Алан Смити
Покемоны и иконы
3. Письма ненависти от верующих
«…1 декабря 2015 года Соколов Р. Г. умышленно, с целью пропаганды информации, направленной на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам национальности, отношения к религии, совершил публичные действия, выражающие явное неуважение к обществу, в целях оскорбления религиозных чувств верующих, разместив в свободном доступе на своих страницах пользователя «Соколов» в социальных сетях YouTube и ВКонтакте в сети Интернет видеоизображение под названием «Письма ненависти от верующих», которое самостоятельно изготовил, используя техническое устройство с функцией аудиовидеозаписи, то есть совершил преступления, предусмотренные частью 1 статьи 148 УК РФ и частью 1 статьи 282 УК РФ…»
Немного пройдя по тротуару, я завернул за угол.
«Русланчик!» – кинулась ко мне Ирка.
Я был рад её внезапному появлению.
«Молодец, что убежала», – сказал я, забирая у Ирки одноразовый бумажный платочек, который она достала, поспешив помочь мне вытереть кровь.
«Я сбежала! Так нельзя поступать!» – плакала она.
«Нет, ты всё правильно сделала, – я старался успокоить её. – Ты могла позвать на помощь».
«Но не позвала. Я сильно испугалась», – ревела Ирка.
«Перестань! Всё хорошо. Что ты могла сделать против тех отморозков? – я взял её ладонь и прижал к своей щеке. – Пошли скорей отсюда».
Я снова потянул её за руку.
Через пять минут мы были на соседней улице и направились к супермаркету. От его витрин было светло, а на парковке стояло такси. Мы быстро запрыгнули на заднее сиденье. Ирка назвала свой адрес, и мы решили сперва завезти её.
«У тебя точно нет переломов?» – беспокоилась всю дорогу Ирка, ощупывая меня.
Было больно, всё тело гудело, но я старался улыбаться. Получалось плохо. От этого Ирка снова начинала реветь. Наконец, мы доехали. Она не позволила мне довести её до подъезда, чмокнула меня в щеку и быстро вылезла из такси.
«Напиши, как доедешь!» – улыбнулась она мне на прощанье.
Я ехал и через стекло смотрел на убегающие фонарные столбы и витрины магазинов, а сам видел наглую, тупую рожу зверька на фоне разбитой «Приоры».
«Ти, баран, бля! Ти куда прешь?!» – зверек двигался на меня, покачивая бейсбольной битой.
«Это ты, баран, куда прешь?!» – отвечал я ему, становясь в боевую стойку.
Размахнувшись, зверек направил толстый конец биты прямо мне в висок. Мгновенно сделав большой шаг навстречу удару, я сократил расстояние так, что оказался в одной плоскости с его ударной рукой. Схватив своей левой рукой его кулак, в который была зажата бита, второй я сделал блок, остановив движение. Бита по инерции пролетела мне за спину, небольно ударив плечо. Охватив своей правой рукой его запястье, резко делая шаг назад, я вывернул его вовнутрь так, что зверек согнулся. Продолжая удерживать биту скованной рукой, он второй попытался схватить меня, но тут же получил жесткий удар ногой по яйцам. Я перехватил биту, крутанул ею в воздухе и снизу вверх впечатал зверьку прямо в голову. Он откинулся и упал навзничь. Резко обернувшись, я с налета сокрушил второго, попытавшегося схватить меня сзади. Третий, дергаясь и не решаясь напасть, истошно кричал и делал резкие выпады в мою сторону, вероятно, пытаясь напугать меня. Вдруг где-то за спиной я услышал Иркин крик. Я обернулся: четвертый схватил её сзади и одной рукой держал за горло.
«Брось биту!» – крикнул он мне.
«Отпусти её!» – крикнул я в ответ, медленно опуская биту на землю.
Третий, тот, что дерганный, оказался передо мной и со всего маху пнул меня в голову. На пару секунд я потерял сознание. Открыв глаза, я увидел, как он замахивается битой. Я резким движением перевернулся на бок и попытался встать. Бита вскользь прилетела по плечу.
«Я сейчас твоей шлюхе горло перережу, как овце!» – кричал четвертый.
Исподлобья я посмотрел на Ирку: она стояла с испуганными, заплаканным глазами и в ужасе не могла издать ни звука. Хачик обнажил огромный тесак и поднес к её голове. Третий что есть мочи ударил меня битой по спине, но я остался стоять, согнувшись, не сводя глаз с ублюдка. Вдруг где-то близко заиграла сирена и повсюду замелькали синие зайчики.
«Валим отсюда!» – крикнул третий четвертому, и тот поспешно оттолкнул Ирку от себя.
Они подняли зверька и помогли второму, и все вместе поспешили скрыться в темноте тротуара за «Газелью». В свете грузовичка я увидел жирного мужика, который всё происходящее снимал на свой смартфон.
«Приехали», – вернул меня в реальность таксист.
Мимо пронеслась «скорая»…
«Аллах покарает тебя, шакал!», «Ты будешь корчиться от боли и жрать своё говно!», «Ты кусок гондона!», «Очень надеюсь, что тебя скоро грохнут!», «Оглядывайся почаще, пидор!» – комментариев к видео становилось больше, и всё чаще стали приходить вот такого рода. Так называемые мусульмане откровенно угрожали и в подробностях расписывали, как именно будут меня убивать, резать, казнить и насаживать мою жопу на кол. Сколько же в этих боголюбцах было ненависти! Откуда столько гнева? Ведь и Аллах, и Иисус, и Будда, и Кришна, и Иегова, и кто там ещё у них есть, учили быть терпимыми. Отчего вдруг такая агрессия? Мы в двадцать первом веке живем! И у нас светское государство, где гарантируется свобода слова и мнения.
Мне, как думающему индивидууму, совершенно ясно, что бога нет, что его выдумали. Считаете иначе? Тогда докажите мне обратное, например, силой своей веры передвиньте кирпич. Утрированно, конечно, но доходчиво. Мне же в ответ кирпичом голову обещают проломить! Как к таким людям я могу после этого относиться? Разве можно было считать их умными?
Скажете, что вера в бога не предполагает предъявления доказательств его существования? Но если задуматься на секунду: как можно верить в то, что невозможно проверить? Это как с теоремами: всегда должны быть доказательства. Конечно, я соглашусь и с тем, что доказать отсутствие бога я также не могу. Но всё же поверить в то, что, например, в пустой комнате никого нет, трезвому рассудку легче, чем поверить в то, что пустая комната заполнена людьми. Но в целом такой спор больше похож на батл без победителей. Как тут не вспомнить знаменитый ответ Рамзана Кадырова, давно ставший мемом: «А ты докажи, что не Аллах».
В первобытном обществе наши прапрапрадеды в силу невозможности рационально объяснить наблюдаемые природные явления приписывали их кому-то более могущественному, чем человек. По прошествии не одной тысячи лет, с появлением иудаизма, христианства, буддизма, ислама и других направлений, объяснение происхождения всего непонятного не изменилось – всё от бога. Но на какую бы ступеньку человечество ни поднималось в своём развитии, людям всегда требовался кто-то, кто всё объяснит. Был нужен вожак, предводитель, вождь, мессия. Так уж у нас, у стайных тварей, устроено: кто-то должен быть главным. А главному важно, чтобы ему подчинялись. И он выдумывал законы, правила и карал за их неисполнение. А чтобы у подданных не возникло сомнений в верности таких правил, приходилось сочинять небылицы: сперва о своём сверхъестественном происхождении, потом, когда люди пообразованней стали понимать, что от рождения мы все равны, – о сверхъестественном происхождении законов. Вот так на заре развития человека объяснялись простые явления природы, а потом прививались нормы поведения, в том числе по отношению к божеству и его земному наместнику.
В том, что люди верили и верить продолжают, плохого ведь не было и нет. Напротив, вера объединяла. Учитывая, как часто люди друг друга завоёвывали, грабили и убивали, объединение по признаку веры эти связи только усиливало. Но и здесь не стоит забывать, что грабежи, разбои и победы над соседями всегда происходили тоже с «божьего» повеления или благословения. А насаждения своей веры иноверцам без пролития крови история также не знает. Зато история знает массу жесточайших убийств тех, кто не признавал общепринятое сверхъестественное начало. Еретиков безжалостно казнили и в Европе, и на Руси, и на Востоке. А сколько «ведьм» было сожжено, сколько «демонов» на кол посажено, сколько шей было перерезано «неверным»? К сожалению, мы не во всём готовы признаться и не всё желаем вспоминать. Например, признавая геноцид греков и армян Османской империей или евреев и цыган – нацистской Германией, мы в России почему-то молчим об уничтожении своих родных староверов. И уж никто точно не вспомнит, сколько было уничтожено аборигенов во времена покорения Сибири и Дальнего Востока. И таких примеров по всему свету. И что ни смерть – во имя бога!
Только вдуматься: теория эволюции Дарвином была описана ещё в середине XIX века. С того времени она получила абсолютно точные подтверждения. Она победила абсолютно везде. Но в общественном сознании битву за умы человечества она проиграла. Это горькая, но правда. Казалось бы, к двадцатому веку никаких сомнений в естественном, природном происхождении разумной жизни не должно было остаться. Так нет, мало того, и в двадцать первом веке преобладающая часть человечества продолжает верить в своё божественное происхождение! Отчего так происходит? Быть может, оттого, что теория эволюции загромождена кучей научных параметров, сложно увязанных между собой? Она пугает своей непостижимостью. Дарвинизм страдает от отсутствия краткого, наглядного материала, который можно было бы показать и рассказать за пять минут. Или, может, всё дело в том, что люди предпочитают правде о долгом и трудном развитии всего живого красивую сказку о сотворении мира за неделю? Куда проще принять за истину, что бог создал человека, чем разбираться в тонкостях и хитросплетениях происхождения видов путем естественного отбора.
Помню, как-то разговаривал со своей бабкой, что по маминой линии, на тему церкви. Она считала себя православной верующей. Но веру приняла, с её слов, уже после развала Советского Союза. Ну я её спрашиваю, значит, с чего она вдруг поверила в то, что бог есть и зачем крестик решила надеть. А она отвечает, мол, тогда многие пошли в церковь, и она пошла. Сперва часто ходила, иконки там всякие покупала, поститься пыталась. Если с иконками всё просто было – расставил их по разным углам, и всё, то вот поститься никак не получалось: сначала ограничилась отказом от мяса, а потом и вовсе только отметкой в календаре. Зато любила бабка моя креститься по поводу и без. Делала она это ответственно, трижды рассекая перед собой воздух, прикасаясь ко лбу, к животу и плечам сжатыми кончиками трех пальцев, будто подсаливая. Но молитв она не знала. Да и Библию она тоже никогда не читала. И таких нововеров, как моя бабка, у нас, знаете ли, большинство, не так ли?
4. Письма ненависти от феминисток
«…1 февраля 2016 года Соколов Р. Г. умышленно, с целью пропаганды информации, направленной на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам национальности, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе, разместил в свободном доступе на своих страницах пользователя «Соколов» в социальных сетях ВКонтакте и YouTube в сети Интернет видеоизображение под названием «Письма ненависти от феминисток», которое самостоятельно изготовил, используя техническое устройство с функцией аудиовидеозаписи, то есть совершил преступление по части 1 статьи 282 УК…»
Как некстати расползлись по лицу прыщи. Торчащие тут и там клочки усов и бороды хотелось поскорей сбрить, но лезвие больно ранило тонкую кожу, отчего лицо заливали кровавые подтеки. Спасение оставалось лишь в онанизме. Она была с длинными распущенными волосами, словно пролитая на плечи чёрная краска. Никогда не мог разглядеть её лица. Она сразу опускалась на колени, из-за макушки был виден только её шикарный зад. Она нежными пальцами уверенно брала своё, а я лишь чувствовал её тяжелое, теплое дыхание, потом легкое покусывание и… вмиг, с рывками, всё становилось мокрым. А мне становилось немножечко стыдно…
Ирка не была из моих эротических фантазий. Но это не мешало мне мартовским котом прыгать вокруг неё и рассказывать разные истории, пытаясь рассмешить. Вел я себя как мальчишка. Она же смотрела на меня совершенно по-взрослому. Обычно девчонки её возраста не прочь провести время с парнями постарше. Я же, несмотря на свой язык без костей, по правде сказать, опасался противоположного пола, как мышь газонокосилки. Говорил я без устали, прыгая с темы на тему, боясь замолчать. Но тот неловкий момент, когда ты ещё не всё сказал, но уже не знаешь, о чем говорить, рано или поздно наставал. Говорят, что молчание – сила, а если эту силу применят те, кого мы любим, то это страшная сила. Но от молчания растет тревога. Ничто так не тянет к человеку, как то, что с ним разделяет. А преградой часто становится именно молчание, которое, как пытка, способно довести до безумия. Но, когда молчит любимый человек, это пытка вдвойне.
Мы с Иркой общались не так часто, как этого хотелось. Она уже отлично сдала ЕГЭ, и уже не было никаких сомнений, что её зачислят на юрфак на бюджет, у меня же оставались серьёзные долги по теории государства и права и ещё паре предметов. Совмещать учебу с зарабатыванием денег было трудно, деньги увлекали куда сильнее новых знаний, и я решил взять академ.
После того случая с «Приорой» по вечерам мы старались не шляться. Я ей и себе купил газовые баллончики. На всякий случай.
Мы целовались. Я ощупал все её сокровенные выпуклости и ямочки. Но дальше этого не заходило. Да я и сам, если быть откровенным, боялся той минуты, когда придётся раздеть её и снять трусы самому. К тому же ей не было ещё восемнадцати.
Однажды Ирка должна была зайти за мной в офис, мы собирались сходить куда-нибудь вдвоем. Но она задержалась и пришла в конце концов не одна, а с подружкой. Подругу звали Полина. Они до девятого класса учились вместе, а потом Полина поступила в медицинский колледж. В отличие от Ирки, которая выглядела старше своих лет, Полина оставалась типичным тинэйджером со взъерошенными жидкими рыжими волосами. Худая и бледная. Косметики на её милом личике не было, а на шее виднелся покрасневший прыщик. Глаза, которые она постоянно норовила спрятать, были серо-голубые, бездонные и растерянные. На среднем пальце ноготь был сломан, и она постоянно прятала руки, то сжимая свои костлявые кулачки, то натягивая на ладони рукава толстовки.
«Слушай, – с порога начала Ирка, – тут с Полиной какой-то пиздец происходит».
Ирка была взволнована, а Полина, напротив, была очень отстраненной. В офисе, кроме меня, никого не было. Они разместились на свободных креслах, а я сбегал к автомату за кофе.
«Поля, прошу тебя, расскажи, – донимала её Ирка, – нельзя продолжать молчать».
«Даже не знаю, с чего начать, – Полина смотрела в пластиковый стаканчик на пенку, что плавала в тёмно-коричневой жидкости, и палочкой помешивала сахар. – Всё как-то внезапно произошло».
«Полю изнасиловали», – сказала мне Ирка.
«Только что?» – спросил я.
«Нет, давно», – ответила Полина.
«Ты заявила в полицию?» – снова спросил я.
Она помолчала, потом заплакала. Ирка дала ей бумажный платочек и попыталась успокоить.
«Есть у меня подружка в колледже, – Полина начала свой рассказ, – Наташа. Дружила она с хачиком одним. Ну как дружила – он её из колледжа на своей тачке забирал. Она с ним на шашлыки ездила: вино, музыка, всё такое. Меня много раз звала с собой, но я этих всегда опасалась: они слишком наглые и какие-то недобрые. Хотя ухаживают, деньгами разбрасываются. Один только раз они меня до дома довезли, а сами дальше гулять поехали. Не знаю, может, месяц-два они дружили, а потом Наташка избегать его стала. Я спрашивала, что случилось, но она рассказывать не хотела. Или побоялась. Только просила меня иногда посмотреть, нет ли у входа машины Руслана. Его тоже Русланом звать».
Она помолчала и продолжила:
«Короче, как-то после занятий я пошла одна, а этот, Руслан её, на своей «Приоре» подъехал, поравнявшись со мной, давай сигналить, чтоб я остановилась».
«Приоре?» – не удержался я.
«Да, – удивилась моему вопросу Полина, – чёрная и затонированная вся».
Вышел он, значит, и спрашивает, где Наташка. Я ему, мол, не знаю. Он меня обвинять стал, что я скрываю её от него. Меня аж взбесило это. Говорю, чтобы они сами между собой разбирались, без меня. И пошла. Тут он меня схватил и в машину давай пихать. А там его друзья сидели, оказывается. Меня, как котенка, закинули на заднее сиденье и зажали с двух сторон. Я даже не сопротивлялась: они здоровые такие, сильные».
«Блядь, сволочи!» – не выдержала Ирка и посмотрела на меня.
«Потом они меня долго катали, заставили Наташке позвонить, но та не отвечала даже на мой номер. Мне кажется, что она могла видеть, как меня в машину заталкивали. Но точно не знаю. Затем отвезли в гараж какой-то. Я всю дорогу головой на коленях у одного из них лежала, чтоб не могла видеть, куда меня везли, – сказала Полина и снова заплакала. – Они всю дорогу угрожали мне, что будут трахать меня во все щели. Говорили, что в нашем меде все трахаются. А когда завели в тот грёбаный гараж, сделали, как обещали».
Ирка обняла подругу. Полина ревела, и успокаивать её было бесполезно. Потом она достала из кармана тонкие сигареты и взглядом спросила, можно ли ей закурить. Я кивнул.
«Этот Руслан сказал, что если заявлю в полицию, то он меня и Наташку закопает заживо. Я была ужасно напугана», – продолжала она, закуривая.
Полина после каждой затяжки кашляла, было видно, что курить она начала недавно. Мы сидели с Иркой, слушали и тоже уже были готовы закурить. Было состояние полного бессилия перед жестокостью. В голове у меня промелькнули события нашего с Иркой первого вечера, когда она успела убежать от тех ублюдков. Меня просто ужас охватил, как только представил, что её могли изнасиловать.
«Но на этом всё не закончилось, – всхлипывая, продолжала Полина. – Когда я добралась ночью до дома, мать сказала, что умер отец. Я, понятное дело, матери ничего рассказывать не стала. До сих пор она ничего не знает».
«Может, надо было всё-таки в полицию?» – опять спросил я.
«Не до неё было, – ответила Полина, – там уже другие проблемы появились».
«Что ты заладил про эту полицию? – немного нервно вступилась за подругу Ирка. – Разве ты не понимаешь, что о таком даже близким тяжело рассказать? Это же пятно на всю жизнь! На неё ведь все вокруг пальцами будут тыкать, как будто не её изнасиловали, а она!»
Раньше, наверное, я был сексистом. Не то чтобы я плохо к женщинам относился, но была у меня своя теория об отношении к ним. Они, как и весь род человеческий, разные: красивые и не очень, добрые и хитрые, умные и глупые. Часто все эти качества у каждой вперемешку. Одним словом, неоднозначные. Красивым, конечно, по жизни везет больше. Им и двери придерживают, их и вперед пропускают, их и на работу берут охотнее, и замуж. И для красивой женщины лучше всего быть дурой, даже если на самом деле она и не такая. Кстати, те, что действительно не глупы, очень неплохо вживаются в роль среднестатистической блондинки и имеют мужиков по полной. Но талантом влиять на мужчин обладают не только красавицы, просто некрасивым это делать немного сложнее. Для дурнушек же важно, чтоб имелись мозги. Если же и их нет, то всё пропало.
А ещё: от глупости – доброта. Нет, конечно, никакую жестокость я не оправдываю. Просто, если для кого одно жестоко, для другого оно же вполне гуманно. У кота вполне себе гуманный инстинкт поймать и съесть мышь, но с точки зрения самой мыши она жертва, а кот поступает жестоко. Но эволюция – это процесс, в котором выживают сильнейшие. Это не я, это Дарвин сказал. У нас же доброта часто с доверчивостью ассоциируется. И те женщины, что себя добрыми считают, скорее, просто доверчивые. Оттого – глупые. Хитрым проще, но часто такие сами себя обхитрить пытаются.
И все эти разговоры про равенство полов не больше чем попытка защититься от жестокости. Вещи надо своими именами называть. Вместо этого нас уводят в демагогию про недопустимость разделения по гендерному признаку, про права женщин на работу, высокую зарплату, про право выбирать и так далее, забывая совсем о праве женщин быть женщиной. Они долгие годы боролись за свою эмансипацию и во всех развитых и прогрессивных странах своего добились. Кстати сказать, добились благодаря усилиям идиоток и дурнушек: тут стоит только посмотреть на фотографии Розы Люксембург и Клары Цеткин, и всё станет ясно. Почему идиоток, спросите? Да потому, когда они за женские права боролись, все нормальные бабы дома сидели, а не мечтали наравне с мужиками за станками стоять по восемь часов в день. А если же эти суфражистки[3] не понимали, к чему приведет их борьба за женские свободы, то этим они только подчеркнули отсутствие у них ума. Их просто использовали предприимчивые фабриканты, чтобы получить дополнительную дешевую рабочую силу. И вот, когда бабу от мужика невозможно стало отличить, когда она и коня на скаку, и в горящую избу, она вдруг вспомнила, что хочет быть красивой, ухоженной, в меру глупой, заботливой хозяйкой у себя на кухне, а не в заводской столовой.
Но вот какое дело: не отказываясь от завоеванных когда-то прав и свобод, они не хотят отказаться и от преимущества быть женщиной. В детстве их балуют больше, чем мальчиков, а после школы опекают, пока замуж не выйдут. В армию их силком не загоняют, хотя есть такие, которые туда добровольно идут. Женщина в форме только на параде сексуально смотрится. На самом же деле это противоестественно: женщина рождена продолжать род, а не уничтожать его. А раз она пришла в армию, пусть и не с автоматом, а хоть и в штабе приказы отстукивать, то она так же участвует в убийствах, как и те, кто с автоматом или в танке.
Да, есть страны, в которых до сих пор живут по законам шариата или законам природы, – там женщинам ещё только предстоит вкусить свободы, неведомые им сейчас. Но у нас-то женщина и депутат, и милиционер, и миллионер. Хотя такие часто с железными яйцами, и женского в них порой столько же, сколько в мужике. А в большинстве-то своём что им не хватает? Если они жопой не крутят, не провоцируют, то никто их не трогает, не ущемляет. Так мне раньше казалось, пока я от Полины её историю не услышал.
Непротивление жестокости, злу – вот что в женщине делает женщину. Смирение и любовь – вот то, что она противопоставляет тяжелому кулаку и унижению. От этого она и страдает. Уверен, если бы бог существовал, он непременно был бы женщиной. Всё имеет женское начало. Без женщины невозможна новая жизнь. В глобальном смысле женщина созидает, сохраняет, а мужчина разрушает. Именно поэтому меня и удивляет стремление женщины быть похожей на мужчину. Если наш мир вконец утратит женственность, он погибнет.
