Александр Николаевич Лекомцев
Банда Воробьёвского верховья
– А про Старухино зимовьё и не спрашивайте,– угрюмо, но угодливо ответил седой невзрачного вида мужичок.– Туда я не ходок. Яга медведя кулаком свалит, за здорово живёшь. А чего мне там делать… ежели у старушки такой весёлый нрав?
– Правильно, нечего тебе там делать, Рябой! Я соображаю,– с трудом сказал пьяный Самохин милиционерам.– Вы приехали из области. Вы нашему местному начальству не доверяете. Городскому и районному… начальству из милиции никак… не доверяете. А ведь они… хорошие.
– Всё-таки, – с недовольством сказал один из милиционеров, что постарше, лейтенант, – мы пойдём. Заодно у вашей Бабы Яги документы проверим.
– С ксивой у неё всё в полном порядке. Хотя, не знаю. Однако же, идите, товарищи… э-э… менты! – Лёха Самохин опять повернулся к заготовителю. – Ты их, Рябой, поведёшь! Без фокусов. А за услугу обязательную, скажу так, я у тебя корень бадана по самой высокой расценке приму. Слово дворянина! Веди их туда, и без фокусов! Понял?
– Ладно уж, пройду, с ними малость, по тропе,– согласился Рябой.– С милицейскими людьми не шибко страшно туда идти. Да и умирать в компании намного веселей, чем в одиночку. Так я прикидываю.
– А мы и не собираемся… умирать, – улыбнулся второй, сержант, совсем молодой. – Ещё поживём немного.
– Оно так, конечно, – почти согласился с ним Рябой.– Но тут уж как получится. Пойдём, однако, сразу же. Харч у меня с собой. Рюкзачишко в кустах. Я предполагал, что… Одним словом, запаса на всех хватит.
– Да и мы не пустые, – ответил лейтенант. – Сейчас в здание фактории зайдём, и свой скарб прихватим. Да ещё…
– Боезапас,– лукаво подсказал Самохин.– Я понимаю.
Милиционеры ничего не ответили на такое предположение таёжного «короля». Они оставили его здесь в окружении заготовителей и направились в шикарное здание фактории. За ними направился Рябой, у которого имя было Константин. Он был пока без своего рюкзака. Видно, решил захватить его потом, спрятанный у основной тропы. Вряд ли, бурундуки успели опустошить его походный мешок. Они, хоть и пронырливы и смелы, но достаточно осмотрительны.
В душе Рябой радовался, что стал провожатым у милиционеров, не местных, а из областного центра. Здешние представители правоохранительных органов у Рябого, да и многих других, «простолюдинов», доверием не пользовались.
Что уж тут поделать, что такое не очень хорошее мнение о здешних представителях власти «при форме» и без неё сложилось не только у таёжников, но и многих других, даже какой-то части интеллигенции. Во многом, из-за неординарного поведения капитана Волобуева, занимающего в своём кресле должность подполковника. Не меньше.
В тайге уже почти наступила ночь. У костра сидели трое: Григорий, Виктор и Санька, их проводник. О чём думали и говорили? Всё о том же. Решали, что делать и предпринять.
Но Санька неглупым оказался. Он, как мог, так и объяснял своим новым друзьям, что доброта и отзывчивость, сердечное участие – великий талант. Но не от природы он даётся, такой, без преувеличения, божий дар можно и приобрести, и потерять в одночасье… Совсем легко перестать быть Человеком по сути, и оставаться таковым лишь по форме.
Санька здесь, у костра, поведал новым знакомым, пока ещё не совсем его друзьям, Грише и Вите историю о том, почему одно из самых дальних зимовий называется Старухиным. Совсем даже не потому, что там семь или восемь лет тому назад отстроила себе новое жильё Баба Яга. Кто она, это высокорослая и сильная старуха, никто толком и до сих пор не знает. Даже бандиты, которые ошиваются рядом с приютом для уголовных элементов.
В нынешнее зимовьё, взявшее на себя старое название, время от времени наведываются и нездешние люди. «Видать, частично-то шибко крутые и «отмороженные». В распоряжении Яги часто бывает любая техника. Не о бульдозерах речь. Если надо, то для неё и вертолёт подгонят.
Рассказывал Санька, что когда он был гораздо младше своего нынешнего возраста, всё же, помнит, как туда, почти под самые гольцы, по крутым дорогам-серпантинам и профилям везли всякий разный строительный материал. Даже бетонные блоки. Дорогое получалось удовольствие. Даже мощные тракторы «разувались», теряя в камнях и грязи траки, телеги переворачивались… были и человеческие жертвы. Так ведь никто толком и не понял, зачем происходило всё это. Может быть, куда-нибудь, за перевал тащили и цемент, и кирпич, и кран на гусеничном ходу, и прочее.
Если так, то это смешно и не рационально, проще сказать, не грамотно. Ведь любые сопки-горы можно объёхать по подножью. Внизу достаточно дорог. Значит, всё-таки, везли их не за перевал, а вверх, в горы.
А зимовье называется Старухиным, потому что площадка или огромная поляна, ложбина, заросшая, кроме молодых кедров и сосен, кустарника, издавна называется Старухиным сердцем. Вертолётчики, да и бывалые таёжные ходоки, утверждают, что плоская площадка, действительно, по очертаниям своим, напоминает человеческое сердце.
Некоторые утверждают, что этой истории уже более трёх сотен лет. События произошли, когда русские казаки осваивали дальние сибирские земли, строили здесь остроги и крепости, обживались… Что ж, порой приходилось не только, что называется, обниматься с местным населением, но и воевать с ним. Не всё так просто и «кудряво» в истории Российского государства. Надо было – и пушки стреляли.
В то, очень давнее время, в этих местах оседлый казак, свободный (Сибирь не знала крепостного строя) по имени Матвей, решил стать охотником-промысловиком. Ни кожи мять, ни гончарничать, ни плотничать толком не умел. Научился бы, при желании, понятное дело, но, видимо, больше лежала у него душа к таёжному промыслу. В те времена тайга была богата на дичь, и на орехи кедровые, и на ягоды. А про грибы и говорить не приходится.
Одним словом, здесь, у самого горного массива, поставил Матвей свою избушку. У подножия основного хребта. Но случился тот факт гораздо раньше, чем появилось на свет село Воробьёвка. Жену молодую охотник привёл в свою избу. Но не из местных она была, тувинцев, а дочь такого же казака, как и он сам. Любашей её звали.
В общем, дела у него почти сразу наладились – то медведя завалит, то изюбра возьмёт, а то соболя закапканит… А надо сказать, что Матвей и Любаша любили друг друга, да так пламенно и крепко, что заезжие к ним на ночлег или постой люди просто диву давались такому их чувству. Молодые супруги никогда друг другу слов грубых не говорили, смотрели на друг на друга, что на иконы божьи. И ведь правильно это. Только в любви и господь перед людьми предстаёт, и там, где истинная привязанность и уважение, он и показывает своё лик.
Но однажды не вернулся из тайги Матвеюшка. Сердцем почувствовала Любаша, что нет её возлюбленного и богом данного мужа больше на белом свете. Но, всё же, трое суток прождала она супруга своего в избушке своей, надеясь на чудо и милость господню. Не плакала, не причитала, а в свою тоску глубокую уходила.
В общем, за короткое время ожидания превратилась она в сгорбленную старуху с блеклым взором, побелели и поседели на головушке её пышные волосы. Кожа на руках и лице портиться стала, густыми морщинами покрываться. Горе, хранимое в себе, – самое жуткое горе.
Потом ещё несколько дней провела она в бесполезном ожидании и ушла прочь из их дома, из избушки, не так уж и давно построенной её Матвеем. Была она в таёжной мужской одежде, что после мужа осталась. За неделю так постарела, что никому не дано было узнать в ней прежнюю красавицу Любашу.
Взяла она с собой в сидор, в мешок дорожный, запас провизии, кое-какие инструменты, кремниевое ружьё, порох и пули и отправилась в дальние горные места. Туда отправилась, где находилась зимовьюшка её Матвея.
Несколько раз бывала она там, потому и дорогу запомнила. Показывал молодой жене свои таёжные владения удачливый охотник. Даже вместе однажды на охоту ходили, на изюбра. Этого сибирского оленя они не подстрелили, зато уж набегались по тайге всласть. И счастьем такой поход для молодых был.
Не нашла она в зимовье своего Матвея – ни хворого, ни мёртвого. В жильё его таёжном полный порядок был. Харч и прочий скарб про полочкам разложен, даже дрова заготовлены… Повздыхала Любушка. Да делать нечего, надо было думать, как дальше жить. Погоревала – и решила остаться здесь, в зимовье мужнем. Помаленьку стала зверя добывать.
Начала с малого – с белки, мясо которой и в пищу шло за неимением поначалу другого продовольствия. А потом уж, не сразу, но всё у неё покатилось нормально, слаженно. Промышляла она зверя в тех местах, где гулял с пищалью её Матвей. Не просто гулял, а промыслом занимался. Она грибы, ягоды, орехи, травы целебные заготавливала впрок, и спускалась порой с гор, когда надо было часть из добытого продать и прикупить пуль, пороха, одежды кое и какой…
Незаметно тайга для неё родным домом стала, в какие-то мгновение – и счастьем великим. На вид, понятно, Любаша старухой сделалась, но душой по-прежнему молодой оставалась. Часто, на охоте, она чувствовала, что где-то, совсем рядом, бродит душа её Матвея, и Любаша даже разговаривала с ним, вслух, иногда корила его, что он себя не смог сберечь, оставил её совсем одну на белом свете. Ведь матушка и батюшка её ещё в прошлом году преставились… ушли в мир иной.
Легенда говорит о том, что скоро нашла она растерзанное тело своего мужа, точнее, косточки его. По крестику серебряному на цепочке из такого же металла, поняла, что это и был её Матвей. Кроме того, рядом и табакерка лежала, из осины вырезанная, и почти что, не повреждённая. Матвей сам её мастерил, двух лебедей на крышке её вырезал. Знак верной любви… Тут и ружьё его кремниевое лежало. Оно было в целости сохранности.
Звери дикие над трупом Матвея поизгалялись, да и почти его и… съели. Видать, напал на охотника хитрый и коварный бабр. Водился в то время Сибири тигр не очень больших размеров, и называли его бабром. Редко на людей нападал, но случалось… Такова жизнь, тут кто – кого.
Зарыла она в землю таёжную останки друга своего милого и тогда уже окончательно решила остаться навсегда в глухой тайге, почти у самых гольцов. Никто ведь для неё теперь не существовал ни в каких мирах, кроме мужа… вечного Матвея. Да и кому, какому добру молодцу старуха-то нужна, унылая на вид, хмурая и даже злая… Чему ж тут радоваться? А била Любаша зверя – и большого, и малого – нещадно.
Мстила им, да и тайге всей, за гибель мужа. Может, и не совсем права она была в этом, потому что тайга ведь приютила её, научила, как говорится, свой хлеб добывать… и не такой уж и худой. Справно жила.
Была Любаша со встречными, знакомыми и не совсем не слишком разговорчива. Можно сказать, что и не приветлива. Но тайга научила её главному: терпению и привычке, способности существовать в любых условиях. Неприхотливая охотница. Снег, мороз, ливень… Всё ей нипочём. Многие, узнав об удачливой таёжной промысловичке, поднимались к ней в зимовье… за диким мёдом, пушниной, грибами, ягодами… Да мало ли ещё зачем.
Может быть, кому хотелось и душу свою излить перед мудрой охотницей, беды свои на чужие плечи свалить. Верили, что старая Любаша всё и всех поймёт, подскажет каждому, как жить и быть дальше. В общем, жила она безбедно. Всегда почти одна, если не считать мужнюю душу, с которой очень часто общалась. По поводу и просто так…
Ей казалось, что незримый и рядом с ней живущий в ином образе Матвей всегда отвечает на её вопросы. Самые разные… Не только, к примеру, где скрадок на лося устраивать, засаду, значит, но и куда она, допустим, подевала старую, но надёжную цыганскую иглу или ещё что-нибудь. И ведь находила, когда он своей Любушке «подсказывал», где и что. Так что, была она, по сути, замужем, но не за мужиком, а за душой его светлой и доброй.
Такое очень часто и сейчас ведь случается. А детей у них не имелось. Не успели… или Господь не пожелал, чтобы на свет появилась очередная… безотцовщина.
Конечно же, добрые люди звали её в город-острог, в человеческий быт да уют относительный, но отказывалась она наотрез. «Уж я тут со своим Матвеюшкой побуду… до успения своего». А когда она уж совсем состарилась, приехали какие-то люди за богатой, угрюмой и сумасшедшей старухой, чтобы силой увезти её отсюда. Ведь погибнет же! Но она, сухопарая, но ещё крепкая телом, вырвалась из твёрдых казацких рук и прыгнула в глубокое ущелье…
Она поступила так, чтобы навсегда остаться тут, рядом с душой и давно уже погребёнными останками тела своего единственного и неповторимого Матвея. Так вот вечно живёт здесь и любовь её, и великое преданное сердце.
Затаив дыхание, слушали рассказ Саньки юные артисты. С большим уважением он часто повторял имя молодой женщины и вечной старухи: «Любава, Любаня, Любаша…». А теперь тут, на месте где жила и охотилась в давние времена Любовь, хозяйничала другая старуха – тоже тайна, тоже загадка, но современная. Далека эта личность от легенд и сказаний. Вряд ли кто-то будет слагать о ней песни и былины. Прочему же она здесь? Кто же такая Яга?
У небольшого костра сидел задумчивый Странник. Его взор был направлен в небо, в сторону востока. Лучи солнца, которые уже спешили к западу, играя в хвоинках кедров и сосен, напоминало блеск огня многочисленных восковых свечей.
На душе у крепкого и моложавого на вид старца было пасмурно. Легко даже со стороны заметить, определить его духовное состояние и сердечную смуту. Что же так волновало и тревожило Странника? Неужели неудачи жизненные, заботы о своей душе и теле бренном? Нет, тут были думы не о себе самом, а заботы душевные и духовные о тягостных бедах ближних своих и дальних, незнакомых людях. Но знал, надеялся, что способен им помочь.
Странник верил, что близок к намеченной цели. Он неторопливо жевал поджаренное мясо кедровок, убитых им час назад из пистолета Макарова. Стрелял он, разумеется, довольно метко.
Мимо костра, совсем не далеко от того места, где сидел задумчивый Странник, пробежал дикий козёл, бесстрашно и с удивлением разглядывая на своём малом ходу отдыхающего у огня человека. Приостановился даже. Что ж, в таёжных горах любопытны не только медведи и молодые волки, но и копытные. Хотя и встречают они здесь людей, но, видать, не так уж и часто.
– Спеши-ка ты своей дорогой! Не останавливайся,– улыбнулся Странник.– Скачи! А не то одолеет меня соблазн, и пристрелю я тебя, рогатый дурачок. Ведь я, всего-то – на всего, человек. А человек – зачастую самый страшный зверь.
Козёл, словно понял смысл сказанного. Мотнул головой и молниеносно скрылся в подростах хвойного молодняка.
Буквально через минуту к костру подошли капитан милиции Волобуев в штатском и крепкого телосложения омоновец в пятнистой форме.
– Что ты мне тут мозолишь глаза, старикан, голова бедовая? – серьёзно предупредил Странника Волобуев.– Нечего тебе здесь делать! В город бы шёл.
– Есть дела,– коротко ответил Странник.– За них я держу ответ только перед Господом. Вы здесь не при чём.
Молодой и, видимо, слегка трусоватый или, возможно, осторожный и осмотрительный омоновец отошёл в сторону от костра.
Расслабившись слегка, безвольно и широко расставив ноги, он, всё же, был начеку.
– Я повторяю! Чего в тайге делаешь в такой поздний час, господин сектант? приказываю предъявить документы!– строго потребовал Волобуев. – Без фокусов, голова бедовая! Делай, как тебе приказано!
– Какие у божьего человека могут быть документы? – кротко ответил Странник.– Только котомка с коркой хлеба.
– Тогда следуйте за мной, папаша, на базу! Да не так ты и стар, я смотрю. В факторию идём, короче говоря! – громко распорядился омоновец, парень не из хилых. – Разберёмся!
Он, как бы, ненароком показал Страннику, что под пятнистой курткой у него штурмовой автомат с откидным прикладом. То он есть почти что сказал, но молча: «Имей в виду, с нами шутки плохи. Если что, то и пальнуть недолго…».
Странник, встав в полный рост, пояснил:
– Нечего мне на вашей базе делать, и начальник для меня – один Господь.
– Двигай поживей ногами, голова бедовая! – начал грубо философствовать Волобуев.– Пробудешь в фактории ночью, для общего успокоения. Может, бичи тебя там и подкормят. Рожа нам твоя не знакома, хотя, мне кажется, что я где-то её уже видел. Наблюдал, можно сказать.
– Получается, что ты всех тут знаешь, – спросил его Странник, – или не всех?
– Идти вперёд и разговаривать! – приказал омоновец.– Руки за спину, и следуй вниз, по тропе! Впрочем, нет. Подойти ко мне! Сначала я должен произвести досмотр содержимого твоих карманов и вещмешка, и прочего… на предмет возможного наличия оружия и… наркотиков. Руки за голову! Ко мне!
– Видит бог, я ни в чём не виноват,– ответил Странник. – Вы сами всё это придумали…
Он в резком и неожиданном прыжке ударил омоновца ногой в челюсть.
Толстячка Волобуева вывел из строя резким ударом нижней частью ладони левой руки. Отправил его в долгий нокаут.
– Прости, господи, раба твоего,– сказал Странник. Видно, не так уж и давно он стал таёжным иноком, если чрезмерно часто обращался к Богу.– Может, Отец Небесный, я что-то сделал не совсем так, но от души… от чистого сердца. Пожалуй, и верую я в тебя совсем не так, как многие другие, а по-своему.
Он снял с лежавшего на влажной траве омоновца штормовой автомат и пояс с ножом. Повесил огнестрельное оружие под широкую сутану. Она застёгивалась на пуговицы. На пояс примостил нож.
У Волобуева вынул из кобуры пистолет Макарова, который бросил в свой заплечный вещмешок, такого же чёрного цвета, как и вся его одежда.
– Отдохните малость,– порекомендовал он лежащим и ещё не пришедшим в себя омоновцу и капитану Волобуеву,– а мне пора в дорогу. Погубили вы свои души бессмертные, скоты поганые. Запросто стали преступниками. За денежку… дармовую. Мне повезло. Я вас вычислил, а потому чист перед богом и людьми.
Странник достал из своей дорожной сумки, то есть вещмешка, сапёрную лопатку и начал окапывать едва горящий костёр, присыпая одновременно язычки пламени землёй. Он опасался, что огонь привлечёт чьё-нибудь внимание. А сложностей ему и так хватало с лихвой.
Пожара лесного здесь возникнуть не могло: бадан вокруг разросся так, что он не дал бы пройти огню в любую сторону и одного метра. Бесполезно. «Мясистое» растение с широкими листьями раскинуло свои побеги на поверхности земли широко и далеко. Пламя захлебнулось бы в этой сырой и густой зелёной массе. Но костёр Странник тщательно затушил.
За всем этим и за недавним коротким рукопашным боем из-за широкого ствола кедра наблюдали Гриша, Витя и Санька.
– Надо его остановить, – прошептал Санька, – вы же сумеете. Наверняка… этот поп… поможет вам найти Лену.
– Нет. Невозможно. Он вооружён до зубов, конкретно,– тихо ответил Виктор,– и ему, сто пудов, не до нас.
– Этот человек владеет приёмами карате так, что мне и не снилось, – вздохнул Григорий. – Мы не вправе от него что-то просить или требовать. Он идёт своей дорогой, и каждый должен решать сам свои дела и проблемы. А у него, абсолютно ясно, забот хватает.
Странник, словно слышал содержание разговора ребят (парней), повернулся в их сторону и громко сказал, уходя:
– Лучше, ребята, возвращайтесь назад! Я ваше дело сам доведу до конца. Господь поможет. Не сомневайтесь!
– Да это же факт, – прошептал Витя, точняк… Возможно, мне показалось. Как бы. померещилось, конкретно…
– Что ты хотел сказать? – взволнованно спросил его Гриша, – что?
– Ничего, – ответил Виктор,– чудится всякая ерунда.
– Вы что-то знаете, видать, обиделся Санька,– а мне не доверяете, однако.
Давно, между тем, Странник исчез за густыми кустами ольхи.
– Ничего мы не знаем,– с грустью ответил Григорий.– Нам ещё предстоит многое понять и увидеть. Мне тоже показалось, что я где-то слышал этот голос. Вот и всё.
– И где же ты его слышал? – перед ними стоял, покачиваясь, капитан милиции Волобуев.– Где? Я категорически спрашиваю! Вспоминайте немедленно, головы бедовые! Где вы слышали этот голос?
Пришёл в себя не только начальник городского уголовного розыска, но и омоновец.
Бравый здоровяк навалился плечом на ствол кедра. Челюсть его, явно, была сломана.
– Следуйте за нами! – приказал ребятам Волобуев.– Без пререканий! В фактории, хулиганьё кедровое, вы вспомните, где и когда вы слышали этот голос.
– Мы не можем с вами идти, мы спешим,– ответил за всех, как можно вежливей, Григорий. – У нас дело, извините, пожалуйста.
– Видите ли, у этих мелких бандитов забита в тайге стрелка. Мы с вас три шкуры спустим, пока вы не скажете, кем является преступник в рясе. Кто этот, чёрт возьми, божий человек, голова бедовая! – ругался Волобуев.– А ещё божий человек называется! К стенке! Лично убью… несколько раз… мерзавца! Разоружил нас предательски! За это пожизненное заключение!
– Мы никуда с вами не пойдём,– упрямо возразил Григорий.– Об этом человеке нам ничего не известно.
– Я-то знаю, кто вы, господа юные артисты,– злорадно заявил Волобуев. – Девчонку мы сами отыщем. Наше дело!
– Ты бандит! – крикнул Санька Волобуеву.– А ещё называешься милиционером, ё-о-каргана! Бандюга чистый!
Капитан в гражданской одежде устало махнул рукой. Омоновец однозначно воспринял жест начальника, как приказ вышестоящего по должности и званию: приступать к действию. Волобуев был сейчас не в силах лично во что-либо вмешиваться или не желал проявлять активность. Омоновец направился в сторону Саньки, и завязался самый настоящий бой и сразу же не в пользу ребят.
Спецназовец, хоть и с повреждённой челюстью, неплохо владел приёмами рукопашного боя. Ему было нелегко в схватке с ребятами, но он почти сразу сумел «зажать» в угол их всех троих, но ненадолго. Выбрав удобный момент для того, чтобы просто ретироваться, Санька крикнул:
– Бежим!
Этот крик отвлёк омоновца, и ребята мгновенно скрылись в чаще и быстро добрались до того места, где были надёжно спрятаны их рюкзаки. Разумеется, за убегающими никто не погнался. Ни у Волобуева, ни у омоновца не было сил и желания играть, что называется, в догонялки с детворой.
Одним словом, погоня не состоялась. Да и человека в тайге искать, равносильно, как иголку в стоге сена. Разоружённые Странником представители правоохранительных органов направились назад, к фактории.
Юноши шли долго. Они старались до наступления сумерек найти, хоть какое-нибудь, подходящее место для ночлега. Им приходилось кое-где продвигаться вслепую, по буреломам, рискуя в стремительно наступающей темноте пораниться об острые сучья валежника и сухостоя. Потом на их пути встретились каменистые кручи, которые они преодолели с немалым трудом. Санька был прекрасным проводником и, если бы, не он, то ребята могли бы попасть в беду, причём, не единожды.
И вот, наконец-то, им встретилось отлогое место, заросшее не только хвойным, но и лиственным лесом, в основном, молодыми берёзами и осинами. Но пока радоваться было рано: здесь располагался не большой луг, местами заболоченный. Кто бы мог подумать, что на горной высоте может встретиться трясина и даже не такое уж и маленькое озеро.
Витя угодил ногой в петлю, сделанную из тонкой проволоки. Поставлена она была, скорей всего, на косулю. В этом районе помаленьку отстреливали мелких парнокопытных, как пояснил Санька, но, в основном, шёл промысел соболя и белки. Но только в зимнее время, когда шкуры пушных зверьков не линяют, то есть находятся «в полном порядке». Мафии нужен только качественный товар… и доброй выделки.
Благодаря Саньке, не привыкшие ещё к сюрпризам тайги, юноши, нашли ночлег в небольшом, Максимовском зимовье. Названо оно было так, скорей всего, в честь того, кто поставил, срубил его или, может быть, по фамилии охотника когда-то удачно занимавшегося здесь промыслом. Тут имелось почти всё самое необходимое: соль, спички, керосиновая лампа, табак, старые, немного подпорченные, сухари…
В печке-малютке вяло заблестел огонь, и на маленьком дощатом столике засветилась керосиновая лампа. Юношей потянуло ко сну.
Странник был очень осторожен. Он понимал, что теперь на него охотится и банда, и милиция. Поэтому он старался продвигаться по тайге бесшумно, пристально и внимательно осматривая всё вокруг. Не надо быть большим следопытом, чтобы, при желании, пройти сквозь густую чащу зарослей кедровника бесшумно и незамеченным. Ведь тут есть, где укрыться от любопытных и недоброжелательных глаз.
От возможной опасности Странника предупреждали гортанным криком птицы-кедровки. Они с шумом улетали с тех мест, где проходил человек или зверь. Но так же они выдавали и его, Странника, и этого следовало опасаться.
В пути ему встретился молодой волк, который, ради любопытства, немного проводил человека и скрылся за широкими и густыми кронами низкорослой ольхи. В её густом зелёном «месиве» спрячется кто угодно… без особого труда.
Потом его тропу пересекло опасное семейство – медведица с медвежонком. Встреча не из самых приятных. При малейшем неосторожном движении лохматая мамаша со своим чадом нападает на любого, даже на собрата своего… медведя. Даже если он является генетическим отцом «сорванца».
У волков всё иначе… Волчица никогда не защищает своего волчонка, но чётко запоминает дорогу, по которой увели, унесли или увезли её ребёнка… При первой же возможности она его, непременно, выкрадет. Тайга хранит много неписаных законов, который порой противоречат друг другу. Но тут только кажущееся противоречие. Природой всё продумано, и каждое правило объяснимо.
На счастье путника заботливая лохматая мамаша оказалась не такой уж агрессивной и осторожной. Ушла в сторону от тропы, по которой продвигался Странник. Всё обошлось без стрельбы. Заметив человека, она слегка, с любовью шлёпнула медвежонка по заднице, отгоняя его в сторону таёжной стези. Но тут даже вооружённый автоматом, Странник был начеку. «Слава богу, всё обошлось».
Где-то высоко, в ветвях густой осины, нагло и басисто мяукала или рычала рысь. Значит, она в это время не охотилась, если не опасалась выдавать себя. Во время, так называемого, досуга, лесная кошка с кисточками на ушах бывает не очень осторожна, потому что знает, вряд ли на неё нападёт кто-нибудь, кроме человека с ружьём.
Да и не каждый сможет вот так запросто застрелить рысь, которая даже и подаёт звуков. Она не только дважды при прыжке может менять траекторию полёта собственного тела, но и, как бы, предугадывать, когда и кто в неё может выстрелить… Похоже на чудеса, но это так. Правда, и рысь бывает добычей охотников.
Но на то и тайга, где выживает не самый сильнейший, а наиболее ловкий, удачливый и приспособленный к местным условиям.
Мимо Странника прошли и двое бандитов с угрюмыми серыми лицами, с длинными, свалявшимися от таёжной грязи патлами. Когда ж им головы-то мыть, когда такие дела у Старухиного зимовья назревают? Лесные разбойники, ясное дело, были при оружии. С пятизарядными карабинами старой и надёжной, ещё совдеповской, системы «СК».
Они остановились на мгновение, когда услышали грубое мяуканье рыси, прислушались к другим звукам, присмотрелись, но ничего подозрительного не услышали и не увидели… не почувствовали. Видать, не такие уж классные охотники, которые, без преувеличения, спиной ощущают на себе взгляд человека или зверя.
Странник наблюдал за ними из-за мощной вывороченной ветром коряжины. Случаются и в горах ураганы, которые валят своей силой самые старые и слабые деревья, выворачивают с корнем или ломают, почти у самого основания…
Наступило не очень раннее таёжное утро, но, можно сказать, что почти ещё сумерки. Не так светло. А Странник шёл в сторону гольцов. На ходу он жевал ржаной хлеб, запивая его родниковой водой из помятой алюминиевой фляжки.
– Господи, а если рядом с гольцами, в Старухином зимовье её нет,– прошептал он вслух.– Если Балантьевой там нет, и она, где-нибудь, в гольцах или в низине, то я потеряю два дня.
Он следил за бандитами. Выждал момент, когда один из них отстал от своего товарища. Странником так было задумано.
Таёжный разбойник сразу же оказался под прицелом трофейного штурмового автомата Странника. Бандит вертел головой из стороны в сторону, чувствуя опасность, но до конца не понимая, откуда ему незримый стрелок может нанести огневой удар.
– Ну-ка, пёс смердящий,– приказал Странник озабоченному разбойнику,– брось на землю свою берданку! Я от тебя не прячусь! Ты не охотник на зверя… Ты выслеживаешь человека, и этот человек я. Тебе не повезло – ты моя мишень. Слишком крупная, поэтому я не промахнусь.
Долговязый парень хотел было оказать сопротивление, но, увидев, что у решительно настроенного «священника» в руках штурмовой автомат, в гневе швырнул свой винчестер в сторону, на землю. Пояс с ножом полетел туда же.
Странник, отбросив в сторону ногой оружие бандита, сказал, точнее, приказал:
– Веди-ка, пёс смердящий, меня к своей чёртовой бабушке, к вашей авторитетной Яге! Мне всё окончательно понятно. В сами гольцы нам с тобой шагать не имеет смысла. Вы себя выдали с головой, господа преступники! Мерзавцы! Слишком уж тщательно охраняете эти места и меня… выслеживаете. Вперёд!
– Хрен тебе горький! – нагло ответил долговязый.– Не пойду! Какая мне разница, там или тут подыхать?
– Разница есть. Там ты, может быть, и выживешь. А тут… никак. Я тебе такой радости не обещаю. Так что, будь разумен и послушен, великовозрастный отрок.
Произнеся эти слова, Странник не стал больше вступать в пререкания с бандитом. Он, по-простому, по-мужицки, съездил ему кулаком в челюсть.
Несколько зубов, уже за ненадобностью, разбойник выплюнул на землю вместе с кровью. Другого выхода у Странника не было.
– Уговорил, поведу. Ладно! – прошамкал разбитыми губами долговязый, но бодрости духа окончательно не потерял. – Но встрече с Ягой ты и сам будешь не рад, мужик… в чёрном сарафанчике.
– Меня трудно оскорбить, огорчить и чем-то порадовать, пёс, – поставил Странник в известность бандита. – Ни с кем из вас я не собираюсь миндальничать. Возможно, теперь и я – преступник. Но уничтожить пару десятков последних гадов – поверь мне, почётно и по-божески. Доброе дело.
– Значит, ты ни какой не святой, не божий человек, а полный беспредельщик.
– Будем считать, что это так, господин злыдень. Я надеюсь, что, как-нибудь, потом свои грехи отмолю… А если и нет, то я не зря замарал свою душу. Только ради добрых дел. Это надо понимать.
– Даже так.
– Только так, а не иначе. Шагай, вперёд и помни, что ты под прицелом моего автомата! Я не промахнусь.
Бандит подчинился. Ведь ничего другого ему не оставалось делать.
Рано проснулась в своих подземных апартаментах Елена Балантьева. Она включила настольную лампу и тихо сказала:
– Мама и папа, спасите меня! Гришенька, спаси меня! Не хочу быть женой Принца. Мне ещё школу закончить надо и… петь хочется. Но петь не сейчас, а потом, когда всё будет… нормально.
