Алина Романова
Легенда. Герои Урании
Глава 8, тут всплывают новые подробности о Люции Карловне, а Алиса «через наследство дурной темноволосой вдовы при помощи трефового валета» получает надежду на исполнение желаний!
«Будущее уже наступило».
Марцеус Флинтский(Из трактата «Непознаваемое»)
Реальный мир
Земля, Россия, город Ленинград
6 апреля 1991 г., 18 часов 55 минут
– Ма, свари мне на ужин манную кашу.
Нападать следует внезапно. Когда неприятель ест, спит или молится, он безоружен.
Ножницы падают из её рук.
– И с комочками, как в детском саду. Ты не умеешь делать с комочками, а там умеют. Знаешь, я собираюсь развивать силу воли, мне это щас понадобится, потому что я выхожу в море.
Новое увлечение! Максим восседает на сооружении из двух стульев, подушки и простыни; конечно, он капитан корабля и обозревает «туманный горизонт» через «подзорную трубу» из двух сложенных колечком кулаков.
Страна детского воображения причудлива: Макс поочерёдно хотел стать сицилийским «крёстным отцом», пограничником и милиционером. Так же, как мартышка из мультика, он был убеждён, что воспитанным быть неинтересно. Он запихивал апельсиновые корки себе за щёки и хрипло вещал: «Я сделаю тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться…» Потихоньку от Сашки тренировал его овчарку Пальму для захвата «нарушителей границы», натравливая на общественного кота Крекера. Котяра был абсолютно дикий, жил где придётся, даже в чужих квартирах и на помойке, изредка забредая на кухню, если пускали, поэтому идеально соответствовал образу врага. И было время, что Максим выскакивал отовсюду с игрушечным пистолетом и криком «Ни с места! Руки вверх!», пока не получил от Виктора по шее. И вот…
– Пиратом ведь быть лучше, чем просто разбойником? Разбойник должен подкараулить богатую карету с ефрейтором…
– С форейтором, Макс.
– Ага. Или почтовый дилижанс, а потом в чёрной шёлковой маске остановить их и крикнуть: «Кошелёк или жизнь?!» А пират плавает где хочет… Вот только у меня нет попугая, который всё время ругается и орёт «Пиастры! Пиастры!» Как думаешь, возьмут меня в пираты, если попугая нет? У всех пиратов бывают попугаи… Но тогда я куплю у нищего шарманщика маленькую обезьянку, которая вытаскивает для людей записочки с предсказаниями. Гр-р-ром и молния! И пойду «по морям, по волнам, нынче здесь, завтра там». Только я стану благородным пиратом и буду грабить и убивать жирных купцов, они угнетают бедняков. А честных рыбаков не трону.
– У рыбаков и брать-то нечего, кроме рыбы, – резонно заметила Алиса.
– Ну да, это не важно.
Фантазия его кипела, душа его пела. С такой радостью в душе, вероятно, отправлялись в поход к загадочному Камелоту рыцари короля Артура, запланировав множество подвигов. Мысленно мальчик уже воображал, как несётся вперёд, навстречу ветру, солнцу, приключениям и, возможно, виселице – ведь пиратская удача, увы, непостоянна.
– Мам, вот есть приключения, есть злоключения. А бывают доброключения?
– Конечно. Кстати, о злоключениях. Зачем ты распорол свой матрас? Я заметила.
– Просто я хотел, чтобы ты обрадовалась. Там будет храниться запас сухарей «на чёрный день», чтобы мы не умерли с голоду.
– Спать на сухарях неудобно.
– Я потерплю.
– Лучше давай я дам тебе для этого коробку, она будет «понарошку» матросский сундучок.
– Коробка не похожа.
– Тогда давай смастерим сундучок вместе. Я оклею его материей, а ты раскрасишь.
– Ага. И я уложу туда свои сокровища, – он многозначительно побренчал видавшей виды жестянкой.
В ней сберегались всякие жизненно необходимые в хозяйстве вещи: набор пластмассовых динозавров, свисток, компас, старая армейская фляжка, коллекция «вкладышей» от жевачек, немного монеток, несколько стеклянных шариков, ключ, который не подходил ни к одному замку, и значок «Ну, погоди».
– А ты почитаешь мне что-нибудь «пиратское»?
Он сам уже хорошо читает, но только любит, когда в книге много картинок и крупные буквы.
– У меня много работы, Макс.
– У тебя всегда много работы.
– Ну хорошо, хорошо. Посиди полчаса спокойно, я должна закончить.
Алиса отработанным до автоматизма движением заправила в швейную машину новую нитку. Макс устроился на тахте, болтая ногами, и на лице его присутствовало выражение предвкушения.
Однако маме было не до того. Вж-жик! Вж-жик! Заготовки так и летали в её ловких руках. Стоп! Снизу «зажевалась» нитка. Придётся вытаскивать шпулю и…
– Ага! – вдруг громко сказал Макс.
– Что – ага?
Вставляем, поворот колеса, нитка подцеплена.
– Ничего.
Мальчик заболтал ногами усиленно – наверно, в соответствии с силой мысли.
Алиса бросила на него внимательный взгляд и снова принялась за работу. «Опять что-то придумал. Вот озорник! И как он в школе-то будет?» Правой рукой она откладывала в сторону готовое, а левой уже брала новую деталь, когда сыночек взвыл замогильно:
– Ага-ауа-а…
Девушка вздрогнула, лапка машинки упала и прищемила ей пальцы.
– Макс! Прекрати!
Тр-тр-тр, тр-тр-тр – стрекочет «подольский» аппарат.
– АГА!!!
Она даже подпрыгнула.
– Максим! Я тебя отшлёпаю!
Было видно, как он надулся. Уголки его рта опустились вниз, и ребёнок шумно засопел, однако Алиса расслышала, как он прошептал:
– Ага…
Девушка бросила работать.
– В чём дело? Что ты всё «агакаешь»?
– Ни. Что.
– Возьми что-нибудь и почитай.
– Не хочу.
– Тогда порисуй.
– Не хочу.
– Тогда сходи в гости к какой-нибудь Львовне. К Калерии, например.
– Не пойду. Калерия – кавалерия!
– Да и ладно, только не мешай. Ещё раз крикнешь под руку, точно у меня получишь. И в угол поставлю.
Чадо закатило глаза и принялось теребить бахрому пледа, покрывавшего тахту.
– Оставь в покое плед. И, кстати, что это было за «ага» в разных видах?
– Просто я хотел проверить, поймёшь ты мои мысли, если я буду говорить «ага», но каждый раз по-другому.
– Ну ты и выдумщик! Конечно, не пойму.
– Жалко. Ага-га-га, га-га… Ты уже всё?
– Нет.
– Жалко. Ж-жалко.
– Сейчас. Сейчас, Максик. Вот только передохну немножко.
Устало опустив руки, она посмотрела на лаковый чёрный корпус с золотыми узорами, и ей вдруг показалось, что она приросла к нему, стала его частью – или швейная машинка стала её, Алисы, частью. Такой вот чудовищный симбиоз… Или что подольская стрекотунья сделалась её атрибутом – как Сударшана, вращающийся огненный диск, был атрибутом бога Вишну.
Она не могла ненавидеть машинку, ибо та давала средства к существованию (ей и ребёнку), но и любить была не в силах, потому что разве можно любить камнедробильный ворот, к которому прикован? Вот если крутить ворот просто так, иногда, для развлечения, тогда можно.
– Ты уже всё – или нет?
– Хорошо, сделаем перерыв.
(С детьми и животными нужно обращаться одинаково: если уж сказал что-то или пообещал, необходимо делать именно это, иначе они взгромоздятся тебе на голову и станут манипулировать тобой, сначала неосознанно, потом осознанно. Это инстинкт. Если человек делает шаг назад, то ребёнок (или животное) делает шаг вперёд, это закон природы. Поэтому коли уж отступаешь, то обязательно проговори, что случай это исключительный).
– Я только начну читать, а продолжим завтра, ладно?
– Ладно.
Сегодня сын необычайно покладист. Алиса встаёт из-за швейной тумбы, находит растрёпанную, зачитанную до дыр книжку – редкий случай у аккуратной Алисы.
– «Мы вышли в море при зловещих предзнаменованиях. Прежде всего, это было в пятницу, что, как всем известно, предвещает несчастье. Затем юнга Блейк, никогда не нюхавший солёного ветра, плюнул за борт, а ведь этого делать никак нельзя – Морской Царь оскорбится. Да ещё и старпом Гоукинс подстрелил дельфина, а это уж совсем никуда не годилось…»
Стемнело, а она всё читала сыну о том, как ночью души погибших моряков скребутся в иллюминатор, о кладбищах затонувших кораблей, о сокровищах, что лежат на дне, о Великом Змее и Гигантском Кракене, о кровавых абордажах, морских сражениях и необитаемых островах. И они вместе видели за окном верхушки мачт, и белые паруса, и чёрных бакланов, качавшихся на волнах…
* * *
Местом встреч некурящих жильцов коммуналки по коллективному решению считалась кухня (в противоположность «чёрной» лестнице, где общались курящие), и Алиса, уложив Максика спать пораньше, села на кухне читать газету. Её (газету, не Алису) оставляли на столе для общего пользования и покупали по очереди.
С прессой уже успели ознакомиться все, кроме Алисы, поэтому вчера на кухне разгорелась дискуссия, в которой девушка не участвовала.
Главная статья называлась так: «Парапсихология или чудо?», и была посвящена феномену болгарской ясновидящей Ванги.
Всё население коммунальной квартиры, как водится, раскололось на две партии: вера в небывалое и непознанное – и осмеяние его. В первой оказались Калерия Львовна как знаменосец и правофланговый веры и студент Саша. В другой – Марцеллина Львовна, никогда и ни в чём не сходившаяся с сестрой, Валентина, Валерий Павлович и примкнувший к ним Валькин сожитель Виктор. Мнения высказывались самые разные и прямо противоположные. Валя выразилась в том духе, что, мол, «всё это чушь собачья, и у неё такое в голове бы не уклалось». Калерия обронила, что «чудо – свобода Бога». Сова горячо возражала ей, что никакого чуда здесь нет, а Вангелия состоит на содержании у болгарских спецслужб и обладает разветвлённой шпионской сетью осведомителей. Валерий Павлович заявил, что церковь против Ванги, потому что та, по её же словам, разговаривает с мёртвыми, а это великий грех. Сашка со смехом возразил, что церковники просто боятся влияния пророчицы. Завершила дискуссию Марцеллина Львовна, с дворянским высокомерием припечатав:
– Неграмотная крестьянка, да ещё и такая грубиянка.
А студент Сашка хохотнул:
– Откуда ей было политесу набраться? Она со свиньями валялась, и тот факт, что грядущее прозревает, не делает её образованной или приятной собеседницей.
Алиса скромно молчала, так как информацией не владела. Молчал также сожитель Виктор, потому что с похмелья идей у него никаких не имелось, но он априори был на той стороне, на которой большинство.
Сегодня Алиса уткнулась в газету, но мысли её были далеко.
Мимо со скоростью американского шаттла промелькнула Валентина, спешащая к просмотру любимого идиотического сериала «Рабыня Изаура». Его смотрела вся страна – «от Москвы до самых до окраин», и форму усов дона Леонсио обсуждали бабушки на скамейках, школьницы по телефону, подружки в очередях.
– Валь, давно хотела тебя спросить, да всё забывала… А кто жил в моей комнате раньше?
– Да не знаю, бабка какая-то, – Валентина с грохотом переставляла кастрюли и сковородки. – Я же сюда переехала с Петроградки за полгода до вас с Максиком. Ты спроси лучше у Совы, она-то с Калерией тут всю жизнь живёт, должна знать. Ой, кажется, уже началось! Побежала.
О чём вообще можно говорить с человеком, который не сочувствует страданиям бедной невольницы?
«Изауру» смотрели все, кроме Алисы и Калерии. Калерия выпадала из общей массы потому, что её старенький чёрно-белый «Волхов» вот уже много лет не работал и служил просто подставкой для часов, а Алиса – потому что обычно ей бывало некогда.
Девушка, строча, как автомат, свои швейные заготовки, одним глазком ухватила что-то из какой-то серии «Изауры» и подумала, грешным делом, что не прочь поменяться с неимущей сиротинкой местами. Сыта, обута, одета, на фортепианах играет – что ещё надо? Ну, подумаешь, хозяйский сынок пристаёт с вольностями. Дело-то житейское. «Я бы этому Леонсио такое устроила, что забыл бы, как рукам волю давать. Потому что у меня было тяжёлое детство, а также отрочество и юность. Ещё тяжелее, чем у рабыни…»
Как только по телевизору пускали длинный рекламный блок, квартира оживала. Кто-то стремился в места общего пользования, кто-то спешил погреть ужин.
Вбежал вечно торопящийся Сашка.
– Привет героической матери и труженице швейной промышленности! Как, взяли тебя на работу?
– Нет.
– Разочарована?
Алиса скорбно улыбнулась.
– Главное моё разочарование – отплытие Фродо Бэггинса с эльфами.
– Да, жалко, что у книжки продолжения нет. А насчёт работы не расстраивайся, другую фирму найдёшь. Сейчас их видимо-невидимо.
– Понимаешь, без института все приличные места для меня закрыты, а неприличные мною не рассматриваются. Что остаётся? Модельной внешностью я не обладаю, «предпринимать» ничего не умею… А пособие на ребёнка меньше, чем ничего.
– Не парься ты, для девушки с головой сейчас куча возможностей. Бывай!
Соорудив два бутерброда (себе и собаке), он улетучился.
«Только вот этой кучи я пока что не вижу».
Алиса терпеливо дожидалась Марцеллины Львовны. Наконец и та выползла со своим знаменитым пятилитровым чайником.
– Марцеллина Львовна, если не трудно, расскажите мне, пожалуйста, о прежней хозяйке моей комнаты, – девушка отложила газету и приготовилась слушать.
– А зачем вам, Алиса?
– Ну, просто интересно, – она смутилась. – Живу вот сколько лет, а узнать до сих пор не удосужилась. Валька говорила, старушка какая-то…
– Да.
– Что – да?
– Жила. Старая дама.
– Ну, я понимаю… – Алисе неприятно было вытягивать сведения из человека, который явно говорить об этом не желает, но любопытство уже пришпоривало её. Самой себе она казалась терпеливым рыболовом, который пытается выудить не леща на зорьке, а информацию.
– А какая она была?
– Из «бывших».
Это понятие вмещало в себя так много, что требовало детального рассмотрения.
– А вы, извините, разве не из «бывших»?
«Сова» вскинула птичью головку.
– К вашему сведению, Алиса, мой дед, Ардальон Петрович Сыромятин, был купцом первой гильдии, официальным поставщиком императорского двора! Его кожевенные мануфактуры известны были по всей России!
Алиса примирительно улыбнулась.
– Да ведь я и не спорю, Марцеллина Львовна. И что же?
– Дед, мир его праху, успел после переворота уехать во Францию, а отца в тридцать седьмом расстреляли, – она так и сказала – «после переворота», а не «после революции».
– А дальше?
– Дальше? – она поправила очки. – Дальше маму отправили «на поселение», а нас с Лерой отдали в детский дом. Сюда мы въехали уже после того, как «Хозяин» преставился, где-то… да, где-то году в пятьдесят восьмом – пятьдесят девятом.
– И эта старая дама…
– Жила здесь. Прежде вся эта квартира принадлежала ей.
– Как?! ВСЯ квартира?
– Целиком.
Алиса попробовала представить себе, что значит быть владелицей такой огромной квартиры, но не смогла.
– Этих-то комнат раньше не было – вашей, Валентининой, Валерия, – Марцеллина небрежно взмахнула рукой, как бы отметая столь ничтожные вещи. – Большую залу перегородили спешно, стены, естественно, не капитальные – так, доски, штукатурка сверху. Потому и слышимость колоссальная – чихнёшь, а за стеной скажут: «Будьте здоровы», верно?
– Верно, – согласилась Алиса. Храп соседушки справа и скрип кровати соседей слева успешно отравляли ей жизнь все шесть лет.
– Мы с этой дамой, хозяйкой-то бывшей, и не общались вовсе – белая кость, голубая кровь.
– Но ведь вы тоже дворянка, Марцеллина Львовна, вы же сами рассказывали!
Старушка сконфузилась.
– Видите ли, Алиса, мой дед получил дворянство только в 1906-м году, а род Люции Карловны фон Штольберг насчитывал… Бог знает сколько поколений этих самых знатных предков. Так что, естественно, сия особа полагала нас нижестоящими.
Алиса спряталась за газетой.
– Извините, Марцеллина Львовна.
– Мне… да, мне надо бежать, а то фильм идёт, – засуетилась та. – Кажется, сейчас там должно всё раскрыться!
– Что – раскрыться?
– Всё, – убежденно заверила старушка. – И вот ещё что, Алиса. Вы не стесняйтесь, Максика почаще ко мне приводите, нам вдвоём ведь веселее. А у Леры ребёнка не оставляйте, он там набирается всякой чепухи. Знаете, она даже учит его играть в карты!
Алиса едва сдержала смех.
– Конечно, Марцеллина Львовна. Обязательно, Марцеллина Львовна. Извините, что отняла у вас время.
Марцеллина поползла на встречу с жаркими латиноамериканскими страстями, а Алиса направилась в свою комнату.
«Мы пойдём другим путём, как никогда не говорил Володя Ульянов». Вытащив припасённую на чёрный день коробочку мармелада, девушка постучалась в дверь напротив.
– Можно?
– Кто там? Алиса? Прошу, дорогая, – грассируя, произнёс голос, неотличимый от голоса Марцеллины Львовны. Алиса предполагала, что французский прононс Калерия изобрела себе только для того, чтобы их не путали по телефону. Вместо «прошу» получалось «пгошу», вместо «дорогая» выходило «догогая». Это звучало так трогательно, так старомодно, словно смотришь фильм о балах, о маскарадах, об игре «в фанты» и катаниях на коньках по замёрзшей Неве…
Алиса вошла и огляделась. Комната была просторной, светлой (не то, что у неё), да ещё и с эркером. Калерия Львовна невыносимо гордилась этим и чванилась перед сестрой, с которой в последнее время из-за Макса держалась на ножах. По стенам развешено было множество фотографий в овальных, прямоугольных и квадратных вычурных рамках, с которых группами и поодиночке смотрели разнообразные выцветшие личности. Пахло здесь всегда одинаково: слегка нафталином, немного – прогорклым маслом с примесью лекарств и очень сильно – пыльными занавесями. Обычный запах комнаты, в которой давно живёт пожилой человек, а окна никогда не открываются.
Калерия, сидя очень прямо на жёстком венском стуле, сосредоточенно вязала.
– Садись, почаёвничаем, – людей, которые ей нравились, она удостаивала милостивого «ты». – О, и мармеладу принесла? Умница, Алисочка. Вынь-ка из буфета что-нибудь вкусненькое.
К слову сказать, в буфете Калерии Львовны «что-нибудь вкусненькое» никогда не переводилось – будь то пряники, сушки или печенье. Алиса достала вазочку с курабье и чинно уселась за стол, сложив руки на коленях.
– Дело какое, или так просто?
– И то и другое. Калерия Львовна, а к чему снится лифт?
– Лифт? Вот озадачила. Возьми-ка с полки сонник. Та-ак, сейчас посмотрим… Ты сама в нём была?
– Сама.
– А спускалась или поднималась?
– Поднималась, – она провела рукой по лбу, снова вспоминая тот кошмар.
– «Вы быстро разбогатеете и подниметесь до высокого положения», – поправив такие же, как у сестры, очки, прочла Калерия.
– А потом лифт остановился и стал падать, – задумчиво сказала Алиса.
– «Сначала вам будет угрожать опасность, а затем вас сокрушат и обескуражат неудачи».
В сонник Алиса верила не больше, чем в снежного человека, поскольку не раз пыталась истолковать свои странные сны, а получалась белиберда. Ну скажите на милость, что можно понять из объяснений, если она видела во сне красивого мужчину, и пакостная книженция предрекла, что Алиса будет «наслаждаться жизнью и завладеет состоянием». Не успела она обрадоваться, как прочитала: «Брови – неожиданные помехи встанут на вашем пути». Естественно, красивый мужчина был с бровями, как же он мог быть без бровей? Вот теперь и думай: ждёт её состояние или помехи? Что важнее: мужчина или его брови? Оказавшись несколько раз в тупике, она больше уж не пыталась разобраться в противоречивых толкованиях. Может быть, всё дело было в том, что сонник напечатали ещё до 1917-го года, и объяснения в нём не отражали нынешних реалий? Возможно ли, что до революции людям виделись совсем другие сны?
– И ещё, Калерия Львовна… – Алиса без зазрения совести пустила в ход одну из своих обольстительнейших улыбок. – Расскажите мне о Люции Карловне фон Штольберг.
– Вот оно что… – Калерия задумалась. – А что ты хочешь услышать?
– Всё!.. Ну, то, что вам известно.
– На самом-то деле известно мне мало.
Калерия оказалась гораздо словоохотливее сестры, и Алиса узнала, что фон Штольберг была холодной и злобной старухой, настоящей фурией, которая сторонилась всех вокруг и по целым неделям не покидала своей комнатушки, а при встрече с другими жильцами только плевалась и непонятно ругалась по-немецки. Алиса, всегда старавшаяся быть справедливой, подумала, что ту можно понять: сначала владеть всей огромной квартирой, а потом оказаться выселенной в крысиную каморку, да ещё постоянно сталкиваться с непрошенными гостями, желая всего лишь выйти в туалет.
– Многие обзывали её ведьмой. Говорили даже, что Немка колдует, запершись у себя, но сначала я не обращала внимание на сплетни. Только однажды иду вечером по коридору, а навстречу – Немка. И можешь думать что хочешь, Алиса, но глаза у неё горели в темноте!
Девушка хихикнула.
– А клыков у неё вы не заметили, Калерия Львовна?
Калерия, безоглядно верившая во всевозможные приметы, гороскопы и астральные тела, а потому приученная к постоянным насмешкам окружающих, не обиделась.
– Думаешь, из ума я выжила? Пока ещё нет. А только и умирала она тяжело, не как христианка. Сначала Лина сидела с ней, а после и меня позвала, больно уж страшно стало. Старухи смерти не боятся, Алиса, все там будем, но смотреть на Немку в одиночку вовсе невозможно было. Полежит-полежит, а потом как вскинется вся, руками замашет, будто отгоняя кого, и давай по-немецки бормотать: всё «дер Тойфель» да «дер Тойфель», не к ночи буде сказано.
Калерия перекрестилась.
– А как, значит, отходить начала, стала я «Отче Наш» над ней читать. Так, Алиса, слушай: свечи все до единой погасли, что я в изголовье поставила. Ну что, убедилась? Нечистое это дело, тёмное.
Она, сложив губы трубочкой, отпила глоток чая.
– А не погадаете ли вы мне, Калерия Львовна? – Алиса, распалённая таинственной историей, придвинулась к соседке.
– А что ж… – старушка проворно отставила чашку. – И погадаю. Подай мне карты, вон они, на серванте. Да чашки сдвинь в сторонку. Тебе как – по-цыгански али по-французски?
– Давайте по-французски, – Алиса махнула рукой. – Ведь что вы мне нагадали, то и сбылось: и потеря денежная, и женщина простого звания, враждебная гадающему, была, и болезнь родственника. Сумочку на рынке порезали, в домоуправлении нахамили, и Максик ветрянку в садике подцепил. Может, хоть сегодня что-нибудь хорошее скажете?
– Говорю не я, карты говорят, а я лишь толкую, – наставительно произнесла Калерия Львовна. – Ну, давай, сдвигай левой рукой на себя.
Перетасовав ещё раз, она отсчитала двенадцать карт и отложила их в сторону. Снова смешав оставшиеся в руках карты, Калерия с видом заправской цыганской гадальщицы сказала:
– Сними ещё.
Вынув из колоды одну карту, положила её перед собой:
– Нежданный сюрприз.
Привычным движением она раскинула карты, и две женские головки – седая и русая – сблизились над столом.
– «Бланка» перевёрнута – заботы одолели, что ль?
– Есть такое, – Алиса засмеялась. – Как всегда.
Калерия Львовна наморщила лоб и надолго замолчала.
– Что, что там?
– Ой, барышня, дела…
Сгорая от любопытства, Алиса снова спросила:
– Что-то важное?
– Уж важнее некуда.
– Не томите, Калерия Львовна, рассказывайте, – взмолилась Алиса.
– Значит, так. Через наследство одной дурной особы, темноволосой вдовы (видишь, дама пик?) при содействии валета трефового получишь надежду на исполнение желаний, однако радоваться не спеши – дело может обернуться худо. Ждёт тебя перемена мест и дальняя поездка, где встретишь суженого своего. Будет он военный, марьяжный, заслуженный человек (вот этот бубновый король справа), но рядом с ним ещё двое, что означает сплетню, которая затронет вас. Тут тебе и удар страшный, сердечный, и ненависть, и интрига, и обман…
– А кто обманет-то? Этот военный король?
– Не могу сказать. Тут так всё намешано… Все обманут. И дамы все выпали, и королей куча.
– А вот эта карта, посередине, которая нежданный сюрприз, что это?
– Девятка треф перевёрнутая – подарок, игра.
– Игра? Странно. В «Русское лото» выиграю, что ли? Вчера билет купила. И на вырученные деньги в дальнюю дорогу – фьюить! – за границу! На Багамы, туда, где тепло и море.
Алиса размечталась.
– А там встречу иностранного генерала, выйду замуж, заберу Максика и…
Она расхохоталась и смешала разложенные карты.
– Спасибо вам, Калерия Львовна. Пойду я.
– Иди. – Калерия осталась сидеть за столом, нахохлившись, как печальная ворона.
– Спокойной ночи.
– А Максика ты больше к Лине не води! – крикнула она Алисе вдогонку. – Он с ней там только и знает, что дурацкие сериалы смотрит!