полная версия

Алан Смити
Покемоны и иконы

37. Последнее слово

«Вина Соколова Р. Г. в совершении преступления, предусмотренного статьей 138.1 УК, установлена и подтверждается совокупностью следующих доказательств: протоколом обыска, согласно которому в ходе проведенного обыска по месту временного проживания подсудимого обнаружена ручка, протоколом осмотра ручки, заключением эксперта, признавшего исследуемый объект фотовидеорегистратором, смонтированным в корпусе шариковой авторучки, протоколом осмотра видеоролика «Вступил в секту», где подсудимый сообщает о том, что он уже приобрел ручку со скрытой камерой, с которой намеревался ходить к экстрасенсам и прочим таким «даунам», информацией, полученной по запросу из УФСБ России по С-кой области, что установить местонахождение гражданина Сергея Лазарева не представилось возможным.

Доказательства, исследованные в судебном заседании, свидетельствуют о том, что подсудимый, не имея специального разрешения, лицензии, в нарушение действующего законодательства незаконно приобрел промышленно изготовленное устройство с фотовидеорегистратором, которое смонтировано в корпусе шариковой ручки и находится в рабочем состоянии, которое было обнаружено и изъято по месту его проживания, о факте приобретения устройства он указывал в изготовленном им видеоролике, подтвердил данную информацию в присутствии свидетелей-понятых, которые находились рядом с ним во время обыска в жилище, заключением эксперта о том, что фотовидеорегистратор является специальным техническим средством, таким образом, вина его установлена и доказана, его позиция непризнания вины отражает позицию защиты.

Признавая Соколова Р. Г. виновным, решая вопрос о мере наказания, суд учитывает характер и степень общественной опасности содеянного, данные о личности подсудимого, влияние назначенного наказания на его исправление.

Отягчающих наказание обстоятельств не установлено. В качестве смягчающих наказание обстоятельств суд учитывает, что Соколов Р. Г. ранее не судим, имеет положительные характеристики, в том числе данную в судебном заседании его матерью, которая указала, что её сын оказывал ей материальную помощь, в которой она нуждается и продолжает нуждаться в настоящее время, а также поведение подсудимого в судебном заседании, где он просил прощения у верующих людей за информацию, которую выложил в сети Интернет, его пояснения о том, что в настоящее время он переосмыслил свои действия.

Наряду с изложенным суд учитывает и то, что совершенные преступления относятся к категории небольшой и средней тяжести…»

«Ваша честь, уважаемый прокурор, уважаемые участники процесса! – адвокат старался обратиться ко всем присутствующим, чтобы его все видели и хорошо слышали. – Если раньше, когда я приступил к защите Руслана по данному уголовному делу, я только сомневался в его виновности, то сейчас я полностью убежден в его невиновности. Ещё восемь месяцев назад я сомневался, стоит ли вообще браться за данное дело, так как внутренне я сам не разделял тех высказываний, что позволял Руслан в своих видеороликах. Но шло время, и я наблюдал за изменениями, которые происходили в его сознании и мировоззрении. Самое интересное, что полгода заключения под стражей и нахождения в СИЗО сделали его более человечным, несмотря на те нечеловеческие условия, в которых он там содержался. Руслан, несомненно, стал более гуманным по отношению к другим людям, к их взглядам и мыслям. Он заметно повзрослел за это время. С изменением его сознания менялось и моё отношение к нему. Разумеется, менялось в лучшую сторону. Но эволюция моего отношения к совершенным им деяниям, моих взглядов к этому делу и непосредственно к личности самого подсудимого также развивалась и по мере того, как обвинение собирало доказательства умысла и мотивов совершения инкриминируемых Руслану преступлений. Государственный обвинитель подробно и досконально изложила своё обвинение, обосновала его ссылками на закон, но всё-таки не доказала преступный умысел моего подзащитного в совершенных деяниях».

Всё, что я знал о судах до того момента, как сам оказался на скамье подсудимых, ограничивалось парой фильмов, да и те были американскими. В них прокурор и адвокат по очереди прохаживались перед судьей и присяжными, эмоционально жестикулировали и попеременке выкрикивали «Протестую!». На самом же деле судебный процесс оказался куда более скучным и не таким зрелищным. Никто по залу не ходил, руками не размахивал. Вместо эмоциональности процесс был наполнен строгой казённостью, нагромождением формулировок, повторением ранее сказанного. Странно, но даже когда прокурорша запросила реальный срок колонии, я не сразу осознал сказанное ею. Кое-как переварить её слова я смог только некоторое время спустя, когда в голове начала складываться картинка дальнейших событий. И картинка та была исключительно из серых и чёрных тонов. Из оцепенения и тёмной бездны меня вытащили слова адвоката, доносившиеся уже откуда-то издалека.

«Сторона обвинения выстроила свою позицию лишь на формальных признаках, указанных в законе и разъяснениях Верховного суда. Были допрошены два десятка свидетелей стороны обвинения, которые не смогли сформулировать и объяснить, в чем именно, в каких конкретно словах и выражениях выразилось оскорбление их чувств. Никто из них также не смог пояснить суду, в чем проявляется уникальность их религиозных чувств, в чем их отличие от общечеловеческих, не связанных с верой в Бога. Никто из допрошенных свидетелей как со стороны обвинения, так и со стороны защиты не подтвердил, что высказывания моего подзащитного каким-то образом побудили их к ненависти друг к другу, к вражде на почве национальной или религиозной принадлежности. Общеизвестно, что всякая религия очень толерантна по своей сути. Священные законы и писания предписывают быть терпимыми к тем, кто верит в другого Бога или не верит ни в кого. И тем абсурднее кажется утверждение, что атеист, который не признаёт никакую религию, своими утверждениями и предположениями может разжечь между верующими, сторонниками разных конфессий рознь или вражду. Что касается тех, кто верующим себя не считает, а такие также были допрошены в настоящем судебном заседании, то ни один из них не подтвердил, что после просмотра видеороликов как-то изменил своё отношение к верующим, лицам иных национальностей или представителям иных социальных групп, чем они. Ни у кого из них не только не возникло желание с кем-либо враждовать, но и не возникло негативного отношения к другим людям.

Прокурор долго и подробно рассказывала о доказательствах вины моего подзащитного в незаконном приобретении специального технического средства, предназначенного для негласного получения информации, так называемой «шпионской ручки», – продолжал адвокат. – Однако ни на следствии, ни в суде не были представлены доказательства приобретения этой ручки. Обвинение ограничилось лишь тем, что подтвердило обнаружение специального средства в квартире подзащитного во время проведенного обыска, тем самым косвенно подтвердив только его хранение. Но смею напомнить уважаемому государственному обвинителю, что хранение специальных технических средств не является уголовно наказуемым. Да, обвинение ссылается на видеоролик, где мой подзащитный говорил, что уже приобрел скрытую видеокамеру. Однако ничем свои слова не подтвердил. Он даже не показал для обозрения якобы приобретенную шпионскую ручку. Да, он использовал такой прием, который применял и в других своих роликах – выдавал желаемое за действительное. Но это всего лишь творческий подход к созданию своих художественных произведений, которыми, несомненно, являются все видеоролики моего подзащитного. Согласен, что можно критиковать глубину художественного вкуса этих произведений, но это уже предмет совсем других исследований».

«Во жжет! – улыбнулся я про себя. – Наконец-то моё творчество оценено по достоинству».

«Как стало понятно из речи уважаемого государственного обвинителя, основным доказательством по делу является заключение психолого-лингвистической экспертизы. Показания же свидетелей в основу обвинения легли постольку поскольку. У всех допрошенных свидетелей обвинения показания оказались довольно противоречивы. Кроме того, ещё вчера государственный обвинитель открещивалась от постановления Пленума Верховного суда по делам об экстремизме, а сегодня в своей позиции не просто делает на него ссылки, а практически выстраивает на его положениях своё обвинение, проявляя тем самым изумительную гибкость мышления. Обвинение просто изобилует цитатами из указанного постановления, превращаясь в лозунги и голословные утверждения. В частности, доказывая вину моего подзащитного в разжигании ненависти и вражды к мусульманам из-за его высказываний о выдворении мусульман в результате спецоперации ОМОНа, государственный обвинитель дословно копирует слова из постановления: «высказывания, обосновывающие и (или) утверждающие необходимость геноцида, массовых репрессий, депортаций, совершения иных противоправных действий». Однако хочу напомнить, что в том ролике мой подзащитный одобрительно относился к депортации той группы мусульман, которая нарушила закон Российской Федерации. Это следовало из его рассказа о проведенной спецоперации правоохранительными органами. Разве оправдание законных действий в отношении правонарушителей может расцениваться как действия, направленные на разжигание ненависти и вражды к таким правонарушителям? Нет не может, и об этом всё то же постановление Пленума указывает, что под экстремистскими высказываниями следует понимать высказывания, обосновывающие противоправные действия. Надеюсь, что ни у кого из присутствующих нет сомнения в том, что ОМОН должен действовать и действовал в том конкретном случае в соответствии с законом?

Относительно слов государственного обвинителя о том, что Соколов чернушно высмеивал, как она выразилась, российские реалии, президента страны и другие органы власти, хочу опять же сослаться на постановление Пленума Верховного суда, так часто цитируемое прокурором, в котором мы можем прочитать, что в соответствии с положением Декларации о свободе политической дискуссии в средствах массовой информации, принятой Комитетом министров Совета Европы, а также в соответствии с практикой Европейского Суда по правам человека политические деятели, стремящиеся заручиться общественным мнением, соглашаются тем самым стать объектом общественной политической дискуссии и критики в средствах массовой информации. Государственные должностные лица могут быть подвергнуты критике в средствах массовой информации в отношении того, как они исполняют свои обязанности, поскольку это необходимо для обеспечения гласного и ответственного исполнения ими своих полномочий. Критика в средствах массовой информации должностных лиц, то есть профессиональных политиков, их действий и убеждений сама по себе не должна рассматриваться во всех случаях как действие, направленное на унижение достоинства человека или группы лиц, поскольку в отношении указанных лиц пределы допустимой критики шире, чем в отношении частных лиц. Поэтому упоминание в обвинительной речи якобы фактов оскорбления представителей власти неуместно и носит скорее популистский характер и имеет целью сформировать негативное отношение к моему подзащитному.

Обвинение указывает на то, что речь Соколова изобилует сквернословием и унизительными характеристиками религии в целом. Но, как нам пояснил в судебном заседании эксперт-религиовед, в целом вероучение оскорбить нельзя, даже если критиковать его и высказываться о нём негативно, используя ненормативную лексику. Допрошенные же свидетели не смогли внятно пояснить, в чем выразилось оскорбление их религиозных чувств. Ни в одном из видеороликов, которые были просмотрены в судебном заседании, мы не услышали явных или скрытых призывов к вражде в отношении верующих граждан, ни слова не было сказано и о том, что в отношении таких лиц должны или могут быть применены какие-либо насильственные действия, что и подтвердили допрошенные эксперты. Напомню, что лингвисты настаивают на обязательном наличии в словах призывов к насильственным действиям или ограничению прав. Психологи же говорят об обязательном наличии поведенческого компонента, связанного с формированием установок насильственного поведения. Ни того, ни другого в словах моего подзащитного ни мы, ни эксперты не услышали. Руслан никого не предлагал и не призывал уничтожить или ограничить в их правах, он не побуждал аудиторию к действиям насильственного характера или иного деструктивного, дискриминационного характера по отношению к кому-либо. Безусловно, он довольно язвительно отзывался об интеллектуальных способностях верующих, однако это связано с его полемикой относительно конкретных обсуждаемых им тем. Подобную язвительность достаточно часто допускают даже ведущие новостных программ центрального телевидения, не говоря уже об авторских программах и популярных ток-шоу.

Уголовное дело получило огромный общественный резонанс не только в России, но и за рубежом, о чем свидетельствует целый том, кажется, шестой, который полностью состоит из писем иностранных граждан в поддержку моего подзащитного. Все они, порой не разделяя с Соколовым его мировоззренческих взглядов, признают, что тема конфликта общества и религии вечная. Спор продолжается уже не одно тысячелетие. Человечество никогда в этом споре не поставит окончательную точку. Победителя или проигравшего в этом споре не будет. Именно поэтому множеством общественных организаций данное уголовное дело воспринимается как преследование за убеждения. Но я уверен, что проблема не столько в атеистических взглядах Руслана, сколько в том, какую форму их выражения он для себя избрал. Да, для многих выбранная форма по меньшей мере спорна, а для кого-то и вовсе неприемлема. Но значит ли это, что он виновен в инкриминируемых ему деяниях? По мнению части экспертов, этически неприемлемое – социально опасное. То есть глумление, издевательские выпады, нецензурные выражения, которые допускал мой подзащитный в своих высказываниях, выбранная им тональность повествования стали единственными доказательствами его вины, свидетельством его призывов к насилию, вражде и ненависти. Но разве можно судить человека только за плохой вкус и плохое воспитание?»

Прения закончились продолжительными репликами, что судья даже сделала замечание. Настало время для моего последнего слова. Уже после процесса, когда у меня появились время и возможность почитать то, что обо мне и о суде писали, я наткнулся на забавные строчки, автора которых не помню. Он как бы от моего лица написал:

 
Я с обвиненьем не согласен в корне.
И спички в своей жизни не разжёг!
А к вере в общем отношусь покорно
И то, что меня судят, это шок.
 
 
Я уважаю плюрализм мнений
И множество конфессий и церквей.
Кому молиться лучше на коленях,
Лоб расшибая прямо до бровей,
 
 
А кто ладони складывает робко
И шепчет что-то Богу по утрам.
А кто кадилом взмахивает ловко,
Злых духов разгоняя по углам,
 
 
А кто-то в бубен бьёт и нервно скачет
Вокруг костра, сжигая в нём тряпьё,
А тот считает: Бог – он многозначен,
Другой – воображение твоё.
 
 
И у меня свои есть убежденья.
Я верю в то, что Бог – он Покемон.
Не то, чтобы какие-то виденья,
Общаюсь с ним всегда через смартфон.
 
 
Он очень даже с виду симпатичен,
Он озорной и радует всегда.
А если был бы Покемон статичен,
В него бы не поверил никогда.
 
 
Вот вы из текста выдернули фразу,
Что Покемон – не Бог. Допустим, так.
Но и в Иисуса же поверили не сразу,
Причем не все, и те – не просто так.
 
 
Позвольте же, ведь как своею верой
Мог чувства верующих сильно оскорбить?
А в экспертизе в качестве примера
О том причинно-следственная нить.
 
 
Как оценить всю глубину их веры?
По взгляду, может, иль по стажу лет?
А может, по иконам за портьерой?
Об этом в деле доказательств нет!
 
 
А между тем священники тирады
Глаголят нам про заповедь Христа.
Вот и проверить оскорблённых надо,
Как те их соблюдают вне Поста.
 
 
И если ты забыл дорогу к храму,
И крестик носишь лишь для красоты,
Обычным хамством отвечаешь хаму
И продаёшь иконы, как холсты,
 
 
Какие чувства я тогда нарушу?
Ведь вера нерушима и сильна!
Да, может, малость я нагадил в душу,
Так это же по дури, не со зла.
 
 
И правильно сказали адвокаты,
Ну разве экстремист я или бес?
Неужто я и точно враг заклятый?
Скорее, идиот я и балбес.
 
 
Простите, христиане, мусульмане,
И Патриарх Кирилл, меня прости.
Вы ж, Ваша Честь, пустите меня к маме
И Покемона дайте унести.
 

38. Приговор

«…При назначении окончательного наказания считаю возможным в отношении подсудимого назначить наказание с возложением дополнительных обязанностей…», «…при этом суд учитывает данные личности виновного…», «…данное наказание отвечает принципам законности, справедливости и гуманности…»

И вот настал последний день.

Судья, держа перед собой красную папку, начала зачитывать приговор. Читала она быстро, даже не делая остановки для вдоха. Получалось протяжно, как церковное песнопение или чтение молитвы. Одной рукой она крестила меня, молясь и отпуская мне грехи, а второй уже замахнулась топором над моей головой. Я будто оказался в Средневековье, и меня ожидала публичная казнь. Собственно, то, что происходило в суде, мало чем отличалось от суда инквизиции: меня обвиняли в ереси, священники желали сжечь меня на костре, а толпа, сочувствующая мне, всё же жаждала моей казни, чтобы сразу после неё вознести меня в мученики.

«…Суд приговорил:

Соколова Руслана Геннадьевича признать виновным в совершении девяти преступлений, предусмотренных частью 1 статьи 282 Уголовного кодекса Российской Федерации, семи преступлений, предусмотренных частью 1 статьи 148 Уголовного кодекса Российской Федерации, и одного преступления, предусмотренного статьей 138.1 Уголовного кодекса Российской Федерации, назначить ему путем частичного сложения наказание в виде лишения свободы на срок три года шесть месяцев…»

…Лёжа на животе, пытаясь закинуть свисающую в пропасть коленку, я, ломая ногти, пальцами впивался в шершавую поверхность крыши. Всё, что попадало под руку: торчащая из шифера ржавая шляпка недобитого гвоздя, тянущийся от антенны тонкий телевизионный провод – всё становилось спасительными ниточками, за которые я цеплялся. Невероятными усилиями, извиваясь, как уж, я всё же дополз до телевизионной антенны и ухватился за неё смертельной хваткой. Не помню, сколько я так пролежал, казалось, что целую вечность. Когда подул пронизывающий вечерний ветерок, я с трудом разжал пальцы и отпустил металлическую трубу. Наверное, телевизоры в доме в тот момент сразу перестали рябить. Неуверенно переставляя ноги, шаг за шагом я добрался до окна, из чёрной глубины которого доносилось голубиное воркование. На крышу я больше не взбирался. И с того дня я навсегда запомнил: оказавшись на краю, никогда нельзя закрывать глаза…

«…Наказание считать условным, с испытательным сроком три года, обязав осужденного не менять постоянного места жительства и место работы без уведомления специализированного государственного органа, осуществляющего контроль за поведением условно осужденного, являться на регистрацию в указанный орган не реже одного раза в месяц, не посещать в любое время места массовых мероприятий и гуляний и не участвовать в них, обязать осужденного в течение первого месяца после вступления приговора в законную силу удалить со своих зарегистрированных страниц в социальной сети Интернет информацию, содержащуюся в девяти видеороликах, название которых указано в приговоре.

Меру пресечения осужденному в виде заключения под стражу изменить на подписку о невыезде до вступления приговора в законную силу, после чего отменить.

Два оптических диска, роутер, пять ламп, тетрадь, договор аренды квартиры, таблетки «Гомеовокс», металлический серый крест, штатив, микрофон, три аккумулятора, два блока питания, телефоны LG и iPhone 5S, нетбук Asus Eee, ноутбук Asus K53S, сим-карту, визитку «Реклама у видеоблогеров», стабилизатор, видеокамеру, три веб-камеры, mp3-плеер серебристого цвета, портативное зарядное устройство, баллончик со средством самообороны и защиты от собак «Перец 11-А» возвратить осужденному.

Серый джемпер, четыре футболки с надписью «МРАЗЬ», 31 лист с наклейками, футболку с надписью «НАД ВАМИ»; 65 конвертов с журналами «SOKOLOV! NOTHING SACRED апрель-май 2016», 58 плакатов с мужчиной в костюме пирата, 19 плакатов с мультипликационными персонажами и надписью «Земля королей», 20 плакатов с очередным персонажем и надписью «Глава 3. Восход», 21 плакат с мультипликационным мужчиной, который держит в руках крест, и надписями «Мы точно в 2155 году?» и «Да, просто мы в России», 43 журнала «SOKOLOV! NOTHING SACRED апрель-май 2016», 39 марок, бланки отправки, товарные накладные, четыре кружки, 82 пластиковых значка, рясу священнослужителя чёрного цвета передать в следственный отдел по Верх-Исетскому району до момента принятия процессуального решения по выделенным материалам уголовного дела.

Приговор может быть обжалован в апелляционном порядке в С-кий областной суд в течение 10 суток с момента получения копии приговора».