Александр Иванович Вовк
Тепло лютых холодов
Глава 3
– Лёшенька! А как же я тут? Как же мы без тебя? – ужаснулась Людмила, когда узнала о сборах в командировку. И ее покрасневшее лицо показалось Алексею раненным на фоне светлых локонов супруги.
Алексей ещё долго молчал, дожидаясь, пока жена выговорится, несколько успокоится и смирится с неизбежным. Потом принялся тихо уговаривать, поглаживая ее руку:
– Не волнуйся, Людок! Я ящик фанерный достал; в коридоре поставлю. В него тебе угля из подвала наношу. Думаю, тебе хватит. Всяких макарон, крупы, масла и сахара постараюсь запасти…
– Так смели всё из магазинов! Где достанешь? – наконец переключилась жена на действительность, освободившись от первоначального переживания.
– Я постараюсь! Да и морозы не вечны же! Скоро погода наладится, как и положено в наших местах. Опять будет – ни туда, ни сюда! То дождь, то снег! А я постараюсь поскорее управиться… Васютку к делам привлекать пора – большой уже, он поможет. Чтобы тебе на морозище не выходить, да детей с собой не таскать, я договорился с Коньковыми; они будут хлеб и молоко приносить! По вечерам. Продержишься! Ты ведь молодец! Только ванночку не поднимай, когда Ваньку купаешь! Не дай бог, швы разойдутся… Понемногу наливай и понемногу сливай! – Алексей обнял и поцеловал жену, долго ее не отпуская.
Так они и сидели бы молча, согревая друг друга, пока Василёк играл машинками на диванчике – лишь бы не на холодном полу – а Ванька равномерно посапывал в своей решётчатой кроватке. Но младший сын не ко времени проснулся и сразу потребовал свою бутылочку с соской.
И тогда всё стремительно завертелось вокруг него, поскольку усидеть под Ванькин требовательный рёв было невозможно. Он замолкал, лишь получив своё. А высосав жидкую манную кашку, по сформировавшейся привычке отбрасывал пустую бутылочку далеко в сторону, пугая родителей всякий раз тем, что когда-то она разлетится на мелкие кусочки.
– Ну что, Василёк? Пойдем с тобой на лыжах?
– Конечно, пойдем! – обрадовался старший сын, засидевшийся дома без гуляния. – А мороз уже улетел?
– Нет! Летать только учится! Но ты готовься! Скоро обязательно пойдём! Как раньше пойдём – все вместе!
– А Ванюшка тоже на лыжах?
– К тому времени, тоже на них! – засмеялся Алексей.
Глава 4
Из ворот родной бригады выехали по плану, сразу окунувшись в неопределённость своего необычного задания. Минус двадцать три. Пока терпимо.
Машина бежит нормально, но сквозит в ней так, словно сидишь на крыле самолёта. Оглушающе рычит и скребется вентилятор печки, включенный на полную мощь. Но воздух он гонит практически холодный, потому стужа в машине собачья. Иначе и не скажешь! И кажется, чем дольше, тем холоднее! Стало быть, нет надежд на эту печку – лишь на общее потепление.
Скоро стёкла от дыхания покрылись мохнатым инеем – ничего не видно! А как протрёшь, так стекло мутнеет, готовое опять заледенеть. С плохоньким отопителем в мороз стёкла не отогреть!
И всё же Алексею поездка даётся легче, нежели Иварсу. Алексей-то замотался в одеяло – от ног до подбородка, но всё равно дрожит. Хорошо ещё, прихватили сравнительно теплые танковые куртки. Шинели на всякий случай тоже взяли, но ехать в них не решились. И правильно сделали – давно бы дуба дали.
Иварс настроен героически. Кажется, он тайно связывает это путешествие с посещением родных мест. Ведь родом он, кажется, с Рижского побережья. Потому, согреваемый мечтой или воспоминаниями, стойко преодолевает жуткий холод, а на вопросы Алексея бодрится. Мол, холод зимой – дело привычное! Говорит, что не мёрзнет, вот только пальцы часто растирает, снимая почти бесполезную в мороз армейскую однопалую рукавицу.
Алексей и впрямь верит, будто Иварс не мёрзнет. От этого Алексею и самому становится легче, ибо в этом вопросе помочь водителю он не в состоянии. Кроме того, по себе знает, если у человека есть важное обязательное дело, а увильнуть некуда, появляются силы для преодоления чего угодно! И всё же – лучше бы не переусердствовать. Терпеть-то можно долго, а чтобы загнуться от холода много времени не понадобится. Если поясницу или шею заклинит, то никакой героизм не поможет! Потому они периодически останавливались и бежали наперегонки метров сто-двести вперед, потом назад. Опять забирались в свой морозильник на колёсах, уже распарившись, и продолжали движение.
Какие-то машины встречались редко. Через час подкатили к посёлку Чернышевское. По-старому, ещё по-немецки, – Эйдткунен. И не выговорить!
Совсем неинтересный посёлок. Расположен он перед условной границей Калининградской области с Литвой. А раньше, ещё при немцах, Эйдткунен был настоящим крохотным городком, в котором по-городскому жили пять тысяч немцев. Производили, в основном, сельхозпродукцию или ее же перерабатывали.
Хорошо заметна обезглавленная снарядом кирха, приспособленная теперь неизвестно подо что. Массивные немецкие дома сложностью своих фасадов, даже самых непритязательных, ничуть не напоминают современные панельные коробки, гладенькие со всех сторон. Но старые немецкие дома, пережившие ужас обстрелов и бомбардировок, так и не дождались мало-мальского ремонта, хотя плотно заселены советскими людьми. Они, кажется, смирились, привыкли терпеть что угодно. Ведь другого выхода у них нет.
По казарменному мрачны длинные ряды оконных стекол на трех-четырёх этажах. Кое-где и стёкол-то нет. Крыша под натуральной черепицей местами разворочена и заделана, чем пришлось. Только дымящиеся трубы подтверждают наличие здесь жизни. Картина безрадостная, вызывающая в душе неприятный осадок и чувство безнадёжности.
«Слышал как-то, – вспомнил Алексей давний разговор с замполитом, – будто Калининградскую область после сильнейших разрушительных боёв до сих пор почти не восстанавливают, подразумевая ее возврат Польше в качестве акта доброй воли. Пусть даже так! Не нам судить, как поступать с этой землёй! Но люди-то наши, без вины виноватые, так и живут в этих черных руинах десятки лет. Их-то что? Тоже передадут полякам в качестве той самой доброй воли? А чтобы в нормальные дома вселить, доброй воли не хватило? Всякие Петродворцы заново отстроили, а люди – они ведь не дворцы! Люди – стерпят! Они, мол, понимают, насколько страшной и разорительной оказалась война! Ну, а не стерпят, так всё равно, деваться им некуда! Что происходит? Нельзя же так с теми людьми, которые и без того столько на своих плечах вынесли! Ужаснейшая несправедливость!» – разволновался вдруг Алексей.
Тем временем машина перевалила через слегка обозначившийся мостик, и синий дорожный знак подсказал название другого населенного пункта – уже в Литве – посёлок Кибартай.
И сразу картинка за окном изменилась. Алексей увидел, как вдоль трассы потянулись приятные на вид однотипные домики с ослепительно чистыми стеклами, единым вдоль улицы декоративным заборчиком, фруктовыми садиками и едва заметными аккуратными тепличками на заднем плане.
От тротуаров широченной улицы, с двух сторон окаймившей спешащее дальше шоссе, снег отброшен и выровнен красивыми валками. Над крышами кучерявятся белые дымы. Возле яркого одноэтажного магазинчика расчищена от снега большая площадка для автомобилей. Через огромные окна заметно кипение жизни. В сравнении с увиденным пятью минутами ранее, Алексею эта чужая жизнь представилась очень даже привлекательной. Здесь, пожалуй, каждый согласился бы пожить…
«Как же так? – удивился он. – Единая страна! Единый, как будто, народ, на великие дела способный, а жизнь настолько разная, что глаз режет! Почему так? Если бы то гиблое Чернышевское по-хорошему восстановить, да о жителях подумать так, чтобы не каждый из них в одиночку лопатой махал, наводя вокруг себя порядок, то, глядишь, ещё лучше получилось бы, нежели теперь у литовцев! Выходит, немцы могли организовать свою жизнь как люди! И литовцы могут! Так почему русские всегда как скоты жили? Как скоты и теперь живут, если их убогие населенные пункты не относятся к паре тех козырных городов, которые за счет всей страны лелеются и ублажаются. Которые существуют для показухи и помпезных парадов! И в которых жители убеждены, будто они такие хорошие-расхорошие, что более прочих граждан нашей страны заслужили нормальную жизнь!»
Наконец, и Кибартай остался позади, но Алексей никак не мог избавиться от каверзной мыслишки, ранее его не беспокоившей:
«Почему я словно в другую страну заброшен, хотя не выезжал из своей? Почему одним людям в ней достаётся всё, а другим – остальное? То есть, ни шиша! Где в моей огромной стране я смогу увидеть крохотный населенный пунктик, который по благоустройству похож на приличный западный городок? Чтобы дома были красивые, чтобы планировка улиц не абы как! Чтобы тротуары, велосипедные дорожки, а не грязь непроходимая! Чтобы всё завершено, всё отточено, огорожено, подключено, покрашено! Тот же Эйдткунен с его пятью тысячами немцев именно таким и был когда-то! Или скажете мне, будто в нём жили чумные миллионеры, не знавшие недостатка в финансах? Или в том посёлке счастливо проживала любимая дочь кайзера Вильгельма? Так каким же могучим производителем тот кайзер оказался, если его дочерей хватило на все крохотные городишки Германии, которые также прекрасно отстроены! Всё в них создавалось, всё имело привлекательный вид, всё было удобно для жителей! Как же так? Какой секрет был известен немцам, который советская власть не сумела постичь? Я понимаю невероятные трудности своей страны, окруженной теми, кто всегда желает проглотить ее с потрохами! Содержать такую большую армию, как наша, да чуть не каждый год обновлять ее дорогостоящее вооружение, это кому же по силам? Но ведь и германцы воевали всегда! Значит, тоже неимоверно тратились! А деньги на строительство, благоустройство, очеловечивание местности вокруг себя они всё-таки находили… Как-то находили! И мне очень интересно – как именно? Может, и мы, если очень постараемся, осилим подобное?»
Глава 5
Большие города Алексей не любил. Почему так? Просто не любил, и всё. За их муравьиное мельтешение. За большие и огромные расстояния, которые приходится преодолевать по самым пустячным делам и вопросам, теряя время, теряя попусту саму жизнь. За то, что в них трудно обойтись без транспорта. За то, что всё плохое, загрязняющее, разлагающее всегда начиналось с них. За то, что они не имеют милой атмосферы уютных малых городов, где люди приветливо здороваются по утрам, искренне интересуются своим соседом и попросту болтают в любое время при встрече. За шумность, за пыльную зелень, чрезмерно высокие дома и медленные лифты, отрывающие человека от родной земли, но не делающие его птицей. За множество наглых автомобилей на дорогах, грохочущих и забивающих наши легкие ядовитыми газами. За обязанность подчиняться глупым светофорам, заставляющим стоять, когда на дороге нет машин… Много, за что!
Кому-то может показаться странной эта неприязнь Алексея, ведь большинство людей стремятся жить как раз в крупных городах…
Но кто задумывается, почему они стремятся? Чаще всего лишь потому, что им внушили псевдолюбовь к суете и маяте больших городов, которая их якобы к себе тянет. Внушили…
Большинство людей ошибочно полагают, будто в большом городе больше возможностей для работы, отдыха. Вообще, для активной жизни.
Многих большие города привлекают сложившимся в них разделением труда. В городе уже есть те, кто за них и двор подметёт, и цветы польёт. Кто-то испечёт хлеб и нальёт молока. Кто-то дом обогреет и воду в него подаст. Здесь не надо запрягать лошадей и выкапывать картошку… Здесь можно всё иметь, не запачкав белы ручки…
Есть и другая меркантильная причина. Заведомо лучшее материальное обеспечение именно больших городов. В них удобно потреблять! Такова специфическая болезнь, прежде всего, советских городов. Вполне возможно, какому-то важному дядечке в его высоком кресле так живется спокойнее. И ведь он по-своему прав! В большом городе любой шумок может в два счёта разрастись до грома небесного! Дабы упредить, лучше народ сразу не гневить…
А уж Москва и Ленинград вообще на особом положении.
И, собственно говоря, почему на особом?
Не почему так заведено? А почему такое состояние дел в остальных уголках страны не представляется банальным свинством? Свинством по отношению к порядочным людям, которые в других городах, деревнях или даже на безымянных строительных площадках укрепляют и прославляют свою страну. Или эти люди иного сорта? Или они иных категорий, на которые по части обеспечения самым странным образом поделены все советские города? Свинство – самое подходящее слово для столь дискриминационного «равенства»!
Кстати, пальцем в небо попадут те, кто нелюбовь Алексея к большим городам объяснит его провинциальностью. То есть, привычкой жить в маленьких населенных пунктиках. Они удивятся, если узнают, – не сложилась у Алексея такая привычка! И зависти нет! Есть удивление; есть неприятие; есть возмущение.
Алексей вырос в семье армейского офицера. И его семья немало поколесила и по стране, и по заграницам. Потому и жили, и бывали, и проезжали, и к друзьям заглядывали во многие большие города. Однажды по случаю Алексей стал вспоминать, где побывал с родителями, где поживал с ними, загибая пальцы. И этих пальцев не хватило на руках и на ногах, вместе взятых.
«Какой смысл говорить о возможностях большого города, если вы не используете их даже на один процент? – опровергал наиболее популярное оправдание привязанности к крупным городам Алексей. – Вот я, приезжая в Москву, Ленинград, Киев, Ташкент, Алма-Ату, Ростов или в родную Одессу, всё в них за свой отпуск выверну наизнанку! Поскольку мне всё интересно, поскольку соскучился по другой обстановке. Везде побываю, даже там, где бывал в прошлый раз, и всё послушаю, и всё увижу, и всё узнаю, и всё засвидетельствую, во всем поучаствую…»
Глава 6
Однажды хорошие друзья Алексея, принимавшие его с женой и сыном на неделю в Ленинграде, искренне удивились и даже огорчились за себя: «Надо же, а мы в Русском музее, в БДТ, в Пушкинском театре, в Эрмитаже забыли, когда были… А вы за несколько дней уже везде побывали… И даже в музее Арктики, о котором мы не слыхивали… Даже в музее пожарного дела… Надо же! Не говоря о Петродворце, Ломоносове, Кунсткамере, Пушкине, Зоологическом музее, Авроре, артиллерийском музее, Исаакиевском соборе, квартире-музее Ф.М. Достоевского… Боже мой! И когда вы всё успеваете? Да еще с маленьким сынишкой!»
– Если бы мы постоянно жили в Ленинграде! – засмеялся в ответ Алексей. – Тогда наверняка забыли бы обо всей его красоте, как забывают о чём-то второстепенном! Существует она как-то рядом, ну и пусть! А теперь нам время дорого – когда подобная возможность опять представится? Значит, мы обязаны всё и везде успеть! Потому и ставим себе непосильные задачки и решаем их успешно! Вот и весь наш секрет!
– Нам бы ваш напор и стремление! – позавидовали хозяева-ленинградцы.
– Даже не мечтайте! Не выйдет! Я же знаю, москвичи вам не скажут, сколько стоит билет в Третьяковку, а ленинградцы не знают с какой стороны вход в Эрмитаж! Все это у них где-то есть, считается, что оно им и принадлежит, но никогда не посещали! Зато сколько спеси: «Мы, москвичи! Мы, ленинградцы!» А на самом деле – вы как та собака на сене!
– Ну, это уже перебор! – почти обиделись хозяева.
– Мы вас расхваливаем, может, только из вежливости, а вы нас бесцеремонно позорите! С какой стати? Неужели из-за особой интеллигентности всех жителей малых городов? – засмеялся хозяин. – Лучше пойдемте за стол – обед вас, гуляки-задаваки, давно ждёт!
– Всё, всё! Хотел пошутить, но случайно затронул больную струну! – опять ужалил друзей Алексей.
– Ну, ты и заноза! Или в вашем Черняховске больше интересностей, чем в Ленинграде? – не промолчал и хозяин.
– Хватит вам препираться, мужчины! Все – хороши! – примирительно засмеялась хозяйка. – Вот как заявимся когда-нибудь в ваш милый малый городок, как всё там залпом осмотрим, как изучим… Тогда и поглядите, на что мы, ленинградцы, годимся!
– Вызов принят! – не сдался Алексей. – Только трудно вам будет – у нас до сих пор экскурсоводов не завели! Потому вы мне лучше здесь объясните, почему ваш Петр, который якобы медный всадник, отлит не из меди, а из бронзы? Скажете мне, что Пушкин виноват? Но еще интереснее, почему Пётр сидит на коне без штанов?
Все онемели в едином немом вопросе. Наконец, Людмила не выдержала:
– Как – без штанов? Ты даже мне об этом никогда не говорил! Все смотрят, и никто не видит! Один ты разглядел? Ну, знаешь! Хватит всех разыгрывать!
– Действительно, не понять о чём это ты? – подключился хозяин. – Никогда не обращал внимания… Сидит себе… Вроде, никуда не уходит!
– Так вы, ленинградцы дорогие, обратите своё пристальное внимание! – посоветовал Алексей. – Он не только без штанов сидит, но и в каком-то странном женском платье! Разве в его времена кто-то так одевался?
– Обязательно схожу поглядеть! – засмеялась хозяйка. – Видимо, совсем Петр совесть потерял!
– Если пойдешь смотреть, то сразу выясни, почему он без стремян на коне сидит? – раззадорил Алексей. – Это уже не скачки, а сущая мука получается! Так ни один всадник не поступит! Разве, который без головы! И еще одно… Кого он там побеждает?
– Ну, как же! Швецию в лице коварного змея копытом придавил! – напомнил хозяин. – Или тоже что-то не так?
– Не знаю! Но кажется мне, будто Петр по недомыслию своего коня погубил… Змей его явно укусил! Потому скотина на дыбы и поднялась! Глядишь, скоро околеет! Надо бы сначала змея копьём или саблей достать… Но у Петра – ни того, ни другого! Только меч в ножнах болтается, хотя на вооружении таких мечей уже давно не было. По всему видать, Петр со Швецией, как вы мне подсказали, воевать даже не собирался! Вот я и думаю, что странная получается история с этим медным Петром без штанов… Очень уж надуманная история!
– Ладно тебе! – остановила мужа Людмила. – Расхвастался своими наблюдениями сверх всякой меры… Мы ведь с тобой у друзей… В великом Ленинграде! Или ты рискнешь сравнить его с нашим серым полуразрушенным Черняховском?
– Ну, да! Разрушить-то его в 45-м до основания мы смогли, а вот затем… Затем – не получилось! И так у нас во всём… – не успокоился Алексей, хотя хозяин уже раскупорил запотевшую бутылку, которая должна была, по его разумению, всех примирить.
– Вот об этом лучше не будем! – решительно возразил хозяин Алексею. – Жаль, конечно, что не смогли восстановить, но ресурсов на всю страну ведь и впрямь не хватало! Приходилось выделять главные направления… Мы же не США, которые весь мир обирают, потом между собой это делят, оттого и самые богатые. На них все страны работают, даже мы, в какой-то степени!
– Не будем, так не будем! – согласился Алексей и тут же добавил. – Но маленькие города всегда предпочтительнее больших, при условии, что их умышленно не делают зачуханными, занюханными, непривлекательными…
– Это как же? – опять с доброй, но недоверчивой усмешкой вмешалась хозяйка.
– Да всё просто! – возбудился Алексей. – У нас природа прямо за дверью… Поля, леса, речки… Весной первоцветы! Всякие там фиалки лесные, ветреницы, ландыши, орешки… Такие чувства возбуждают, такие настроения… На подвиги вдохновляют… Воздух! Летом за несколько часов мы с женой – помнишь, Людок? – полное ведро малины набрали! Облепихи – полно, грибов – океан… Прямо как на вашем Владимирском рынке! – подколол друзей Алексей.
– Я не об этом тебя спросила! – не отступила хозяйка. – Кто же старается сделать наши маленькие города зачуханными и занюханными?
– Система! – выдохнул Алексей. – Разумеется, система!
– Ты на что, диссидент проклятый, намякиваешь? – дурашливо уточнил хозяин. – Или ты против родной советской власти? – опять же дурашливо повысил он голос, придавая ему оттенок устрашения. – Опять тебя, Лёха, на грошовую политику потянуло?
– Мальчики! Не будем ссориться из-за всякой ерунды! – предложила Людмила. – Ну что ты, Алёшка, в самом деле? Опять вскочил на любимого конька? Хоть сегодня оставь его в конюшне!
– Да что вы со всех сторон на меня! – рассмеялся в ответ Алексей. – Дело вовсе не в советской власти, как таковой! Дело в ее руководителях! И в их окружении! Все они и всегда – заодно! Это нас и губит! Если бы они думали и делали заодно, было бы, пожалуй, нормально! Так нет же! Они только подпевают заодно! Тому, кто у них считается начальником! А что они в действительности думают и куда нас тянут, разве сразу поймешь? А хотелось бы! Но мы замечаем лишь подхалимаж! Нам показывают поцелуи взасос и речи с высоких трибун! И зачем нужны им мы? При такой их жизни?
– Алексей! – Людмила опять попыталась умерить спорщицкий пыл разгорячившегося супруга. – Успокойся… Успокойся… Прошу тебя, родной!
– Людок, я спокоен! – действительно спокойно и весело ответил Алексей, приобняв жену, насколько это получилось за столом. – Просто мне не дали ответить на вопрос Нины (хозяйка)… А виновата во всём девушка с веслом!
Хозяин сразу расхохотался. Да и всем стало весело оттого, что, наконец, выяснилось, кто же во всём виноват. На этот счет сразу посыпались шутки. Всем действительно показалась занятной логика Алексея. Интересно же, почему он во всём обвинил столь несчастную гипсовую девушку, полураздетую летом и зимой, застывшую в каждом парке культуры? И Алексей, почувствовав к себе внимание, вбросил еще один термин, кого-то заинтриговавший, кому-то всё объяснивший:
– Остаточный принцип! Вот чем бьет и уродует наши малые города то пресловутое весло! Сами знаете! Перед каждым райкомом, горкомом, обкомом всегда большой и ухоженный цветник! А чуть в стороне, как сто лет назад, посреди улицы в луже свиньи похрюкивают!
– Насчёт свиней ты, пожалуй, загнул! – возразил хозяин. – Но направление твоей мысли я вполне поддерживаю! Так и есть! И я не понимаю, почему на обкомовский цветник затрачен рубль, а на весь остальной город – несчастные три копейки? Причём, две из них уплачены некому московскому скульптору, которому заказали вылепить ту несчастную девушку! Она им давно освоена, потому скульптор продаёт ее совсем недорого. Да еще в комплекте с веслом! Самый скудный бюджет потянет… Если с веслом, конечно! – захохотал хозяин.
– Да, да! – окрылился Алексей тем, что его поняли. – И так по всей стране! И во всём – точно так! По той же схеме! На Москву выделяются многие рубли; на Ленинград и прочие большие города – по рублику, а на весь Союз, от Бреста до Сахалина, те самые три копейки! Поделите их на всё и ужритесь, дорогие наши жители! Но даже из трёх копеек большая часть осядет в областном центре; крохотная – в районном; ещё меньше – в поселковом… А самому низу достанется то ли пшик, то ли фиг! А скорее всего, – ни фига! И как там троллейбус или красота появится, если нет финансирования?
– Это, точно! – вставила хозяйка. – Но вы ешьте, ешьте! Коля, а ты подливай гостям, не ленись и зубы им не заговаривай! Устали ведь люди!
– А я на немецкие крохотные городишки как погляжу, так мои руки от безысходности опускаются! – воспламенился Алексей. – Смотришь, у них численность населения всегда на въезде указана… На той самой табличке, на которой название… Какой-нибудь Бадхёзен! 1,3 тысячи жителей! А ведь – красота! Загляденье! В Ленинграде каждый их домик охранялся бы государством как особый памятник архитектуры! И почему они могут строить, а мы только мечтать?
– Так ведь деньги… Деньги у них не те! – вставила Людмила. – У нас всё на армию, на космос да на Москву! И ещё на братскую помощь народам всего мира, которые денежки наши берут, а пляшут под дудку США… Как в том анекдоте, когда дедушка от радости за внука, поступившего в университет дружбы народов, с пальмы упал… Упал и хвост сломал, бедняга! Таковы наши друзья по всему миру!
– Браво, Людмила! – поддержала хозяйка. – Мы тоже что-то понимаем… Туда наши денежки и утекают! А нам от узкоглазых и черномазых достаются широкоформатные улыбки да пламенные рукопожатия! Но даже они оседают где-то в кремлевских хоромах!
– О! Наши женщины в бой рвутся! – восторженно воскликнул хозяин. – Если бы еще понимали, с кем бороться собираются, глупышки!
– А если по шее? Да два раза! – осведомилась хозяйка. – Или вечером сочтёмся, когда подлизываться начнёшь? – расхохоталась она.
– Ой! Ниже пояса не бить! – захохотал и хозяин.
– Всё равно, не понимаю! – сознался Алексей. – Надо думать, и у них, у буржуинов проклятых, своих проблем немало, но они вокруг себя создают ошеломляющую красоту, а у нас денег только на вёсла хватает! Да на мусор, который мы используем как украшение территории… И почему так?
– Леха! – вмешался хозяин глубоко сочувствующим, но недостаточно трезвым голосом. – Леха! У них кто хозяин денег? Не понимаешь, что ли?
– Кто? – по инерции уточнил Алексей, тоже нетрезвый.
– Они сами своим деньгам хозяева! Сами! Сами ограбили свой народ непосильной эксплуатацией, или даже честно заработали, но потом-то потратили, на что сами захотели! Хоть и на ту же красоту! А у нас… Даже знаменитый АвтоВаз с его немыслимой рентабельностью… Вполне мог быть миллиардером, но все деньги сдаёт в госбюджет! Ему даже на проекты новых автомобилей не хватает! Может, Госплан и хотел бы что-то на красоту выделить, так ему важный дядечка из ЦК свои рекомендации выдает, которыми пренебрегать не допускается! Конечно, если не хочешь с работы вылететь! Вот откуда растут, Лёшенька, длинные ноги твоей девушки с веслом!
– Неужели у них там все миллионеры? Кидают деньги, куда не хочу? – одновременно с хозяйкой спросила Людмила, но за столом все уже волновались, все хотели вставить своё единственное правильное замечание.
– Разве так не должно быть? Разве может быть иначе? – удивилась хозяйка.
– Вы про длинные женские ноги? Сомневаетесь, откуда они должны расти? – наигранно удивился Алексей, но и сам рассмеялся. – Ладно… Я пошутил! Но вспомните всякие акционерные общества! Они же свои средства собирали отовсюду на любое стоящее общее дело! И сами управляли своими деньгами! Сами, фактически, и строили! И не только железные дороги и доходные дома, но и красоту вокруг них! И теперь всех удивляют результаты их деятельности! А для меня они до сих пор остались лучшим памятником и доказательством правильной деятельности тех акционерных обществ! А у нас даже кооперация не вправе сама что-то решать! У нас партийный дядя всё решает! А акционерные общества, всякие «Господин Вася и К» у нас после революции только в старорежимном кино появляются!
– А если тот дядя ещё и не всё понимает в том вопросе! – выступил хозяин, излишне повысив голос. – А ведь у него и свои тайные соображения имеются, не очень подходящие остальному советскому народу? Например, как у Хрущёва? Как тогда?
– О! Уже до этого дурака добрались! – засмеялась хозяйка.
– Да кто же тебе сказал, милая моя, что он был дураком? – возразил хозяин. – Хрущев был умным человеком! Очень умным! Хотя институтов не оканчивал! Даже школьных классов имел всего четыре. Но образование умного человека не вузами определяется, а самообучением, наблюдательностью, настойчивостью, необходимостью, образованностью его окружения, наконец!
– Был бы умным, не наворочал бы такого в стране! – уверенно вставила хозяйка, полагая, что высказала самую важную истину.
– Нинель! – среагировал хозяин. – Ты, часом, с ним не того? Случайно, а? Что-то очень он тебя то ли возбуждает, то ли обижает! Может, у вас с ним что-то было? – стал глуповато иронизировать хозяин.
– Ты тоже – дурак! – засмеялась Нина. – Но и у нас с тобой, кажется, что-то было! Может, мне и об этом придётся пожалеть?
– Ре-бя-та! Пожалуйста, снизьте чуток температуру разговора! – смеясь, попросила Людмила. – Из-за чего мы ссоримся?
– Действительно! – подпел хозяин. – Но истина, как ни крути, всё равно дороже! Вы еще расскажите мне про кукурузу, про МТС или про разделение партийных органов на сельские и городские! Или про международный фестиваль 57-го года, который до сих пор нам отрыгивается. Или про убийственную денежную реформу. Или про самое крупное в мире жилищное строительство – весьма положительное наследие Хрущёва. Всё это было, всё это известно, но не это в Хрущеве главное! Главное в нём редко кто понимает! – сказал хозяин, словно рубанул, и замолчал, ожидая реакцию.
Она последовала незамедлительно:
– Ну, и? И что же, по-твоему, главное? – спросил Алексей.
– Хрущев до мозга своих костей был троцкистом!
– А в этом что нового или непонятного? – удивился Алексей. – Это все знают, кто хоть что-то желает знать!
– Не скажи! – не успокоился хозяин. – Из этого многое вытекает в его поведении и его политике! Как троцкист – он ненавидел капитализм, рассчитывая уничтожить его пожаром мировой революции. Но он как Маркс, как Троцкий, был уверен, будто социализм способен победить лишь в том случае, если революция произойдет одновременно во всех странах! А Советский Союз неожиданно вырвался вперед, один-единственный, нарушив этот гипотетический порядок. Советский Союз якобы загубил весь план мировой революции! Следовательно, он – враг! Его надо уничтожить, а затем всё начать сначала! Именно так Хрущев и думал, так и делал! Разумеется, тайно делал, чтобы оппоненты не раскрыли, чтобы не расстреляли! Но сторонников себе он тоже вербовал много и весьма успешно… Всякие тухачевские, бухарины, якиры… Хорошо, что сотни подпольных врагов, им завербованных, себя как-то выдали… Наши органы работали отлично и их обезвредили! Но сколько ещё осталось! Очень много! В том числе, и сам Никита, организатор всех побед троцкизма в нашей стране!
– Так почему же он армию и экономику нашей страны укреплял? А с США не только мирно соревновался, но и вполне серьёзно угрожал их всех закопать? – удивился Алексей. – Ведь он эти США считал своим злейшим врагом! Один Карибский кризис чего стоит!
– Вот и ты не усёк самого главного! – разгорячился хозяин. – Повторяю! Хрущёв считал своими злейшими врагами и США, и СССР! Он мечтал о гибели этих государств и их народов! Но Советский Союз в его руках являлся орудием борьбы со Штатами! Потому это орудие требовалось укреплять! Значит, приходилось укреплять и советскую армию, и экономику СССР! До поры, конечно! До той самой войны, в которой, как надеялся Хрущёв, и США, и Советский Союз взаимно нейтрализуются! Зато потом от невыносимости наступившей после ядерной войны жизни обязательно вспыхнет мировая революция! По всему видать, что Хрущёву не было жаль нашу страну, и тем более, наш народ. А народ, между тем, погибать не собирался! Он выстоял в великой войне и хотел построить коммунизм. Не самая плохая, между прочим, сказка! И вообще! Кому тогда только не мечталось, чтобы жизнь превратилась в радостную сказку? Не мечталось Хрущёву и его сторонникам. Они были убежденными и решительными палачами советского народа! Кстати всем известные палачи Ягода и Ежов полностью разделяли взгляды Троцкого. Тайно, разумеется. И лишь когда руководство страны по их кровавым делам догадалось, что происходит и чего они добиваются, их убрали. Потому-то и получилось, что Ягоду сменил ещё более кровавый Ежов, на которого надеялись. В нём к тому времени не разобрались. Он, между прочим, вплоть до поста наркома НКВД показывал себя отличным руководителем и организатором! Кто же знал, как он дальше раскроется? Кто же знал, что он настоящий враг?
