Анастасия РУТТ
Семь видений богатыря Родиполка
Сам богатырь Могута встретил Родиполка на длинной скамье у своего терема с отремя ярусами. Могута глаза свои голубые сощурил да в сильны руки меч взял.
– Ну, богатырь младой, то своим мечом поборешься со мною, – с вызовом сказал он Родиполку.
Тот соскочил с лошади да, вынув меч свой малый, стал ожидать нападения. Но Могута-то тоже стоял да ожидал его удара. Простояли они так с полчаса, да Могута, не выдержав, положил меч на скамью, а самого Родиполка обнял. Повел он его в свой терем как дорого гостя. Их встретила Краса, жена Могуты. Краса поклонилась Родиполку так мягко да плавно, что у Родиполка дух перехватило от восхищения. Родиполк все на нее смотреть боялся, на такую красу яркую. Боялся он, чтобы она своею красою голову младую его не затуманила да в омут не потянула. А краса-то у нее была настоящая, русичей, княжеска. От красоты такой голова кружится да сердце стучит. Она поставила на стол большой круглый хлеб, под него положила расшитое багрянцем полотенце. Родиполк-то этот обычай знал. Полотенце-то расшитое надобно, чтобы руки Родиполк утер, а обтерши, уже не сможет он худого дела сделать. А кто хлеб съел вместе с хозяевами, тот уже не сможет и худого надумать. Могута поставил хлеб посреди стола как главное кушанье. А после сел на скамью за стол, ожидая, что ж будет делать гость. Родиполк взял расшитое багрянцем полотенце да с поклоном отдал хозяйке Красе. Она с нежною улыбкою приняла то да повела его на двор, умыть лицо да обтереть руки. Посреди двора стояла большая деревянная кадушка с круглым глубоким ковшом. Она-то на руки ему поливала, а он умывался да руки свои крепкие мыл. А вымывши, полотенцем вытер. Подвела она его к столу да усадила напротив Могуты. Могута на него смотрел да хитро улыбался. А как поели, то повел он его все показывать. Рассказывал ему их устои да нравы. Могута опекал Родиполка, словно брат его старший. Поселил его в избе малой узенькой, за избою прислужников, неподалеку от свого большого да знатного терема.
Вечером они отправились в конец града, близ деревьев да поля, зашли в небольшую избу с низеньким потолком. Жил в этой худой избе старший брат Могуты Доброжит. Суровый дядька Доброжит встретил их строго, а прочитав письмо, еще более похмурнел. Долго осматривал, сдвинув брови, Родиполка, словно не веря, что тот богатырь, а более – что его сродник. Могута же все рассказывал про него, ободрял, хвалил. И откуда-то все выведал, думал про себя Родиполк, слушая, что говорит Могута. Доброжит же прервал его, сиплым да грубым голосом сказал:
– Что ты мне его как девку нахваливаешь, словно сват тот! То все покажется, но опосля. Когда придет-то. А теперича я так скажу. С собою в дозор брать не будем, пусть за булатами острыми смотрит. А как нрав свой успокоит, то решится. А покажет себя, то возьмем его на проверку, в доглядную.
Могута тому порадовался, головой закивал, брату перечить не стал. А Родиполк же, наоборот, похмурнел, но того никому сказывать не стал.
Поставили Родиполка смотреть за мечами разными: большими широкими, длинными узкими да особыми, изогнутыми. Хранили мечи-то эти для всех богатырей в избе отдельной, охранялась она да закрывалась на засов сложный. Родиполку все это вновь было, ведь у них-то заведено было, чтобы каждый хозяин свой меч сам лелеял: натирал его до блеска да натачивал. А тут все мечи вместе собраны, в одной избе. Как ни чудно это было, но это утешило Родиполка, усмирило его буйный дух. Любовно он за мечами смотрел, словно те живые были. Разговор с ними заводил, на подвиги их настраивал. Имена у них были разные: Светедив, Прихлоп, Всевид, Остромысл, и сам Могута да Доброгот. Все эти имена написаны были на мечах воинов-богатырей. Да и свой меч Ротибор он лелеял, натирал да натачивал. Но свого нраву богатырского не забыл. Вставал поутру рано, когда зорька младая проглядывалась, да со своим мечом играл. Поначалу им воздух рассекал, чтобы рука да меч воедино срослись, а после уж срубы рубил, да старался с одного маху рубить, чтобы тот сруб на щепки разлетелся. А после водою себя окатывал свежею прохладною, а иногда – и холодною студеною.
Прошла молва, что Вольха Силович приехал в Ясный Стольноград. К нему прибыл дядька его Борислав Саввич на совет да старый княже Зигмула. Решали, кто же будет княжить в граде Ясном. Спорили долго, с рассорою. Каждый-то князь свого молодца предлагал. Не могли сойтись. Княже Вольха Силович предлагал свого сына, старшого Светлолика. А Борислав-то – свого Шума али Сидрака. Не сошлись князья. Стали собирать вече с боярами да слово с ними держать. Стали всех князей младых обговаривать да решать, кто же на княжество взойдет. Последнее слово за Вольхою было. На том и решили, что на княжество взойдет молодой князь Неждан. Сын Вольхи, Неждан, в княжеском стане славился своею мудростью да покоем. Он не был таким, как его отец Вольха, страстным да сильным. Сила его была в мудрости да разумности, а потому прозвали его князем мудрым.
Возведение на княжество готовили долго, помня о гибели Солнцеворота да Счастислава.
После отретьей новой луны, по осени, созвали всех князей на пир да возведение Неждана на княжество. И снова съехались все князья. Были здесь и Борислав с дружкою, и Баграт, и другие князья младые. Борислав после смерти сыновей стар стал, с видом тоскливым, а Световида сильна ничем не выдавала себя. Княже Баграт все так же был бел да уныл. Позвали всех мужей княжеского роду, позвали и Доброжита, Могуту с Родиполком. Позвали с почетом и мудреца-кудесника Ворисея из Непущего леса.
Кудесник старый седой долго глядел на младого князя, а после пророчил Неждану судьбу долгую да счастливую. А чтобы судьба-Вехоч не оставила его да оберегала от напастей разных, дал Неждану имя новое защитное – Ярий мудрый. Отец его, Вольха Вениславович, сам гордо надел сыну обруч княжий из трех полозьев: стального, золотого да серебряного, украшенного самоцветами яркими сине-голубыми.
После возведения князя Неждана – Ярия на княжество затеяно было великое пиршество, но Родиполк того не видел, вышел на придворок да остался там. Тоска его не покидала. Сел он на скамью да стал натирать меч свой малый. Завидев его, кудесник Ворисей окликнул:
– Здоров будь, княже светлый Родиполк! Слава-то поперед тебя идет, богатырь могучий.
– Благодарствую, кудесник великий, на добром слове, – ответил Родиполк, дабы не обидеть мудрого седого старца.
– Вижу я, что ты славный. Есть в твоем духе сила, но есть в твоем духе и добро да мягкость. А потому будешь у меня в подмастерьях, – сказал Ворисей, словно вещал пророчество.
– Благодарствую за то, – ответил Родиполк, а после продолжил: – Не меня ты ищешь, я-то девку приметил себе да женихаться буду. Дружку в избу приведу да дитятки будут.
На то Ворисей головой кивал да бороду седую поглаживал. А после, словно и не слыша Родиполковых слов, сказал:
– Живу я далеченько, но ты сыщешь. В темном Непущем лесу, на самом краю его, вдалеке за двумя озерами малыми, где ветты обосновались, да за ручьем презвонким. Леса Непущего не пужайся, жизнь там своя, но красива. Будешь идти тропкою тонкою в саму глубь леса. А там и увидишь избу худую, то я там и буду.
Не стал ответа дожидаться от богатыря старый кудесник Ворисей, да и пошел восвояси, опираясь на суху палку. Да и неведомо куда. Был то ли не был, а правду-то никто и не знает. Словно Мара та, обманка, туман.
Вернувшись с богатырями в свой град, Могута, как уже было заведено между ними, позвал свого сродника Родиполка на вечерю в свой терем. Встречал его всегда нарядным, с добротой да милостью. Доброжит же был суров. В избу свою не звал. А коли приходил к Могуте на совет, завидев там Родиполка, искоса поглядывал на того, хмуро да озлобленно. Но Могута хитер был, да все слаживал их дружество. Сажал он их за стол дубовый рядом, сказывал о подвигах Родиполка Доброжиту, а Родиполку – о Доброжите. Да, бывало, так расскажет ладно, что Доброжит свои усы поглаживает да сквозь бороду усмехается. На опоследней встрече такой Доброжит, смеху ради, вызвался взять Родиполка в дозор. Глянув на него с усмешкою, приказал собираться по вечору, а на зорьке ясной поедут к ахтарам.
Выехали они, как и было условлено, ровно по зорьке. Богатырь Доброжит тех, кто слово не держал да вовремя прийти не мог, не жаловал, выгонял из рядов дружинных, даже ежели тот прославленный был да сильный. Родиполк то знал, а потому пришел раньше всех. Снарядив лошадь свою, смуглую Синявку с желтой гривой да пятнистыми ногами, Родиполк стал ждать богатыря. Доброжит приехал на своем сильном, с толстыми ногами, темно-рыжем коне Свуяныче – лучшем друге. С ним было еще два воина: стрелок Монгура и Остромысл. Главный богатырь Доброжит хмуро глянул на Родиполка да приказал ехать. Но заметил молодец на лице суровом Доброжита улыбку: по нраву тому была готовность Родиполка.
Сильный и крепкий Доброжит ехал впереди, позади него Остромысл, а чуть поодаль – стрелок Монгура да Родиполк. Хоть и был тот Остромысл княжьего роду да служил при Доброжите, но не по нраву пришелся он младому богатырю. То ли как на темной лошадке белогривой шел, то ли как взгляд хитрый, холодно-серый в спину богатыря метал. Родиполк тряхнул головой, чтобы отогнать мысли о князе-богатыре. Ведь про него говаривали, что тот славный воин, на руках бьется и как русич, и как манжур. А с мечами как ладит, на зависть самым сильным воинам и богатырям. Но лучше всего у того копьем бить получается, сильно с одного маху.
Родиполк взглянул на Монгуру, тот был веселого нраву. Ежели бы не было рядом сурового главного богатыря Доброжита, так Монгура бы и песню насвистывать стал. Но Доброжит такого не терпел, строг был. Монгура тот из аджаров вышел, но нравом удался в русичей. Руки у него были худые, тонкие, но упрямые. Глаз темен, узок. Но как вынет он ту стрелу, как натянет тетиву, да и пустит прямо. Стрела от силы такой со свистом летит, не остановишь. А как вонзится, так проткнет навзничь, не вынешь да не достанешь.
Ехали они с опятью сильными витязями через желто-зеленую степь к ахтару (татару) Лахту договор слаживать. Договор этот в письменах да на словах у Доброжита Светославовича был. Ахтары издревле народ кочевой, но теперь они поселились у высокого деревянного столба четверогранного, да уж и опятый год жили здесь. Уже и кровь ахтарская смешалася с русичевой да детей породили разных. Никто из ахтар нападения не делал, но договор сладить надобно, чтобы народ этот врагами не был да войною не шел. Вот и приехали к ним. К богатырям вышел сам Лахта – родовой вохть, что значит, из роду в род предки его были только князьями. Лахта был худ да темен. Кожа его была смуглая, темнее, чем у Монгуры, что из аджаров был, с желтизной да серостью. Был он в длинном, до самой земли, ярко-малиновом, расшитом золотом халате с меховой отделкой на вороте да по низу, в яркой шапке с остряком длинным, что кистью оканчивалась. Шапка-то эта искусно бисером обшита да мехом отделана. Штаны на себе имел теплые, обут был в парчово-меховые сапоги с загнутым кверху носком. Но было видно, что холоду не боится. Халат его был распахнут, да под ним белая шелкова рубаха. На поясе нож держал изогнутый в ножнах серебряных с камнями драгоценными.
Богатыри соскочили со своих коней да хотели уже поклониться вохтю. Родиполк снял свою макивку и хотел поклон совершить тому Лахте. Но тот как увидел их, упал на колени да поклоны отбивать стал. Да все как на Родиполка взглянет, так за голову берется и опять поклоны отбивает. Стали выходить из шатров меховых люди да смотреть на это чудо. Многие из них тоже падали на колени да кланялись, как и сам Лахта-вохть. Доброжит, увидев среди них русичей, поманил тех к себе, чтобы расспросить об этом. Один из русичей, молодец Сух, сказывал, что, мол, Лахта этот перед собою Хазана увидал, потому и кланялся. Хазан этот – верование ахтар, что наш Ярило-батюшка, солнце значит.
– И долго ли будет бить-то поклоны?
– Долго, – ответил Сух, – а когда добьет, то говорить будет.
Доброжит повернулся к Родиполку да сказал:
– То теперь они поклоняться тебе будут, веровать, а знать, врагами нам не будут.
Лахта поклоны справил да на свой шатер указал, а сам все на коленях стоял, богатырей вперед пропуская. Богатыри вошли, там было тепло, тихо да уютно, словно в горнице, родимой. Их усадили на маленькие скамьи с подушками меховыми, накормили да напоили. Лахта сел напротив богатырей, но все в пол глядел, боясь смотреть на Родиполка. Договор подписал да с поклонами проводил богатырей. А перед Родиполком опять на колени бухнулся да поклоны отбивать стал, пока тот не ускакал на своей лошади Синявке.
В светлице у Зигмулы Ясноглядовича, где их и дожидался Борислав Саввич, Доброжит все сказывал. Княже Зигмула был доволен, Борислав – спокоен, более безразличен. А когда богатырь про ахтара Лахту сказывал да как Родиполка за Ярила-батюшку приняли и как поклоны отбивали ему, главный княже смеялся как дитя, аж слезы из глаз лились.
После этого дозора Доброжит к Родиполку потеплел да стал с собою брать на междоусобные бои. Бои у них проходили не со всеми, а только с одним из богатырей, и казалось Родиполку, что Доброжит не схватки проводит, а обучение тому делает.
Ровно по зорьке приходил Родиполк в поле чистое на бой. Сперва приходил сильный и крепкий Доброжит, а за ним уж поспевал один из богатырей – супротивник Родиполка. Доброжит супротивников выбирал сам, чтобы Родиполку обучение разное было, но и устали от того не было.
По первому дню с Доброжитом пришел богатырь Всевид. Он был так же молод, как и сам Родиполк. Но мечем управлялся не хуже самого Могуты али Доброжита. Младой богатырь Всевид был родом из деревеньки Чахта, что за Сванградом была. Сам он из русичей, но корнями-то из критичей. Критичи те были словно русичи али свуянычи, только глазами темнее да волосами серее. Убранство у них было чудное: рубахи длинные, широкие, по бокам с разрезами. А поверх —полотнище без рукавов до самых пят. Подпоясаны они широкою лентою. С детства, привыкшие к той одеже, а потому не путались они в том полотнище, а Всевид еще и бой мог вести не хуже самого Доброжита. Всевид был схож с Родиполком. Но завидев того да его махи, вспомнил Родиполк Траяна с глазами сизыми да волосами серыми. Всевид стал наступать да вперед себя меч ставить. Меч у него был ладный да красивый, загляденье. Сам он был прямой, посередке слегка шире, а к низу острый, словно копье. Меч-то у него знатный, думал Родиполк, но против мого слишком длинный, не быстрый. Я-то у него сразу победу одержу, меч выбью. Как подумал про то Родиполк, так и сделал. Как стал наступать на него Всевид, так Родиполк своим мечом малым подле рукоятки с силою ударил, и тот меч Всевида упал, а сам Всевид за руку свою схватился – больно сильный удар у Родиполка. Доброжит широко улыбнулся да ус погладил, но на тот бой ничего не сказал. Да было понятно, что по нраву ему тот бой сильный, быстрый, резвый.
По овторому дню пришел Доброжит с богатырем Прихлопом. Тот мужалый был, годков отридцать, маленький росточком, но плотный да крупный. Был он с нежно-голубыми глазами да длинными девичьими ресницами. Сам он был сед, с бородою короткою серою. У того руки были крепкие, сильные, надутые. Знать, на руках биться будем, бороться, размышлял Родиполк, оглядывая супротивника-богатыря. И то верно он понял. Прихлоп руки свои могучие вперед выставил да готов был к борьбе с Родиполком. Но младой богатырь к борьбе той не готовился, руки вперед не выставлял, а выжидал нападения. Ждал он того не долго, Прихлоп на него пошел да хотел было Родиполка за тело обхватить и кинуть на землю-матушку. Но Родиполк шустрее был, схватил того за руку повыше пальцев да выгнул ее, а ногою своей подбил ногу богатыря. Прихлоп упал лицом наземь, а Родиполк ту руку ему загнул, чтобы тот нападения больше не делал. А как сказал Доброжит, что бои те закончились, так Родиполк отпустил руку да помог подняться богатырю Прихлопу. А после уж друг на друга обиду не держали, обнялись по-братски: мужалый богатырь Прихлоп да младой богатырь Родиполк. Доброжит призадумался, решая, с каким богатырем прийти на бой к Родиполку. Глаза того просияли, видно, решил он испробовать Родиполка.
– По зорьке завтрашней буду ждать тебя у моей избы, приходи бой делать, – сказал Доброжит, прощаясь с Родиполком.
Младой богатырь вернулся в свою избу, в которой поселил его Могута. А как Родиполк раздевался, то все думал про главного богатыря Доброжита, что он за проверки дает ему, али готовит к чему. На том решив, лег Родиполк да уснул крепким молодецким сном.
Проснулся он от того, что в его маленькое оконце тихонько стучали. Да так мелко да тихо, что принял он тот стук за малецкий. А после богатырь улыбнулся себе: то Порон, сынок Ярилы-батюшки, стучал мелкими каплями дождя. Что ж, отменит Доброжит бой али поведет, спрашивал сам себя Родиполк, собираясь к тому. Небось, испытать меня желает, али выстою я. Проведу ли я тот бой, когда Порон своей водицей поливает землю-матушку, да и все живое. То ты меня не прознал, княже Доброжит, про меня-то не выведал все, все то для меня любо: и дождь, что Порон дает, и ветер Вохр, и Вьюжница-метелица – все то мне любо, все мило.
Собрался Родиполк к Доброжиту, не страшась того дождя весеннего. Как шел он к главному богатырю, так все радовался дождю-водице, что Порон дал для земли-матушки да для всего живого. Пришел богатырь к Доброжиту, а встретил там стрелка Монгуру, тот другой был совсем, отличный. Весь он чудный, инородный. Увидел он того Монгуру в одежде странной: голова его в повязке широкой через овесь лоб, а от нее разные ленты свисают, да прямо на глаза да на лицо. А сам он в одежде из кожи, что мехом украшена. А в руках его округлый бубен. Ходит он с тем бубном вокруг сруба толстого широкого, что стоит в землю вкопанный, песню чудну поет. Стучит он в округлый бубен, да так сильно, что звон тот откликается далеко до самого лесу. Поначалу он ходил да просто бил в свой бубен, а после уж стал и плясать. Округ себя поворачивается, да бубен тот то вверх поднимает, то вниз опускает. Бьет он в тот бубен большой, а сам слова нараспев говорит инородные, заговорные. Увидел то Родиполк да понял, почему Доброжит все так обдумывал долго, присматривался к Родиполку. Ведуна ему инородного поставил, чтобы сражались они в поединке да своею силою мерились. Да и не просто мерились, а свое мастерство-кудесничество показывали. Знать, себе обережку делает да своих богов-Верхоглядов призывает на подмогу себе, подумал Родиполк, закрыв глаза. А открыв, увидел вновь Монгуру, но тот вновь другим был, краше. Весь он золотом покрыт сыпучим, да округ него тот песок золотой вихрем вьется, увивается.
Окончив свое пение, остановившись напротив того сруба, поклонился ему Монгура – инородный кудесник. Отложил он в сторону бубен, поманил Родиполка рукою к себе. Родиполк подошел чуть ближе, стал за ним наблюдать, присматриваться. Тот ленту широкую с пояса снял да глаза себе завязал. Стрелок натянул тетиву и пустил стрелу. Тонка стрела, рассекая мелкие капли дождя, взвилась, полетела да вонзилась в тот сруб толстый. Стрелок развязал ленту да протянул ее Родиполку. Младой богатырь не испужался, ведь сама Вехоч-судьбинушка его рукою управляет. Закрыл глаза Родиполк да завязал лентою широкой. Монгура подал лук да стрелу. Натянул тетиву младой богатырь, поднял руки, чтобы стрелу ту отпустить. Чуть промедлил. Увидел он впереди себя и сруб толстый, и богатыря Доброжита, что на зорьке сруб тот ставил. Увидел он, и как сруб тот Доброжит выискивал, и как вез его на широком плече. Увидел все то Родиполк, да и пустил стрелу. Стрела та тонку свою песню спела да в сруб тот вонзилась – не вынешь. Опустил он лук, развязал ленту широкую, на Монгуру посмотрел, тот улыбнулся да поклоны делать стал: и дождю тому, и срубу деревянному, и Родиполку-богатырю. Знать, по нраву все ему, подметил Родиполк, да и сам поклонился. Разошлись богатыри по своим избам ладным. Стрелок тот, думал Родиполк, идя к избе своей, небось, к Доброжиту пойдет да все поведает ему: как тот бой прошел, все ли ладно было. Все было ладно, в том был уверен Родиполк, потому как знал он, что Монгура тот все про Родиполка прознал: по бою, по виду, по нраву.
Через очетыре дня, опосля обеду, в избу с булатами, где был Родиполк, пришел его сродник Могута. Он был веселый, с похвалою от Доброжита. А как нахвалился досыта, так, как бы походя, передал просьбу старшего брата прийти на бой на широкое раздольное поле.
В последний день, под самый закат, пришел Родиполк на бой в поле, как и было условлено, с Доброжитом. Младой богатырь, чуя, что бой будет сильным, страстным, надел все свое богатырское. Надел и подарок прадеда свого Всевласия – макивку.
Поле зеленело и цвело. Раздольное то поле было широкое с родимою матушкою-земелькою. Поклонился тому полю Родиполк, снял макивку, распустил огненну косу да стал на колени. «Земля-матушка, – обратился мыслею Родиполк к тому полю. – Краса весенняя, дай силушки мне непобедимой, страстной силушки. Чтобы была та сила для бою мого в подмогу». Почуял он силу ту ногами. Тепло ему стало от той земельки, а после уж по всему телу разошлось то тепло от родимой землицы.
Весенний закат озолотил небо, потом посерело. Родиполк поднялся с колен, сплел косу длинную. Недалече заржали резвы кони. «Прибыли мои супротивники, прибыли уж», – думал Родиполк с опаскою. Волнение его охватило: что-то будет. Что уготовила ему судьбинушка Вехоч, поможет ли ему Порун, что силу дает, не оставит ли его в бою том, спрашивал он себя. Чуял он, что бой этот решит все, судьбу его богатырскую. «Велик ты будешь, – вспомнил Родиполк, что ему прабабка говорила, – велик». Родиполк на то улыбался, все думалось ему, что сила та, что у него, мала, не прародительская. «Велик, – опять вспомнил он слова прародительницы его Ханги, – велик да могуч. Победы твои над врагами велики будут, словно над теми срубами, что рубишь наотмашь. А как придут испытания от судьбы той, то не пугайся их, ведь сила та, силушка, от самих прародителей варягов-воинов получена, что в тех победах великих были. То и ты так будешь», – говорила твердо прабабка его Ханга.
Подъехали двое богатырей на сильных крепких лошадях. Сквозь серость вечера признал в них Родиполк сродников своих Доброжита да брата его Могуту. «Вот с кем бой-то вести придется, со сродниками своими», – подумал Родиполк хмуро. «Земля-матушка, – снова обратился Родиполк к земле, – окажи подмогу». Соскочили братья с коней своих да стали супротив него. Достали мечи свои сильные, поставили впереди себя, стали ждать боя. Родиполк тоже стоял, но меча свого не доставал да не поднимал. А как подняли свои мечи Доброжит да Могута вверх для боя, так земелька дрогнула, трещиною меж младым богатырем да его сродниками пошла. Родиполк стоял смирно, не страшась. А те ахнули да на бой призывать не стали. Мечи свои сильные в ножны сложили да поклонились низко.
Пошли они вместе домой, Родиполк да дядьки его по матери. Младой богатырь мирный, словно и не случилось ничего. Могута – тот привычно весел, добр. А вот Доброжит – тот странен был, не было в нем ни хмурости, ни суровости его привычной, а словно он чего понял, а после удивился тому, а теперь вот оттого задумчив стал, спокоен. Дошли они так до своих изб да разошлись все. Доброжит – в свою худую избу, Могута – в свой терем знатный, а Родиполк уж – в свою малую.
На ранней зорьке нарядный Доброжит собрал всех богатырей да витязей, свой наказ им дал, что Ротибор – Родиполк с ним по праву руку будет, а брат его Могута, великий воин, с дружиною в граде останется.
– Неспокойно стало в нашем граде, – сурово говорил Доброжит Могуте, – оставляю тебя за ратной дружиною смотреть да чтобы никто худого не удумал. – А Могута хитро на Родиполка взглянул да коротку бороду свою погладил. Не было в нем злости, а словно он рад тому, что Родиполк с Доброжитом в боях будет победы одерживать.
Доброжит свого слова не поменял. Брал с собою Родиполка в дозорные. Выезжали они по ранней зорьке да в любую погоду. Доброжит-то всегда был без страху впереди, а за ним – все остальные. Никому не позволял вперед себя выходить, а только он опервый, а за ним уж другие. Его сильна и мощна стать была видна издали; а завидев его, враги страшились от одного виду его крепкого сурового.
По осени, когда дни были пригожими, Родиполку исполнилось одва десятка лет. А как исполнилось то Родиполку, так взял его главный богатырь на бой с хазарами. Окромя младого богатыря, Доброжит взял с собою Альхона Градемировича. Дозорный доложил, что кетджинары сложились с хазарами да войною на берег главный идут, Славгородский. Главный князь Зигмула Ясноглядович созвал богатырей на совет. Все решили, что Доброжит со своим войском пойдет округ кетджинаров и хазар да нападет сзади. А уже князь Зигмула Ясноглядович со своими витязями да с длинными копьями пойдут на них спереди. Когда враги к лесу Непущему подойдут, то витязи-русичи там уже будут.
Славные витязи-русичи в густом да темном лесу схоронились с мечами острыми. А как супротивник пошел, так витязи эти из-за деревьев и кустов нападать стали да всех их и перебили. Поначалу перебили хазар, они кочевые, в лесах густых не разбираются да не знают, где места сильные, а где слабые. Как только хазары вошли в лес, войско русичей открылось им да стало бить.
Кетджинаров погнали сзади Доброжит, Родиполк да Альхон Градемирович и их витязи. Доброжит посуровел, брови свои сдвинул к переносице, воинственным стал. «Наказ даст, – думал Родиполк, – да и сам опервый пойдет. А за ним все сразу витязи, себя не жалея. За народ свой, земельку-матушку бой держать будут. А я-то сразу за Доброжитом пойду – не стерпит, ежели вперед него».
Родиполк ехал на лошади да на скаку рубил тех воинов – молодых, сильных. Но все они казались ему слабыми детьми, что под его меч острый попадают. Возле него один младой кетджинар поник главою, проткнутый насквозь. Одет он, как и все его собратья, пышно, сильно, словно ехал с любою свидеться али невестою своею. Но то все знали, что ни любы, ни дружки у них нет, были они все безжоные. А воинами не по нраву стали али для защиты, а за плату; кто им более посулит, с теми и идут в бой. У этого-то молодца черноусого было все знатно: штаны яркие да рубаха сочна. А поверх кафтан короткий, без рукавов. Кафтан тот отделками пышнел, цвел. Макитра его, что кверху сужена, внизу лежала, на траве осенней. Огонь в духе Родиполка зажегся. Поднял он меч того молодца да стал просить мысленно подмоги в бое.
Двинул он сильнее в бока свою лошадку, та поскакала, словно полетела. Родиполк, чувствуя силу в своих руках, стал биться двумя мечами, никого не жалея. Недалече от него и Прихлоп бился, а с другой стороны – Всевид.
Многие кетджинары, видя неминуемую смерть, стали бежать назад, а там их витязи князя Зигмулы настигали. Половину кетджинаров побили да насмерть закололи, остальных же, кто жив остался, взяли в плен.
Те хазары, что живыми остались, видя, что кетджинаров рубят, бросили свого младого князя да сбегать стали, назад поворачивать, а сбегать-то им и некуда. Там уж их Альхон Градемирович ждал со своими витязями. Хазары, видя смерть свою, метались из стороны в сторону, но со всех сторон их смерть ждала. Схватили того князя их, молодого Сагна шустрого, да порубили его на части, а части-то эти в мешок сложили и отправили с соплеменниками отцу его, чтобы неповадно было на землю-матушку русичей нападать.
Мертвых кетджинаров да хазар кучею в яму побросали, обложили ветками да подожгли.
– Зря-то мы мертвых землею не присыпали, – говорил Родиполк Доброжиту после победы над хазарами.
– Нечего вражьею кровью нашу чисту родну землю-матушку заливать, – возражал тот. – А огонь-то тоже сладит, все их духи заберет да отнесет к прародителям.
По возвращении Доброжит да Родиполк заехали к богатырю Могуте. Тот носил дитя на руках. Им обрадовавшись, Могута мальчонку отдал Красе, пригласил за стол сесть, а сам устроился возле них, чтобы о победе русичей слушать да как супротивника сломили. Когда рассказывал брат о боях в Непущем лесе, у Могуты глаза блестели от радости да гордости за победу над врагами.
– Все, – сказал Могута после, хлопнув себя по коленям, – решено, то уж я поеду. Негоже богатырю в избе на лавах сидеть, а надобно в бой идти за победою.
Но Доброжит на то не посмотрел. Взял он с собою в Гнездич Своялд младого богатыря Родиполка, а брата, как и прежде, оставил в Малом граде за главного богатыря.
До Своялда было далеко, был он за морем да за самими русявыми горами каменными. Для Доброжита главный княже Зигмула снарядил пять ладей – самых лучших, деревянных, с веслами да большими ветрилами. Ладьи эти делали мастера-русичи. Умели они с деревьями ладить да с бревнушками договор делать. Особое они снадобье-раствор для бревнушек заваривали с заговорами да обережками. А потом уж досочки-то эти друг к дружке прилаживали да этим раствором обережным покрывали, смазывали. А с таким оберегом те ладьи по морю плавали да от врагов уберечься могли. Были те ладьи, словно полумесяц, тот, что в небе висел. С одвух концов острые, а посередке широкие. А когда ветрила распускали, то ладья сама плыла, словно птица большая. Спереди на ладьях Ярило-солнышко, батюшка, а сзади его брат – Месяцеслав. Были ладьи легки да удалы, плыли, словно лебедушки, а коли надобно, так и увернуться могли, уплыть: чего бой-то сразу делать, ладьи-то обережные негоже портить. Но ежели враг упрям, то и бой можно сделать да победу одержать. Ведь ладьи вражеские хлипкие, тонкие, натиску-то нашего не выдержат, лопнут да щелями возьмутся. А там уж и морской царь их ждет-дожидается.
Все опять ладьей друг за дружкою поплыли. На опервой ладье, поперед всех, плыли богатыри Доброжит да Родиполк. Море в эту пору хорошее было, тихое. Оно ладное да милое, а те ладьи-лебедушки на своих волнах тихонько несет, нежно да мягко. Но Доброжит, помня о буянствах вод, просил Родиполка поговорить с синим морем да успокоить его, покуда они будут плыть к Гнездичу Своялду.
Плыли они по научению главного князя Зигмулы да его племянника сводного Борислава. Хотели князя Гнеся просить о подмоге в победе над басурманином Хловою да отвоевать град Раздол. Ведь Раздол-то этот был свуянычей, а уж после стал Хлововым. Поначалу с басурманином-то этим русичи хотели договор сдалить, но Хлова условие поставил, что князьям-русичам к Раздолу еще половину своих земель отдать надобно да с людем тамошним. На то наши князья не пошли, а стали готовиться к бою с басурманами. А с подмогою князя Гнеся русичи победу одержат, сразу, без промедления. Потому по поручению князей и главного князя Зигмулы Ясноглядовича отправились Доброжит с Родиполком да витязями в поход по морю. Снарядили ладьи знатные да выбрали молодцев – витязей крепких, сильных. Взял с собою Доброжит в подмогу, окромя Родиполка, стрелка Монгуру – инородного кудесника. Но на то Родиполк обиды не делал, знать, в помощь будет. Монгура тот плыл следом, в овторой ладье.