натяжечка – Пётр попытался её исправить. Даже не так – натяжек было много. Во-первых, в словах: «Прадедушка, прадедушка, он всю прошёл войну, от Волги и до самого Берлина». Война-то точно не с Волги началась. Пётр заменил «От Бреста и до самого Берлина». Дальше ещё хуже: «Он так рано ушёл на войну, был как я он в военные годы». Ребёнком, что ли? Бред. Заменил на: «Он уж взрослым ушёл на войну, был немолод в военные годы». Но дальше автор гнёт своё: «Он защитником Родины стал, хоть совсем ещё был мальчишкой». И к этим словам нет рифмы. Рифма нужна к слову «вышел». То есть: «И с победою к дому вышел». Получилось: «Он не гнулся от вражьих вспышек». Коряво, но уж точно лучше, чем было.
Вот и всё участие Петра. Была и ещё одна натяжка – прадедушка. Война-то закончилась всего двадцать два года назад – но ведь если ушёл немолодым, то с натяжечкой и прокатит.
Спели. Ну вот – опять слёзы, и все лезут с поцелуями. Ну, с Галиной-то ещё и ладно бы, правда, дочь смотрит – а вот с Брежневым и с бабушкой Викторией…
– Сильная вещь, – пожал руку и Лиепа, а Вика с внуками принялись обниматься с Машей и Таней. Полный «хеппи-энд».
– Лёня, за эту песню надо наградить Петра, – неожиданно сказала своё и Виктория Петровна.
– Тут по три раза на день думаешь, то ли наградить его, то ли в тюрьму посадить, – буркнул «Лёня» для проформы, но Бабушка не дала увильнуть, – Петра нужно наградить орденом, а девочек – путёвками в «Артек».
– Как скажешь, командир, – обнял жену Генсек.
Ну и начали прощаться.
