Анастасия РУТТ
Семь видений богатыря Родиполка
– Ты, Траян, на бой, что ль, не пойдешь?
Траян, довольный, покивал.
– А нарядился-то для княженьки Милолики?
– Ну, то и что же? Просила меня с нею в лес съездить. Потому на бой не пойду, а сразу в лес поеду. Ведь князь-батюшка велел охранять ее. Да и сама она охрану просила сладить.
– Не привечай ее, Траян, – предупредил Родиполк, – а то ведь Вольха Вениславович осерчает. Он суров, не пощадит!
Но богатырь того не слушал. Снарядив лошадей красивых, высоких да быстрых, поехали они с милой княженькой по лесу гулять.
Подходила осенняя Прощальница. Но на себя она не схожа была, все еще летним нежным теплом баловала. На Прощальницу, когда день равен ночи, поставили высокий сноп, связанный на Радоницу, посреди большой да широкой площади. Сам знатный князь-батюшка Венислав перед народом слова красны говорил да проговаривал благодарность солнцу – Яриле-батюшке, земле-матушке и самой Макуше-весне за урожай в этом году. Сноп этот большой сам Венислав и поджег. Загорелся тот сноп ярым да сильным огневом-пламенем. Вся молодь стольноградская, да и вся из округи: девки безмужие да молодцы безжоные – собралась да радостно хороводы стала водить, веселые песни петь.
И куда же тот стыд да срам девичий подевался! Брали они молодцев за руки да в круги свои тянули, плясать да песни петь. А молодцы те и рады, отказ не давали, рядом в те круги становились, праздновали. Благодарили они песнями да плясками за урожай хороший да щедрый. Средь них-то и Милолика-краса была. Не сторонилась она народу свого, не гордилась своим княжьим родом. Одета была в неприметное платье, рядом с простыми девками стояла. Гуляла она с ними, в хороводы становилась да песни свои выводила. Ничем себя не выдает, род свой не показывает. А только как глянет глазами синими, да как сдвинет брови темные к переносице, да так ярко-то выходит, гордо, что сразу свой род выдает, княжеский.
Княженька Милолика к Траяну подбегала, за руку его брала, да в хоровод богатыря влекла, глаза-то ее при этом радостно блестели, сверкали. И была она мила – загляденье! Щеки ее от пляски раскраснелись, жива она была, радостна. Родиполк же остался рядом с Силуаном да Бояною-богатыркою: младой богатырь – с одной стороны, а вольна богатырка Бояна – с другой. Смотрели они да наблюдали за людем разным. Как огонь догорать стал, так начали молодые песни прощальные петь, хороводы завершающие водить. Родиполк в то время отпросился у дядьки Силуана в лес съездить за травой целебной. Отпустил его дядька до завтрашней зорьки, чтоб к утру вернулся. А то ведь, сказал, некому защищать Ясный Стольград, богатырей не останется. Родиполк его слов не понял, но сердцем почуял: что-то худое было в них. А Бояна на те слова хитро заулыбалась, словно чего знала она, но молчала. Как прошла та Прощальница, так Родиполк к Бояне подошел да разговор завел о словах главного богатыря. Девица на то засмеялась да ему ответ дала:
– Я того не знаю, что тот дядька сказывал. Да одно ведаю, что неспроста княженька богатыря Траяна-то за руку взяла да с собою в хоровод увлекла. Траян же обетницу не давал.
Она опять хитро улыбнулась, но Родиполк того не понял. То все девкины выдумки, обманки, думал. То все злость свою показывает, досаду.
Утром, как только зорька ясная осветила осеннее небо, Родиполк, оседлав своего белогривого коня, поехал в самую гущу леса. Ехал он в Холматый лес. Конь-то нес его быстро, чуя раздолье. Родиполк коня Верхогляда, белого в серые пятна, не останавливал, чтоб успеть к зорьке последующей вернуться. Ведь обещал же дядьке Силуану, а значит, обещанное слово держать надобно. Перед самым закатом, когда сумрак только наступал, но околицу еще видать, Родиполк уже ехал в багряно-огненном лесу. Лес-то красотою блистал! Деревья все – словно в злато да алы камни-самоцветы одеты. Природа-матушка последними платьями деревья нарядила, красивыми да искусными. А Хмура-то придет да сбросит все наряды с деревьев, укроет их белым пушистым снегом. Придет Хмура, стужу с собою приведет да хвори разные, а травушка эта силы придаст да хворь убьет. А потому надобно ему эту травку заветную сыскать да собрать, а после засушить.
Соскочил Родиполк с коня белогривого да пошел рядом, к земле приглядываясь, заветную травку-матушку ища. Прабабка Ханга называла эту травушку матушкою, потому как отвар из нее обогреет, приласкает да защитит от недугов и хворей. Трава в лесу совсем пожелтела да поникла. Посреди нее, на пригорке, увидал Родиполк нежный тонкий стебель с маленькими листочками. Испросив у леса разрешения да поклонившись, Родиполк окопал стальным ножом корень ее да выдернул. Очистил от земельки, потрусил да завернул в белую ткань, после в мешочек на поясе приладил, что возле ножен держал. Яму вырытую земелькою засыпал, чтобы другим травам да мхам помехою не была. Возвращаться надобно было, но богатырь решил к ключу съездить, водицей свежей умыться, силы попросить и защиты. Источник этот живительный недалече был, за опятым деревом да большим камнем с земляною насыпью. Доехав до камня этого серого, буро-зеленым мхом да травою обросшего, Родиполк заслышал что-то странное – и замер.
Недалече девка голая лежала, а поверх нее молодец-красень. Он-то ее к земле прижимал да своею женою делал. Рядом с ними платья их кучею свалены были. То стыда никакого нет, коли дружка с мужем своим лежит, думал Родиполк, поворачивая назад лошадь. Но Родиполк-то знал, что не дружка то со своим мужем лежит, ведь узнал их. Девка-то эта – сама княжна Милолика, дочь Вольхи Силовича, а молодец-то этот – Траян, богатырь безжоный. «Не свезет им, княже-то желает мне ее в дружки отдать. А коли узнает, что Траян, сын охотника, ее мужем стал да против воли князя пошел, изобьет да накажет. А то еще и более – голову отсечет. Говорил же я Траяну: не смотри на нее, не привечай, не твоей она будет!» – в сердцах думал Родиполк.
Когда вернулся в терем да на печь улегся, сон ему не шел. «Как Траяну сказать, что князь-то дочь свою за меня отдать хочет?.. Ведь неспроста прислал ее сюда, к деду-то. Ох, Траян, погибнешь ведь ни за что!» Родиполк в горьких думах уснул да не слышал, как вернулся богатырь Траян.
Рано утром всех богатырей собрал князь-батюшка Венислав, указ им дал, осмотр вел. Родиполка за стол посадил, да всех богатырей, окромя Траяна, отпустил. Приказал Милолику позвать. Та пришла. Краса, подумал Родиполк, с Вольхой Силовичем схожа. Родиполк взглянул на Траяна: глаза-то его выдадут, сверкают любовно.
– Добра вам, богатыри, и тебе, внучка моя Милоликушка! – обратился ласково княже. – Созвал я вас сюда неспроста. Надобность у меня есть добрая. Хочу я, чтобы богатырь наш младой Ротибор, – и он посмотрел на Родиполка, – женихаться стал, да в жены себе Милолику взял. А ты, Траян, сватом будешь, причепником.
Родиполк с виною взглянул на Траяна – тот стоял, словно белые горы, и уста его белы стали.
– Но я вас не гоню, – сказал мягко да любовно князь-батюшка Венислав. – Приглядитесь друг к другу, на гульбище сходите. Такой красы более не встретишь, – продолжил Венислав Саввич, глядя на Милолику, а после на Родиполка. – Глади, богатырь, девка-то стройная да прямая, словно березка молоденькая!
Дед все нахваливал внучку, словно сватом был, чтобы она Родиполку по нраву пришлась:
– Коса-то ее темнее ночи, шире стога пшеницы. Глаза-то синие, в них и утонуть можно, как в водах речных. Щеки-то – как яблоки наливные, губы – словно ягоды спелые. Ох, смутил-то я девку! – усмехнулся Венислав. – Побелела-то, словно борода моя. Ну, то идите, месяц вам на глядины да гульбища.
Траян ушел вперед, Родиполк нагнал его у терема богатырского:
– Не думал того я, – заверил Родиполк, оборачивая богатыря лицом к себе.
– Все-то ты ведал! – выкрикнул богатырь ненавистно, толкая Родиполка в грудь. – Ведь ведьмак же ты! Только знай… Моя она! Не тебе ее мужем быть!
– Знаю все я, – ответил Родиполк, глядя в сизые глаза Траяновы. – Видел тебя с нею, – ревностно сказал Родиполк, сам не понимая отчего, – к земле ты ее прижимал.
У Траяна-богатыря зло глаза сверкнули, рука за мечом потянулась.
– Ты остынь, – сказал Родиполк, перехватывая его руку, – думать то надо, а не бой делать.
– Отказ ты должон дать, потому как сродник ты Милолике, кровный. Мать-то твоя Люба от князя Светослава, брата князя-батюшки Венислава. А Милолика внучка ему, то и ты тоже ему внук.
Траян ответа от Родиполка не дождался, ушел в терем да дверью хлопнул.
«Ох, Траян… – думал Родиполк, идя в свою опочивальню. – Не все-то ты ведаешь да не все ты знаешь. Ведь Светослав, дед мой по матери, князю-батюшке Вениславу не кровный брат, а сводный. Ведь отец-то его, Саввич Дариевич, оженился на княгине свуянычей Радомиле, когда у той от мужа опервого, Ингвара, уже одвое дитяток было прижитых: малый Светослав да сестра его Надежа.
Главный князь свуянычей Ингвар Хотомирович, отец Светослава, погиб в бою за свою землю-матушку, от меча Чигира-хана. Заманил его хан уловками да уговорами, а там уж и зарубил насмерть. Голову-то князю срубил да с письмом послал жене, княгине Радомиле. Хотел этот Чигир Сетхирама завладеть землями свуянычей аж до самого Славграда. Но княгиня эта супротив пошла да витязей на борьбу с ханом сладила да собрала. Но витязи эти, свуянычи, малы были супротив оравы темной ханской. Стал этот Чигир набеги чинить да свуянычей пленить. Много земель отнял хан у народа; много слез пролил народ свуянычей да и сама вдова княгиня Радомила от бесчинства хана. Княже русичей Саввич Дариевич прознал о том, да свою защиту предложил, ожениться захотел на Радомиле. Княже-то не ее приметил, а земли свуянычей широкие да плодородные. Захотел княже весь Свохтич Град да все осемь градов, что входили в большой град, к своим землям присоединить. Грады те были велики: Вехтинск, Белогор, Сом, Запасна Гроть, главный град Свохтичь да малы грады Грутичь да Охромысл.
Оженился княже Саввич на княжне Радомиле. Защиту дал – витязей сильных с богатырями могучими, объединил воедино земли русичей да свуянычей. Стал он править с княгинею в граде главном – Славграде. Но и сына ее Светослава Ингваровича не обделял, а подле себя поставил.
Малый княже Светослав, названый сын князя Саввича, был хорош лицом да осанкою. Мастерам-художникам он был люб, потому как получался правильно да живо. Глаза Светослава были большими да светлыми, как воды тихие морские. Взгляд его был всегда печален, страсти в них не было. Лицо его было тонкое, княжеское. Но художники эти все ему жизни добавляли, яркости. Лицо его, желтое, сухое, болезненное, рисовали с румянцем да нежностью. Худой нос делали тонким, ровным, бледные уста выводили спелыми да ягодными. Хворал Светослав, как отца его убили, с самого младенчества. Видели в нем знахари желтушницу да лечили разными заговорами да травами. Жизнь они ему продлили до осьмнадцати лет. Всю свою жизнь недолгую знал он о смерти своей ранней, а потому княжить отдельно от названого отца не стал, согласен был подле него сидеть. Мать-то тоже ведала о смерти той, да оженила сына свого рано, в одвенадцать лет. Приметила она ему невесту Веду подле кузницы, когда та железо ковала. Была она сильна, с широкой темной косою. Веда та вдова была осьмнадцати лет. Муж ее в лес ушел да сгинул, после себя детей не оставил. Когда сватать-то ее стали, то княжне Радомиле все поведали о невесте той. Говорили тихо, злобно, словно невесту ту не хотели вовсе. Шептали княжне, что Веду ту мужик к дереву прижимал да подол платья поднимал. А она-то его одним ударом наземь свалила, да тот более и не поднялся. Но Радомила-княжна порадовалась на то, знать, сила у нее славная, да дети от Светослава крепкие будут. А что не поднялся более мужик тот, то, верно, судьба его наказала – негоже девок силою брать, без согласия. Оженила княжна свого сына, ни на кого не посмотрела да не послушала.
Молодица Веда из простого люду вышла, дочь кузнеца Самара была. Хоть и была она простою, но сильною была не только телом, но и духом. Веда та, увидав, что Светослав слаб да хворям подвержен, стала духом сильнее самого князя Саввича. Силу свою да дух сильный показала она самому князю, и слух между прислужниками пошел, а после уж и сам князь прознал, что, дескать, в спаленку к ней не малый Светослав приходит, а его брат сводный Венислав. Но на то она князю отказ дала, супротив стала. Да так супротив пошла, что князь ту Веду испужался да осторонь стал ходить.
Веда та не хуже князей стала управлять делами мужицкими. Умела она и за себя постоять, и за детей своих, и за самого Светослава. Была она ему, словно та гора-защитница, от гнева своих кровных – Саввича и сродников его, да и от не кровных – тайных: бояр да прислужников. Приметна она была здоровьем своим да силою кузнецов. Привела она молодому князю одвух богатырей: Доброжита да Могуту.
Но в свои опятнадцать лет приметил Светослав другую девицу, купеческую дочь Василису, ошестнадцати лет. Стал он к ней захаживать, ночи темные проводить на ее кровати да на пуховых перинах. То простили ему, потому как чудилось всем, что в Светославе жизнь заиграла да ключом новым забила. Василиса, дочь Верха-купца, ему ответила страстью сильною да нежною. Родила она ему одвох девок пригожих: Ладь – беловолосую да Любу – синеглазую. В осьмнадцать лет ушел князь за реку Леть к своим прародителям. Перед смертью завет дал Василисе, чтобы девок за богатырей отдали. Василиса так и сладила, Любу за богатыря Вертиполоха отдала. А у Любы-то этой и родился сын огневолосый – Родиполк. Потому Траян-то и обманывается, не брат Родиполк Милолике, да и не сродник вовсе. Знает о том, думал Родиполк, князь-батюшка Венислав, а потому и отдать за меня внучку свою желает. Но Траян того не знал. Да и сказать Родиполк ему не мог, потому как Траян молчал и в сторону Родиполка не смотрел. Бой междоусобный вел только с Даром да с другими богатырями, окромя Родиполка. Дар то заметил, да с вопросом подошел к побратиму:
– Чего это Траян на тебя осерчалый, али обиду нанес ты ему?
– Обиду, – ответил Родиполк, отбивая малым мечом удары Дара. – Девку я увел у него, вот и серчает.
– Девку? – удивился Дар, не веря Родиполку. Ведь не видел побратима с девкою, ни на гульбище, ни на плясках. Да и сам побратим Родиполк про то не говорил. И видом богатырь был не светел, более хмурной да унылый. А коли с девкою ходят, то глаза любовно сверкают, а Родиполк и вовсе не похож на жениха. Может, он девке не люб, подумал Дар, потому и хмурной ходит?
– А девке-то люб? – Спросил Дар, ударяя по мечу Родиполка. Меч побратима отлетел, а сам он упал на землю.
Дар подошел, подал руку Родиполку на подмогу, чтобы тот поднялся. И как только посмотрел Дар в лицо Родиполку, так тот сказал:
– Не люб я ей, и она мне не люба.
– То пущай Траян свататься идет! – радо, будто все решилось, ответил Дар.
Но Родиполк тому не порадовался, вздохнул да меч свой в ножны засунул.
По неделе богатыри: Траян, Родиполк да Вечислав – службу несли, стали широты града объезжать. Всю дорогу Траян молчал, слова не сказывал. На второй день службы Вечислав, подметив хмурность богатыря Траяна да натугу между безжоными, отослал Родиполка вперед, проверять дорогу. Тот распустил свою огненную косу да, толкнув легонько в бока белогривого коня Верхогляда, поскакал вперед. Богатырь словно летел на своем удалом коне, чувствуя лицом и волосами то теплый, то холодный ветер. «Семь братьев-ветров, – думал Родиполк, прижимаясь к белой гриве коня, – и их отец, ветер-Вохтр, заберите мою печаль да понесите ее далеко. Утопите мою печаль-кручинушку на дне морском да под огромный камень морской спрячьте. Да чтобы камень этот никто более поднять не смог: ни людь земной, ни людь морской». К вечеру Родиполку почудилось, что и взаправду ветер-Вохтр забрал его печаль. Он ободрился, заплел длинную косу да поехал обратно, искать своих воинов-богатырей. Стемнело. Алая вечерняя зорька, оборачиваясь кроваво-багряною, вовсе сгинула в темно-синих почерневших красках неба. Родиполк всматривался в дорогу, стараясь увидеть богатырей али костер, зажженный ими. Костер он увидел за междулесьем, и вместе с тем услышал хлесткий звон богатырских мечей. Стук был жесткий да тяжелый.
– То не игрища, а бои идут! – Родиполк ударил коня в бока, чтобы тот ходу прибавил.
Богатыри бились с врагами. Они-то, враги эти, нашими были, не чужестранными. Всего-то их было около опятнадцати. Рубахи молодцы носили белые с поясами красными. Одежда-то по ним сшитая, не с чужих тел снятая. Верно, любили эти молодцы отбирать у людей добро их, да не боялись, что Порун-вершитель наказанье им сделает да весь их род изведет.
Подскочил Родиполк на коне, конь-то вздыбился, заржал грозно. Богатырь с размаху одвоих ударил насмерть, а на одного боем пошел. Но тот убежал в междулесье да схоронился там. Родиполк и остальные богатыри того догонять не стали, а с остальными бой вели. Одних ранили до смерти, других убили сразу, отретьих увечными сделали. Победили богатыри врагов, молодцев ярых. Порун-вершитель богатырей не обделяет, а за правду – силой наделяет. Богатыри свои мечи обтерли да в ножны сунули. Огонь золотистый затушили да стали собираться в путь-дорогу, сторожить град Ясный.
Да только не подметили они, как стрелою выскочил молодец из междулесья да прямо мечом в спину Траяна ударил. Меч его, острый да узкий, с хрустом сквозь Траяна-богатыря прошел да наружу вышел. Богатырь захрипел, красно-алой пеной закашлял. Вечислав тут же убил врага, но Траяна тем не спас. Лежал Траян на земельке-матушке, а подле него на коленях стоял Родиполк. Траян тот все силился голову поднять. Родиполк ему помог, подложил руку свою под голову богатыря. Тот старался что-то сказать Родиполку, но слышался лишь шепот. Младой богатырь склонился над ним, чтобы все расслышать. Перед самою смертью своей Траян слово взял с Родиполка, что тот Милолику дружкой возьмет.
– Возьми ее в дружки, – шептал Траян с кровью на губах, – чтоб позора не было. Дитя Нартом назови, как мое младенческое, как меня прародители назва… – Не договорил Траян, не успел. Леть-река пришла за ним да повела его по своим синим водам к его роду с прародителями.
Добрый богатырь Вечислав плакал как дитя, словно за своим сродником али прародителем, утирая горькие слезы. Родиполк же не плакал. Наказ себе дал да духу своему не показывать того при богатыре Вечиславе – после, сам когда останется, тосковать будет да слезы лить.
Захоронили молодца Траяна здесь же, на месте его погибели, как учила Родиполка его прабабка, старая и седая Ханга. Вечислав тому не противился, сжечь тело младое рука не поднималась. Молча мечами вырыли глубоку темну яму, а после опустили в землю мертво тело младого красеня-богатыря да засыпали его темною земелькою. Его красивый, но уже тусклый, мертвый меч Родиполк забрал с собою, чтобы отдать дядьке Силуану. А тот уже отдаст матери да отцу Траяна. Ежели была бы милая дружка у Траяна, то сняли бы с него рубаху обережную да отдали бы ей с поклоном, но богатырь был безжоный, а потому захоронили его в одежде, а меч тот матери да отцу отнесут. Вернулись богатыри темной ночью, с вестью печальной да горестной.
Месяц за Траяном тихо плакала мамка-нянька, словно за сыном своим. Дядька Силуан хмурной был. Одва раза вызывал к себе Родиполка да Вечислава, чтоб услышать все про смерть младого богатыря Траяна, словно не веря в то. Да и сам Родиполк был невесел, перестал ходить на гульбище да на игрища с молодыми витязями да богатырями. Как-то решил он к ним пристать да посмотреть на их пляски да шутки. А как вошел он в ту избу большую, так все смолкли да на него глядеть стали, а еще тихо, меж собою, разговор вели, про смерть Траяна да про Родиполка. Более не стал он ходить, чтобы те глаза воинов с укором на него не смотрели. Хоть и не был он виноват, но вину свою чуял. Но то все пройдет, забудется, думал Родиполк горестно.
По месяцу на обещанное слово Траяну решился. «Прощай, малая Мирослава, – думал горько Родиполк, – даст тебе Вехоч-судьбинушка суженого, красна молодца. Будешь люба ему еще больше, чем мне».
Попросился он к князю-батюшке Вениславу в терем. Застал его в светлице, как и опервый раз, за столом дубовым. Он был бледен, совсем сух. Родиполк с поклоном обратился к старому князю:
– Здравья тебе, княже-батюшка Венислав Саввич. Пришел я к тебе с вестью доброй. Хочу Милолику в дружки взять, как и сговаривались.
Князь-батюшка печально посмотрел на него да ответил:
– Хворает она, хворь темная сжигает ее тело младое да красивое.
– Отойдет хворь, я траву заветную знаю! – словно чему-то обрадовавшись, сказал Родиполк.
Старый князь безучастно ответил богатырю:
– Ну, коли хворь отойдет, то твоею дружкою станет.
От тусклого старого голоса князя Венислава странная радость да твердость Родиполка пропали, а только печаль да грусть остались. Но, ободрив себя да вспомнив наставления Ханги-прародительницы, Родиполк стал варить травы. Хоть и говорила Ханга, охая, что Родиполк мягок да нежен, но от своего он отступать не привык. Собрав нужные травы, он стал варить их по особому, бабкиному рецепту с заговорами да шептаньем. Сухую травушку на ясной зорьке Родиполк самоцветным камнем, бабкиным наследием, перетер, в ковш с водой насыпал да, помешивая ложкой деревянной, варил. Варил-то он ее, пока небо светлым не стало. Эта травушка, белозерка, сил девке добавит да дитя нерожденное не погубит, а жизни прибавит. Перелил он серо-зеленый отвар в кувшин глиняный да пошел к батюшке-князю во белые палаты. Поклонившись, рассказал все, как надобно делать, но Венислав отказ дал:
– Ты делал, а потому и давать ты должон.
Родиполк лечил Милолику, как учила прабабка кудесница-ворожка, с добром да словами ласковыми. Поначалу каплю давал, потом одве, а там уж и ложку. Глаза Милолики блестели, и чудилось Родиполку, что хворь-то ее отступает, но на зорьке дня нового все повторялось: она вновь лежала бессилая да слабая в опочивальне своей на кровати. Родиполк говорил с нею, успокаивая ее сердце да дух слабый. После сказал ей все: что дружкою возьмет да дитя малое примет.
– Но дружкой не взаправду будешь, а сестрой мне станешь. Дитя малое растить буду с добром да любовью, как свое.
Милолика отвернулась. Голос ее дрожал да трясся, словно надорванные струны гуслей.
– Траян-то красный молодец мне милее. Люб он мне! А ты, Ротибор, не люб, негож ты мне… – не договорила, на плач сорвалась.
Родиполк стал собираться. Но у дверей опочивальни княжны остановился, опечалился. «Знал-то я все, но слышать не хотел. Молвила бы мне ласково слово милое за спасение свое. Но нет, отвергает меня да принижает. Да нужно ли жизнь свою с княжеской соединять? Не мил я ей, противен. Ну, то и ладно. Ох, судьбинушка, судьба-Вихта милая, направь да наставь меня к пути моему…» Родиполк обернулся к княжне да сказал ей прямо:
– То я знаю все. Но богатырю Траяну перед смертью слово дал, что дружкою тебя возьму. Я-то это слово дал да отпираться не буду.
Княженька Милолика еще пуще заплакала, да так и не ответила ничего. Еще весь месяц лечил Родиполк княжну да словом к ней добрым да милым обращался. Ожила княжна Милолика да духом воспряла, отошла ее хворь.
Через месяц княже-батюшка Венислав готовил свадебку. Стал он – словно мужик молодой, глазами блестел да улыбался. Все суетился. Бегал. Подготавливал все, следил за всем, чтобы было слажено да ладно. Но и наказ дал, чтобы все нравы их да обычаи, от самого князя Радомича, нерушимы были и выполнены. Настоял он на том, чтобы наряды свадебны древни были, чтобы с собою добро и оберег несли. Для наряду своей внученьки особый наказ дал. Хотел-то он, чтобы в нем ее краса блистала, да вся она в обозрении была. Но и чтобы было видно издалека, что Милолика Славовна – княжеского гордого роду, и не любого княжеского, а их, радомичей. Наряд княженьке слаживали одесяток молодых да умелых девиц, а над ними всеми заправляла бабка Ладья, что самая умелая была да нравы радомичей знала. Ладья пышна управляла и одежею для жениха, Родиполка. Сама она с женихом совет не держала, а все с князем Вениславом Саввичем. Выбрал Венислав Родиполку рубаху ярку, как и волосы его красны. Золотом расшили, с камнями самоцветными, с подпоясом широким золото-красным. Поверх рубахи кафтан длинный до колен, без рукавов, с воротом широким, шитым золотом. Штаны широкие красны да белы сапоги нарядны. Сапоги те более всего Родиполку по нраву были. Были они княжеские, золотом расшитые, а по сторонам жар-птицы самоцветные летали. Будто не сапоги, а украса княжеска.
Князь-батюшка Венислав, словно хозяюшка, хлопотал, за всем следил: за убранствами, за украсами да за трапезами, пиршеством. Пир был мал, вовсе не княжеский. На княжеские пиры всех князей-сродников собирали, а здесь были только сродники Милолики, отец да братья. Посреди гридницы поставили стол, покрыли скатертью нарядной да заставили всеми яствами багато. Из-за хвори той, что с Милоликой приключилась, не стали пышной свадебки делать, боялись, что вернется хворь та, одолеет княженьку. Потому наказ дал князь-батюшка, чтобы пир тот малым сделать, от людей да глаз всяких.
За день до свадебки истопили баньку для Родиполка да испарили его. Сам Венислав-батюшка банником был да веничком липовым по сильной спине прохаживался. Да и после, пред самой свадебкой, Родиполку вымыли лицо, руки, ноги. Пришла к нему бабка Ладья да наряженный Венислав. Поставили пред Родиполком младенческое корыто, налили теплу воду. Стал богатырь в воду ту, теплом она его окутала, словно груз с духа его сняла да вину его. Бабка ноги богатыря мыла да все нашептывала:
– Чтобы прошлые тропинки забылись, где другие любушки жили. А нова тропушка одна осталась – к жене своей…
При тех словах вспомнил богатырь Мирославу малу, но тот образ забыть хотел, стал слушать, что та бабка Ладья шептала. Родиполку вытерли ноги, да и обули его в сапоги знатные. После руки держал над тем корытом, да опять стала та бабка мыть их да приговаривать:
– Чтобы забыли те рученьки, кого они прижимали. А к жене своей ласковее да нежнее стали.
Венислав при этом улыбнулся да бороду погладил. Дошел черед и до лица Родиполкова. Бабка стала нахваливать красоту богатыря, а тут и Венислав отозвался:
– Смотри-ка, Ладья, молодца ты мне изведешь! – игриво молвил князь, поглаживая свой седой ус да бороду.
– Что ты, княже! Что ты, княже-батюшка! – замахала бабка руками, словно слова княжьи отгоняла. – У меня-то око не темно. А молодец красень! – прибавила бабка улыбаясь. Умывала Родиполка да приговаривала: – Чтобы ты люб был для жены своей, краше тебя для нее не было.
Не мил я ей, думал Родиполк при тех словах, но возврату нет.
Родиполк собрался, вышел. У большого терема стоял витязь да под уздцы держал его украшену лошадь Синявку. Синявкину гриву сплели в косы, нарядными лентами золотыми повязали княжескими. Ехать к обручнику недалече, за ворота княжеского терема, там и была малая изба писаря-обручника. Но то устои такие были княжеские, чтобы радость ту с народом своим делить да мимо него на лошадях ехать. А народу уже собралось полно! Возле ворот княжеских стояли и мужики, и девки, и молодицы с детишками. Разный люд собрался: и стар и млад. Все-то ожидали: жениха да невесту глядеть будут.
– Вон он! Вон он! Жених младой! Красень! – мужик говорил молодице.
– Не рус! Инородный, что ли? – спрашивала молодица у другого молодца, поднимаясь да вытягивая красиву шею.
– Рус он! Рус! Красень! – отвечали ей на то из толпы.
Родиполк вскочил на лошадь да медленно поехал к избе обручника Егорки. Народ его радостно приветствовал. Мужики шапки подкидывали и что-то кричали, но Родиполк того не слушал. Вспомнился ему Траян младой, белый да мертвый.
Родиполк опервым вошел в хорошую новую избу обручника, а после – в большу светлицу. Было тихо да светло. Окромя Егорки, никого не было. Завидев Родиполка, тот встал из-за большого стола, где уж была приготовлена княжеска книга, поклонился. Сам был кривой да горбатый, с хитрым насмешливым взглядом косых узких глаз. Одет был в темну длинну рубаху да черну шапку. От этого Родиполку стало тяжко да нерадостно. Стали сходиться гости – нарядны, ярки. От красок таких у богатыря закружилась голова, а сам обозлился. Брови свои огненны сдвинул Родиполк да, насупившись, на всех исподлобья смотреть стал.
Из всех приехавших Родиполк узнал только князя Вольху Вениславовича. Тот был радостен, наряжен, горд. Как завидел его Родиполк, так в духе потеплело, стал он спокоен. Снаружи послышались оглушительны крики радостны; народ ликовал. Небось, Милолика едет, подумал Родиполк. И верно: княженька вошла. Родиполк замер от красы такой гордой. Вся она наряжена была, в бело-серебристом платье, золотом расшитом, до самых пят. Коса ее темна, широка, по спине прямой ложилась. Смотрела на всех гордо, по-княжескому, сверху высоко. Не бросила тот гонор, даже когда тяжко ей. Но оттого еще краше стала, словно краса Вьюжница с кожею белой. Стала она возле Родиполка. Не взглянула на него, не улыбнулась, не миловалась. Не рада тому, не рада… Всю ночь слезы лила, приметил Родиполк, глядя на Милолику да на глаза ее красные. Последним пришел княже-батюшка Венислав, радостный, сияющий. Егорка того и ждал.
Обручник начал. Зачитал он похвалу каждому: и богатырю Родиполку, и княженьке Милолике. Да все на князей поглядывал, али довольны те, все ли верно. Те были довольны, сияли. Вольха Вениславович был рад да горд, что дочь свою за богатыря из княжьего роду отдал, как и хотел того. А князь-батюшка Венислав доволен был, что все по нраву его, по устоям радомичей да как того он сам желал.
Егорка чинно поведал об их роде, славном, добром, княжьем. А после стал вписывать их в книгу княжескую, золотом да камнями отделанную. Свершилось то все. Все мое слово свершилось, с облегчением думал богатырь, стоя перед обручником. Вот только на имени княжны чернила-то у Егорки закончились. Долго он ходил в холодную за чернилами, а потом, в плошку наливая, себя забрызгал. Милолика горько заплакала, говорила о плохой примете. Родиполк ее нежно успокаивал, думая, что нет здесь никакой приметы, а так, несуразица обручника.
После обручения был малый пир. Во главе стола, на красно место, усадили тихих молодых Милолику да Родиполка. А после уж все князья садились. Стали чествовать, поздравлять. Много даров сделали. И для жизни ладной, и для детей последующих. Надарили и золота, и серебра, и камней драгоценных самоцветных. В конце пира того встали молодые, Родиполк да Милолика, да поклоны стали совершать на четыре стороны. А после к княженьке девка-прислужница пришла да волосы ее убирать стала. Распустила ей косу длинну да поделила надвое, заплела одве косы толсты, по груди красивой выложила. Батюшка Вольха надел на главу дочери да на главу мужа ее обручи княжьи, тоненькие золотые. Милолике-княженьке по бокам с камнями самоцветными, а Родиполку – округлый, золотой. Венислав же, княже-батюшка, подарил украсы золотые: молодице – на косы, а мужику – перстень округлый с печатью.