Александр Николаевич Лекомцев
Банда Воробьёвского верховья
Бич с ружьём ловко отрезал от туши молодого кабанчика две задние ноги и, встав с корточек, поочередно подал их ребятам.
– Берите! – наставительно сказал он. – Сварите где-нибудь. Тайга голодных не жалует. В дороге питание всякое пригодится. Знаю, что собак есть не станете. Хотя они-то получше… вкусом будут, чем кабаны.
Григорий отказываться от мяса не стал, пряча добычу в свой рюкзак. Он обернул обе, не очень большие, кабаньи ноги махровым полотенцем, изрядно запачкав его кровью. Рюкзак заметно потяжелел. Виктор брезгливо сморщился, но кивнул головой. Понятное дело… свинину есть можно.
– А может, паря,– предложил тот, что без ружья,– и собачатинки прихватите с собой. Тут же её много. Нам не жалко. Мяса здесь с лихвой, и друганам нашим хватит. Да и не один-то день живём. Ещё что-нибудь господь подкинет.
«Как же можно есть такую… дрянь,– подумал Григорий,– тошно». Что касается Виктора, то его просто начало мутить, как только он на секунду представил, как ест собачатину.
Их в детском доме таким «деликатесом» никогда не кормили. Факт. Но он нашёл в себе силы ответить:
– Мы пока конкретно не голодаем. У нас же с собой запас пищи имеется кое-какой. Да и кабаньего мяса вы нам много выделили. Спасибо!
– Мясцо собачье, паря, – сказал мужик с ружьём,– есть лучшее по питательности и содержанию витамин. Но коли желание у вас на этот счёт не шибкое, прощевайте на том. Рады были с вами увидеться!
– Да и нам хорошо, с другой стороны,– то ли в шутку, то ли всерьёз сказал второй бич-таёжник.– Ежели вы отказываетесь, то у нас приварок побольше получается. Не только харч сытный получается, но и на бело вино хватит. Так мы тут водку обзываем.
На том и расстались. Вот так столкнулись два мира – и разошлись. В чём-то поняли друг друга, а во многом – нет. Невозможно совместить несовместимое. Да и нужно ли?
Разговор в шикарном кабинета солидной городской акционерной фирмы продолжался.
– Что ты ещё хочешь сообщить мне, Яков? – нервозно спросил шеф у здоровяка. – Чего застрял?
– Да так. Обычное. Сюда на поезде к нам прибывают сыщики Столетовы.
– Ну, что? Причём тут какие-то Столетовы?
– Люди знающие говорят, что семейка эта очень бравая. Как бы они ни попутали нам все карты. На кой чёрт она тут нужна, твоя… Балантьева!
– Я тебя уже предупреждал, чтобы ты не совал свой нос, куда тебе не положено. Она такая и твоя, как моя. Девчонка Принцу нужна, значит и нам… тоже. Так получается. Я тебе объяснял. Ты, что, Яша, даун или полный идиот? Не доходит до твоих извилин, что и как…
– Молчу, шеф. Просто ещё раз выразил своё мнение по данному вопросу. Вырвалось само. Эти непонятки у меня в голове застряли.
– Если у тебе ещё что-нибудь такое из глотки вырвется, то голова… оторвётся вместе с задницей. А мы их пацана отловим, Яша. И тогда твои Столетовы и очень даже многие, и самые бравые будут у нас, считай, в руках. Я давно уже в курсе, что парнишка их с приятелем отправился искать девчонку в тайге. Сам знаешь, у меня информация надёжная… из первых уст.
– Я и не сомневался.
– Не волнуйся. Я сейчас же еду на Старухино зимовьё и буду находиться там до самого конца нашего дела, до его успешного завершения.
– Я про такое и не знал, что пацаны пошли…
– Ты многое чего не знаешь и напрягаешься, не суетишься, чтобы узнать. Не надо же быть, Яша, марсианином в нашем светлом и выгодном деле, которое обязательно выгорит. Всё получится.
– А если, шеф…
– Что «если»? Не веди себя, как скотина! Мне порой до слёз обидно, что нет у тебя такой темы – всё знать. А напрасно, полным лохом можешь стать.
– Ты на что намекаешь, шеф? Ты можешь кинуть меня?.. Меня, твоего верного слугу и друга. Мне не хотелось бы…
– Не болтай вздора! Лучше, вот что, организуй Столетовым встречу на вокзале. Что тебя учить? Пятерых или семерых бомжей за десять бутылок водки найми через третье лицо. Пусть бородатые беспризорники отделают их справно. Достаточно хорошо, чтобы эта частная легавая супружеская чета попала в больницу. Без мокрухи. Смертей нам не надо. Побоище – крайний случай.
– Но мне думается, шеф,– Яша потёр ладонью подбородок, – вся будущая и уже начавшаяся история ни одной смертью пахнет. Мне кажется, что тут такое начнёт происходить…
– Не каркай, чёрный ворон! А если что и случится, то выкрутимся. Нам не впервой. Так вот, продолжаю. Пусть Столетовы недельки две в больнице поваляются, отдыхают и здоровье поправляют. Нам и десяти дней хватит… с лихвой. Иди, Яша! Ты мне уже надоел со своими причитаниями!
– Всё, шеф, я пошёл. Не ругайся. Невозможно ведь в такой текучке обо всём узнать. Но я старался.
– Иди! Ты что дремлешь, кошара, мышей не ловишь? Почему не доложил, что сынок Столетовых позвонил своим предкам в Москву? Не просто позвонил и решил им рассказать о здешней погоде. Почему ты мне не сообщил о таком вот звонке? Я раньше тебя про этих Столетовых узнал.
– Я, как-то, не учёл важность момента. А если по-правде, то я и не знал, что он куда-то там звонит. Попробуй – уследи…
– У тебя же во всех телефонных службах свои люди… А ты и не знал, что малец своим предкам маякнул? Обязан был знать, должен был предвидеть! – рассвирепел шеф таёжной мафии. – Ты не человек, Яша, а баклажан какой-то!
Шеф поднялся с кресла и тяжёлой, но твёрдой походкой пошёл в сторону Якова, уже стоящего у двери в кабинет. Его помощник, почему- то, все медлил и не спешил уходить. Как будто, хотел сказать или услышать ещё что-то… существенное. Это раздражало шефа.
Взмах руки – и массивный кулак начальника, некоронованного царя тайги мгновенно соприкоснулся с подбородком подчинённого. Яша упал на пол, ударившись головой о дверь, как подрубленное дерево. Хоть и здоровяк, но шеф-то гораздо покруче будет. Тут любому понятно. Хотя с виду и не скажешь, что многое умеет.
Понаехало в тайгу сотрудников милиции столько, что ни в сказке сказать – ни пером описать. Похищенная девочка и наркотики, явно, идущие на просторы страны, большей частью, отсюда, заставили «скучающих» людей в форме и при исполнении, наконец-то, обратить свои взоры на таёжную «страну в стране».
Хватало тут и оперативников из всяких и разных государственных служб и в гражданской одежде. Бичей, и бомжей и разного рода бродяг за последние годы здесь стало гораздо больше. Оно и не случайно. С каждым годом всё тяжелее становиться жить, как выражаются нувориши и депутаты разных уровней, простым людям. Естественно, в далеко не бедной стране, становиться всё больше и больше миллиардеров и миллионеров.
Не по щучьему же велению набиваются кожаные мешки деньгами. Они, конечно же, должны были лежать в рваных карманах тех, которых «мафики» окрестили «простым» народом. Но вот не лежат… А сами-то, представители кланов разных пошибов, они – «сложные»…
Пусть с тремя извилинами в «башне», но зато, минимум, со ста миллионами баксов в швейцарских и австрийских банках. Но сто «лимонов» – мелочь, такие уже почти не котируется в современных «боярских» кругах. Хотя в России в те времена они ещё свои плечики, как следует, не расправили. Но были уверены в том, что всё самое… шоколадное у них впереди. Вот-вот начнётся ещё двадцать первый век ещё впереди, он и принесёт разбойникам колоссальные урожаи и ощутимые гешефты. Есть для двуногих хищников огромное пространство, которое пока ещё окончательно не разграблено.
Потому и отряд бедняков в огромной и богатой стране уже в конце двадцатого века насчитывал… Впрочем, всё очевидно и явно. Что уж там говорить… С чьей-то «лёгкой» руки всё эти «непонятки» назвали демократией. Пошутили? Нет. Всё на полном серьёзе. «Особенные» и сейчас пытаются продолжать свои неблаговидные дела. Уверены, что над ними «крыша» довольно надёжная, но ведь заблуждаются.
В те нелёгкие времена народ обездоленный кучковался, собирался в тайге. Она ведь прокормит, если с умом существовать и старание приложить. Даже дураки умнеют, но устали уже бороться за очередное «светлое» будущее, отдали его на откуп… Шёл активный протест «на коленях». Иначе никак нельзя возражать, ведь… демократия. Не совсем обычная, своеобразная, на американский лад.
Сюда, в таёжные горные хребты, в хмурые края, да и не только сюда (а по всей России так), шли те люди, которые надеялись выжить, спастись от несправедливости, голода, холода и, главное, от безысходности и человеческого равнодушия.
Ни пять, ни десять лет тому назад заселили, обжили и освоили зверовые места люди… без роду, без племени. Речь, конечно же, идёт о «цивилизованных» таёжниках – лесозаготовителях, геологах, штатных охотниках и прочих, хотя и в старые, не столь уж и давние, времена среди них тоже хватало голытьбы…
«Очень многое мне непонятно,– подумал Григорий, подбрасывая сухие ветки в горящий костёр и глядя на задумчивого друга Виктора.– Но надо стараться осознать, что же происходит вокруг и здесь тоже. Ведь я уже не ребёнок, почти взрослый человек». Но молодёжь каким-то странным способом авторитетные в государственном плане дядьки и тётки всегда отгораживают от всего такого… не очень хорошего. По их убеждениям. слишком уж юным не следует знать того, что происходит на их глазах.
Потому так мала и ничтожна и ныне у молодёжи мечта о будущем: иметь бы, как говориться, надёжную почву под ногами и крышу над головой. Понятное дело, образование, работу… Вот и вся романтика.
Но зато тот, кто отведает бед и поражений в детстве и юношестве, до глубокой старости будет ценить и вкус хлеба, и помощь в трудную минуту верного друга, да и, вообще, любого незнакомого, но доброго человека. Если найдутся такие люди и если судьба позволит дожить им до самой старости.
Но сейчас думать надо было о Лене Балантьевой, которая нуждалась в помощи. Разумеется, она и знала, и верила, что её не оставят в беде.
В фактории «Кедровая» милиция и при форме, и в гражданской одежде проверяла документы у всех подозрительных людей прямо тут, на базе заготовителей корня бадана и радиолы розовой. Добродушный пожилой участковый милиционер в капитанском звании, сидя за столом одной избушек-общаг, с подобострастием допрашивал бичеватых на вид мужчину и женщину:
– Значит, документов при вас нет?
– Какие документы, Лукич? – оправдывалась женщина.– Ты же нас знаешь. Мы здесь с прошлого года. Чуть не помёрзли… окончательно.
– На заготовке кедровых орехов были,– пояснил мужик.– Многие кедры колотами оббили, да всё впустую. Мы не первый год здесь… ошиваемся. Нам Самохин подсовывает, как всегда, участки уже обработанные… вчистую. И осенью так же. Да и весной на сборе… паданки. Летом и того хуже.
– Не надо мне обо всём этом рассказывать,– махнул рукой участковый.– Бедному Иванушке – везде камушки. Вы таёжные бичи – народ не очень-то разворотливый, а большей частью – ленивый. И на сборе лекарственных трав, и грибов, и ягоды слишком не надрываетесь. Вразвалочку трудитесь. Большие отдыхать мастера и спирт отстойнный, самопальный глотать.
– Не говорите так,– возразил мужик.– Мы уж стараемся, как можем. По осени такие участки кедровые нам выделают, что ударяешь колотом по стволу кедровому – две-три шишки на землю падают, а должно, хотя бы, двести или триста штук. Мы сами же из Москвы-матушки.
– И мотайте в свою Москву! – встрял в разговор не очень молодой, но крепкий омоновец в пятнистой штормовке, таких же штанах и горных ботинках, с короткоствольным автоматом на плече.– У нас тут своих бомжей хватает.
– А где жить-то и как? – запричитала женщина.– Квартиру мы свою продали. Хотели, как лучше, как выгодней нам и детишкам нашим станет. А денег нам не дали, и покупателя в лицо-то не знаем. Обманули, получается. Обули, как говорится. Пришли домой приставы и просто выбросили нас на улицу в два счёта.
Лицо женщины стало, каким-то, болезненно улыбчивым.
Она с некоторым удовлетворением сказала, что здесь у них, с мужем, в Верхнем зимовье крыша над головой имеется, что они корень бадан добывают. Сами сушат его и сдают на базу, в фактории. Не густой навар, но с голоду пока не умирают.
– Жизнь такая не сладкая, всё же,– опять бичеватого вида женщина пришла в уныние, вздохнула.– Мы своих детей потеряли. Может, они в детском доме или бродяжничают. Может, и на белом свете их уже нет. Вот мы, бадан, значит, сдаём, а начальник участка, фактории, получается, он же и хозяин, у нас его и принимает.
– Правда, обманывает он нас,– робко заметил мужик.– Да и сухари гнилые даёт и всякую жратву… залежалую. Не такую совсем, что выделяет отдыхающим, своим людям… при именах и должностях. Но мы-то ведь и не жалуемся. Я так просто… сообщил.
– Не болтайте вздора! – прикрикнул на них участковый. – Я должен вам на слово верить? Так получается?
– Никакого вздора и нет,– поддержала мужа бомжиха.– Паспорта мы по пьяной лавочке, потеряли, значит. Всё так. Квартиру сразу потеряли свою в Москве. Это тоже правда. А что нам ещё в такой жизни делать? Но мы же люди, начальник. К нам тоже… по-людски надо.
– Какие же вы люди? – возразил омоновец.– Вы собственных детей не пожалели. Только за свои шкуры гнилые держитесь. Если вы и люди, то злые и непутёвые. Без души. А вот от других добра ждёте. Вам бы свои задницы только спасти, а там – трава не расти.
– Вам, начальники, хорошо рассуждать,– захныкала женщина.– А вы хоть три дня побудьте на нашем месте. Тогда вот поймёте, что не всё и не у всех так и просто в жизни складывается.
– Опускаться ниже канализации не надо,– уже миролюбивей сказал омоновец.– А что касается меня, то всего в жизни мне пришлось хлебнуть, не только со стороны смотреть на всё… такое. Не с дерева же я слез, чёрт возьми!
– А коли так,– возразил ему мужик-бомж,– то вы уж, начальник, должны понимать таких, как мы. Если сами беду встречали…
– Отказываюсь понимать,– категорично отверг доводы таёжного бича омоновец.– Проще всего нам во всех своих бедах обвинять государство и ещё кого-то, а самим раскрыть рты и ждать, когда манна небесная нам прямо в горло сверху посыплется. О том, что было раньше, забудьте!
– Господа бомжи, у нас нет времени заниматься дискуссиями,– усмехнулся участковый, капитан милиции. – Вопрос надо решать по-существу.
– Несправедливость кругом,– буркнула женщина.– Вот и весь разговор.
– Верно. У нас в прошлом году милиционер из города,– стал рассказывать мужик,– капитан Волобуев, на машине приехал, прямо в факторию, и половину заготовленных кедровых орехов у людей отнял. И пожаловаться некому. Тут, у нас в таёжной стране-то, таких горемык много. А мы ведь ему раньше бруснику задаром давали – не один пятиведёрный короб-горбовик. Всё ему мало, мироеду.
– Живите здесь, чёрт с вами! – устало сказал участковый.– Кому-то ведь надо кормиться и работать в тайге на бур… на предпринимателей. А насчёт капитана Волобуева вы обращаетесь не по адресу. Надо бы вам в суд или в прокуратуру идти. Если он виноват, значит, ответит…
– У нас тут один прокурор – медведь,– ответил угрюмо бич. – Да ещё эта самая… Баба Яга. Она – нечистая сила!
– Обычная старуха. Но напрасно вы так,– заметил омоновец,– напрасно. Можно найти и на этого… Волобуева управу, если, конечно, вы не наговариваете всякой чепухи на порядочного человека. Но жизнь пострашней вашей бывает. Гораздо страшней, чем ваши дикие забавы.
Женщина-бомж ни с того – ни сего стала всхлипывать. Видать, вспомнила своих детей – одиннадцатилетнюю дочку Киру и девятилетнего сыночка Диму. Где это сейчас «ихние котёночки»?
Затерянное в глуши, не так уж и далеко от гольцов, Старухино зимовье почти ничем не отличалось от других, разве что размерами. По сути, оно было не таким уж и большим таёжным домом с двумя комнатушками и разными хозяйственными пристройками. Сюда с древних пор был заказан путь чужакам. Ведь дела, которые вершились здесь, зачастую противоречили не только существующим государственным законам, но и самым обычным моральным человеческим принципам.
Высокорослая и широкоплечая бабка Степанида, которую все называли Яга, хозяйка местного зимовья, как и её разбойники, предпочитала творить свои чёрные дела втайне от «не тутошнего глаза». Перекупка за бесценок и потом выгодная перепродажа пушнины, лекарственного технического сырья, кедровых орехов, мяса диких животных…
Но всё это было только прикрытием. Главное зло шло не от столь значительного производства, но столь внушительного объёма перекупки наркотических веществ, произведённых за границей.
Вернее, тут шла даже и не перекупка, а самый настоящий организованный сбыт. Местные мафиозники имели весомый навар, солидные проценты от продажи зелья, начиная от марихуаны и заканчивая героином.
За всем этим, естественно, стояли человеческие жертвы. Тут жили и гостили преступники, до которых, почему-то, никак не дотягивались руки правосудия. Может быть, они, и на самом деле, коротки. Места хватало всем, скрывающимся в горах, в тайге. Обитали в пристройках, соседних зимовьюшках, и даже в землянках…
На старухе была непутёвая старая, серого цвета брезентовая куртка, на голове – чёрный платок, её рваные штаны из зелёного сукна заправлялись под высокие голенища резиновых сапог. На правом плече боевой старушки красовался новенький пятизарядный карабин зарубежного производства.
На ветке высоко кедра притаилась рысь, терпеливо ожидая, когда хозяйка отойдёт в сторону, отлучится от своей рогатой питомицы, своей большой белой козы. Яга нежно потрепала свою животину по загривку. Выплюнув изо рта сигарету, бабка стремительно сорвала с плеча карабин и, почти не целясь, мгновенно выстрелила в сторону затаившегося хищника. Рысь, поверженная пулей в глаз, басисто мяукнув, упала к ногам Яги. Бесспорно, очень меткий выстрел.
Уже почти половину пути к фактории «Кедровая» прошли Григорий и Виктор. Они решили обойти базу стороной и углубились в чащу.
Посоветовавшись друг с другом, ребята не стали испытывать судьбу, идти к тому месту, где многолюдно и милиции хватает. А в том направлении, где находится Старухино зимовье, люди им почти не встречались. Пожилой охотник, с которым они переговорили накоротке, показал им рукой, куда следует идти. Но он категорически не советовал ребятам так поступать.
По его мнению, к «чертовому терему» даже на километр не следуют приближаться любому нормальному и здравомыслящему человеку. Опасное и не совсем понятное место. Рискованная затея. Можно запросто голову потерять, и следов не найдёшь и виноватых. Яга – старуха свирепая, так запрячет под землю, что ни одна милиция не найдёт. Сколько под дёрном человеческих трупов. Разве кто их считал?
Когда охотник скрылся в густых зарослях ольхи, Виктор предложил другу:
– Пошли, выберемся вон на ту поляну. Отдохнём, конкретно.
– Тихо,– прошептал Григорий. – Там люди. Слышишь?
– Слышу, сто пудов. Что будем делать?
– Подойдём осторожно. Посмотрим. Нам, Витя, всё равно, понадобится проводник. Мы ведь знаем только приблизительно, куда идти. Мы в тайге запросто собьёмся с тропы.
– Неплохо было бы, если кто-нибудь показал бы нам дорогу. По тем рассказам, которые мы слышали, выйти на зимовьё трудно. Пошли. Но…
– Не трусь и будь начеку!
Они подобрались почти вплотную к поляне. На ней расположились человек семь грибников, таких же юношей, как и они сами. Только двоим из компании было, всего-то, лет по четырнадцать.
Юные грибники сидели тихо, неподалеку от своих жестяных, деревянных и берестяных коробов. Все поголовно курили папиросы и неестественно улыбались. Каждый в разговорах старался казаться, каким-то, особенным, «конкретно, крутым».
Самый старший из них перебивал всех и, конечно же, давал всем присутствующим понять, что он здесь главный и очень сильный и отважный. Наверное, ему давно уже поднадоели младшие товарищи. Но ничего не поделаешь, если он тут самый старший и долговязый. Явно, ему было лет восемнадцать или девятнадцать. Он в полный раз и довольно игриво предложил:
– Ну, давайте, сразу двое или трое нападайте на меня. Буду вас учить, малолетки, рукопашному бою!
Он выжидающе смотрел на притихших ребят, но никто не изъявлял особого желания с ним бороться.
Засунув руки в карманы широких брюк, «крутой мальчишка» прошёлся по кругу, сказал одному из грибников:
– Санёк, может быть ты с Петькой, на меня начнёшь нападать. Так для баловства. Побарахтаемся!
Санёк пытался развести костёр, но у него ничего не получалось.
– Ты же слышишь, я тебе говорю! – главарь подошёл к нему. – Или сдрейфил?
– Ты чего, Амбал? – возразил Санёк. – Не хочу! Ты ногами шибко пинаешься….
– Воробей, – попросил он своего одногодка, почти такого же детину, как он, – малолетки ничего не умеют. Ты же постарше. Так ведь просто скучно сидеть.
– Ага, – Воробей встал с корточек на ноги. – Уже и сидеть-то некогда. Надо домой топать. Скоро совсем темно будет.
Амбал присел на пенёк и авторитетно заявил, что в посёлок идти ещё рано. Можно и тут отдохнуть… как-нибудь. Воробей пожал плечами, как бы, не говоря ни «да», ни «нет».
– Как я вас всех люблю, парни,– расслабляясь, сказал Амбал,– всех, даже тебя, Санька. Но временами. Иногда я бываю злой.
Но сейчас у Амбала было явно приподнятое настроение.
Картина, которую наблюдали со стороны Григорий и Виктор, казалось им дикой и даже неправдоподобной. Они впервые в жизни видели грибников, которые не спешили расходиться по домам.
Впрочем, тайга для них, пусть и невзрослых людей, – и приют, и забава, и, может быть, сама жизнь. Конечно же, пусть не все, но многие сделали привал только для того, чтобы затянуться папиросой или сигаретой. Хорошо, что не марихуаной. Такие штуки для таёжных сельских ребят считались совсем ненужной забавой. Зачем? Ведь есть же обычный табак. Этого, вполне, достаточно, чтобы поднять настроение…
Слава богу, что пока наша молодёжь ещё не уподобилась американской. Имеется, конечно, определённое число юношей и девушек, окончательно потерянных для страны. Но, всё же, в основном молодёжь в России прекрасна. А те ещё отдельные личности, единицы, особо процветающие, из круга «золотой» молодёжи совсем не в счёт.
Они в России – явление временное… и совсем скоро их папы и мамы повезут за кордон вместе со «своими», наворованными капиталами. А там уж, в тех же США, пусть они делают, что хотят. Ведь марихуана во многих Штатах официально разрешена к употреблению, узаконена.
А что касается многих стран Западной Европы, то там уже давно всё и всюду можно… Всякого рода извращения запросто называют ценностями. Даже малых детей не жалеют… Одним словом, полная свобода. Если хочешь, то помирай. Даже эвтаназию узаконят, если условно либеральной верхушке так будет надо, так необходимо. Ты же свободный человек, поэтому и своди счёты с собственной жизнью.
Избавь же нас бог от таких… демократий! Пусть они себе её оставят и в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Ведь грешно и смешно лягушке учить пению соловья. Разве не так?
Хорошо, что эти таёжные подростки – пока ещё только грибники. Но наркомафия их уже мысленно ставила на «кровавый учёт» и подсчитывала перспективные доллары. Не по-русски, как-то, не по-российски строить счастье на чужой беде. А ведь строят… и кому-то выгодно не видеть, не замечать этих бандитов.
Но всё и всегда происходит до поры и до времени. Сколько верёвочке не виться – конец будет. Справедливый и точный народный афоризм.
Курочка, как говорят, по зёрнышку клюёт, и непременно начнёт клевать, кого просто уже давно необходимо. А там к ней и жареный петушок подключится, вплотную приблизится к тем господам, которые, почему-то объявили себя «государством» и от имени народа… методично уничтожают этот самый… народ.
Наконец-то, в Старухино зимовьё пришли Лена и её провожатый, вернее, конвоир. Угрюмого, но относительно доброго бандита Балантьева вынуждена была называть дядей Анисимом. Понятно, что симпатии она к нему не испытывала, но плен есть плен. Надо терпеть невзгоды и надеяться на лучшее. Она верила, то есть почти не сомневалась в том, что к ней уже идёт помощь.
Яга встретила их на крыльце своего относительно большого и шикарного для здешних мест зимовья.
– Побудьте пока, гости дорогие, во дворе, – постаралась, как можно дружелюбней, сказать Яга. Потом кого-то громко позвала.– Эй, Внучек, вали-ка сюда! Да резво шевели своими костями!
Из зимовья вышел парень под два метра ростом.
Явно, «внучек» было его прозвищем, то есть бандитской кличкой. Кличкой. Так уж принято в преступном мире. Кстати, не только в нём.
– Как я устала,– заплакала Лена,– отпустите меня домой! Уже больше не хочу жить.
– Жизнь надобно любить и отчаиваться не стоит, ваше высочество, принцесса,– сказала с некоторым ехидством, но с уважением старуха, перенося прозвище господина Пури и на Лену, как на его будущую жену. – Вы будете в полной целости и сохранности. Я гарантирую. У вас, девушка, большое будущее.
Внучек стоял на крыльце внимательно, не без интереса разглядывая Балантьеву.
Как бы, доброжелательная старуха, но не терпящая возражений, приказала ему:
– Быстро проводил Принцессу в её апартаменты! И нечего глаза пялить на неё, а то без очей своих останешься. Вырву пальцами!
– Да я ничего,– переминаясь с ноги на ногу, промямлил здоровяк.– Я просто так… Интересно ведь.
– Всё, что потребуется, – продолжала Яга,– ей выдай! Держись от неё на расстоянии. Вы – её рабы, наркота! На кого пожалуется – пуля в лоб! Абсолютно точно. Без шуток.
Старуха полезла в карман своей брезентовой куртки, достала оттуда спички и помятую пачку с сигаретами «Кент», закурила.
Делая глубокую затяжку, она спокойным и почти елейным голосом заверила Лену:
– Ступай, девочка, не бойся! Ничего с тобой страшного и неприятного не случится. Всё потом тебе объясню.
Внучек спустился с крыльца и очень вежливо, на сколько мог, сказал пленнице:
– Идите вперёд, барышня! Пожалуйста.
Лена, вытирая рукой слёзы с глаз, вошла в просторное зимовьё. За ней, не спеша, гремя огромными кирзовыми сапогами, побрёл и Внучек.
После того, как за ними захлопнулась дверь таёжного жилища, Степанида, наконец-то, обратила внимание на провожатого Лены.
– Что, Анисим, хмурый? – с иронией поинтересовалась старуха.– Или брюхо болит от переедания? Пожрать-то ты любитель. Знаю.
– Не дело затеваете. Да вот и я… взял грех на душу, – хмуро ответил Анисим.– Не по-доброму… такое.
– Пошелести мне ещё, – Яга злобно сверкнула своими зеленовато-жёлтыми глазками, – и тебя вообще здесь закопаю. Соболей принёс, тля?
Тяжко вздохнув, Анисим кивнул головой и достал меха из рюкзака. Яга брезгливо взяла их в руки и почти басом сказала:
– И что ты хочешь за этих трёх дохлых кошек?
– Это не кошки, сама видишь, Яга, – возразил Анисим, – а соболишки. Ценный мех. Баргузинский кряж. Я ещё тебе ведь и девчонку сюда привёл. Всё аккуратно сделано. Никто нас с ней по дороге не заприметил.
– Никто не хотел тебя замечать. Не велено было… замечать. Так и заруби себе на носу! Кому ты нужен, хлыщ?
Со старухой Анисиму спорить было бесполезно.
Яга достала из стёганки пачку денег:
– Здесь ровно тридцать тысяч рублей. Или мало?
– Мы же за всё и про всё договаривались на пятьдесят, Яга. И ещё сто граммов «дури» ты обещала, марихуаны, если по-интеллигентному… Я только покурить. Я же не колюсь, не сижу на игле. Ты же знаешь. Но анашу вот иногда потягиваю. Покуришь – и на душе поспокойней.
Яга подошла вплотную к Анисиму. Ребром ладони ударила его по горлу.
Недавний провожатый, точнее, конвоир Балантьевой, закатив глаза, сел на землю.
– Значит, договорились, – проворчала старуха и засунула пачку денег, в основном пятидесятирублёвыми купюрами прямо в рюкзак Анисима.– Хватит с тебя и тридцатника.– За сто граммов анаши ты у меня полгода, конечно, не будешь работать. Очухаешься – зайдёшь ко мне, я тебе лично насыплю малость… за умеренную плату. Не на общих основаниях. А чтобы «зелье» раздавать, ты, Анисим, погорячился. Ты мне не сынок и даже не племянник. Впрочем, может быть, и проявлю щедрость.
Из зимовья вышел Внучек.
– Соколик мой, – сказала она своему верному подручному, очень крепкому, но малость заторможенному, парню, можно сказать, мужчине, – отнеси Анисима метров на двести отсюда. Да ней бей его, не уродуй, он дядька хороший. Свой. Не вздумай мочить его. Узнаю – повешу! Пусть он спокойно очухается – и потом уберётся отсюда.
Внучок очень расторопно и чётко выполнил распоряжение Яги и вернулся в зимовьё.
В себя Анисим пришёл довольно быстро. Чертыхаясь и проклиная всё на свете, он поднялся с земли и пошёл прочь от проклятого места – от Старухиного зимовья. В душе он клялся и божился, что больше никогда его нога не ступит сюда. Он был уверен в том, что больше не вернётся в проклятой «ведьминой избушке», как-нибудь, обойдётся без денежных подачек и «травки». Не шибко-то к ней и привязался. Жить и без неё можно. Да и найдёт Анисим, кому соболей сбывать. Мир не без добрых людей. Важно не проколоться на этом, не прогореть.
А то ведь, и не ровен час, можно попасть и в места не столь отдалённые за нелегальный сбыт пушнины. Только ведь им, богатым, нажившим огромные капиталы, неизвестно, как и почему, можно всё. Многое им с рук сходило всегда и сойдёт, они-то знают, с кем не своим богатством, а наворованным у «простых», обездоленных людей, делиться.
Но Анисим, определённо, проживёт и без «дарёных миллионов», и больную старуху-мать прокормит, и внучат своих обует, оденет, в беде не бросит. На конфеты хватит… Его непутёвый сыночек и мать его великовозрастного оболтуса Мишани, то есть жена Анисима, где-то, тоже в тайге колготятся. Да какая там жена! Название одно. Может быть, уже и сплыли оба в большие города.
А невестка с двумя малыми детьми осталась, не с младенцами уже, конечно, но, всё же… и не такими и взрослыми. Анисим помогает им, как может. Вдруг что-то с ним случится, тогда… не очень здорово ребятне в жизни придётся.
Не так-то и просто обитать в мире, где никто и никому не нужен. Те же депутаты людей неимущих ни щами да кашей кормят, а сказками о том, как хорошо на свете жить. Им, брюхоногим, да. А вот…
Но Анисим был не таким уж плохим охотником и знал, как добыть честное пропитание – и стрелять умеет, и капканить, и ягоду собирал, и зимовья рубил-строил. Чего уж там скромничать. Всего того, что умел делать Анисим, и не перечислить. При хорошем деле и доброй сноровке его карманы, пусть не такие глубокие, но пустыми не останутся. А за Балантьеву его совесть почти и не мучила. Так себе. «Ничего уж такого страшного с ней не получилось».
Может, оно и лучше, что он, Анисим, её с рук в руки передал. В любом случае, если бы Лену и убили бандиты, то он уж, как-нибудь, пережил бы такое несчастье. А ведь у самого внуки малые имелись, одному – девять, другому семь лет. Пашка и Петька. Тёмноволосые, чёрноглазые, смышленые, но в школу пока не ходят. Чего спешить-то с «ихними академиями»?
