Акурат
Деятель
– Надо заканчивать представление! – крикнул ему Тихоня.
– Осталось только понять как, – сказал он самому себе, оглядываясь. Шторм не утихал, но и не усиливался, как будто задумался продолжать ли дальше.
– Эй! Кто бы вы ни были! – закричал Тихоня, хотя был полностью уверен, что это Белый Дракон. – Можете так не стараться. Ваши спецэффекты впечатляют, но мы всё поняли… и не боимся!
Молчун поднял кулак и потрясая им, что-то сердито промычал. В этот момент сверху треснуло особенно сильно и громко. Всё исчезло.
Тихоня обнаружил себя совершенно сухим, сидящим на своём стуле, как до момента Выхода. В ушах затухающим эхом отзывались отголоски ливня, грома и треска молний, а обоняние удерживало запах пресной озёрной воды и травы. На площадке Учебной Комнаты стоял Молчун. Он был серьёзен и спокоен, но на лице ещё проступала недавняя сердитость.
– Ну, хорошо, – примирительно сказал ему Белый Дракон. – Будем считать, что ты меня убедил. Но в следующий раз постарайся, пожалуйста, получше подготовиться. В том числе, к теоретическому обоснованию своих действий. Ты, как будущий Созидатель должен уметь объяснить всё до последней запятой Деятелям. Иначе они тебя съедят живьём. Понял? Я же о ТЕБЕ забочусь!.. А так молодец – антураж хорошо сделал. Садись.
Тихоня внимательно следил за Белым Драконом и ждал его реакции. Однако никакой реакции не последовало. Господин Первый Руководитель, не глядя в сторону Тихони, и вообще ни в чью сторону, спокойно спросил будет ли кто-нибудь что-нибудь показывать и не найдя добровольцев, принялся «доводить до ума» учебную работу Пружины, блестяще показанную день назад, поразившую всех и, должно быть поэтому, представлявшую для Белого Дракона богатые возможности реализации его неудержимой фантазии…
17
А в скором времени он нашёл неизмеримо более богатые возможности. На очередном уроке, не предвещавшем ничего дурного, Белый Дракон, посидев перед всеми в глубокой задумчивости минут пятнадцать, заявил, что ему не нравится то, как Группа работает и потому, он в нарушение своих преподавательских планов, досрочно, объявляет о начале создания Учебной Демонстрации… К ней, по словам Белого Дракона, он готовился чуть ли не всю жизнь, написал специальный План Созидателя и Ученики должны проникнуться важностью самой темы, которую он во всех деталях им раскроет, осознать возлагающиеся на них большие надежды и большую ответственность.
Демонстрация состоится в рамках общего, для всей Группы, Финального Экзамена Первого Года Обучения и призвана показать Высшему Руководству Школы, что, как выразился Белый Дракон, «мы не просто так здесь время проводим!». Ученики расценили заявление Первого Руководителя, как «свежее» предложение в приказном порядке поиграть в уже знакомую им игру «Центр Воздействий», но восприняли его благосклонно – всё же это было лучше, чем усыпляющие разборы робких ученических проб или нудные и пыльные лекции о мастерстве Созидателя.
Группа в целом оживилась. Каждый получил свои личные обязанности касающиеся технической стороны дела, а также Образы для превращения. Как позже выяснилось, далеко не все были довольны этим распределением, но поначалу все с удовольствием принялись за работу. Сюжет будущей Демонстрации был целиком и полностью, то есть вместе с текстом, позаимствован Первым Руководителем из широко известной книги одного знаменитого доктора, между делом баловавшегося Словесностью и являл собою невесёлую историю, повествующую о неизбежной трагической судьбе всякого, кто вздумает мыслить самостоятельно и попытается жить не так как все… Тихоне достался, подробнее остальных описанный автором, Образ якобы спятившего человека, тоже доктора, который в результате своих размышлений попадает сперва в дом душевнобольных, а в финале погибает нелепой смертью «храбрых»… Не питая любви к подобным темам, но связанный ученическими обязательствами, Тихоня со старанием принялся за работу.
Тренировки с Белым Драконом разительно отличались от того, что делал Шаман. По сути это были те же уроки, со множеством слов сквозь туман сигаретного дыма и тягостной атмосферой сплошной неудачи. Через час после начала каждой тренировки Ученики резко уставали, принимались зевать и теряли интерес к происходящему. Спустя два-три дня никто уже ничего не хотел, никуда не рвался и не было такого человека, каковой не хотел бы поскорее закончить и разойтись. Тихоня чувствовал то же самое, и даже сильнее, поскольку его Образ был одним из главных и требовал постоянного присутствия на месте действия. Но Тихоня не сдавался, напрягая все силы, всё своё чувство долга, чтобы не ударить в грязь лицом и показать, что «он не просто так здесь время проводит!»… И как ни старался, ничего не получалось. Ни о каком превращении нечего было и говорить. Обстановка или, как говорили, антураж, не удавался. Всё рассыпалось на глазах. Белый Дракон день ото дня медленно свирепел, но сдерживался и терпеливо растолковывал Ученикам высокие идеи, по его мнению, заложенные в сюжете, и которые, как он считал, одни способны сподвигнуть подопечных к плавному и осознанному превращению. Подопечные же, против ожидания, с каждым днём всё больше тупели и отказывались понимать не только высокие идеи, но и простые задания – не правильно концентрировали внимание, не верно адаптировались, безграмотно маскировались, а также стояли, сидели, говорили не так, упорно не превращались и разочаровывали Первого Руководителя несказанно. Атмосфера напоминала просыпающийся вулкан, и Тихоня со дня на день испуганно ждал прорыва огнеубийственной лавы. Каждый раз приходя на тренировку, он готовился к худшему. Воображение рисовало ужасающие картины по меньшей мере разгона и закрытия Группы, а по большей, немедленного уничтожения всех Учеников с развеянием их пепла через три окна во двор-колодец.
Как всегда, произошло нечто нелогичное, совсем уж не ожидавшееся и не предусмотренное воображением.
В один из дней отрабатывали фрагмент Демонстрации, в котором тихонин «доктор» вспоминает свою возлюбленную молодости, её Образ поручили Веточке. Диалог между ними должен был быть романтически-ажурным, потому что проходил в воспоминаниях. По замыслу Белого Дракона воспоминания начинались с красивого танца, кружившего героев. У Тихони тот день с утра по-особенному не задался и несложные движения ни в какую не хотели получаться. Шёл уже второй час тренировки. Все утомлённо-раздражительно ждали когда же, наконец, у Тихони выйдет. Но у него не собиралось выходить. Из чего безнадёжно ожидающим становилось ясно, что он на самом деле самый тупой из них и, по видимому, ещё издевается, старательно не попадая в такт, поминутно сбиваясь и прося разрешения начать всё с начала. Тихоня и сам страдал от безысходности ситуации, безуспешно силясь выбраться из ямы, и только опускаясь всё глубже. Он поглядывал на Белого Дракона, в чьей власти было прекратить всеобщие мучения. Но тот не подавал голоса, ненавистно затягиваясь сигаретой, ненавистно выпуская ненавистные клубы дыма и чуть заметно улыбаясь ненавистной улыбкой. На остальных Тихоня старался не смотреть, чуя кожей уничтожающие взгляды. И только Веточка взглядывала на него с состраданием и покорно терпела. Когда очередной раз Тихоня сбился и под негодующий хоровой вздох попросил начать сначала, он вдруг понял, что если теперь же что-нибудь не сделает, то пытка будет продолжаться вечно или, по крайней мере, до тех пор пока все не умрут от голода, жажды и истощения. Он отпустил Веточку. Не обращая ни на кого внимания, закрыл глаза. Глубоко вдохнул. Очень медленно со звуком выдохнул. Услышал в себе Тишину и…
– Подожди!.. – услышал он голос Веточки. – Подожди, пожалуйста!
Тихоня открыл глаза. Веточка стояла близко перед ним, так что он чувствовал губами её тёплое дыхание. Взгляд её был по детски распахнут и чуть испуган. Она держала руки у него на груди, прикасаясь прямыми открытыми ладошками. Они были маленькие и лёгкие, отчего Веточка совсем походила на ребёнка, чем-то встревоженного и зовущего взрослых. Тихоня удивлённо смотрел на неё, не узнавая. Такою он её никогда не видел… Да она и не была такой… какой он и сам не знал. Она просто была всегда рядом, где-то близко, всегда под рукой. Понятная, незаметная, не вызывающая излишнего внимания, ускользающая, но не приглашающая за собой. И мало кому пришло бы в голову разглядывать её пристальнее, чем того требует обыкновенная человеческая вежливость. Тихоня был настолько поражён, что не сразу заметил где находится. Их окружал пышный сад. Цветущий, весенний, с головокружительным ароматом и бурно кипящей пеной распустившихся соцветий. Тихоня поднял голову – они стояли, наверное, под самым большим в саду деревом, повидавшим жизнь и умудрённым. Оно было крупнее и росло на небольшой возвышенности. Это дерево одно не цвело. Спокойно и далеко в стороны раскинув свой зеленеющий шатёр, оно словно воспитатель поглядывало на подрастающую внизу, резвящуюся, нарядную молодёжь. Тихоня опустил взгляд. Веточка улыбнулась ему.
– Не уходи! – попросила она.
– Куда? – спросил он.
– Туда куда тебе нужно, куда ты хочешь, – ответила она.
– Но я никуда не собирался, – сказал Тихоня. Веточка вздохнула:
– Я остановила тебя. Прости!.. Я хотела, чтобы ты ещё немножко побыл… прежним.
– Прежним? – не понял Тихоня. Веточка кивнула.
– А что со мной может произойти? – спросил Тихоня.
– Не может, а должно, – тихо сказала Веточка. – Ты изменишься и станешь другим. И мы больше не сможем поговорить, как теперь.
– Я тебя не понимаю, – нахмурился Тихоня.
– Всё будет хорошо… но совсем по-другому, – грустно сказала она.
– И ты знаешь как? – спросил Тихоня.
– Приблизительно… , – она опустила глаза. – Но это не важно. Ты уйдёшь, и мы снова не встретимся. Ни ТАМ, ни ЗДЕСЬ…
– Как это, снова? – улыбнулся Тихоня. Веточка отошла от него и прислонилась спиной к стволу старого дерева.
– Расскажи что-нибудь…, – сказала она, глядя вверх на листву.
– Что рассказать? – спросил Тихоня.
– Не знаю… ты всегда любил рассказывать разные истории… смешные, интересные.
– Всегда? – удивился Тихоня.
– Ну, да. Ты разве не помнишь?!
– Нет…
– Конечно, что я спрашиваю? Ты не помнишь, что было раньше… а потом не вспомнишь, что было теперь. Мы снова встретимся, но ты меня не узнаешь. Поэтому я и говорю, что ты станешь другим…, – слёзы показались в её глазах. – За что мне это?
Тихоня подошёл к ней:
– Ты хочешь сказать, что мы знали друг друга раньше?
– Да… и это было прекрасно! – улыбнулась она.
– А почему же ТЫ не забываешь? – спросил Тихоня.
– Это, должно быть, моё наказание…
– За что?
Она помолчала и ответила:
– За то, что когда-то не уберегла тебя.
– От чего? – поинтересовался Тихоня.
– Это долгая история…
Тихоня взял её за руку:
– А ты расскажи самое главное.
– Главное?.. – доверчиво переспросила Веточка. – Хорошо.
Она опустила голову и задумалась:
– Ты был бродячим поэтом. А я… я всегда была с тобой. Ты сочинял длинные, красивые песни и пел их людям, переходя из города в город. Тебя очень любили слушать. Почти всегда большинство горожан бросали все свои дела и слушали тебя часами напролёт. Но однажды я случайно узнала, что кто-то очень позавидовал тебе, твоему таланту, да так что готов был лишить тебя жизни. Я знала, что нельзя идти в тот город, что там будет этот человек. Он богат и ему всё дозволено. Знала, что он может что-нибудь сделать и не понесёт за это наказания. Я пыталась, но не смогла тебя отговорить. И мы пошли… Мы пришли в город поздно вечером, остановились в одном доме на ночлег. Утром ты должен был петь для людей, а ночью тебя убили…
Тихоня, не отпуская её руки, так же прислонился спиной к стволу дерева и слушал рассказ. Но, как ни странно, в отличие от разговора с Боном, ничего не вспоминал…
– Как это произошло? – спросил Тихоня.
– Не знаю. Когда мы собирались ложиться спать, кто-то из жителей, узнав, что ты в городе, разыскал тебя и позвал в местное заведение выпить и дружески пообщаться. Я умоляла тебя не ходить. А ты сказал, что ничего не случится. Тогда я решила пойти с тобой. Но ты сказал, что это место чисто мужское и женщин туда не пускают. И ушёл… И не вернулся… Кто-то затеял в заведении драку, это не удивительно, ведь в таких местах часто дрались. И в темноте, в сутолоке, тебя…
Она судорожно вздохнула.
– Как давно это было? – спросил он.
– О! – встрепенулась она. – Очень, очень, очень давно! После этого столько всего уже пережито…
Она повернулась к Тихоне:
– Но с тех пор я всё время встречаю тебя и ты меня не узнаёшь… никогда. Это повторяется и повторяется… десятки раз, десятки жизней… И в конце всегда одно и то же – мне дают поговорить с тобой перед тем, как ты… уходишь.
– «Уходишь»?.. Я что уже умираю? – спросил Тихоня.
– Нет-нет, что ты, – улыбнулась она. – Я не о том… Просто наши пути теперь никогда не совпадают… они постоянно пересекаются и тут же расходятся…
Тихоня повернулся к Веточке и погладил её по щеке:
– Ты ни в чём не виновата. Всё прошло, все долги уплачены, тебе не о чем сожалеть. Не мучай себя… я не хочу чтобы ты страдала.
Она положила на его ладонь свою:
– Ты всегда так говоришь… но это не помогает.
Он внимательно посмотрел на неё:
– А сегодня я хочу чтобы помогло.
Тихоня отступил на несколько шагов, широко развёл руки в стороны, поднял взгляд, и собрав все свои силы, всю любовь, на которую был способен, всю доброту, всё сострадание, всё, что у него было, ВСЁ направил тонким лучом наверх, как можно дальше, насколько смог высоко. И в этом тончайшем луче уместилась всего лишь одна просьба…
Он увидал необъяснимую Белизну. Тихую, не слепящую, тёплую, благостную, в то же время ярчайшую и мощную. Полную Заботы. Она опустилась на него, окутала бережно, завернула, наполнила собою. Время остановилось, исчезло. Его не стало вовсе. И ничего больше не было. Осталась только Она, вечно-невыразимая, вечно-яркая, вечно-радостная, навеки живая, пребывающая всегда и во всех… Та, что раскрыла глаза и появился Свет, Та что заговорила и полилась Музыка, Та что вместе с этой Музыкой создала Миры и всё, что их населяет… И Она пообещала, что останется с ним. Навсегда…
Когда он опустил глаза, Веточки рядом не было. И он уже знал, что его просьба выполнена. Выполнена самым светлым, самым любящим образом.
Тихоня ещё раз окинул взглядом сад, красивейший из всех, какие он когда-либо видел.
«Цвети, дорогой сад, – подумал Тихоня. – И ни за что не увядай! Никогда!»
Он сделал лёгкое, легче воздуха, движение назад и очутился в Учебной Комнате.
Она оказалась пуста. За исключением Тихони и сидевшего в кресле Белого Дракона.
Тихоня удивлённо посмотрел по сторонам.
– Тренировка окончена. Я всех отпустил, – сказал Белый Дракон.
После этого Выхода, Тихоня не почувствовал усталости как обычно. Всё тело было расслаблено, но в то же время преисполнено спокойным океаном энергии, тихой и прозрачной. Говорить не хотелось. Слов не существовало. Осталось только чувство объятия целого Мира. И хотелось обнимать его, не разжимая объятий.
– Ты молодец, – негромко произнёс Белый Дракон. – Хорошо работал. Очень хорошо.
И даже его хотелось обнять.
– Спасибо, – ответил Тихоня. Он знал, что Белый Дракон хочет что-то ему сказать и ждал.
– Да, ты прав, чего медлить?– деловито сказал Белый Дракон и затушил сигарету. – Мне нравится, как ты держишься, как ведёшь себя. Я пристально наблюдал за тобой всё то время, что прошло после Первого Экзамена. И решил вот что… Я, пожалуй, назначу тебя Предводителем Группы. Как ты на это смотришь?
– Хорошо, – ответил Тихоня.
– Ну, вот и славно, – Белый Дракон встал, закинув на плечо сумку.
– Готовься к Демонстрации, – строго сказал он, проходя мимо Тихони к выходу. – Да, и не забудь закрыть окно…
Дверь захлопнулась. Тихоня подошёл к дальнему окну, которое было открыто и посмотрел во двор. Внизу на вычищенной, потрескавшейся каменной земле, стояла древняя самоходка зелёного цвета. Вокруг суетились несколько мужичков, пытаясь её оживить. У них пока что не получалось, но они были настроены непременно это сделать и уверены в успехе.
– Эй, работнички! – грянуло сверху. Тихоня поднял глаза и увидел в окне напротив, через двор, женщину. – Давайте обедать, всё готово!..
– Сейчас!.. – откликнулись работнички и стали весело складывать инструменты. Женщина заметила Тихоню и, улыбнувшись, поздоровалась с ним кивком. Он тоже улыбнулся, помахав ей рукой. День распогодился и ярко голубел в проём двора. Солнце вот-вот должно было заглянуть в гости, посылая вперёд своих гонцов – свет и тень.
«А не махнуть ли на Городской Пляж, загорать?.. Пора выходить на свет!» – шутливо подумал Тихоня. Он закрыл окно, погасил лампы и вышел.
18
– … и я в первых рядах! – закончил Сумасшедший, осклабился во весь рот и растаял в воздухе.
Доктор посмотрел на своего собеседника, маленького человека с большой головой и глазами навыкат. Человек отрывисто поводил плечами, вскидывал руки, беспрестанно поправляя на себе одежду. Он был чем-то обеспокоен, но старался это скрыть и говорил какие-то светские благоглупости. В перерывах между ними, он внимательно выслушивал реплики Доктора и всё время поддакивал, соглашаясь. Доктора такая манера общения немного раздражала и хотелось поскорее избавиться от знакомого. Но, видя беспокойство на его лице и во всём его облике, Доктор колебался, продолжая разговор ставший уже давно неинтересным. Ему было тяжело и тоскливо.
«Что он может понимать, этот никчёмный, тщедушный человечишка в том, что ему говорят? Пустые глаза и пустая душа. Мёртвая душа. Ничего собственного, кроме этого кукольного дёрганья и болезни нижней части туловища, свойственной его возрасту. Ни одной своей мысли в голове, ни одного чувства в сухом сердце. Зачем я с ним разговариваю? Зачем делюсь с этим ничтожеством СВОИМИ мыслями, идеями? Зачем мечу бисер перед свиньями? И что вообще я здесь делаю?.. Как здесь душно!.. Надо куда-нибудь выйти!.. Где тут выход?.. Где окна?.. Где дверь?.. Всё позакрывали, мерзавцы!.. Никуда не деться!.. Это что, опять? Опять приступ паники?.. Не хочу больше! Хватит!.. Хватит!..»
Тихоня пошевелил мускулами лица – не получилось. Тогда он задвигал ими, делая резкие, размашистые движения, какими нормальный человек избавляет кожу от дискомфорта обезвоживания, а ненормальный на уроке по Звуковому Воздействию разминается перед упражнениями. Это помогло и Тихоня, наблюдая как Образ словно кисея плавно опадает, освобождая его, вздохнул с облегчением.
«Никогда больше не напялю эту гадость!» – подумал Тихоня. – «Пусть что хотят со мной делают! Не буду в этом участвовать… и людей пугать!»
Он посмотрел на зрителей, Комиссию, Белого Дракона сидевшего, как всегда посередине, в своём особом кресле, и отметил про себя разные выражения лиц находившихся перед ним людей. Зрители смотрели заинтересованно, чего-то ожидая, и ещё терпеливо. Глава Комиссии Зам, насмешливо блестел маленькими глазками, обещая взглядом сладостную и медленную расправу надо всеми участниками Демонстрации. Белый Дракон был похож на героя времён последней войны, увешанного гранатами и ползущего навстречу отважной смерти под надвигающийся вражеский танк. Тихоня знал, что Финальный Экзамен никто никогда не остановит, даже Глава Комиссии. Для этого нужно было серьёзное основание, вроде мощного взрыва Школы. Поэтому пользуясь выпавшим случаем, а также догадываясь, что терять всё равно уже нечего, решил расслабиться и почувствовать полноту жизни. Он встряхнул кисти рук, сбрасывая остатки чужого напряжения и повернулся в сторону своего партнёра Зубастика, который должен был принять Образ того маленького человека, надоевшего Доктору. Едва глянув на него, Тихоня не сдержался и фыркнул от смеха. Зубастик напоминал большую детскую куклу с несчастной судьбой. Несчастье заключалось в том, что бедную куклу периодически ломали, отрывая от неё отдельные части, но жалеючи, пришивали, приклеивали, приколачивали, привинчивали очень похожие или почти такие же детали от других игрушек. Стоять Зубастик мог с трудом, потому что одна нога у него была своя, в чёрной штанине тренировочного костюма и спортивном тапке, а вторая, светло-коричневой брючиной широким клёшем, принадлежала Образу и по длине не догоняла первую сантиметров на десять, к тому же обута была в какой-то грубый башмак, который явно ей мешал, будучи размеров на пять больше неё. С руками тоже было не всё хорошо – своя, обнажённая, безжизненно болталась вдоль туловища, в то время как вторая, подозрительно похожая на женскую, в складчатом рукаве с рюшечкой вокруг запястья, то и дело вздёргивалась вверх, норовя ухватить подбородок. Иногда ей это удавалось и тогда она застывала на время, вцепившись и вздрагивая. Затем она срывалась, принимаясь описывать в воздухе замысловатые кривые, словно дирижируя невидимым оркестром. Потом вспоминала про лицо и снова начинала его искать. Лицо вызывало наибольшее сочувствие и желание помочь. Оно переливалось разными цветами, в основном красным и белым, порою синим и зелёным. Тихоня немедленно вспомнил тряпичного медвежонка своей двоюродной сестры. Он был настолько замучен её любовью и заботой, что мордочка его быстро износилась. Пришлось на разорванные места пришивать заплатки и возвращать глаза на прежние места. Разумеется всё это делалось подслеповатой бабушкой, оттого результат был соответствующим – глаза медвежонка постепенно поменяли местоположение, а прежняя внешность почти не проступала сквозь поздние «наслоения»… Приблизительно такие же метаморфозы происходили на лице Зубастика, то показывая зрителям фрагменты черт Образа, то проявляя изображение испуга на физиономии самого Зубастика. Тихоне стало его жалко и улучив момент, он схватил появившегося на секунду Деятеля и с силой выдернул его наружу. Тот ошалело ворочая глазами и громко дыша, стал ощупывать себя как будто ему только что приснился кошмар и проснувшись, нужно было проверить всё ли на месте. Потом Зубастик остановился, перестал дышать и медленно поднял голову, заметив зрителей, Белого Дракона и Комиссию. Он дёрнулся, попытался превратиться обратно, у него не получилось, он попробовал ещё раз и, после неудачи, махнул рукой и продолжил Демонстрацию просто проговаривая выученный наизусть текст. Тихоня с улыбкой следил за своим партнёром и ждал возможности как-нибудь успокоить его, взбодрить. Зубастик тарабанил текст, не глядя на Тихоню. Когда у него очередной раз кончился воздух, он замолчал чтобы вдохнуть и повернулся. Тихоня увидал в его глазах уже не беспокойство, какое заметил когда был Доктором, а дикий панический страх. Зубастик остановившимся взглядом смотрел на Тихоню и снова перестал дышать, глаза его медленно расширялись. Тихоня сообразил, что Зубастик забыл текст и вот-вот взорвётся от напряжения. Чтобы помочь партнёру, Тихоня произнёс часть его фразы и принялся за работу. Пока оживившийся Зубастик немного сдувшись, выкладывал заученные слова, Тихоня внимательно оглядел его и как Начертатель наносит мазки, начал мысленно составлять мозаику Образа. Следуя за его взглядом, зримо возникали и становились материальными Оболочки Разума, Чувств, Эмоций, Воспоминаний, Духа. Запечатлелись Линии Судьбы, Прошлого и Будущего. Затем появились Привычки, Манеры, Склонности, Желания, Устремления. И в конце, логическим продолжением, из внешности Зубастика легко вылепился Образ. В этот раз он удался на славу. Простой и гармоничный, уникальный, неповторимый, по своему привлекательный и даже способный приковать к себе внимание.
«Хотя… одежда не очень-то получилась!» – подумал Тихоня, критически осматривая свою работу. Но это уже были мелочи – он не знал как одевались двести лет назад.
Знакомец Доктора выглядел теперь вполне довольным собой, говорил складно, уверенно, в глазах его больше не вибрировало беспокойство и тело не жило отдельной жизнью. Высказав всё, что хотел он с достоинством удалился. Белый Дракон перестал быть героем-смертником, а Зам с усмешкой следил за происходящим. Зрители по-прежнему чего-то ждали…
После Зубастика в комнату, звучным деревянным шагом, вошла какая-то длинная, растрёпанная седая старуха в тёмном платье с белым передником. Среди зрителей раздался одинокий смешок. Тихоня опешил. Он хорошо знал план Демонстрации, что за чем идёт. Но двухметровой старухи с лицом популярного поэта точно не планировалось. Должна была войти Труба в Образе тихой, пожилой, невысокой женщины, которая наводила порядок в доме Доктора. И когда на тренировках Труба пробовала, получалось более-менее сносно. Белый Дракон хвалил её, несмотря на то, что, как он говорил, «уплывало» лицо или голос. Но во время Экзамена Труба, наверное, переволновалась. У двухметровой губастой старухи нервно подмигивал левый глаз и всё время дёргались вперёд-назад, поочерёдно, плечи как будто она кого-то расталкивала или показывала фокус с освобождением от смирительной рубашки. На грубоватом, мужском лице старухи изобразилось страдание. Она покраснела от натуги и Тихоня, поглядев на её руки, сложенные на животе, догадался, что ей не удаётся их расцепить. «Бедная Труба!» – подумал с сочувствием Тихоня. Он хотел помочь ей, так же как Зубастику, но почувствовал запрет с её стороны и ему ничего не оставалось кроме как присоединиться к смотревшим. Труба в Образе попыталась что-то сказать, но поперхнулась и закашлялась басом. Со стороны зрителей кто-то сдержанно рассмеялся. Старуха-поэт вскинув голову свирепо зыркнула на смеявшегося и намеревалась высказаться, но промычав большими губами что-то нечленораздельное снова зашлась басовитым кашлем. В ответ засмеялись сильнее и сразу несколько голосов. Старуха в изнеможении опустилась на стул, стоявший рядом. Стул жалобно скрипнул и неожиданно с треском рассыпался под тяжестью великанши. Та грянулась всей своей массой об пол и изрыгнув страшное ругательство растаяла, превратившись обратно в Трубу. Зрители уже не сдерживались и в Учебной Комнате зазвучал многоголосый раскатистый хохот, последний раз посетивший её когда Тихоня изображал кухонный молоток или что-то ещё. Вскочив, Труба нервно сглотнула и испуганно глядя в пол, стала спасать положение. На её голове возник белый платочек, старчески повязанный под подбородком, затем появилась длинная серая юбка до пола и почему-то мужская рубашка, красная в жёлтый горошек. Лицо превращаться никак не хотело, а руки, как назло, опять потянулись друг к другу. Труба обречённо следила, как они сцепляются на животе и когда процесс завершился, снова смачно выругалась. Она тут же быстро посмотрела на зрителей, ойкнула и скороговоркой выбрасывая из себя текст, кланяясь попятилась назад. Добравшись до двери подсобки (жилище Доктора давно уже рассыпалось, обнажив голые стены Учебной Комнаты), Труба наступила ногою на подол юбки и с последними словами ввалилась в одновременно открывшуюся дверь, высоко задрав ноги. Раздались сдавленные ругательства и кто-то утащил несчастную волоком из поля зрения бледного Белого Дракона, хмурой Комиссии и бесновавшихся зрителей. Открывшим дверь был Жгут. Судя по его внешности, он вообще не собирался ни в кого превращаться. Он был одет в повседневный тренировочный костюм для уроков. Жгут внимательно пронаблюдал весь процесс утаскивания весомого тела ругающейся Трубы, и подняв голову, с улыбкой остановился в проходе. Жгут, неясно за счёт чего оказавшийся в Школе, потому как не владел положительно никакими Деятельскими или Созидательскими способностями, всё же имел свою изюминку в виде уморительно смешной улыбки. Когда он улыбался, его круглая голова становилась ещё круглее, рот растягивался до ушей, а глаза закрывались в тонкие щёлочки. Если прибавить к этому подростковую внешность Жгута, то получалось очень заразительное зрелище, противится обаянию которого было просто невозможно. Вот именно с такой улыбочкой Жгут и появился на пороге подсобки. Публика взорвалась новой волной смеха. Тихоня напрягал память чтобы вспомнить, что по плану следовало после домработницы и в кого должен превратиться Жгут. С абсолютной уверенностью можно было утверждать лишь то, что сейчас не его очередь. А тогда чья?.. В этот момент из-за косяка двери протянулась рука и схватив Жгута за ворот свитера резко и с силой дёрнула. Жгут гулко ударился головой об косяк и с округлившимися глазами, исчез за проёмом двери. Из подсобки послышалась какая-то возня. В проёме возник Молчун, выступавший в Образе другого, второго, Доктора. Тихоня надеялся, что неразбериха кончилась и они смогут дотянуть Демонстрацию до конца, хотя второй Доктор выглядел странновато – не так как на тренировках. Верхнюю часть тела из одежды прикрывали две перекрещенные подтяжки, волосы на голове были всклокочены, а руки в поисках чего-то похлопывали по карманам брюк. Молчун стоял, сосредоточенно глядя на свои босые ноги. Потом, внимательно смотря вниз и осторожно ступая, он прошёл в Учебную Комнату, медленно дошёл до обломков стула, обошёл их и наткнувшись на Тихоню, поднял голову. Просияв от счастья, Молчун в точности произнёс принадлежавшие его Образу слова, приглашая Тихоню посмотреть какого-то интересного больного. В это мгновение публика вновь разразилась хохотом. Тихоня выглянул из-за плеча Молчуна. В открытую дверь подсобки высунулась голова Жгута. Следом за головой появилось всё остальное, лицо растянулось в той же улыбке. Жгут подождал пока смех немного поутихнет, вошёл, поздоровался с Тихоней, продолжая улыбаться, спокойно проследовал в правый ближний угол Учебной Комнаты, где возникла длинная лестница-стремянка и взгромоздился на неё. За Жгутом потянулись остальные. Демонстрация крупномасштабно катилась под откос – пропустив бОльшую часть действия, Ученики переходили к финалу… Приличнее всех выглядел только Зубастик и отчасти Труба. Ей видно так и не удалось сладить с руками, потому что она делала зачерпывающие движения подбородком, усмиряя узел платка. Вид других Учеников красочно напоминал беспорядочное, вялое бегство с «завоёванных земель» кое-как одетой вражеской армии. Оборванцы встали широкой «подковой» вокруг Тихони. Строго по плану, Жгут затянул общую финальную песнь. Все подхватили. Грустно, невпопад, как хор великовозрастных «сирот», зарабатывающих себе на жизнь пением в подземных переходах. Публика визжала и хрюкала. Тихоня стоял к ней спиной, лицом к уничтожающему его героя «обществу» и титаническим усилием сдерживался, молясь чтобы Демонстрация поскорей кончилась. Наконец, бедный Доктор пал, сражённый нестройными голосами нищих доходяг. Вместо ожидаемого трагического эффекта и очистительных слёз публики, стены Учебной Комнаты сотрясались от безудержного хохота и унизительных аплодисментов. Белый Дракон сидел, закрыв лицо ладонями. Зам уже начал свою сладкую расправу, что-то старательно записывая в блокнот…
