Александр Леонидович Аввакумов
Выстрел в спину
«Главное выдержать первый натиск, – подумал оберштурмфюрер. – Затем он, как правило, сдувается».
– Вы что глухой?
– Никак нет, господин штурмбанфюрер. Все они предпочли умереть, а не сдаться в плен, – пролепетал Хац.
Штурмбанфюрер вскочил из-за стола и, схватив Хаца за пуговицу мундира, подтянул его к себе.
– Я не посмотрю на вашего дядю, – прошипел он в лицо оберштурмфюрера. – Я просто отдам вас под суд!
Он резко развернулся и снова сел за стол.
– Вы установили, куда направлялись русские разведчики? Мне нужно место захоронения золота! – снова повысив голос до фальцета, закричал он на Хаца. – Вы – болван! С кем только не приходится работать. Что мне докладывать в СД? Вот и я не знаю….
«Кажется, обошлось, – подумал Хац. – Спасибо, тебе, дядя, ты меня снова выручил в этот раз».
– Вот что, оберштурмфюрер, – вполне примирительно произнес штурмбанфюрер, – завтра с утра прочешите снова местность, чтобы убедиться, что все русские разведчики уничтожены. Силы у вас есть, вот и действуйте. К вечеру я жду результаты.
Он встал из-за стола и, не обращая больше никакого внимания на Хаца, словно того и не было в комнате, вышел на улицу. Раздался треск мотоциклетных моторов. Машина штурмбанфюрера тронулась и в сопровождении трех мотоциклистов выехала из деревни.
Утром Хац узнал, что машина штурмбанфюрера в лесу была обстреляна русскими бойцами, выходящими из окружения. Пуля угодила ему в голову, и его смерть была моментальной. Поднятая утром рота эсесовцев и полицаев прочесала лес, но найти русских им не удалось.
***
Дождь шел всю ночь. Сильные боли в руке не давали возможности Никитину заснуть. Он лежал на земле с закрытыми глазами. Память снова и снова возвращала его к той большой воронке, наполненной телами убитых красноармейцев.
«Смог ли он выполнить подобный приказ, – размышлял он. – В чем были виноваты эти красноармейцы? Кто сообщит их родным и близким об их гибели?»
Как только на востоке посветлело, тишину леса разорвала артиллерийская канонада. Лес словно проснулся от этого, а эхо, подхватив этот грохот, понесло его вглубь спавшей зелени.
«Скоро должны были появиться армейские разведчики, если Иван Константинович, не ввел его в заблуждение, – подумал Никитин. – А вдруг они не придут? Тогда им придется самостоятельно переходить линию фронта. Но, как и где переходить? Кругом минные поля не только установленные нашими, но и немецкими саперами. Шаг в сторону и нет тебя».
Иван Константинович вздрогнул и открыл глаза. Он посмотрел на лежавшего рядом с ним Никитина.
«Похоже, решает, что с ним делать, – подумал лейтенант. – А, может, все это я придумал? И Иван Константинович ничего плохого и не думал совершать с ним? Все может быть, если бы я не видел гору трупов, которых убили свои же. Я же знаю то, что является государственной тайной…».
– Доброе утро, Иван Константинович, – произнес Никитин.
Он вздрогнул от этих слов и посмотрел на лейтенанта.
– Ты что не спишь? Отдыхать нужно…
– Рука болит. Вы же сами вчера вечером говорили, что могут подойти наши разведчики, вот я и ждал…
Иван Константинович с явным недоверием посмотрел на Никитина. Лейтенант поймал его настороженный взгляд.
– Вы чем-то озабочены?
– Да. Меня волнует, почему нет наших разведчиков….
«Интересно, чем ближе к переходу, тем больше недоверие друг к другу», – подумал Никитин. Где-то не совсем далеко от них вспыхнул бой. Они отчетливо слышали треск автоматов, взрывы гранат.
– Что это? – спросил Никитина Иван Константинович.
– Похоже на бой…
Неожиданно стало тихо, лишь по-прежнему ухала артиллерия. В сером небе прошла тройка немецких истребителей.
– Пойдем, посмотрим, что там, – предложил Иван Константинович.
Никитин поднял с земли автомат и только сейчас заметил, что автомат Ивана Константиновича уперся ему в грудь.
– Извини, лейтенант, ничего личного – приказ. – Ты положи автомат и повернись ко мне спиной. Ты знаешь, не могу стрелять с грудь.
Автомат Никитина упал на землю.
– Стреляй, сволочь! Я сразу догадался, что ты захочешь меня убить!
– Давай, двигай к оврагу, – приказал ему Иван Константинович.
Неожиданно для него, Никитин бросился на бывшего своего командира. Он навалился на него всем своим телом, стараясь схватить Ивана Константиновича за горло. Но, тот был довольно сильным мужчиной. Он ударил лейтенанта головой в лицо, отчего Никитин на какой-то миг потерял сознание. Этого было вполне достаточно, чтобы Иван Константинович поднялся на ноги и схватил свой автомат. Короткая очередь опрокинула Никитина, который очнувшись, попытался подняться на ноги.
– Ну, вот и все, – произнес Иван Константинович. – Теперь все встало на свои места. Надо же, догадался, что его ждет.
Он забросил вещевой мешок за спину и, не торопясь, направился в сторону линии фронта.
Очнулся Никитин от сильной боли, которая словно раскаленная игла, прошила его тело, он приподнял голову. Он лежал на самодельных носилках. Недалеко от него сидело несколько бойцов и о чем-то тихо разговаривали. В горле все пересохло. Он хотел попросить воды, но вместо слов из его груди вырвался лишь сдавленный стон. Этот стон и привлек внимание красноармейцев.
– Пить, – простонал он, – пить…
Кто-то из бойцов поднес флагу к его губам. Он пил, захлебываясь, такой вкусной воды он еще не пил никогда.
– Кто ты? – спросил его младший лейтенант, склонившись над ним.
– Я – лейтенант НКВД. Я должен передать важное донесение Наркому НКВД.
– Вы скажите, я передам, – произнес младший лейтенант.
– Не могу, не имею права…
Никитин снова потерял сознание.
ПРОЛОГ
Никитин замолчал. Последние фразы давались ему с большим трудом. На лбу выступили крупные капли пота.
– Сестра! – громко закричал Волков. – Сестра, больному плохо!
Дверь открылась и в дверях показалась медсестра, которая держала в руках шприц. Закатав рукав нательной рубашки, она сделала укол Никитину.
– Что вы ему вкололи? – спросил ее Волков.
– Камфару! Сейчас ему станет легче…
Никитин лежал с закрытыми глазами. Воздух с хрипом вырывался из его груди, словно из рваных мехов баяна. Медсестра села на край его койки и взяла в руки его похудевшую от болезни руку. Лицо лейтенанта заострилось и стало каким-то неестественно белым.
«Умирает, – подумал Волков, – отмучился бедный».
– Сделайте что-нибудь! Вы же видите, что он умирает!
Медсестра развела руки, а затем бросилась из палаты. Через минуты две в палату буквально влетел врач. Он сел в ногах Никитина и стал нащупывать у него на руке пульс. Поднявшись с кровати, врач посмотрел на Волкова, а затем на медсестру.
– Он скончался, – тихо произнес врач и направился к двери.
Медсестра закрыла лицо покойного простыней и последовала за ним. На следующий день Волков снова стоял перед майором Еременко.
– Все, что вы изложили в своем рапорте, я прочитал, – произнес майор. – Что вы не дописали в рапорте?
«Неужели они прослушали запись их разговора? – подумал Волков. – Если это так, то мне – конец!»
– Я все изложил в рапорте. Единственно, что я опустил, это то, что в него стрелял сотрудник НКВД некто Иван Константинович.
Глаза майора сощурились и стали похожи на две амбразуры дота. Он явно не верил ему. Он долго смотрел в глаза Волкова, пока тот не опустил свои глаза в пол.
– Он вам сообщил место, где находятся ценности?
«Выходит, Иван Константинович не перешел линию фронта, – подумал лейтенант. – А иначе бы не было этих вопросов».
– Похоже, Никитин не знал этого места, а иначе бы он мне все рассказал, товарищ майор.
Еременко усмехнулся.
– Так о чем вы так долго шептались с Никитиным? Я жду ответа….
Волков промолчал, а затем, словно спохватившись, произнес
– Он о чем-то говорил, товарищ майор. Но речь его была бессвязной, и мне показалось, что он просто бредит. Да и узнал он меня не сразу…
Майор встал из-за стола и вплотную подошел к Волкову.
– Сынок! Ты знаешь, что тебе грозит? Нет не фронт, а намного хуже фронта. Я сгною тебя в тюрьме…
– За что, товарищ майор?
– Зато, что ты хочешь присвоить ценности, принадлежащие государству. Ты это понял?
Волков кивнул головой.
«Какая разница, как умереть, – подумал он. – Расскажи я сейчас майору о том, где находятся ценности, и он лично расстреляет меня прямо во дворе НКВД. А так, есть маленький шанс, пусть мизерный, но шанс».
Майор подошел к столу и нажал на кнопку звонка. Через мгновение в дверях выросли две фигуры.
– Отведите его в камеру, – приказал он конвойным. – Если что-то вспомнишь, Волков, дай знать.
Коридор, по которому вели Волкова, был довольно узким и длинным.
– Стоять! Лицом к стене! – приказал один из конвойных.
Его завели в небольшую камеру, сняли с него с ремни. В камере пахло сыростью и плесенью. Металлическая дверь с грохотом закрылась, оставив его одного со своими мыслями.
***
Прошел месяц. Услышав шаги в коридоре, Волков невольно вздрогнул. Шаги затихли около его двери. Глазок приоткрылся на несколько секунд и снова закрылся. Из-за двери послышался сначала шорох, а затем снова раздались удаляющие от двери шаги. Откуда-то из глубин коридора донесся сильный надрывный крик. Так обычно кричат люди от дикой боли.
Волков закрыл глаза и спиной прислонился к влажной от сырости стене. Он хорошо знал, что суда для него не будет, его просто или сгноят в камере, или в лучшем случае – расстреляют. Перед глазами, словно в кино, поплыли кадры допросов. Его били так, что он терял сознание, связывали очень изощренно и оставляли в таком виде на несколько часов. В эти моменты ему казалось, что руки буквально отвалятся сами собой, без всяких усилий с его стороны, то есть просто отомрут. Однако, он молчал. Сейчас он и сам не понимал, почему молчал. Холодная и влажная стена вызвала у него озноб. Он отодвинулся от стены и поднялся на ноги. Он попытался сделать несколько шагов, но понял, что не может. Опухшие от побоев ноги не хотели подчиняться ему.
«Неужели обезножил? – со страхом подумал он. – Не может быть, все пройдет, и я снова буду нормально ходить».
Снова раздались шаги. В этот раз по коридору двигался не один человек, а двое. За последнее время он хорошо научился различать шаги конвоира.
«Наверное, обед, – подумал он, – выходит, полдень».
Дверца в двери – «кормушка» приоткрылась, и чья-то рука поставила на пол металлическое блюдо с баландой, кружку с водой и кусок хлеба. Когда «кормушка» закрылась, он подошел и забрал блюдо. До закрытия «кормушки» брать еду было запрещено.
Волков быстро съел баланду, от которой еще больше захотелось есть. Снова раздались шаги. Он быстро поставил посуду на место и, ковыляя, отошел в сторону. Снова из «кормушки» появилась рука неизвестного и забрала посуду. Неожиданно дверь камеры открылась.
– Волков, на выход!
Лейтенант заторопился к двери, чтобы не быть наказанным «за лень» конвойным.
– К стене!
За ним с грохотом закрылась металлическая дверь.
– Вперед!
Волков хотел повернуть налево, куда обычно сворачивал, идя на допрос, но сильный толчок конвоира заставил его упасть.
– Вперед!
Его вывели в тюремный двор, в котором уже находилось с десяток людей. На улице шел дождь вперемежку со снегом. Гимнастерка моментально стала мокрой. Вскоре он почувствовал, что начинает просто замерзать. Зубы стали выбивать дробь. В ворота въехал «воронок». Он развернулся, и началась погрузка.
– Куда нас? – спросил он мужчину, который оказался рядом с ним.
– На север….
– Как на север! Ведь я не осужден!
– Там и осудят.
Их быстро довезли до вокзала, где погрузили в товарный вагон. Поезд протяжно свистнул и, лязгая буферами, тронулся.
