Александр Дурасов
Чужой для всех. Книга 3
– Кажется, нас подставили, Дик. Сильно подставили. Айк не виноват, но в штабе, видно, предатель.
– Сэр, это спланированная операция бошей. Кто-то их навел.
– Ты так думаешь?.. Мне приятно, что ты так думаешь. Ты вырос до командира батальона, Дик. В другой раз я распил бы с тобой бутылочку бурбона.
– Спасибо, сэр. Какие будут указания?
– Нас ждут в Бастони. Прорывайся туда. Доложи генералу Маколиффу все, что произошло с нами…
– Есть, сэр, прорываться в Бастонь.
– Иди берегом. Через озеро не ходи, потопишь людей. Собери всех и прорывайся.
– Сэр, здесь скоро будет 502-й полк. Может, стоит его подождать?
– 502-й готовится основательно. Будет только завтра. Боюсь, его встретят танки бошей. Ситуация развивается стремительно не в нашу пользу. Выступишь на рассвете, когда чуть осядет туман. Это приказ!
– Как быть с ранеными?
– Всех собери в бухте. Ночью санитарная колонна отправится на Седан. Думаю, боши нас не тронут. Им не до нас. Они упиваются славой нечестной победы.
– Я выполню ваш приказ, сэр, – рука капитана взметнулась к виску.
– Я верю тебе, капитан Уинтерс… Верю… – голос Синка слабел, переходил на шепот. – Действуй… Без проме… дле… ний…
ГЛАВА 9 Отто Скорцени. Дорога на Маас. 15 декабря 1944 года
Группа «Штилау» 150-й немецкой бронетанковой бригады осторожно двигалась в тумане по арденнской заснеженной дороге. Непроходимый лес враждебно принимал непрошеных гостей, подступая вплотную к крадущейся технике, царапал бока машин колючими лапами, тормозил движение острыми корягами, снежными заносами.
Джип разведки шел первым, зондировал путь. Следом нарушали патриархальную тишину бронемашины и грузовики с диверсантами. Сквозь утреннее сизое марево, лязгая гусеницами, шумно проходили «Пантеры». Железные листы, установленные вокруг пушек и башен, придавали танкам некоторое сходство с американскими «Шерманами». Связисты двигались, чуть отстав от грозных машин. Колонну замыкал цвета маренго темно-серый «Хорьх» в сопровождении нескольких мотоциклеток и «Пантеры» без опознавательной раскраски с антеннами радиосвязи.
Несмотря на свет прожекторов, подсказки командиров экипажей, торчащих, как столбы из башенок, опасность свалиться в кювет на крутых поворотах и подъемах была реальной. Третьи сутки над Валлонией висел плотный угнетающий туман.
Оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени в буквальном смысле не находил себе места. Двухметровая фигура эсэсовца с трудом вмещалась на заднем сиденье «Хорьха». Колени, словно копыта мустанга, топтали жилистый зад водителя, а голова билась о потолок. Главный диверсант вермахта сожалел, что пересел в машину подполковника Ольбрихта. Помощник фюрера подвязался ехать до Нешато, чтобы лично убедиться в разгроме американского десантного полка, прихватив фотокорреспондентов.
После очередной встряски Скорцени заметил раздраженно:
– Господин Ольбрихт, удивляюсь вашему хладнокровию. Тянемся, как стадо баранов, а вы мечтаете в полумраке.
От нависающего эсэсовца разило перегаром. Франц, взглянув косо на главного диверсанта, назидательно ответил:
– Отто, берегите нервы! Они пригодятся в боях за Маас. Здоровье, смотрю, вы вчера подорвали. Хотите поправить? Я всегда держу про запас дядюшкину фляжку с коньяком.
– Не вижу препятствий! Башка раскалывается. Давайте, – глаза Скорцени радостно заблестели.
Франц достал из внутреннего кармана фляжку с нацистским гербом, подал Отто.
– Берите, друг. Предупреждаю, там должно в остатке что-то булькать.
– Несомненно, дорогой Франц.
Ароматная жидкость торопливыми глотками переместилась в объемный желудок немецкого гиганта.
– Благодарю! – выдохнул Скорцени облегченно. Открыв окно, высунул голову.
Ледяная морось обжигала лицо, шею. Капельки влаги затекали за ворот. Шрам от некогда располосованной на дуэли левой щеки от уха до подбородка уродливо сжимался от холода.
– Бр-р-р, – втянул голову диверсант, сплюнул, закрыл окно.
– Я вас предупреждал, Отто, – усмехнулся Ольбрихт, – нельзя напиваться, как сапожник. Даже если фюрер вас лично поблагодарил за участие в штурме Бастони.
– Каюсь, перебрал. В последнее время у нас не было случая устроить праздник, а здесь такой повод. За коньяк спасибо. Превосходный! Ваш дядюшка знает толк в подобных напитках. Кстати, где сейчас генерал?
– Генерал Вейдлинг готов наступать. Ждет, когда мы с вами займем переправу через Маас.
– Пусть прогревает двигатели. Два-три дня, и мосты будут в моих руках. Трем группам удалось пройти сквозь брешь, открытую в союзнических линиях, и продвинуться до берегов Мезы в районах Юи, Намюра и Динана. Там они спокойно устроились на пересечении дорог, дают ложные направления проходящим частям, проводят диверсии. Предупредил: не переусердствовать, затаиться, ждать команды.
– Есть опасения?
– Еще бы. Моя бригада – это бригада глухонемых.
– Кого? Глухонемых? – Франц рассмеялся звонко. На глазах выступили слезы. – Еще скажите слепых!
Прыснул и Криволапов за рулем, хотя не понимал сути разговора: шеф смеется, значит смешно, можно поддержать.
– Да-да, глухонемых, я не шучу, – повторил Скорцени, облизав пересохшие губы. Хотелось пить. Но ему было приятно, что он рассмешил Ольбрихта и продолжил рассказ: – Лингвисты из вермахта подобрали мне всего дюжину людей, в основном бывших моряков, которые могут разговаривать на американском сленге. Около сорока человек нашлось, кто может бегло общаться. Человек сто пятьдесят – те, кто может сносно говорить. Двести – это те, кто что-то помнит из школьной программы. Остальные знают только «да» или «нет». Это почти две тысячи солдат. Вот я и говорю, что у меня бригада глухонемых фальшивых американцев. Она одета непонятно во что, вооружена, как попало. Вы представить не можете нашу подготовку. Один американский карабин на троих. Остальное оружие немецкое. Я не говорю про боевую технику. В день наступления я стал счастливым обладателем двух танков «Шерман». Вы не ослышались, Франц! Двух танков, один из которых к тому же отказал, едва пройдя несколько километров.
– Вам не позавидуешь, Отто. Но операция «Дракон» в действии.
– Куда деваться, она под личным контролем фюрера.
– Отто, операция развивается успешно. Усилия вашей бригады нацелены на Бастонь, Динан, Намюр, а не на Мальмеди, как спланировано, где вас ждала бы неудача. Вам не показалось это странным?
– Еще бы! Генштаб не дал мне объяснений. Меня это обескуражило, но я сдержал гнев.
– Отто! Это сделал лично фюрер. У него было видение на счет всей операции «Вахта на Рейне». Именно по этой причине в последний момент ставка сделана на 5-ю армию Мантойфеля. Ему переданы основные танковые корпуса СС. Дитрих остался на вспомогательных ролях, прикрывая 5-ю армию с севера. Так что же вас беспокоит?
– Группы наделали много шума за три дня, дезорганизовали оборону противника. Успех отрядов далеко превзошел мои надежды, но есть и провалы. Кстати, вы слышали новость, – улыбка Скорцени расплылась во все лицо. Шрам – багровый плотный рубец – собрался как червяк. – Американское радио в Кале говорило о раскрытии огромной сети шпионажа и диверсий в тылу союзников, и эта сеть подчинялась полковнику Скорцени, «похитителю» Муссолини. Американцы даже объявили, что захватили более двухсот пятидесяти человек из моей бригады – цифра явно преувеличенная. Я стал популярен. Так вот, меня беспокоит, что американцы на нас устроили тотальную охоту. Есть ли у меня резерв времени, чтобы выполнить свою историческую миссию? Смогут ли продержаться глухонемые джи-ай под прицелом настырных квадратоголовых америкосов до того, как мы захватим мосты?
– Вы зря паникуете, друг, – Франц произнес твердым, наставническим голосом. – Конечно, это вас не спасет, – он постучал пальцем по американскому шеврону на куртке Скорцени. – Ваш маскарад виден за полкилометра. Но факторы неожиданности и дерзости сыграют роль. Ваш успех зависит от наступательных действий танковых дивизий. За нами следует 47-й танковый корпус генерала Хайнриха фон Лютвица. Молитесь на него. При паническом бегстве противника вам легче захватить мосты, обеспечить переправу.
Отто Скорцени посуровел, задумался.
– Вот вы говорите, что я мечтаю в полумраке, – продолжал беседу Ольбрихт. – Я не мечтаю, Отто. Я думаю, как вам помочь. И здесь приходит мысль вновь использовать русский батальон, этих сорвиголов. Вы поняли меня, Отто? – Франц толкнул локтем в бок соседа, который притих в полудреме.
– Что, русский батальон? – выпалил Скорцени, не теряя нить разговора. – Бьюсь об заклад, моя бригада достигнет раньше другого берега, чем ваши русские. Мне кажется, вы им слишком доверяете.
– Спокойнее, Отто. Русские меня не подводили, – парировал Франц. – Не подведут и в этот раз. Они отвечают за свои слова. Спешу посмотреть на их работу. Уверен, под Нешато есть что показать фотокорреспондентам. Хорошая русская поговорка гласит: «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь». Отто, придержите свои бахвальства фюреру. Ему будут приятны ваши подвиги. Вы ходите у рейхсканцлера в любимчиках. Слышал, что он вам даже запретил идти во вражеские порядки, дабы не позволить себе вас потерять. Это правда?
Лицо Скорцени засияло от гордости.
– Франц, это правда. Фюрер дважды просил оставаться в тылу, поберечься от пуль. Но разве это выполнимо? Кстати, вы обласканы экселенцем не хуже, чем я.
– Это заметно?
– Очень. В генштабе говорят, что фельдмаршал Модель боится, что вы разделите с ним славу побед в операции. Думаю, по этой причине он дал согласие на ваш отъезд со мной.
– Мне слава незачем, Отто.
– Так ли это, подполковник? А фотографы, служебный взлет?
– Это видимая сторона. В душе я тихий парень. Тише едешь, дальше будешь.
«Не смеши меня, брат, – вдруг зарокотал в голове Ольбрихта Клаус. – Говоришь, тихий, а ввязался в мировую драку, сталкиваешь лбами союзников, ставишь генералов по стойке смирно. Это как понимать? Две жены заимел, детей настрогал – все из-за скромности?» – «Зачем проснулся, Клаус? – недовольно отозвался Франц. – В твоей помощи и критике не нуждаюсь. И вообще, я думал, что мы уже одно целое. Ты давно не уделял мне внимания. Выскочил, как черт из табакерки. С какого перепуга?» – «Засиделся у тебя. Руки чешутся по делу. Я же профессионал. Советуйся больше со мной. Мне скучно, друг». – «Хорошо, придумаю для тебя что-нибудь. Сейчас не мешай. Видишь, Скорцени уставился недоуменно. Бывай, волк одиночка…»
– Франц? Вы меня слышите? С вами все в порядке? – Скорцени щелкнул пальцами перед лицом штабиста.
Ольбрихт вздрогнул. Шире открыл глаза. Взгляд затуманенный. Произнес глухо:
– Это после контузии. Приступ головной боли. Не обращайте внимания. Говорите. Я прослушал, что вы сказали.
– Я сказал, что вы хорошо вжились в русскую культуру за время войны. Ваши высказывания могут вызвать подозрения у службы безопасности. Не обижайтесь. Я имею польские корни и вашу привязанность к русским особенно чувствую.
Франц достал фляжку и молча сделал глоток коньяку. Боль в голове от неожиданного появления Клауса проходила. Он вновь мыслил ясно. Не раздражаясь на высказывания Скорцени, бросил уверенно:
– Не преувеличивайте, Отто. Подозрения скорее вызовут у американцев ваши диверсанты за незнание столицы штата Кентукки или тому подобное, а не у генералитета мои отношения с отобранными русскими пленными. Допьете? – протянул фляжку. – Скоро приедем. Видите, туман расходится.
– Не вижу препятствий, Франц! – воскликнул удовлетворенно Отто и лапищей перехватил емкость с остатками коньяка.
– Гос-сподин подполковник! – вскрикнул неожиданно Криволапов.
Визжат тормоза. Машина юзит, несется влево. Криволапов бросает педаль тормоза, выворачивает руль, на последнем метре дороги гасит скорость. Оборачивается. Глаза вытаращены, заикается:
– С-стреляют-с, господин подполковник!
До немецких офицеров ясно донеслась пулеметная очередь. В ответ стреляли из «шмайсеров». Вдруг недалеко в пределах видимости рванули мины среднего калибра. Огромная ель на глазах изумленных пассажиров, иссеченная и срезанная осколками, вздымая клубы снежной пыли, шумно завалилась на дорогу. Сразу последовал артиллерийский выстрел из «Пантеры». Он многократным эхом разнесся по лесу, заглушая и крики рядом стоящего фельдфебеля, и вопли мотоэкипажа, подмятого елью.
– Что это? – рявкнул Скорцени. Не дожидаясь ответа, небрежно бросил фляжку на сиденье и, рванув дверь, скатился в кювет.
Приземление было мягким. Тем не менее Отто почувствовал головокружение. Чтобы избавиться от дурноты, зачерпнул пригоршнями рыхлый снег, приложил к пылающему лицу, пожевал. Осклабился от удовольствия. Талая вода текла под рубашку, обжигала грудь. «Черт, раскрыли быстро! – заработал мозг. – Надо выводить группу. Иначе не доберешься до Мааса».
Выглянул из кювета. Туман заметно поредел. Хмурое декабрьское утро наступило. Лесная дорога, основательно забитая военной техникой, просматривалась хорошо. Где-то впереди колонны разгорался бой. Отто поднялся, не отряхиваясь от снега, размашисто побежал к бронетранспортеру связи. Тормознул у огромной густой ели, преграждавшей путь. Под заиндевелыми лапами стонали придавленные мотоциклисты.
– Поднимайтесь живее! – гаркнул эсэсовец бесцеремонно. – Помоги им! Не стой! – прикрикнул на фельдфебеля, вылезшего из кювета.
Словно йети – огромный, встревоженный, злобный, с растрепанными волосами и уродливым фиолетовым шрамом, Скорцени, цепляясь за ветки, царапая руки, перелез через ель.
К нему уже бежали офицер связи и командир группы капитан фон Фолькерсам. Приблизившись к грозному диверсанту, они вытянулись в струну.
– Кто дал команду стрелять? – выдавил, хмурясь, Скорцени.
– Господин оберштурмбаннфюрер СС, – сбивчиво заговорил капитан фон Фолькерсам. – Мы следовали… нас раскрыли. Мы вступили в бой согласно инструкции.
– Черт, каким образом нас опознали? Силы противника?
– Уточняю… Рота десантников. Может, больше.
– Откуда взялась эта рота десантников? – зарычал эсэсовец. – Почему проморгали? Спят, свиньи?.. Кто там? – Скорцени обернулся на шум.
К диверсантам спешно подходил Ольбрихт, одетый, как они, в американскую униформу поверх немецкой. Сзади на малых оборотах двигалась командирская «Пантера».
У Скорцени перекосился рот от опеки со стороны Франца. Из груди вырвалось:
– Господин подполковник, я не нуждаюсь в вашей помощи. Зачем вы здесь?
– Отто! Прекратите брань! Ваши люди невиновны, – заступился за офицеров разведчик, не отреагировав на бестактность любимца фюрера. – Это остатки 506-го американского полка. Десантники прорываются к Бастони. Любое движение в обратную сторону вызывает подозрение.
– Хорошо! Допустим, – согласился раздраженно Скорцени. – Если вы такой умник, Франц, то подскажите выход. Мне нужно сохранить отряд. Я не привык обороняться, я привык нападать первым. Не мой промысел добивать отступающие части.
– Отто! Выводите танки вперед. Немедленно! Пока их не расстреляли из базук в этой лесной глуши. Атакуйте ими. Моя «Пантера» останется сзади. Перекрестным корректированным огнем разделаем американцев под орех. Капитан, – Франц обратился к командиру группы, – американцы атаковали с двух сторон?
– Нет, господин подполковник. Нападение внезапное слева, – глаза фон Фолькерсама благодарно светились.
Франц легким кивком ответил на благодарность офицера, перевел взгляд на Скорцени.
– Нам повезло, Отто. Американцы вступили в бой без подготовки, наткнувшись на колонну. Всех гренадеров на правую сторону, займите оборону. При поддержке танков подавите десантников. Отдавайте приказ, оберштурмбаннфюрер. Время идет…
– Ложись, – вдруг заорал связист. Падая, потянул за собой фон Фолькерсама.
– Где? Что? – шарахнулся от бронетранспортера Скорцени.
Знакомый свист, два хлопка справа в подлеске. Эсэсовец почувствовал будто удар по лбу и свалился в кювет. Не теряя сознания, стал ощупывать нос и щеки. По лицу текло что-то теплое, над правым глазом пальцы коснулись лоскута дряблого мяса. Отто в ужасе вздрогнул: «Неужели глаз потерян? Хуже этого ничего случиться не может. Теперь полный Квазимодо», – подумал он. Пальцы ощупали место под мясом. Облегченный выдох: глаз цел.
Солдаты и офицеры устремились к Скорцени, подняли его. Взгляды у всех оторопелые, сочувствующие. Как же – лицо шефа в крови! Правая штанина посечена осколками, пропитана кровью.
– Разойдитесь! Дайте осмотреть командира! – раздалась грозная команда позади столпившихся диверсантов.
Усатый эскулап с орлиным профилем ворчливо пробирался к Скорцени. За ним следовали молодые санитары с носилками. Подойдя вплотную к раненому эсэсовцу, медик окинул профессиональным взором его лицо. Нагнулся, осмотрев правое бедро, рассеченное в двух местах осколками, строго подытожил:
– Господин оберштурмбаннфюрер СС, вам нужно срочно в санчасть. Надо вытащить осколки, обработать и зашить раны. Нельзя допустить сепсиса.
– Что? К черту санчасть! – взревел Отто, услышав заключение врача. – Только не сейчас, медикус. Я себя чувствую твердо на ногах. Обработайте в полевых условиях. Это приказ! – подумав, он добавил спокойнее: – От стакана коньяка и порции гуляша я не откажусь, – и, развернувшись к Ольбрихту, пробасил: – Франц, вы обещали русскую кухню.
– Обещал, – сдержанно, без эмоций ответил Франц. – До форта пять километров, там обед. До Нешато три. Слева недобитые американцы. Разберитесь вначале с ними, Отто.
Левый здоровый глаз Скорцени недобро загорелся, ожег фон Фолькерсама.
– Вы почему еще здесь?
– Так…
– Немедленно выполняйте боевую задачу по отражению атаки американцев. За мной есть кому присмотреть…
Ветки кустарника, обнаженные дыханием осени, покрытые декабрьской коркой изморози, дрогнули. Зашуршал игольчатый покров. Уинтерс опустил бинокль. В усталых глазах командира второго батальона 506-го американского десантного полка тревога, даже смятение. Немецкая колонна просматривалась плохо. Впереди в кювете дымился джип разведки, рядом стоял поврежденный бронетранспортер. Немцы, словно растревоженные муравьи, выпрыгивали из тяжелых «Студебекеров», рассредоточивались, вступали в бой. За ними еле различимые в туманной дымке силуэты танков, похожих на «Шерман». «Будто слоны с вытянутыми хоботами, – подумалось ему. – Это разведка. Что за ней? Неужели танковая дивизия?»
Уинтерс оглянулся на шум. К нему сквозь кустарники пробирался командир роты «Изи» лейтенант Харигер.
– Это боши! – выдохнул офицер, чуть не сбив командира. Смуглое лицо десантника было в испарине, в грязных подтеках. Дыхание шумное. Руки подрагивали. Каска сбилась от быстрого бега по глубокому снегу. – Я сразу смекнул – это фрицы. На джипе «циркулярная пила Гитлера», а не наш браунинг 50-го калибра. Это диверсанты в нашей форме. Первый взвод вступил в бой. Что дальше, Дик? – чтобы унять заметное волнение, Харигер крепче сжал автомат Томпсона.
Глаза капитана сузились, устремились на подчиненного. На потемневшем заросшем лице заиграли желваки.
– Ты спрашиваешь, лейтенант, что дальше? – произнес Уинтерс холодно. – Отвечу. Харигер, у тебя сало вместо мозгов. Почему мне не доложил? Почему ввязался в бой, не зная сил противника? Что это: бравада или трусость?
– Сэр, рация не работает. Я подумал…
– Рация не работает? – Уинтерс сделал шаг вперед, схватил лейтенанта за грудки, процедил гневно: – Если не сыграем в ящик, я тебя отправлю чинить старые велосипеды, а не командовать ротой. Понял? – и оттолкнул жестко офицера. – Лейтенант, отводи взвод назад. Не дай себя окружить. Кто за пулеметом? Обгадился что ли? Два рожка выпустил. Экономить патроны!
– Сэр, я командир роты «Изи».
– Был командиром роты. Где твои люди? Положил под горой у зеленки? – Уинтерс с горечью сплюнул. – Выполняй приказ!
– Мерфи! – офицер кликнул радиста.
– Я здесь, сэр, – молодой десантник юрко подскочил к капитану.
– Срочно минометчикам: три залпа, пусть отсекают колонну. Лейтенант Джексон! – капитан перевел взгляд на офицера из первого батальона, сопровождавшего его. – Базутчиков к дороге. Жгите танки, как попрут. Им здесь не развернуться…
Засвистели мины, загоняя немцев в лес. Шумно, угрожающе, словно лавина, сорвавшаяся с гор, рухнула вековая ель. Ответный выстрел «Пантеры» внес сумятицу в умы американских солдат. Далекий взрыв многократным эхом оповестил Нешато о новом сражении.
Американская атака не готовилась заранее, больше походила на спонтанный, хаотичный наскок. Минометная поддержка была краткой, малорезультативной. Рота «Изи», обескровленная в недавнем бою, не смогла подавить сопротивление бронетанковой группы «Штилау». Немцы опомнились быстро. Рассредоточившись по правой стороне леса, ответили дружным пулеметным огнем. Огненные вспышки зловеще вырывались из раскаленных стволов MG-42. Свинцовые осы резали кустарники, ветви придорожного мелколесья, обжигали заповедные деревья. Потекла смола из глубоких ран хвойных красавиц, полилась солдатская кровь на рождественский снег. Крики и стоны раздавались с обеих сторон.
– Ты видел? Ты видел? – Коллинз подскочил к другу и толкнул в бок. – Я его завалил, Джимми!
– Подожди, не видишь, я целюсь, – Блейт из положения для стрельбы с колена целился во врага. Затаив дыхание, плавно нажал на спусковой крючок. Выстрел. Пуля точно нашла цель. Водитель «Студебекера» повис на дверях.
– Джимми, ты молодчина! Урезонь того боша толстозадого.
– Где?
– Под машину заполз, гаденыш.
– Это тебе за Грея, – прошептали обветренные губы снайпера. Щелчок. Краснолицый фриц уткнулся в снег у колеса.
– Перебегаем, Джим, сейчас такое начнется… Смотри, черный Бил спрятался под корягу. Эй, десантник!
Длинная раскатистая пулеметная очередь прошлась по кустам подлеска. Одна, вторая, третья.
– Вжик, вжик, – пули засвистели, срезая стволики кустарников, подернутые инеем, придорожные елочки, укутанные снегом. Запах свежести и хвои стремительно погнался за десантниками. – Вжик, – у самого уха.
– Эй, Гансы! Мы так не договаривались. Достану, надеру задницу… Черт, меня ранило! Джимми! Ты где? Помоги…
Коллинз пробежал еще несколько десятков метров вглубь леса, остановился от нестерпимой боли. Спину жгло, будто дотронулся кожей до раскаленной плиты. Сжал зубы, чтобы не стонать, лицо перекосилось, потекли слезы. Он понял, что теряет силы. Пошатываясь, сделал несколько шагов к огромной мачтовой сосне, навалился грудью. Пальцы разжались, карабин упал к ногам. Гарри на мгновение стих. Что-то теплое и липкое текло по рукаву куртки, капало на снег.
– Это моя кровь, – содрогнулся он. – Я ранен!.. – чтобы не упасть от нахлынувших чувств жалости к себе, он обхватил руками шершавый могучий ствол. Медленно запрокинул голову, посмотрел вверх, кого-то выискивая, прошептал: – Боже! Умирать глупо…
– Гарри! Я здесь! – Блейт спешил на помощь другу, карабин с прицелом держал наперевес. Перескочив валежину, бросился напрямик через густой кустарник на зов товарища. Увидел Коллинза под сосной, обрадовался, подбежал. – Куда тебя? Ты будешь жить, Гарри! Давай перевяжу.
– Джимми! – губы Коллинза дрожат. – Джимми… Дружбан… Я рад. Где ты так долго пропадал? Я умираю. Посмотри сзади. Рука онемела, не поднять.
– Гарри, терпи. Задело выше правой лопатки. Только мясо срезано. Сделаю укол и перевяжу. Ты не поверишь! У меня есть ампула морфия. Ты будешь жить, Гарри! Ты еще получишь орден «Пурпурное сердце» за убитого боша. Я тебе своих припишу, тогда наверняка, – Блейт быстро достал из индивидуальной аптечки ампулу, снял колпачок и всадил обезболивающий наркотик другу в бедро. – Теперь опускайся осторожно на снег, перевяжу. Санитаров нет. Их вчера боши перебили.
– Подожди, Джимми, передохну… Смотри, командир бежит. Эй, лейтенант! – прохрипел Коллинз. – Лейтенант Харигер?
Офицер оглянулся, услышав стон десантника.
– Меня ранило, лейтенант. Ухожу в сторону… Мне жаль…
– Давай назад! Отходим! – Харигер крикнул на ходу, побежал дальше, оставляя на снегу глубокие размазанные следы. «Много раненых, – огорчился мысленно офицер. – Даже разгильдяй Коллинз подставился. Может, комбат прав, зря полез в драку?»
Обежав густой ельник, командир роты «Изи» выскочил на полянку к минометчикам. Удивился встрече с лейтенантом Кафтаном. Тот, сидя на пне, с безразличным видом заряжал в обойму патроны. Рядом отдыхали минометные расчеты и несколько легкораненых десантников.
– Что такое, Кафтан? Почему не на передовой?
Комвзвода посмотрел недоуменно на Харигера, огрызнулся:
– Лейтенант! Какая передовая? У них пулеметы, танки, а у меня последняя обойма. Мин нет. Надо отходить. Что сказал комбат?
– Есть приказ Дика. Смещаемся левее на пятьсот ярдов к штабу. Собирай раненых. Не дай себя окружить. Шевели копытами, Кафтан. Я к дороге и назад.
– Стив, разруливай сам. Не я начинал, – буркнул офицер.
– Да пошел ты… – Харигер круто развернулся, побежал к месту боя.
В подлеске по левой стороне от дороги десятка три-четыре десантников, зарывшись в снег, из-за деревьев вяло отвечали на пулеметный натиск бошей. Боеприпасы были на исходе. Немцы также не шли в атаку, что-то выжидали.
«Вот и вся рота. Неужели в этом моя вина? – застыдился Харигер. – Я же хотел как лучше в том бою. Отводил роту в укрытие. Кто знал, что в лесу растяжки и засада? Сегодня я вступил смело в бой, не прятался. Разве мог я пропустить бошей? Это явные диверсанты. Кто-то должен был их остановить. И вновь Дик недоволен…»
– Вжик, вжик, – пули свистят, иссекают лес.
«Будто налетевшая саранча поедает кукурузное поле, как у нас в Техасе, – подумал Харигер. – Черт, откуда у них столько пулеметов?»
– Вжик, вжик.
– Пригнитесь, сэр! Пригнитесь! Ложитесь.
Харигер прислонился к сосне, вскинул автомат и дал длинную прицельную очередь в сторону пулеметчика.
– Ага, затихли! – обрадовался молодой офицер. Глаза азартно заблестели. Как мальчишка сложил ладони в рупор, прокричал из-за дерева: – Отходим, ребята. Смещаемся влево. Шевелитесь! Я поддержу!
Офицер отбежал несколько шагов в сторону. Автоматом отодвинул обледенелый куст с подтаявшей снежной шапкой, выглянул. Ему страстно захотелось посмотреть на убитого боша. Он увидел глаза нового пулеметчика: колкие, насмешливые. Стив нажал на спусковой крючок. Очередь была странно короткой, с сильной отдачей. Его отбросило назад в сугроб.
– Санитар! Санитар… – голос американца слабый, угасающий. – Отхо… дим… – дрогнули его губы, остывая. Кровь выступила, побежала тоненькой струйкой на снег.
– Внимание всем экипажам! Колонной! Дистанция – тридцать метров. Скорость максимальная. Противник слева. Подавить огнем из пулеметов. Выйти из зоны поражения. Вперед! – прозвучала команда Скорцени басовитым требовательным голосом. Вспомнив о ранении, главный диверсант с пьяной усмешкой добавил: – Поджарим этих свиней, ребята. Они этого достойны!
Взревели немецкие «Шерманы». Выхлопные газы, снежная пыль заклубились за трубами. Капитан фон Фолькерсам взмахнул рукой, скрылся в башне замыкающего танка. Взламывая полузамерзший грунт, «Пантеры» двинулись по лесной дороге. Из-под широких гусениц полетели комья грязи, снега, льда.
– Сэр, танки подходят! Танки! – прокричал ошалело американский наблюдатель в телефонную трубку.
Лейтенант Джексон вздрогнул, приняв сигнал, взглянул сурово на гранатометчиков. Десантники в грязной непросохшей одежде сидели на валежине, прислушивались к отдаленному бою, переговаривались. Лица понурые, изнеможенные. Офицер вытаращил глаза, гаркнул:
– Что заснули, черти? Бегом на огневой рубеж. Жгите бошей.
Первым выскочил к дороге расчет рядового Нельсона. Стрелок присел на правое колено возле небольшой разлапистой елочки. Осмотрелся. Пространства для газов сзади хватало. До дороги метров двадцать. Взгромоздив на плечо полутораметровую трубу базуки М9, прицелился.
Заряжающий достал из укупорки следующую гранату, с дрожью в голосе произнес:
– Ну как, Фрэнк, едут?
– Подходят стремительно. В лоб не возьмешь, и экраны стоят. Пропустим, ударим по корме. Расчет Титери добьет. Он на холме засел.
– Давай, не промахнись.
Танки шли плотной колонной, быстро приближались к окраине леса, не боясь сползти в глубокий кювет. Первый танк проскрежетал рядом, умчался вперед.
– Какого хрена пропустил? – завопил десантник.
– Заткнись! Не успел. Второй не уйдет.
Грозная «Пантера» надвигалась скалой. Командирская башенка крутилась в поисках противника. Грохот, лязг гусениц, едкий запах выхлопных газов приближались. Лицо Нельсона побелело. Руки задрожали. Губы шептали одну фразу:
– Убить без колебания, убить без колебания…
Десантник нагонял злость, агрессию. Адреналин зашкаливал. Вот и задница танка. Базутчик вскочил, трубу на плечо, нажал на спуск. Граната, шипя, устремилась за танком. Косой удар в левый борт.
– Проклятье! Давай еще! – заорал стрелок. Новый заряд ракетой умчался за целью…
А в командирском танковом экипаже прозвучала резкая команда по внутренней связи:
– Противник слева на десять часов. Зиберт, Майер, Крафтер, Хосман. Огонь!
Ударили курсовые пулеметы, срезая все живое на пути, подавляя любое шевеление при дороге. Первый расчет базутчиков не успел оценить результаты пуска второй гранаты. Тугие пулеметные очереди превратили десантников в решето.
Танк фельдфебеля Майера закрутился на месте, заглох. Перебитая гусеница растянулась на всю длину. Танкисты пришли в ярость. Их товарищи осторожно объезжали, катились дальше, а они застряли. Фельдфебель прильнул к окулярам перископа. К всеобщей радости экипажа, он заметил на холме американцев, крикнул:
– Противник слева. Башню на одиннадцать. Фугасным. Дистанция триста. Атака!
Наводчик «Пантеры» моментально повернул башню в указанное направление. Через монокулярный прицел засек застывших базутчиков в готовности для стрельбы.
– Цель вижу, Ганс, – ответил он тихо, затаив дыхание. Подправив расстояние, уверенно нажал на кнопку спускового механизма. – Попадание! – прорычал он, расплывшись в злорадной улыбке. Немец видел, как снаряд разнес небольшой холм. Росшие кустики и деревца вместе с базутчиками, словно сорняки из грядки, были выдернуты и разорваны в клочья. На месте американского расчета образовалась огромная воронка.
Лейтенанту Джексону не терпелось увидеть результаты боя с танками бошей. Наблюдатель молчал, на сигналы не отзывался. Уинтерс также требовал ясности на дороге.
– Черт, что происходит? Почему молчат? – занервничал офицер. Проклиная немцев, двинулся к дороге мелкими перебежками, прячась за деревья от пуль. Вот и ельничек. Выглянул. От ужаса чуть не вскрикнул. Словно черви поточили десантников, настолько их тела были истерзаны, распотрошены пулями. Глаза командира налились кровью, он прохрипел: – Черт! Вы достали меня до печенок. Хотите потягаться со мной? Ну давай!