Александра Никитична Анненская
Повести и рассказы для детей
И Нелли чувствовала, что она действительно искренно, всем сердцем любит и уважает свою благодетельницу, что неуважительный отзыв о ней Софьи Ивановны оскорбляет ее больше, чем оскорбило бы какое-нибудь замечание, сделанное против нее самой.
Но в письме Софьи Ивановны было не одно только оскорбление Анне Матвеевне: в нем было еще и другое – было приглашение начать самостоятельную, полезную деятельность. Нелли несколько раз перечитала ту часть письма, в которой говорилось об этом, и всякий раз с новым волнением. Учить детей, быть помощницей Софьи Ивановны! О какое это было бы счастье для нее! Как хотелось ей той жизни, о которой писалось в письме! Но ведь это невозможно! Ведь она дала слово Анне Матвеевне. Молодая девушка спрятала письмо в ящик своего стола и в грустном раздумье сидела у окна.
В эту минуту Анна Матвеевна, только что вернувшаяся домой, вошла в ее комнату. Она сейчас же заметила расстроенный вид своей воспитанницы и спросила у нее, что с ней. Нелли попробовала ответить «ничего» и придать лицу своему веселое, беззаботное выражение, но это плохо удалось ей, и Анна Матвеевна, встревоженная ее скрытностью, начала настоятельно допрашивать ее. Нелли была честная девушка. Она не любила, да и не умела лгать. Если она скрывала от своей благодетельницы переписку с Софьей Ивановной, то только потому, что боялась огорчить ее; теперь же она решилась во всем признаться. Она сказала, что писала к Софье Ивановне, подробно описывая ей свою жизнь, и в ответ получила письмо, в котором та зовет ее к себе в помощницы, в учительницы женской гимназии.
– Из-за чего же ты волнуешься и огорчаешься, Леночка, я все-таки не понимаю? – спросила Анна Матвеевна.
– Maman, милая, если бы вы знали, я не смею говорить вам этого… Вы мне запретите… Но меня так манит та жизнь, о которой пишет Софья Ивановна, мне так хочется трудиться, быть полезной! Вы не знаете…
– Я знаю одно только, – прервала Анна Матвеевна, и на лице ее показалось гневное выражение, которого Нелли не видала никогда прежде, – я знаю одно только, что ты неблагодарная девчонка, не заслуживающая моих забот и моей любви!
С этими словами она вышла из комнаты, сердито захлопнув за собой дверь.
Нелли осталась одна, пораженная, как громом, этим незаслуженным упреком. Неблагодарная! Целых четыре года употребляла она над собой всевозможные усилия, чтобы во всем угождать своей благодетельнице, и теперь разве не готова она была, по ее требованию, отказаться от того, что казалось ей самою счастливою будущностью, и все-таки ей приходится слышать этот ужасный упрек в неблагодарности! Целый день провела Нелли у себя в комнате в слезах и самых печальных мыслях и кончила тем, что сама себя признала во всем виновною. Она знала, что ее переписка с Софьей Ивановной, что ее разговор о трудовой жизни огорчат maman, она ни за что в свете не должна была позволять себе этого. «Я принимала благодеяния, – говорила она себе, – теперь я должна платить долг благодарности, как бы ни был он тяжел» – и с этими мыслями, со смирением в сердце, с полною решимостью загладить свой проступок перед своею благодетельницею, она вышла в гостиную. Анна Матвеевна встретила ее убийственно холодным взглядом. Нелли хотела начать говорить, хотела по обыкновению приласкаться к своей maman, та удержала ее.
– Оставим все эти комедии, прошу тебя, – сказала она ледяным голосом. – Ты достаточно доказала мне свою любовь, больше мне ничего не нужно. Не воображай, что я намерена стеснять твою свободу и против воли удерживать тебя в моем доме. Ты теперь уж взрослая девушка; поезжай, живи с Софьей Ивановной или с кем хочешь: я, старуха, тебе не нужна, меня можно и бросить.
– О, maman, – вскричала Нелли, бросаясь на колени перед Анной Матвеевной и обливая слезами ее руки, – зачем вы так говорите, когда вы знаете, что это неправда, что я вас люблю!
– Оставь, пожалуйста, нечего тебе говорить о любви, когда ты о том только и думаешь, как бы вырваться от меня! Уезжай – я тебя не держу, еще раз повторяю!
С этими словами она встала с места и прошла в свою комнату, не взглянув даже на Нелли, все еще стоявшую на коленях.
Бедная девушка была в отчаянии. Она оскорбила свою благодетельницу, оскорбила так, что та и думать не хотела о примирении. Ни слезы, ни уверения, ни ласки ее не помогали. Что же ей делать? Неужели поступить, как ей говорила Анна Матвеевна. Уехать, расстаться со своей благодетельницей, не помирившись с нею, не выпросив у нее прощения, не заверив ее в своей любви и благодарности. О, нет, это невозможно. Она решилась остаться и ждать, чтобы время смягчило сердце Анны Матвеевны, чтобы она сама по доброй воле отпустила ее, дала ей свое материнское благословение на новую жизнь!
Глава VI
Еще болезнь
С этого дня отношения Анны Матвеевны к Нелли совершенно изменились. Прежде она всегда была так ласкова, так нежна, теперь же, напротив, она относилась к своей воспитаннице с полнейшей холодностью. Напрасно Нелли смирением, угодливостью и ласками старалась смягчить ее сердце. Она не бранилась, не сердилась, но можно было думать, что совсем разлюбила свою приемную дочь. Она почти ничего не говорила с нею, не приглашала ее выезжать с собой, не звала ее вместе читать или работать; когда Нелли предлагала прочесть ей что-нибудь вслух, или сыграть на фортепьяно ее любимую пьесу, она отвечала: «Не заботься обо мне, читай, играй, делай, что тебе угодно».
Так прошла неделя, печальная, тяжелая неделя для Нелли. Она решила наконец, что так не может продолжаться, что она непременно должна окончательно объясниться с Анной Матвеевной, что она еще раз попробует помириться с нею, а если это не удастся – ну, что же делать! как это ни тяжело, она уйдет от нее, оставит ее с дурными чувствами против себя. Много передумала и проплакала Нелли, прежде чем пришла к такому решению. Часы уже давно пробили полночь, когда она загасила у себя свечу, с тем чтобы постараться заснуть и собраться со свежими силами для тяжелого объяснения, предстоявшего ей на следующее утро. Только что она успела немного задремать, как ее разбудил голос горничной:
– Барышня, встаньте поскорей, барыня нездорова, подите к ним.
Нелли задрожала.
– Что такое? Что случилось с maman? – спрашивала она взволнованным голосом, спеша обуться и накинуть на плечи блузу.
– Не знаю-с. Они еще с вечера жаловались, что у них голова болит, а с час тому назад разбудили меня, велели поставить себе горчичник да приложить холодной воды к голове; я все сидела, а им нисколько не лучше, даже хуже. Вас не приказывали будить, да я уж думаю, лучше вам встать, а то я не знаю, что с ними и делать.
Прежде чем горничная успела договорить последние слова, Нелли уже была на ногах и осторожно входила в комнату Анны Матвеевны. Анна Матвеевна лежала на постели в сильном жару. Она металась во все стороны, охала, стонала и, хотя во все глаза смотрела на Нелли, но, казалось, не узнавала ее.
Нелли страшно перепугалась. Она сейчас же послала лакея за доктором, а сама между тем употребляла разные домашние средства, чтобы как-нибудь успокоить и облегчить больную. Все было напрасно. Ни горчичники, ни ледяные компрессы, ни прохладительные напитки – ничего не помогало. Оставалось ждать доктора. К счастью, он не замедлил приехать. Он внимательно осмотрел больную и прописал ей несколько лекарств; по лицу его видно было, что он считает болезнь серьезной, но на боязливый вопрос Нелли: «Что с maman?» – он отвечал: – Сегодня ничего не могу сказать; я приеду завтра, может, к тому времени болезнь определится.
Нужно ли говорить, что Нелли ни на шаг не отходила от постели больной. Она строго исполняла все предписания доктора; она старалась угадывать каждое желание Анны Матвеевны, лежавшей почти постоянно в забытье, и исполняла его со всею заботливостью сиделки, со всею нежностью дочери. Хотя доктор и на следующий день еще не назвал ей болезни, но она видела, что болезнь эта серьезна, даже, может быть, опасна, – и ужасно мучилась. Мысль, что она собиралась бросить свою благодетельницу, что Анна Матвеевна не помирилась с ней, что она, быть может, и умрет, не простив ее, – не давала ей покою. На третий день утром, доктор, осмотрев по обыкновению больную и прописав ей лекарство, попросил Нелли выйти с ним в другую комнату.
Молодая девушка последовала за ним с сильно бьющимся сердцем.
– Позвольте спросить, – начал доктор, когда они остались одни, – вы одни живете с матушкой?
– Одна.
– Я бы вам посоветовал взять какую-нибудь опытную сиделку, чтобы ухаживать за больной.
– Сиделку? А я разве дурно ухаживаю за ней? Я что-нибудь не так делаю, доктор? Скажите, ради Бога! – спросила Нелли, бледнея.
– Нет, нет, как можно, вы превосходно умеете ухаживать за больными, только, видите ли… да вы не пугайтесь… Ведь это не очень опасно… У вашей маменьки болезнь, которая может быть заразительна, которая может передаться и вам.
– О, я этого не боюсь, – вскричала Нелли, вздохнув несколько свободнее, – если только я сумею ухаживать за ней, то я не отойду от ее постели, что бы там ни случилось.
– Но, послушайте, – возразил доктор, – я не хотел тревожить вас, но теперь я должен сказать, что у вашей маменьки страшная болезнь… У нее оспа; вы знаете, что эта болезнь может или убить человека, или на всю жизнь обезобразить его. Вы так молоды… Ваша красота…
– Оспа! – вскричала Нелли, закрывая лицо руками. – Бедная, бедная maman!
– Успокойтесь, – проговорил доктор, – положение вашей матушки не опасно, я вполне надеюсь на счастливый исход болезни, но вы теперь понимаете, как вы должны быть осторожны? Вы позволите мне сегодня же прислать к вам опытную сиделку?
– Прошу вас, – сказала Нелли после минуты молчания, – ответьте мне на один только вопрос – думаете ли вы, что я могу хорошо ухаживать за maman, что я вполне могу заменить сиделку?
– В этом я нимало не сомневаюсь, – отвечал доктор, – я знаю, что трудно требовать за деньги той заботливости, какою может окружить больную мать такая нежная дочь, как вы, но вы должны подумать о себе.
– Благодарю вас, – решительным голосом сказала Нелли. – Значит, сиделки не нужно, я не отойду от постели больной.
Доктор видел, что всякие возражения будут бесполезны, он дал Нелли несколько советов о том, как по возможности предохраниться от заразы, и уехал, глубоко тронутый ее дочерней любовью.
Молодая девушка ясно понимала и сознавала, какую жертву приносит она своей благодетельнице, но она не колебалась: с одной стороны, ей страшно и тяжело было бы оставить Анну Матвеевну в опасности, не наблюдать за ходом ее болезни, не следить за малейшим признаком облегчения или ухудшения, не стараться по возможности облегчать ее страдания; с другой стороны, она чувствовала, что теперь настала для нее минута заплатить свой долг благодарности, что после этого ни сама она в глубине души и никто из окружающих не будут иметь права упрекнуть ее в неблагодарности. Мысль эта придавала ей новые силы, новую бодрость. Не желая подвергать опасности жизнь прислуги, она объявила ей, какая заразительная болезнь у Анны Матвеевны, и все, кроме старого повара, поспешили уйти из дома, где им грозила страшная опасность. Нелли осталась одна во всех комнатах. Старик повар готовил ей кушанья, до которых она почти не дотрагивалась, топил печи, ходил в аптеку за лекарствами; все же остальные домашние работы лежали на молодой девушке. Она ничем не тяготилась, все исполняла тихо, терпеливо и всегда готова была по первому зову явиться к постели больной со своей неутомимою заботливостью, со своей неизменною нежностью. Анна Матвеевна была по большей части в беспамятстве, но когда она приходила в себя, глаза ее искали Нелли и с любовью останавливались на милой сиделке. Три недели тянулась болезнь, три недели больная находилась между жизнью и смертью. Наконец страшные болячки, покрывавшие ее тело и лицо, подсохли; жар уменьшился; явился сон, спокойный, живительный сон, и хотя слабость была сильная, но бреда уже не было. Лицо доктора, навещавшего больную каждый день и всегда смотревшего очень задумчиво, прояснилось.
– Ну, теперь, – сказал он весело, обращаясь к Нелли, – опасности никакой нет, выздоровление пойдет медленно, но бояться нечего. Теперь больной особенно нужен самый бдительный уход; но для того, чтобы вы могли исполнять роль сиделки так же хорошо, как исполняли до сих пор, вам непременно нужно отдохнуть и собраться с силами. Я дал нашей больной такого лекарства, от которого она спокойно проспит всю ночь; идите в свою комнату, лягте и постарайтесь хорошенько выспаться, чтобы завтра я увидел вас опять бодрою, а не такою бледною и истомленною, как сегодня.
Нелли поблагодарила доктора за его участие и решила исполнить совет его. Она чувствовала, что это ей необходимо. Бессонница и постоянное беспокойство совершенно истомили ее. Анна Матвеевна после принятого лекарства спокойно и крепко заснула, а Нелли вышла в свою комнату. Она чувствовала, что совсем нездорова. Голова ее горела, по телу пробегала лихорадочная дрожь, руки и ноги были холодны.
«Должно быть, я заразилась, – мелькнуло в уме девушки, – и у меня начинается оспа. Доктор говорил, что это может быть смертельная болезнь: я умру, ну что ж, пускай, зато она будет жива, она выздоровеет, никто не скажет, что я была неблагодарна. А хорошо бы еще пожить, я ведь такая молодая… Страшно думать о смерти… Я хотела хорошо жить… Хотела быть полезною другим людям… Теперь все кончено… Все равно, я заплатила свой долг…»
Мысли девушки путались; она опустила голову на подушку, и ее вдруг охватил тяжелый, свинцовый сон…
Долго ли спала Нелли – она сама не помнила. Когда она проснулась, весеннее солнце яркими лучами освещало всю ее маленькую комнату. Молодая девушка в испуге вскочила с постели. В первый раз с тех пор, как заболела Анна Матвеевна, позволила она себе заснуть так крепко и беззаботно. И этот спокойный сон оживил ее. Вчерашнего нездоровья не осталось и следа. Она чувствовала себя по-прежнему бодрой и сильной. Но тут она вспомнила, что оставила больную совсем одну; она взглянула на часы – было уже два часа пополудни. С бьющимся сердцем наскоро оделась она и поспешила в комнату больной. На пороге ее встретил доктор.
– Ну что? – с улыбкой спросил он. – Хороший совет дал я вам вчера?
– Боже мой, я так заспалась! – воскликнула Нелли. – Что maman?
– Ничего, не беспокойтесь, я предчувствовал, что, раз вы ляжете в постель, вам нескоро можно будет встать, и приехал подежурить за вас. Я сижу здесь часа три и, кажется, не совсем худо исполнял вашу обязанность.
Нелли со слезами на глазах поблагодарила доктора и подошла к кровати больной. Продолжительный сон хорошо подействовал и на Анну Матвеевну. Она встретила свою воспитанницу ласковой улыбкой и слабым голосом просила ее беречь себя и утомляться как можно меньше.
– Не беспокойтесь обо мне, душенька maman, – нежно проговорила Нелли, – только бы вы выздоровели поскорей, а мне ничего не сделается!
Медленно шло выздоровление Анны Матвеевны. У нее ослабело зрение, она не могла выносить света; в комнате спустили тяжелые зеленые занавесы, по вечерам вносили лампочку под большим зеленым колпаком, и Нелли пришлось целый месяц жить в этой темнице. Кроме того, больная, как это часто бывает с выздоравливающими, сделалась очень капризна, нетерпелива и взыскательна. Она целый день не отпускала от себя Нелли; требовала, чтобы та беспрестанно о чем-нибудь разговаривала с нею или что-нибудь рассказывала ей; сердилась за малейшее противоречие; то капризно отказывалась принимать лекарства, то требовала пищи, запрещенной доктором. Много терпения, много кротости и самоотверженной любви нужно было иметь Нелли, чтобы безропотно, всегда с одинаковым невозмутимым спокойствием и хорошим расположением духа переносить все это, чтобы ни разу не выказать ни скуки, ни досады. Только через два месяца Анна Матвеевна поправилась настолько, что могла одеться и, поддерживаемая Нелли, выйти в другие комнаты. Только с этих пор больная почувствовала всю радость возвращения к жизни после такой страшной болезни, – почувствовала, чем обязана она самоотвержению своей воспитанницы.
– Где же горничная, Леночка, – спрашивала она у молодой девушки, – зачем ты все сама делаешь, моя милая, тебе и без того много хлопот со мной, старухой.
– Я завтра же пошлю за ней, maman, я думаю, теперь она вернется.
– Да куда же она ушла?
– Видите ли, душечка maman, когда доктор сказал мне, что ваша болезнь заразительна, я это передала прислуге, они все и ушли, остался один только старик Петр.
– А ты, Леночка, разве ты не боялась заразиться?
– Немножко боялась, maman, но я не могла оставить вас одних; мне это было бы тяжелее всякой болезни.
Анна Матвеевна ничего не ответила, она только пожала руку девушки, и на глазах ее заблестели слезы.
Несколько дней спустя они обе сидели вместе в гостиной. Анна Матвеевна не могла еще ни работать, ни читать и потому со скуки вздумала играть в карты. Нелли терпеть не могла карточной игры, но, конечно, и виду не подавала, как надоедает ей это занятие, и с самой веселой улыбкой сдавала игру за игрой. В комнату вошел доктор. Карты были отложены в сторону, и начался разговор. Он по обыкновению вскоре свелся к болезни Анны Матвеевны, и она со слезами на глазах выражала доктору свою признательность за спасение ее жизни.
– Да, болезнь была, правда, тяжела, – отвечал доктор, – только вы напрасно воображаете, что я спас вам жизнь. Вместе с вами у меня на руках было двое больных оспой. Один из них умер на прошедшей неделе, а другой – молодой восемнадцатилетней девушке – я сейчас только что закрыл глаза навеки. А больны они были не сильнее вас.
– Боже мой, как ужасно! Да отчего же это, доктор?
– Да оттого, что болезни этой все боятся, уход за больными был плохой, тут доктор со своими лекарствами ничего не может сделать! Вы такая счастливая мать, что другой подобной и в свете не найдешь! Нечего краснеть, барышня, я правду говорю! Вы спасли жизнь вашей маменьке; если бы не ваша мужественная любовь, не ваше самоотвержение, не ваши терпеливые, неутомимые заботы – не сидеть бы теперь Анне Матвеевне с нами здесь.
Анна Матвеевна, тронутая до слез, протянула объятия молодой девушке, которая поспешила спрятать свое раскрасневшееся от радости личико на груди матери.
– А теперь, – продолжал доктор, взволнованный сценой, которой был свидетелем, – вам, барышня, следует заботиться о себе. Посмотрите-ка, как вы исхудали за это время, и глазки уж не блестят по-прежнему. Теперь маменьке лучше, нечего все с ней сидеть; идите-ка, прогуляйтесь немножко, погода превосходная.
– В самом деле, Леночка, мой ангел, – сказала Анна Матвеевна, в первый раз заметив, как изменилась молодая девушка за время ее болезни, – иди гуляй, ты так много возилась со мной, старухой, что сама стала похожа на больную. Иди скорей, голубчик, и не торопись возвращаться, я полежу одна.
Леночка поцеловала maman и без возражений исполнила ее приказание.
На дворе стоял май месяц. Воздух был необыкновенно тёпел, и даже в Петербурге чувствовалось оживляющее влияние весны. Леночка с восторгом вдыхала в себя этот живительный весенний воздух; больше двух месяцев провела она не выходя из дому, и теперь вполне наслаждалась своей прогулкой, особенно после слов доктора, наполнивших сердце ее гордою радостью. Целый час гуляла молодая девушка и охотно погуляла бы еще больше, если бы беспокойство об Анне Матвеевне не призывало ее домой. Возвратясь в гостиную, она заметила, что Анна Матвеевна смотрит как-то необыкновенно серьезно, и со страхом увидела на лице ее следы слез.
– Maman, что с вами? – с испугом спросила девушка. – Вы плакали?
– Не тревожься, милая, – ласково отвечала Анна Матвеевна, – я о многом передумала в этот час, пока ты гуляла; у меня были и радостные, и печальные мысли; мне хочется серьезно поговорить с тобой!
– Я слушаю, maman, только не волнуйтесь, голубушка; это может повредить вам!
– Нет, я буду спокойна! Леночка, помнишь, как год тому назад я взяла с тебя слово, что в благодарность за мои заботы о тебе ты никогда не уйдешь от меня? Теперь этого условия не может быть между нами. Ты вполне заплатила мне за все, что я для тебя когда-нибудь делала. Я не имею права ничего у тебя требовать, не имею права ни в чем стеснять тебя. Скажи, ты все так же, как прежде, хочешь оставить меня и ехать к Софье Ивановне?
Леночка опустила голову и молчала. Болезнь Анны Матвеевны заставила ее на время забыть свои мечты о новой, лучшей жизни, но, по мере выздоровления больной, они все чаще являлись к ней – ей все труднее было бороться с ними.
– Ну, что же, Леночка, отвечай, говори откровенно!
– Maman, милая, я не могу лгать, я не могу скрыть, что я часто мечтаю о трудовой и полезной жизни с Софьей Ивановной, что мне она представляется очень приятной!
– Дай Бог, чтобы ты не ошиблась, дитя мое! Но, послушай, веришь ты, что я тебя люблю, что я хочу твоего счастья?
– Конечно верю, maman!
– В таком случае ты должна исполнить два моих желания. Во-первых, доктор приказывает мне недели через две непременно уехать из Петербурга. Мы поедем в тот город, где живет Софья Ивановна: я познакомлюсь с твоей старой приятельницей, посмотрю, можно ли ей доверить тебя, и если она окажется не такою, как ты говоришь, ты должна возвратиться со мною назад и позволить мне приискивать для тебя занятия здесь в Петербурге. Во-вторых, если ты останешься у Софьи Ивановны, ты должна каждое лето проводить со мной в деревне. Ну что, можешь ты согласиться на это?
– Еще бы нет, милая мама, вы так добры ко мне, я не знаю, как благодарить вас! – вскричала Нелли, бросаясь на шею Анны Матвеевны.
– Полно, полно, о благодарности не может быть речи между нами, иначе я стану каждую минуту напоминать тебе, что ты спасла мне жизнь, – отвечала Анна Матвеевна, нежно целуя девушку.
