Александр Иванович Вовк
Тепло лютых холодов
Да! Большевики сделали революцию, разгромив прогнивший царский режим. Да! Они помогли отстоять завоевания революции в годы гражданской войны. Но во время гигантской индустриализации и реформации сельского хозяйства стране нужны не разрушители, а созидатели, нужны специалисты в самых различных областях знаний. Нужны инженеры, архитекторы, агрономы, врачи, конструкторы, ученые…
Старые большевики быстро докумекали, что не по ним эта шапка, и потому шустро позанимали все руководящие партийные должности. На этих должностях, как оказалось, какие-либо знания только мешают! Оно и понятно! Даже самый знающий специалист не рискнёт возражать партийному секретарю, пусть он и несёт околесицу!
Оказалось, что партийным руководителям вполне уместно обходиться вообще без профессии, без специальности, даже без начального образования. Такое имело место даже в политбюро! Была бы хватка, изворотливость и лицемерие! Оказалось, этих качеств вполне достаточно! Зато сколько власти даётся в придачу! Сколько привилегий, сколько «уважения» окружающих!
Сталин понял, что на практике улучшить ситуацию с партийным руководством невозможно – рука руку моет! Они не позволят себя обидеть! Кроме того, Сталин понял, что партийное руководство в пору бурного социалистического строительства вообще стало лишним. Оно оказалось не только обузой народному хозяйству, но и тормозом! И Сталин решил, что партия отыграла свою роль и должна либо уйти со сцены, либо заняться чем-то иным. Например, всесторонним воспитанием человека будущего, пропагандой идей социализма. В крайнем случае, участвовать в кадровой политике, но не более того.
К тому же, Сталин учёл, что за двадцать лет после революции население в стране качественно изменилось, стало более однородным, крепче уверовало в правильность курса на социализм, потому заслуживает принятия новой конституции, гарантирующей однородному народу одинаковые права.
В соответствии с Конституцией 1936 года, которую справедливо стали называть Сталинской, в выборах советских органов власти могли участвовать все взрослые граждане, в том числе, и те, кто ранее был лишён такого права, как контрреволюционный элемент. Кроме того, выборы должны проводиться тайно и на альтернативной основе, то есть, на каждое место следует избрать всего одного кандидата из нескольких.
Вот тут старые большевики и сообразили, что люди за них и голосовать-то не станут! Их сомнительный разрушительный потенциал население давно изучило. А за кого будут голосовать? Разумеется, за лучших, за прогрессивных! За тех, кто на виду, как специалист, кто себя показал верным ленинцем и порядочным человеком. Вот и надумали старые большевики: «Если передовых конкурентов убрать еще до выборов, то наши шансы резко возрастут!» Потому и развязали в стране перед выборами то, что теперь печально вспоминается, как тридцать седьмой год.
По всей стране высшие партийные руководители объединились, сознавая свою выгоду, и на пленуме партии предъявили Сталину ультиматум: «Либо санкционируешь устранение с нашей дороги «врагов народа», на которых мы сами составим свои списки, либо…»
Открыто о втором «либо» не говорили – слишком уж велик был авторитет Сталина в народе. Тогда этого авторитета и самого народа «верные ленинцы» еще боялись! Но подразумевалось, что Сталина, если он и его Политбюро не согласится утверждать списки репрессированных, выведут из состава партийного руководства, обвинят в антинародной деятельности и расстреляют!
Самое страшное и непонятное до сих пор большинству нашего населения, неискушенного в партийных игрищах, что та расправа над Сталиным удалась бы как дважды два! Просто не проголосовали бы за него, и он – никто! Ведь Сталин до войны занимал лишь пост Генерального секретаря партии. И всё! То есть, в государственной иерархии он был нулём! Он не имел государственной власти ни над кем в СССР, кроме членов партии! Всё, чего он добивался, происходило лишь за счет его воздействия на наркомов и прочих высоких начальников, как на коммунистов, обязанных выполнять решения партии. А вот самого Сталина тот же Ежов, нарком НКВД, мог запросто арестовать как обычного рядового гражданина. Это было в его должностных возможностях! А что было бы далее – итак понятно!
Зато Сталину, которому нарком Ежов непосредственно не подчинялся, чтобы арестовать его, совершенно обезумевшего от крови, пришлось очень осторожно подтянуть Лаврентия Берию на должность заместителя Ежова. В Берии Сталин был уверен и не ошибся. Потом, когда Берия на месте разобрался в том, что происходит в НКВД и кто там правит бал, удалось сместить Ежова на безобидную должность главы Наркомата водного транспорта. К счастью, это удалось сделать внезапно и без эксцессов, поскольку Ежов и его помощники за несколько месяцев работы Берии так и не заподозрили в нём смертельной опасности для себя.
Лишенный огромной власти всесильного наркомата внутренних дел, Ежов никому не представлял опасности. Не стало смысла его соратникам-троцкистам за него бороться, потому он был легко арестован.
Репрессии в отношении без вины виноватых сразу прекратились. Зато под контролем Берии они начались против тех следователей, судей, прокуроров и прочих должностных лиц, которые нарушали законы СССР. Все уголовные дела стали проверяться, пересматриваться, невиновные – выпускаться. Их места за колючей проволокой занимали бывшие подручные Ежова.
Вот такова истинная история тех репрессий, вывернутая Хрущевым наизнанку после убийства Сталина, Берии и проведения «исторического 20-го съезда». Такова правда о роли Сталина и Берии в репрессиях 37-го года, которую до сих пор перевирают те, кто в них сам и повинен! Или кому репрессии нужны для продолжения развала миропонимания населения. Это же обычный западный проект разрушения СССР, как самого лютого врага, показавшего пролетариату всего мира правильный исторический путь.
Больше всех в тех репрессиях преуспели два высокопоставленных партийных работника. Р.И. Эйхе – первый секретарь Сибирского крайком партии, и Никита Хрущев, с 1934 по 1938 – первый секретарь МГК, а потом – первый секретарь ЦК КП(б) Украины. Именно на них лежит наибольшая ответственность за расстрел нескольких сот тысяч советских граждан, вина которых была срочно выдумана послушными следователями, прокурорами, судьями, членами судебных троек.
Хрущёв, зачитав на 20-м съезде свой доклад, его клеветническим содержанием переложил кровавую вину, свою и своих подельников, на Сталина, Берию и их соратников. А все делегаты, делегаты-коммунисты, промолчали! Все! Хотя все они прекрасно знали, что оказались свидетелями величайшего оговора Сталина и Берии. А потом и народ, сбитый молчанием коммунистов с толку, стал сомневаться во всём и вся.
Правда, деятельность Хрущёва одними словами не закончилась – после съезда он сфабриковал дела на тех преданных людей из окружения Сталина и Берии, которые не пошли на поводу Хрущёва. Все они были расстреляны, как враги народа, поскольку оказались очень опасны для Хрущёва-убийцы. Именно такого исхода для себя и боялись больше всего наши «лучшие», наши «героические» партийцы! Не за страну боялись – за себя!
Удивительно, но с тех пор и народ упорно молчит! Больше от страха, нежели от тупости! Теперь он предпочитает в острые вопросы не вникать! Политикой, то есть, собственной жизнью, не интересоваться! Он, поднятый Сталиным из дерьма до уровня великого, великим так и не стал, поскольку не нашёл ни ума, ни сил, ни совести, чтобы заклеймить позором нынешнюю партию коммунистов-предателей. Он так и не свершил свой праведный суд над палачом Хрущевым и его подельниками. Он не осудил тех прокуроров и судей, которые осуществляли юридическое прикрытие незаконных репрессий и расстрелы сотен тысяч человек. А потом они же по команде Хрущёва торопливо реабилитировали, выбирая не тех, кто незаконно осуждён, а тех, кто осужден законно, но при жизни Сталина. Хоть так, но еще больше опоганить образ честного человека!
И все эти «выдающиеся» прокуроры и судьи так и «дослужили» на своих высоких должностях. Дождались повышенных персональных пенсий и спокойно ушли на «заслуженный» отдых при орденах и медалях, полученных «за усердное служение своему народу»! И окружение по этим наградам судит о них как о порядочных и заслуженных людях. Ведь награждали, как считается, лучших! Награждали тех, кто прославлял народ и продвигал вперёд нашу страну. Но при Хрущёве многое перевернулось!
А сотни тысяч советских людей, без вины уничтоженных этими соотечественниками-палачами, не получили возможности даже перевернуться в своих гробах! Их хоронили без гробов! Их сотнями закапывали в свежих ямах навалом!
Вот в чём состоит непознанная нашим населением историческая роль 20-го съезда партии. Тем, кто способен мыслить, он показал эфемерность величия как партии большевиков после смерти Сталина, так и русского народа! Нет величия, нет могущества! Члены КПСС – это не большевики, не коммунисты, а, большей частью, карьеристы! Народ – это не народ, а в лучшем случае, обыкновенное мещанское население, занятое собственным выживанием, обогащением, воровством, завистью, интригами. То есть, тем что способствовало разрушению страны.
Тот съезд стал наркотически разрушительным для сознания, совести и миропонимания нашего народа. Тот съезд, можно сказать, стал убийственным и для того светлого общества, которое как сказку заботливо строил в советской стране Сталин! Его первая смерть в 53-м, и его повторное убийство в 56-м, совершенное Хрущевым уже с трибуны позорного 20-го съезда, поставило крест на будущем самого справедливого политического строя на планете. Вот этого-то так называемый народ и не заметил, и не понял! Он не стал защищать Сталина, не стал защищать истину, а вместе с тем не стал защищать ни себя, ни будущее своих детей!
А собственно хрущёвский период правления, несмотря на некоторые его достижения, а потом и Брежневский период правления, который до сих пор кто-то по недомыслию считает золотым веком нашей страны, и тем более, все последующие периоды – это уже совсем не тот путь, которым вёл страну Сталин. Это путь в могилу! Это – закат нашего общества, ибо с такой раковой опухолью долго протянуть невозможно. По терминологии медиков, такие поражения несовместимы с жизнью. И в 1991 году в справедливости подобного вывода можно было вполне убедиться. Опухоль стала явной.
Хотя, как ни странно, но даже столь очевидная истина многими современниками до сих пор не усвоена. Они ещё ликуют по случаю мнимого возрождения страны! Они всё ещё надеются на ее подъем и мессию! Они всё ещё верят, будто нынешняя смерть нашей страны – явление временное!
Народ действительно оказался совершенно неспособным понять ни свою роль в истории, ни саму эту историю, ни, тем более, свою участь (то есть, будущее). А потому оказался неспособным и защищаться, и, разумеется, спастись!
Что ни говорите, но только при Сталине это непонятливое разношерстное и разрозненное население стало и долго оставалось народом. И тот народ сплотился! Он решал задачи невиданной сложности и трудности, он побеждал! Правда, тогда население было качественно иным – не чета нынешнему! И только при Сталине у него впереди замаячило человеческое, а не рабское будущее.
Нынешнее население – уже не народ! Оно оказалось не в состоянии воспитать в своей среде компетентных и добросовестных руководителей. Оно оказалось не в состоянии выдвинуть их на руководящие должности с помощью выборов, заставить их работать на народ, а не на свой карман! И при этом наш псевдо народ до сих пор считает себя великим! Он по-прежнему ничего не понимает и даже не старается понять! Он – ликует! Он верит! Он – оптимист! Он верит, что свободен!
А тот чудовищный съезд и сегодня не потерял своего разрушительного воздействия. И сегодня по заданной тогда инерции наблюдается полное безразличие населения к своей судьбе. Появилось еще большее неверие в свои силы и возможности, еще большая безответственность не только перед собой, но и перед своими детьми, внуками и всеми поколениями. Их может уже и не быть! Инициировал этот процесс тот памятный хрущевский съезд.
Сегодня нас осталось примерно шестьдесят миллионов, хотя официально твердят о каких-то ста пятидесяти. Если кто-то не понимает, куда делись остальные миллионы соотечественников, пусть сходит на кладбище с интервалом в год или два и поглядит, какими темпами оно, это кладбище, разрастается. А детишек, чтобы компенсировать чудовищную убыль, прямо как в ходе боевых действий, вокруг нас стало совсем мало!
Кстати, по шестьдесят миллионов – в Великобритании, в Италии и во Франции. Столько же всегда было и в Западной Германии, но после воссоединения с ГДР она выросла до 80 млн. А ведь в 1989 году, одном из последних советских годков, в СССР нормально жилось 287 миллионам человек! И не было, как сегодня, миллионов мигрантов, тихой сапой если не уничтожающих коренное население, то уверенно замещающих его! А может, как происходит с китайцами, постепенно, но настойчиво вытесняющих его в сторону кладбища. В этом смысле ситуация у нас ужасна, но правда тщательно замалчивается.
К сведению, за десять лет до упомянутого 1989 года население СССР приросло на 24 млн.! Зато за последующие тридцать лет оно по разным причинам сократилось на 227 млн.! Что ни говори, великий народ – великие потери!
Как выяснилось, Хрущёв необоснованно сбросил старую гвардию со своих счетов, ибо она всё-таки попыталась сместить его в июне 1957 года. На заседании Президиума ЦК КПСС старая гвардия предъявила Хрущёву объемный список обоснованных обвинений, в том числе, навязывание стране собственного культа личности. Однако Хрущёв ловко вывернулся, обвинив своих врагов в нарушении процедуры. И, чтобы выиграть время, согласился уйти в отставку, но только в том случае, если так решит Пленум ЦК КПСС.
Для созыва Пленума требовалось немалое время, поскольку многие члены ЦК жили и работали вдали от Москвы. И это время Хрущёв не упустил! В полной мере проявился его организаторский талант и умение не паниковать в критических ситуациях. С помощью своего давнего подельника в антигосударственных делах Жукова Г.К. Хрущёв на скоростных военных самолетах доставил чуть ли не под стражей в Москву тех членов ЦК, которые были на его идейной стороне, а остальных по месту жительства всяческими способами притормозили чекисты (что изволите?), подчиняющиеся Хрущёву.
Когда Пленум открылся, то по его составу сразу стало ясно, что перевес сил оказался в пользу Хрущёва. Потому дальнейшее прогнозировалось легко.
Вышло так, как и задумал Хрущёв. Пленум с его подачи дружно осудил «антипартийную группу Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова». Все они были выведены из руководящих партийных и прочих органов и сосланы, кто куда. Например, Кагановича сослали работать директором леспромхоза в Сибирь, а там еще и из партии пытались исключить. Разумеется, по просьбе из Москвы. Поскольку поводов не нашли, украли его партбилет, и уже за утрату…
Уже в материалах 22-го съезда КПСС в кратком историческом экскурсе о той антипартийной группе констатировано следующее: «Ожесточённое сопротивление пыталась оказать осуществлению ленинского курса, намеченного XX съездом партии, фракционная антипартийная группа, в которую входили Молотов, Каганович, Маленков, Ворошилов, Булганин, Первухин, Сабуров и примкнувший к ним Шепилов».
Странная, прямо скажем, антипартийная группа фракционеров-раскольников, состоящая практически в полном составе их старой сталинской гвардии! У любого мыслящего человека возникало сомнение, а не победившие ли оппоненты являются той самой антипартийной группой, оказавшей ожесточённое сопротивление осуществлению ленинского курса?
Но Хрущёв для того и делал свой доклад ещё на 20-м съезде, чтобы заранее выставить сталинскую гвардию не только антипартийной, но и антинародной группировкой. Хрущёв всех переиграл! Он победил! Последняя попытка вернуть страну на путь сталинского социализма провалилась. Победило зло! Но победило оно неокончательно. Понадобились еще десятилетия, чтобы полностью разрушить наследие Сталина.
А что же Алексей? Он, как и товарищи, разобрался в этом лишь много-много лет спустя. Но и потом с юношеским пылом жалел, что ему не пришлось стать непосредственным участником тех исторических событий.
– И что бы изменилось? – вправе спросить Читатель.
Кто знает? Если учесть настрой Алексея и преданность тому, в чем он убеждён!
Вот пример. В начале пятого класса Алексей ненароком вмешался в чужую судьбу, и тот поступок вполне проявил мировоззрение мальчишки. Зная о его реакции, можно предположить, как действовал бы Алексей в условиях того же 20-го съезда, коль ему довелось бы стать его делегатом. Конечно, это слишком лихое предположение, однако же, чего не бывает! Не боги ведь горшки обжигают! Кто-то и делегатом съезда должен стать…
Так вот, однажды в класс заглянула юная Вера Ивановна, школьная пионервожатая, и, извинившись перед физиком Сергеем Никитичем, сделала объявление:
– Ребята! Сразу после четвёртого урока – все в актовый зал. Собрание!
– Так у нас ещё пятый урок будет… – раздалось в ответ.
– Всё равно! Всем в актовый зал… Это – недолго!
В актовом зале собрались ученики со второго по девятый классы. Видимо, выпускные классы решили лишний раз не дёргать.
Вожатая дождалась тишины и объявила, что сегодня в школе произошел постыдный случай, который надо обсудить и сделать выводы.
«Интересное начало!» – решил Алексей, довольный, что последний урок, видимо, сорвётся.
– Выходи сюда, Михаил! Постой-ка перед своими товарищами! Посмотри им в глаза! А они пусть на тебя поглядят! – велела пионервожатая и проинформировала собравшихся. – Сегодня пионер Михаил Орлов дежурил в своём 5-м «В». Во время перемены он, как и положено, проветривал класс и потому никого в него не пускал. А когда все ребята и Настасья Петровна, учитель химии, вернулись на свои места, то в оставленном ею на учительском столе портфеле не оказалось ни кошелька, ни денег. Кроме Михаила никого в классе не было, потому этот случай не надо даже расследовать. Итак, всё ясно! Таким образом, наш товарищ, пионер Михаил Орлов украл деньги у своей учительницы… Какой позор для всего коллектива! Здесь собрались октябрята и пионеры нашей школы. Понятно, что все они осуждают проступок Михаила! Он опозорил высокое звание пионера! Ребята, скажите Михаилу по-пионерски, как вы относитесь к его проступку? Смелее, ребята! Это ему пойдёт на пользу!
Дальше предполагалось публичное избиение с воспитательными целями.
Алексей со своего места поглядывал на провинившегося паренька из параллельного класса и думал: «Как же ему теперь тяжело! И сдался ему тот кошелёк? Я бы ни за что… Может, и он не брал? Не дурной ведь!»
Михаил низко опустил голову, втянув ее в плечи, и не поднимал глаз. Было видно, что он лишь ждал, когда эта прилюдная пытка закончится. Он был смят и никак не сопротивлялся, он только ждал, изредка утирая нос рукавом.
Желающих выступать не нашлось. В кутерьме событий пионервожатая Вера Ивановна не успела назначить пару своих любимых активисток для общественного порицания провинившегося, как делала обычно, и теперь воспитательное мероприятие на глазах теряло должную остроту.
– Кто же выступит, товарищи октябрята и пионеры? – бесполезно взывала она.
Несчастный Михаил ещё ниже опустил голову. Он тоже понимал, что эта пытка закончится не скоро. Когда еще кто-нибудь его осудит? Когда вынесут приговор… Когда проголосуют… Сил не оставалось терпеть такое унижение, но и провалиться сквозь пол не удавалось.
Алексею было искренне жаль товарища. Он даже не задумывался о том, что тот считается вором. Он видел смятение униженного человека и переносил его муки на себя. И чем дольше это продолжалось, тем труднее Алексею было это выносить. В какой-то момент он, уже не сознавая себя, выкрикнул:
– Нельзя же так! Нельзя!
Пионервожатая обрадовалась, что нашёлся, хоть кто-то, кто прекратит двусмысленное молчание зала.
– Слово представляется пионеру Зотову Алёше! – с энтузиазмом объявила Вера Ивановна. – Выходи сюда, Алёша! Скажи…
Алексей очнулся. Он и не предполагал, что выкрикнул это вслух, но слово не воробей… Он принялся через колени товарищей выбираться из своего ряда… Пока шел – вспомнил, как этот Мишка во время матча ткнул его локтем под дых. Алексей тогда потерял мяч, задохнулся, упал, потом тяжело раздыхивался. Игра остановилась. Мишка сразу подбежал, попытался поднять Алексея. Стесняясь, сознался, что в порыве игры чересчур зарвался. Извинился. Алексей зла на него не держал. Потом они много раз сражались на школьном футбольном поле, как ни в чём не бывало.
Алексей остановился около стола, рядом с которым понуро стоял Михаил, и громко повторил, что уже сошло с языка:
– Нельзя так! Нельзя так с человеком…
– Продолжай, Алёша, продолжай! – поощряла его Вера Ивановна, еще не понимавшая, что собирается сказать Алексей.
– А может, Михаил и не крал ничего? Мы разве об этом знаем? Разве его об этом спрашивали? Разве он сознался? – выпалил возмущенно Алексей.
– Так он тебе и сознается! Жди! – вставила своё Вера Ивановна.
– Вполне возможно, что это вы украли, Вера Ивановна! – неожиданно выдал Алексей, и школа замерла в предчувствии чего-то страшного. По рядам пронесся шумок, закончившийся сдержанным до поры возмущением отличниц.
– Я? – изумилась такому обороту пионервожатая. – Ну, знаете! Причем здесь я?
– Так вы нам и сознаетесь! Не дождёмся же! – воскликнул Алексей, повторив смысл ее же фразы.
– Зотов! – распалилась Вера Ивановна. – Ты с ним заодно? Не ломай комедию! И не мешай проведению собрания! Старшеклассникам потом еще на уроки идти!
– Пусть идут! – поддержал Алексей. – А Орлова надо отпустить! Иди, Миша! Иди домой! – благословил его Алексей. – Твой вопрос потом рассмотрят! И не на таком собрании…
Михаил впервые поднял голову, затравленно оглядел зал, уставился на Алексея, перехватившего управление собранием, но не знал, стоит ли выполнять его распоряжение.
– Зотов! Прекрати срывать важное общественное мероприятие! – вышла из равновесия Вера Ивановна. – Что ты себе позволяешь?
– Пусть Орлов уйдёт! – не громко, но чётко произнёс Константин Павлович Поркин, директор школы, который, как теперь заметил Алексей, сидел в первом ряду с некоторыми учителями. Настасьи Петровны, одной из виновниц этого собрания, Алексей взглядом не нашёл. – Действительно, потом этот случай обсудим. Разберемся во всём, и обсудим! – добавил директор. – Отпускайте ребят, Вера Ивановна. А учителя сейчас соберутся у меня! – он встал и вышел из примолкшего зала.
Следом за директором, не поднимая головы, куда-то выбежал Михаил.
Отличницы набросились на Алексея – видите ли, они от него такого не ожидали! Алексей такого от себя и сам не ожидал, но, как ему казалось, сделал всё правильно. Сделал по совести! «Нечего людей мучить и позорить, не имея доказательств их вины!»
Следующим днём Алексей во время перемены заглянул в параллельный класс, чтобы увидеть Михаила – как он там теперь?
Кроме шумных выкриков со всех сторон, что его нет, не пришёл сегодня, раздался еще один, удививший Алексея:
– То же мне, адвокат! Напрасно пришёл! Других воров у нас нет, и защищать некого!
– Ну, и обстановочка у вас грязненькая! Только сплюнуть и хочется! – заключил Алексей и вышел из класса.
В ответ ему донесся возмущенный голос какой-то девчонки:
– Не надо всех под одну гребёнку…
Шило в мешке не утаишь! Так или иначе, но скоро все знали, что кошелёк нашёлся. И деньги в нём оказались нетронутыми. Нашла их сама Настасья Петровна, та самая молодая химичка. В результате дискуссии, разгоревшейся в учительской после сбора в кабинете директора, учителя попросили ее еще раз поглядеть в самом портфеле.
– Пожалуйста! – согласилась Настасья Петровна и опрокинула свой большой кожаный портфель с множеством потайных карманов и карманчиков, которым хозяйка всегда гордилась, а кое-кто тихо ей завидовал.
Кошелёк откуда-то и выпал прямо на стол. Все учителя замерли, молча уставившись на объявившуюся пропажу. У всех в голове вертелся единственный вопрос: «Как же так, и что теперь делать?»
Наконец, кто-то тихо предложил:
– Надо бы извиниться… Надо собрать то самое собрание, чтобы Настасья Петровна перед Орловым при всех извинилась!
– Конечно! – многие учителя поддержали такой план, и сразу в учительской наступило общее облегчение. – Разумеется, надо! Прямо-таки, камень с плеч свалился!
Только одна Настасья Петровна ошарашенно застыла перед своим столом, заваленным какими-то вещами, книгами, ручками и свёртками. Она молчала. Потом стала медленно сгребать всё в портфель и тихо, но твёрдо произнесла:
– Извиняться я не буду! Я никого не просила проводить это дурацкое собрание! Я на нём даже не была… Я лишь поделилась в учительской своими подозрениями, а остальное происходило уже без меня и моего согласия… Виновной я себя не чувствую и извиняться не буду!
В учительской опять повисла тяжкая для присутствующих неопределенность. Спорить или уговаривать ее никто не хотел.
На следующий день директор зашёл в учительскую и объявил учителям, что Настасья Петровна уволилась из школы по собственному желанию. Заодно он попросил учителей не скрывать этот факт от учеников, если сами спросят, но и не раздувать его. И диспуты по возможности не устраивать. Кроме того, обо всём, что хоть как-то связано с этим происшествием, директор попросил сразу ставить его в известность, чтобы была возможность как-то повлиять на ситуацию в интересах всех: и учителей, и школьников, и школы в целом. Возражений не последовало.
На том эта история для всех и закончилась. Кроме, участвовавших в ней Михаила и, как ни странно, Алексея.
Михаил ни на минуту не вернулся в тот класс, который более четырёх лет считал своим. Ведь он так и не нашёл поддержки одноклассников, которые легко допустили мысль о его бесчестии. Даже после того, как выяснилась его полная невиновность, они не пришли поддержать оскорбленного товарища… Потому он просто ушёл от этих людей… Перевёлся в другую школу.
Однажды Алексей встретил Михаила рядом со своим домом. Тот явно ждал именно Алексея, прячась от взоров остальных.
– Привет, Алёша! – сказал он. – Спасибо тебе за всё, что было! Мне очень жаль, что мы раньше не дружили. Как говорится, друзья познаются…
– Ты где теперь?
– Я далеко… Вживаюсь в новый коллектив. Присматриваюсь к ним, они – ко мне! Всё – как надо! Бывай, Алёша! Пусть тебе в жизни повезёт…
Пусть это покажется странным, но в школе отношение к Алексею тоже изменилось. Он угадывал это интуитивно.
Учителя стали его, как будто, опасаться. Иной раз откровенно поглядывали в его сторону, особенно в случаях, когда в классе возникали острые ситуации. Будто хотели заранее узнать его мнение, хотели свериться с ним. А может, имели в виду нечто-то иное…
Зато классная руководительница Мария Аполлинарьевна стала к Алексею проявлять больше публичного уважения. Если вставал вопрос морального толка, она обязательно спрашивала мнение Алексея. Так или иначе, одобряла его позицию. И чаще хвалила. Даже если в этом не было необходимости.
Директор при случайных встречах, чаще это происходило в коридоре, заранее протягивал Алексею свою руку для пожатия и искренне улыбался, идя навстречу. На его вопрос о делах Алексей всегда отвечал односложно: «Всё в порядке, Константин Павлович!»
А вот одноклассники почему-то отдалились, будто Алексей их чем-то обидел или подвёл. Раньше все ребята вокруг него были хоть и не друзьями, но хорошими товарищами, теперь же Алексей словно выпал из их большого круга. Он всякий раз, будто пришлым среди всех оказывался.
Сути происходящего Алексей не понимал. Ему было лишь ясно, что его выделили из общего круга, но почему и что это означает непосредственно для него, так и не догадался. Неужели его поступок осуждают? Может, завидуют – но чему в этом случае можно позавидовать? Может, презирают? Но он не сделал ничего дурного не только им, но никому вообще! Может, это реакция их детства на его раннюю взрослость? Но и такое объяснение ничего не объясняет!
