Алина Романова
Легенда. Герои Урании
Анекдот был встречен гробовым молчанием.
– Не нравится? Ну вот, а я думал, будет смешно.
– Братец, вы ещё более дурно воспитаны, чем прочие, – процедил Гальядо, кривя уголок синих губ.
– Кто, я?! – мгновенно вспылил варлорд. – Ах ты, мороженая треска! Сосулька безмозглая! Снежный истукан! Сугроб обмоченный!..
Это было только начало, оскорбления сыпались градом. Самые изощрённые ругательства затрагивали внешность и умственные способности как самого Гальядо, так и его кровных родственников, среди которых неожиданно выявились существа вроде «вислогрудой самки йети», «косорукого редкозубого тролля», а также «голозадого голема». Создания эти вступали меж собой в противоестественные союзы, и плоды их приходились злополучному Гальядо то дядей, то матерью или бабушкой. В связи с этим происхождение его не поддавалось никакому анализу, а многострадальное генеалогическое древо гнулось под гроздьями омерзительных уродов. Да, надо было признать, что Кисаи любил и умел ругаться.
Морер, который терпеть не мог спесивого Гальядо, подбадривал варлорда свистом и грохотом металлических башмаков. Кса осуждающе покачивал гладко причёсанной головой, но в глубине души упивался происходящим. Простодушный же гримсур Борикс, силясь поспевать за мыслью, отвалил челюсть. Наиболее сочные метафоры произвели на него неизгладимое впечатление, и он дал себе слово переписать их у Кисаи и заучить наизусть.
– Давай, давай, Купи-Продай! Врежь ему!
– Немедленно прекратите! – гневный окрик прервал неприличную свару.
Широко шагая, звеня шпорами, вошёл герцог Ангелина Тристан.
– Вы что, с ума все посходили?! Забыли, где находитесь?
Рыцарь был в ярости. Лицо его с тяжёлыми каменными чертами побелело, страшный же шрам, наискось разрубавший левую щёку, напротив, налился тёмной кровью.
Встал Морер. Второй по старшинству из братьев (Тристан родился годом раньше), он не желал уступать главенство человеку.
– Умерь амбиции, сэр рыцарь. Ты пока ещё не распоряжаешься в этом замке.
– Вот именно – пока ещё, – бросил Тристан через плечо.
При этих словах чёрные глаза Кса вспыхнули.
– Оба-на! Вы только гляньте! – кривляясь, вскричал Кисаи. – Никак, этот парень вообразил себя нашим сюзереном и господином, а? Признайся, Тристанчик! Небось, втихомолку перед зеркалом уже примеряешь корону?
Рукою в кольчужной перчатке рыцарь стиснул рукоять меча. Неизвестно, что произошло бы дальше, но с порога сказали:
– Стыдитесь, братья.
Эверленн вытер испачканное лицо и отбросил со лба спутанные локоны, застывшие на ветру, словно золотая пена. Обычно такой подтянутый и щеголеватый, эльф выглядел не лучше бродяги. В глазницах залегла глубокая чернь, как на старинном серебре».
– В глазницах чернь… Чернь в глазницах! Чтоб ей пропасть!
Снова автор яростно ткнул раз и раз карандашом в пергамент, словно пытаясь выколоть эти самые глазницы.
– Солнце освещало! Флаги реяли! Дети, усталые, но довольные, возвращались домой! Сталевары улыбаются – наказ партии выполнен! Чёртовы штампы! Редактор меня распнёт, и будет прав. Недаром Оноре де Бальзак сказал как-то: «Великий писатель – это мученик, оставшийся в живых»…
«– Ну вот, сейчас Плакса будет взывать к нашей совести, – прокомментировал Кисаи, вытягивая ноги.
Неровной походкой юноша приблизился к стулу и рухнул на него, сжав виски.
– Он там… а вы… как стая шакалов…
С минуту Тристан смотрел на него, потом подошёл, поднял за хрупкие плечи и обнял.
– Эверленн, братишка, Господь свидетель, ты любил его больше всех нас.
– Любил? Почему ты говоришь – любил? Или я опоздал? Уже?!
Судорога исказила тонкие черты, брови сломались страданием.
– Нет, нет! – поспешил успокоить рыцарь. – Ещё нет.
Эльф обвел собравшихся полубезумным взором.
– Здесь не все. Не хватает Лаэра и Пэйла! Как могли они не приехать в такой час?! Я загнал трёх коней…
Кисаи отпустил шутку в своём репертуаре:
– Наш герой-любовник, наверное, всё ещё пудрится, а ядовед вернулся с полдороги за каким-нибудь своим жутким эликсиром. Вот распылит его в воздухе, и мы превратимся в стадо баранов и станем блеять: «бэ-э-э, б-э-э-э!»
– Нехорош-шо… – ядовитое шипение, в котором стыла угроза, заставило всех подскочить на месте. – Как нехорошо, братик, хулить отсутствующ-щих…
– Поучи жену щи варить, – буркнул Кисаи, отодвигаясь. Болотного пса ши-мага презирали и слегка побаивались.
Лаэр, владыка болотной Зиры, семенящими шажками прошествовал к свободному стулу, аккуратно подобрал полы плаща и сел.
Скаля клыки, повернулся к варлорду.
– В стадо баранов, говоришь? Идея, по сути своей, неплоха, но зачем же понапрасну тратить редкие снадобья? Некоторые из вас и без всяких магических средств сходны с…
– Я, кажется, последний? – красавец Пэйл, монарх Эдемиона, вошёл с улыбкой и словно принёс с собой свежий ветер и аромат цветов. Все зашевелились.
Пэйл пожал руки Тристану, Эверленну и Бориксу, остальным поклонился.
– Ну, что?
– Ничего. – Рыцарь пожал плечами. – Сидим, ждём. Ты почему задержался? Я уж думал, не приедёшь.
– Потом скажу, – Пэйл понизил голос. – И, кстати…
Сблизив головы, они тихо заговорили о чём-то. Не прерывая беседы, Тристан поманил к себе эльфа, огр же сам подошёл к ним.
«А цветастая картинка!» – подумал варлорд, оглядывая всю компанию. И посмотреть было на что.
Некромайтер в «абсолютной» броне, воронёной, точно надкрылья майского жука; с нагрудника скалится чёрный леопард, именуемый в геральдике «пантером».
Пэйл ослепителен, как всегда. Колет его и рингравы, продёрнутые серебряной ниткой, цвета пыльной розы, ворот и манжеты вскипают кружевами, на затылке кокетливая шапочка из парчи. Но добили фроглина сапоги, белые сапоги на высоких каблуках. Наряд подобного сорта мог позволить себе только Пэйл, легкомысленный херувимчик Пэйл. Однако варлорд знал, как быстро эти руки могут выхватить тяжёлую шпагу, висящую на левом бедре. И знал, что на кончике её – смерть.
Демоньяк Кса затянут в алый камзол, расшитый драконами, тонкую талию охватывает узорчатый пояс, при виде которого удавились бы все подгорные гномы. За поясом сверкает настоящий арсенал: драгоценный шамшир в изогнутых ножнах (говорят, его полосу можно согнуть в кольцо без всякого ущерба) и три разной формы кинжала, украшенные самоцветами. Но только ли от золотой вышивки колом стоит камзол, не простёган ли он ещё и магией? Кса спокоен, противоестественно спокоен, но почему не выпускает из рук янтарные чётки? Что это? Наговорённый охранный амулет? Или тайное средство для… неизвестно чего? И ведь ничего не понять в этом замке, где волшебство искажено, переплетено, смешано, словно в котле, куда от души плеснули всех красок палитры! А понять надо, ох, как надо!
У рыцаря на правом боку (он левша) привычный полутораручник. Не слишком длинный, но и не короткий, довольно массивный. Больше, как будто, ничего и нет… А больше обычно и не надо.
Гальядо. Узкое, как лезвие ножа, лицо, бледно-голубые глаза. Он в платье, расписанном странными каббалистическими знаками, символами планет и стихий. Опирается на чудной посох, в навершии его, ничем не поддерживаемая, вращается в воздухе багровая лента, перекрученная «восьмёркой». Эффектно. Не то что у многих магусов, которым своими посохами только собак гонять. Посох металлический, синеватой стали, из нескольких сегментов, и по нему через равное количество секунд пробегает электрическая искра. Несомненно, оружие. И не только магическое. Небось, может стать чем угодно.
Итак, трое в полной броне: Тристан, Морер и он сам, Кисаи. Все с мечами, естественно.
Кса под вопросом.
У огра нет ни доспехов, ни оружия. Но разве он в этом нуждается? С его кожей бронтозавруса и ручищами, способными в блин раскатать кого угодно…
У эльфа на виду точно ничего нет. Но не видно – не значит, что взаправду нет. Кто их знает, этих кошкиных детей. Какие-нибудь отравленные иголочки, дроты… И метательные ножи ещё никто не отменял.
Вот кто выглядит беззащитным, так это Болотный. Надеется на заклинания? Или на что-то ещё? До чего я пока не допёр? Псина, как всегда, непостижима. Ударит колдовством? Плеснёт в рожу кислотой?
Кисаи зубоскалил, похаживал и похохатывал, молол по обыкновению всякую чушь, зорко поглядывая меж тем на присутствующих.
В кругу друзей, как говорится, не щёлкай клювом, а уж в кругу родичей… Опасны, опасны все как один. И ждать можно чего угодно. Недаром ши-мага жмётся к стене, а рыцарь тискает эфес. Пэйл привычно благожелателен, но встал так, чтобы ему не могли зайти сзади.
Варлорд подсел к некромайтеру.
– Обрати внимание, дружище, – запахло тайнами! Знакомая коалиция!
– Светлые… – процедил сквозь зубы тот.
Когда все они были детьми и жили здесь, в этом замке, то дружили, ссорились, играли, дрались, заключали союзы и обещали поддержку, сообразуясь только со своими чувствами – приязнью или неприязнью; тогда никого не волновало, какого цвета у кого аура. Светлый рыцарь Тристан всюду таскал за собой младшего брата, Тёмного Кса. Огр Борикс, также Светлый, души не чаял в Тёмном шутнике Кисаи; Светлый Эверленн сблизился с Тёмным Лаэром потому, что оба любили природу, а Морер, аура которого была чернее самой чёрной ночи, покровительствовал Светлому малышу Пэйлу… Так было. И обращались в то время принцы друг к другу по детским кличкам, иногда обидным, но беззлобным. Тристан, уже тогда отличавшийся дурным нравом, получил прозвище Дракончик. Варлорда Кисаи именовали не иначе, как Купи-Продай. Прелестный Пэйл звался Незабудкой. Кувалда-Борикс дразнил Эверленна Плаксой, а Гальядо Книжным Шкафом. Морера единодушно обзывали Задавакой, а Кса за вспыльчивость – Не Тронь-Огонь… Лаэр же стал Аптекарем, потому что вечно возился с какими-то порошками и склянками.
С годами всё изменилось. Сделавшись старше, они теперь могли с лёгкостью бросить в лицо: «отродье Тьмы» или «Светлый ублюдок».
Сейчас все Светлые сгруппировались вокруг своего вожака Тристана; прочие же жались к Тёмному лидеру Мореру. И лишь только Гальядо, единственный из братьев имевший ауру серого цвета, остался в одиночестве. Впрочем, он к этому давно привык.
Они ждали. Девять братьев. Девять уранских принцев. Девять наследников.
Время сочилось по каплям, как вода в клепсидре.
– Однако надобно что-то делать.
Эверленн, самый нервный.
– Что, например? – Морер шевельнулся с лязгом.
– Пусть кто-нибудь пойдёт и выяснит, что происходит.
– Вот ты и иди.
– Сам иди.
– Послушайте…
– Тихо!
Внезапно распахнулись двери в дальнем конце Зала Тысячи Шагов, вперёд выступил мажордом и слегка пристукнул церемониальным витым посохом.
– Его величество король Оуэн Первый.
И на середину вынесли кресло, в котором полулежал незнакомый старик с трясущейся челюстью и мутными очами.
Не было ни пения труб, ни свиты в роскошных одеждах, ни парада лейб-гвардии. Только раскладное кресло, а в нём очень усталый и очень дряхлый старец, закутанный в шерстяной плед.
Первым опомнился Эверленн.
– Отец! – этот крик вырвался, казалось, из самой глубины его сердца. Юноша бросился к королю, пал на колени и зарыдал.
– Ничего, ничего, – тот возложил иссохшую руку с отросшими ногтями на золотоволосый затылок эльфа. – Ничего, сынок. Не надо так убиваться. Я умираю… Но, в конце концов, что может быть естественнее? Меня уже причастили и соборовали, так что свои дела с Господом я закончил. Остались лишь вы.
Борикс переглянулся с Тристаном и покачал головой – от цветущего мужчины, что ещё полгода назад сворачивал в крендель каминную кочергу и укладывал на траву горного тура, осталось только имя. Глаза его походили на отверстые могилы, а кожа так обтянула череп, что король напоминал на зангибарскую мумию, которых находят иногда в древних пирамидах. Сквозь кожу даже просвечивали зубы. Оуэн выглядел древним, как ядро Вселенной, словно все прожитые года оставили на нём след. Вероятно, безжалостный старик-Время, что ежедневно и ежечасно откусывает от нас по частичке своим палаческим инструментом, решил здесь окончить дело побыстрее – единым махом.
Старик прочистил горло.
– Подойдите ко мне, дети мои. Подойдите ближе, мне трудно говорить громко.
– Сейчас начнётся раздача медалей и почётных грамот, – шепнул Огненному эмиру варлорд, которого ничто не могло смутить или привести в уныние. – Предпочитаю взять деньгами.
– Ощутив приближение последнего часа, я послал ВЕСТЬ. Вы получили её и все явились сюда, отложив дела…
– Ещё бы, – не унимался Кисаи, – корона-то висит в воздухе!
– Я рад, – продолжал король. – Сейчас я скажу вам несколько слов, после чего можете считать себя свободными.
Он с нежностью обвёл взглядом сыновей, столпившихся у его ложа.
– Все вы у меня получились такими разными… Вы не похожи ни на меня, ни друг на друга, но клянусь, что люблю вас одинаково. Ваши матери… – тут он закашлялся, и слуга поднёс ему чашку вина, из которой Оуэн сделал единственный глоток. – Я не хочу сейчас касаться ваших матерей. Это совсем другое. На ком-то я женился по взаимному чувству, на ком-то из династических соображений, за кем-то взял нужные мне земли. Некоторые нравились мне, кто-то обожествлял меня… Всё это сейчас не важно. Важно то, что все вы равны передо мной, потому что вы плоть от плоти моей, кровь от крови.
Старик сделал знак, и тот же слуга вытер ему глаза уголком платка.
– Тристан, мой первенец. Ты всегда был для меня опорой в трудную минуту, и именно с тобой связаны все мои надежды.
Здесь Кисаи скорчил рожу некромайтеру и многозначительно поднял вверх палец.
– Перестань, – одними губами произнёс тот.
– Ты честен и храбр, Тристан, но резок и нетерпим в своих суждениях. Нельзя видеть в жизни лишь чёрное и белое, сын, мир не так примитивно устроен. Ну да такова твоя натура… Теперь о тебе, Морер. Ум твой равен только силе твоей воли. Однако порой я с ужасом думаю о целях, поставленных тобою в жизни, и о средствах, которые ты изберёшь, дабы достичь этих целей. Но ты – Тёмный, и мы никогда не поймём друг друга. Бог тебе судья. Борикс…
Было странно видеть, как дрожит и кривится звероподобное лицо великана-огра.
– Хоть и вымахал под потолок, а всё равно остался ребёнком, наивным и доверчивым… к счастью для всех, не злым. Могу лишь посоветовать тебе меньше слушать братьев и жить своим умом.
По жесту короля ему вновь вытерли слезящиеся глаза.
– Эверленн, – старик улыбнулся. – С тобой всё просто, мальчик, – душа твоя у тебя на ладони. Она прекрасна, как цветок, и чиста, как алмаз, который является самым твёрдым камнем в мире. Тебя ничто не сможет испортить. А вот наш Пэйл, красавчик Пэйл… Ты всегда был самым способным из всех. Помню, любой урок давался тебе с лёгкостью там, где другие вынуждены были тяжело работать. Все обожают тебя, и ты обожаешь всех. Счастливчик Пэйл! Сердце моё радуется за тебя – хоть кому-то из нашей семьи улыбается Фортуна и осыпает дарами. Но бойся этого своего всегдашнего везения! Лишь только страдание закаляет душу и подготовляет её к трудностям…
– Слушай, Незабудка, ты волосы красишь? – давясь от смеха, встрял варлорд.
– Я тебя самого сейчас так раскрашу…
– Кисаи, самый весёлый из моих сыновей.
Король погрозил ему пальцем.
– Если я ослаб сейчас, то это не значит, что я к тому же ослеп и оглох. Я видел все твои ужимки и слышал, как ты здесь потешался надо мной. Придержи язычок, Кисаи, придержи свой острый язычок, а не то он не доведёт тебя до добра!.. Гальядо. Ты всегда жил анахоретом. Взыскуя многих мудрых наук, презирал пиры, забавы и охоты. Что же, знания – огромная сила, и могу лишь пожелать, чтобы ты употребил её на доброе дело. Теперь что касается тебя, Кса. При всей своей горячности на самом деле ты замкнутый и скрытный, что называется, вещь в себе. Ты молод, но не по годам тщеславен и склонен к неоправданному риску. Остерегайся взращивать в себе эти качества. Если удастся справиться с ними, то тебя ждёт великое будущее, ибо прозреваю я в тебе достоинства великого правителя… Лаэр…
Король надолго замолчал, машинально теребя края пледа. И тут в тишине раздался шипящий голос:
– Вы вс-сегда относились ко мне хуже, чем к остальным, батюшка.
Изумлённые, все обернулись. Братья привыкли, что тихоня Аптекарь если и делает что-либо, то исподтишка, и это его неожиданное выступление против отца повергло всех в шок.
– Да, это так! – громко произнёс Лаэр. – И я не знаю причины. Разве не был я всегда почтителен с вами, отец? Разве не исполнял покорно ваши просьбы и пожелания? Но вы обращали на меня внимания ровно столько, сколько на слугу, приносившего вам трубку! Разве не так?
Оуэн безмолвствовал.
– Но почему? – Болотный возвысил голос. – Не в том ли причина, что мать мою звали санна Ульфрида? Возможно, всё дело в этом, а? Помните ли вы ещё её имя, милорд?
Назвав короля титулом обычного дворянина, Лаэр, разумеется, имел целью подчеркнуть его ничтожество.
– Уж не приходит ли к вам по ночам её призрак, ведь, как известно, души самоубийц не знают упокоения? Гордая санна предпочла покончить с собой, чем подвергаться ежедневному унижению и бесчестию!
От злости Лаэр зачастил так, что его трудно стало понимать.
– Да, она выпила яду по нашим обычаям! А через квадр вы преспокойно взяли себе пятую жену! И это при двух уже имеющихся, которых вы удалили от себя, осыпав золотом святого Папу и выкупив для себя право развода! И они стерпели это! Глупые, послушные овцы! А вы… сластолюбец, тиран и развратник!
Лицо старика помертвело.
– Господи… устами сына моего обвиняешь Ты меня… – он уронил на грудь седую голову.
Братья взроптали.
– Замолчи, Лаэр!
– Побойся Бога, брат!
– Ты лжёшь!
– Заткни пасть, проклятая псина!
Король с трудом поднял руку, и гвалт прекратился.
– Лаэр, сынок… Прости. Да, я… я не безгрешен. Но клянусь тебе в том, что ни в мыслях, ни словом, ни делом никогда не обижал твою мать. Санна Ульфрида ушла из жизни, и я горевал… Однако это наши дела. К тебе, Лаэр, сие не имеет никакого отношения. Ты веришь мне?
Болотный пёс опустил глаза.
– И всё же вы не любили меня так, как других, – уже тише промолвил он.
– Что же… значит, здесь не твоя вина, а моя. Наверно, я должен был уделять тебе больше времени… и проявлять больше ласки. Прости меня ещё раз, Лаэр. Я не знал, что ты таишь в душе… такое.
Лаэр поклонился. «Фальшивый старик! Не верю ни единому твоему слову, – подумал он. – Виляешь и тщишься вымолить прощение даже на пороге смерти! Но всё же моя мать отомщена».
– Теперь подойдите ещё ближе, дети, что-то мне стало совсем худо.
Оуэн тяжело, с присвистом дышал.
– Я сказал каждому из вас всё, что хотел. Но настала пора открыть вам… открыть одну тайну.
Повинуясь знаку короля, слуги покинули зал. Оуэн сделал паузу, собираясь с мыслями. За цветными окнами замка угасал день, и вместе с ним таяла, истекала жизнь старого короля.
– Вы все, наверное, удивлялись моей необыкновенной удачливости, о которой рассказывают истории, моей счастливой жизни, моим успехам и… и… – Приступ страшного кашля прервал его. Он сплюнул в платок, окрасившийся красным, и продолжил: – У меня был Грааль. Я нашёл его очень давно, ещё в юности, и владел им всю жизнь.
– Как? Грааль? Не может быть! Вы не шутите? А правда, что он выполняет желания?
Посыпались вопросы.
– Разве это не есть всего лишь красивая легенда, отец? – замирая от волнения, спросил за всех Борикс.
– Это не легенда, и скоро… да, скоро вы в этом убедитесь. Грааль существует и в самом деле исполняет желания.
– Любые? – поинтересовался Морер.
– Да.
Девять мужчин, девять могущественных владык столпились у ложа умирающего и внимали ему, вытянув шеи и приоткрыв рты, словно ребятишки, слушающие волшебную сказку.
– Почему же тогда… почему вы не пожелали себе… бессмертия, к примеру? – задал вопрос Лаэр.
На него зашикали, но король ответил.
– Видишь ли, друг мой, дело в том, что Грааль мог бы сделать меня бессмертным, в этом я не соврал вам. Но мощь его не безгранична, ибо ничто в мире не может быть безграничным. Грааль обладает… как бы это выразиться… неким ресурсом. Если бы я пожелал себе бессмертия, то Грааль помог бы мне в этом, но больше уж ни в чём.
– Объясните нам, отец! Мы не понимаем! – хором сказали братья.
– Чем труднее просьба к Граалю, тем меньше у него остаётся могущества для исполнения других просьб.
– И чего же вы пожелали, отец? – хладнокровно осведомился Гальядо.
– Процветания моей стране, достатка и благополучия моим подданным. Мира, спокойствия…
Все смотрели на отца круглыми глазами.
– И что же, вы так-таки ничего не загадали для себя? Просто – для себя? – воскликнул Кса.
– Я всё же человек, – в попытке улыбнуться король дернул провалившимся ртом. – Я пожелал… чтобы имя моё… не забылось в веках… чтобы все… помнили… правление Оуэна Первого… помнили… восхищались… считали… примером… и добрые… добрые…
Ему становилось всё труднее говорить.
– Так что… вверяю Грааль в руки ваши… владейте сообща, все вместе. Но прежде поклянитесь!
– На чём же клясться, батюшка? – внутренне усмехаясь, спросил Гальядо, не веривший ни во что в мире, кроме чистой науки. – И в чём?
– Клянитесь, что станете… жить в добре… справедливости… дружно… что не поднимете… оружия… против родича, – просипел Оуэн, хватая ртом воздух. – Клянитесь на крови.
Они переглянулись. Кровь всегда считалась источником жизни, и клятва на крови – страшнейшей из клятв. Древнее поверье гласило, что нарушивший такую клятву не проживёт и септимы.
– Мы согласны, отец! Говорите же, что для этого потребно?
– Чаша… и нож.
Была принесена чаша, и Тристан, не раздумывая, полоснул себя по запястью.
– Скорее, братья! Разве не видите, что конец близок?
Все последовали его примеру, и в чашу, смешиваясь, заструилась кровь: красная – Тристана, Пэйла и Лаэра, голубая – Эверленна и Гальядо, зелёная – Борикса и Кисаи; чёрная – Морера и Кса.
– Клянёмся!
– Хорошо… – синеватая бледность постепенно заливала лицо короля, словно последний прилив. – Может быть, я сделал ошибку… но я верю вам, моим детям. Хотя один человек… один святой человек… предостерегал меня…
– Он что, усомнился в правдивости наших клятв? – Тристан сделался, пожалуй, бледнее умирающего отца. – Кто этот наглец?
– Это… это некий Марцеус… проповедник из Флинта… недавно пришёл ко мне, мы вместе молились… так он просил… заклинал всем святым… не открывать вам… тайны Грааля.
– Разве можно принимать на веру выдумки какого-то сумасшедшего монаха, отец? – вкрадчиво произнёс Лаэр. – Я слышал об этом Марцеусе. Это юродивый, который выдаёт себя за благородного пилигрима. Он что-то там прорицает, чуть ли не гадает людям по руке! Говорит, что ему открыто будущее, – но кто это может проверить?! Скажите по совести, отец: кто более достоин доверия – мы, ваши родные сыновья, или бродячий фокусник, беглый монах-расстрига, ярмарочный шарлатан?
– Марцеус предупреждал… – не слушая, продолжал король. – Равновесие мира… пошатнётся… сдвинется… Конец Света… Судный день… Помните! Клятву… не нарушайте. Конец… настанет…
– По-моему, папа бредит, – заметил Кисаи. – Дайте ему ещё вина. И мне тоже.
– Но постойте! – вмешался принц Пэйл. – Отец не сказал нам, где спрятан этот самый Грааль!
– Всё там… в завещании… завтра… – воздух со свистом выходил из его лёгких, будто из проколотого бычьего пузыря.
ЗАВЕЩАНИЕ. Слово это мгновенно выдернуло из облачных эмпиреев и с размаха шваркнуло оземь.
– Но кто же унаследует престол, отец?! – вскричал Морер. – Вы не огласили нам вашу волю! Самое главное!!!
– По праву первородства… – начал было Тристан.
– Замолчите, брат! – пролаял Лаэр. – Появиться на свет первым это ещё ничего не значит!
– Согласен! – Кса вспыхнул кирпично-красным румянцем. – Важно быть достойным трона! И отец подтвердил мои права!
Кисаи, которого воспринимали скорее в качестве шута, (да к тому же между ним и престолом стояли пятеро), никогда и не надеялся на обладание уранской короной, но не упускал возможности вставить палки в колёса другим. Глядеть, как в борьбе за трон сцепятся старшие – что может быть забавнее? И он крикнул:
– Все слышали, как отец сказал, что Эверленн – лучший из всех!
– Лжёшь, фрогл, подземная лягушка! Батюшка назвал меня самым мудрым! А кто, как не мудрейший, должен стать королём?! – завопил Гальядо.
Тут уж загомонили все.
– Молчать!!! – рявкнул Борикс так, что тренькнули стёкла. – Отец ещё не умер, а вы уже кинулись рвать королевство! Посмотрите же – он хочет что-то сказать! Слушайте! Слушайте!
Тень смерти уже покрыла лик, но Оуэн успел проговорить:
– Преемника… не назову… В завещании… сказано… Пусть это… решит Грааль.
Оуэн вздохнул в последний раз, и улыбка неземного восторга заиграла на его губах.
– Господи… – прошептал он. – Я узрел Тебя!
В огромном зале они остались наедине с телом того, кто почти тысячу лет правил королевством. Этой смерти многие желали и почти все надеялись на то, что она придёт своевременно. Но вот ЭТО случилось, а они растерялись, словно малые дети, заблудившиеся в дремучем лесу. Оуэна могли любить, презирать, уважать или ненавидеть, но в глубине души никто не представлял себе, что же будет, если король действительно умрёт. Оуэн был всегда, сколько они себя помнили, величие его фигуры заставляло их трепетать. Он судил их, награждал и наказывал, был самым строгим судьёй и самым лучшим советчиком, и без него они все ощутили себя… покинутыми. Перед этим бледнели их мелкие ссоры, дрязги, мечты о наследстве и соперничество, тайное и явное, борьба за милости. Отец… Он был незыблем, как сама Монсальват, и казался вечным, как солнце.
– Что же нам теперь делать? – раздался в тишине неуверенный голос Пэйла. – Наверное, следует сходить и позвать кого-нибудь?
– Рискни, – отозвался угрюмый Морер, бросая на братьев подозрительные взгляды.
Но лорд Эдемиона не решился на это. Кто знает, что здесь может произойти.
– Эй! – крикнул он. – Кто-нибудь! Оуэн скончался!
«…кончался… ался…» – ответило эхо.
– Сюда! Кто-нибудь!
«…будь… будь…»
В дверях на противоположной стороне появился камергер.
– Сюда! Подойдите и убедитесь, что всё кончено.
Сэр Бедивер приблизился, поднёс ко рту умершего бронзовый дискус. Удостоверившись в том, что дыхания нет, он закрыл опочившему государю глаза, после чего переломил свой жезл и дрожащим фальцетом трижды провозгласил:
– Король умер! Да здравствует король!.. Король умер! Да здравствует король!.. Король умер! Да здравствует король!
– Да здравствует король! – нестройно повторили за ним принцы.
Это выглядело сущей насмешкой – какой король?
– Ну, удружил папаша, – почти не понизив голоса, обратился Кисаи к Мореру. – Клоун проклятый! Не мог объявить наследника, как полагается. Тогда бы знали, кого придушить в тёмном закутке.
– Ничего, – процедил Морер, кривя тонкие губы. – Разберёмся.
– Ваши высочества, – скорбно молвил камергер, – завещание Его величества короля Урании Оуэна I будет предъявлено вам завтра в полдень здесь же, согласно закону. Ввиду особой секретности оного сей документ не должен быть оглашаем вслух, а потому после прочтения Вашими высочествами завещание, скреплённое магическими печатями, в присутствии двух свидетелей подвергнется сожжению. Дату торжественных похорон назначит Королевский Совет. Примите мои искренние соболезнования в постигшей вас горестной утрате, высокие лорды, а также мою отставку.
Сэр Бедивер поклонился и удалился.
– Идёмте, господа, тут нам более нечего делать, – Гальядо направился к выходу. За ним пошёл Борикс, недоумённо крутя головой, следом Пэйл. Эверленн, прежде чем уйти, поцеловал отца в лоб. Тристан, точно бдительная овчарка, охраняющая своё стадо, дождался, пока эльф не исчезнет в дверях, и скрылся последним из их группы.
Тёмные остались.
– Ну вот, теперь и дышать стало легче! – воскликнул Кисаи, потягиваясь. – Как они все меня достали своим фарисейством, своими благостными физиономиями да героическими речами! Голову даю на отсечение: в мыслях у них то же, что и у нас, а сами только и знают, что напускать на себя постный вид и молиться!
– Тише! – рыкнул Морер. – Разве ты забыл, что здесь и стены имеют уши? Будьте осторожны. Жду вас всех в полночь у себя.
– А зачем? – удивился Кисаи.
– Дурак! – ядовито хмыкнул Лаэр. – Разве не понятно, что дражайший братец составил некий грандиозный план (magnus propositum) и желает ознакомить с ним нас, убогих?
– Скажи спасибо, что желаю, – высокомерно ответствовал рыцарь смерти. – И хватит болтать! До встречи.
– Я приду, брат, – Кса сжал его плечо.
– И я, – это Кисаи. – А ты, Лаэр? Разве тебе не любопытно?
– Уж придётся прийти. Послушаем, какие такие блестящие идеи пришли на ум великому Задаваке.
Пробило двенадцать, и с последним ударом часов явился Лаэр, последний из четверых.
– Чёрт! Я уж думал, наш осторожный ядознатец не придёт! – по своему обыкновению балагурил Кисаи, потягивая из кубка вино. – Что, Аптекарь, испугался?
– Заткнис-сь.
Болотный пёс обследовал сиденье понравившегося ему кресла и сел, тщательно расправив складки халата.
– Ну-с? Чего ждём? Кажется, Морер намеревался сообщить нам нечто достойное внимания?
– Не гони лошадей, – коротко осадил Кса.
– Плесните-ка мне ещё винца… нет-нет, не ты, Лаэр, – с комичным ужасом Кисаи прижал к себе кубок, – ещё сыпанёшь какой-нибудь отравы!
Пёс бросил на него взгляд, полный ненависти, но смолчал.
Из-под двери тянуло сквозняком, и оранжевое жало свечи дрожало и колебалось, разбрасывая пятна света.
Морер встал, и его странная, неестественно длинная тень упала на стену, изогнулась под прямым углом и пересекла потолок.
– Итак… Около года назад мы, осознав общность наших интересов, создали Кулак Тьмы. В пику нам в это же самое время четверо Светлых составили Ладонь Света.
Раздались смешки.
– Нам стало известно об этом благодаря Гальядо, которого они пытались перетащить на свою сторону. Ледяной отказался. Мы также звали его к себе, но он ответил отказом и нам, кичась серой аурой, и объявил о своём нейтралитете. Что ж, скажу лишь: было бы предложено.
Все согласно кивнули.
– Несколько квадров спустя высшие силы услышали наши просьбы – король заболел…
– Ха! – вдруг тявкнул Лаэр, и все вздрогнули. – Ха-ха! Высшие силы! К вашему сведению, Оуэн был здоров, как бык, и мог протянуть ещё много, много лет.
Кисаи поперхнулся, Кса присвистнул, и даже невозмутимый Морер часто задышал.
– Так это ты?!
– А вы как думали? – тишайший Аптекарь, так долго пребывавший в ничтожестве, наслаждался величайшим в жизни триумфом. – Без моего вмешательства все вы могли до судорог молить Тьму, и ещё вопрос, когда бы она соизволила ответить.
– А как же консилиум лучших медикусов королевства? Разве он не признал единогласно у отца саркому лёгких? Ввиду неумеренного курения.
– Значит, у него и была саркома. Батюшка в самом деле злоупотреблял табаком. Однако замечу, что она должна была развиться у него лет этак через двести-триста. Меня такой срок не устраивал.