Самид Агаев
Правила одиночества
– Клуб для голубых – твой?
– Случайно получилось. Его хозяин у нас деньги взял на раскрутку. Вернуть не смог – пришлось клуб забрать, в обеспечение кредита. Продам я его – неудобно даже сказать кому-нибудь, пацаны смеются. Хотя прибыль дает. Никогда не думал, что на воле столько пидорасов живет.
Официант принес бутылку «Сиерры», тарелочку с аккуратно порезанным лимоном, с горкой соли посередине. Разлил текилу по высоким стопкам.
– А я тебя не сразу узнал, долго смотрел: изменился ты, заматерел, седой уже порядком. Ну, давай, за встречу, – предложил Виталик, – как я рад тебя снова встретить, если бы ты только знал!
– Это взаимное чувство, – сказал Ислам, – я только недавно сокрушался о том, что мой последний друг уехал в Германию и я остался совсем один.
– Последний уехал. Зато первый вернулся. А ты как будто и не рад мне?
– Я рад, – сказал Ислам, – просто я растерян и расстроен тем, что у тебя так сложилась жизнь. Это омрачает мою радость.
Да брось ты, все нормально. Помнишь, как пелось в одной песне: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло». Так и здесь. Ну, был бы я всю жизнь маляром-штукатуром, в Ахмедлах[37] на стройке работал бы, а сейчас – сам видишь.
– В этом есть логика, – согласился Ислам, – правда, иррациональная. Все-таки как это получилось?
Да из-за матери, царство ей небесное. Она же пила у меня. Домой как-то шла поддатая. В коридоре один чушка, талыш, ее толкнул и обозвал: мол, нечего здесь ходить в таком виде, мундар[38] делать. В нашем доме коридорная система была, ты же помнишь: туалет, душевая, кухня – все общее. Я как раз дома был, в этот день приехал из Баку.
Он, конечно, не знал, что я дома, – вряд ли бы осмелился. И она бы мне в жизни ничего не сказала – боялась их. Но я услышал, как она грохнулась. Я его избил, как собаку. Он пошел, ребят привел – там же в микрорайоне кругом одни талыши были! Как вспомню этих уродов деревенских! В пятиэтажке жили: один барана на балконе держит, другой печку-времянку на втором этаже топит: трубу в окно выведет, а сверху соседи белье вывесили сушить, третий мудак в три часа ночи дрова начинает колоть, прямо на бетонном полу. Короче, накинулись на меня: я ножик вытащил, порезал двоих. Мне три года дали, потом, в лагере, еще добавили, один пидор в общей камере меня отпетушить попытался – я ему глаз выбил. Короче, когда вышел, мать уже умерла, комнату нашу соседи заняли. Помнишь, была у зайца избушка лубяная, а у лисы ледяная? Я попытался их выгнать – они сразу в Народный фронт ломанули.
– Да, – после недолгого молчания произнес Виталик, – как вспомню эту публику! Со мной на зоне один сидел, Муртуз его звали, как встретимся – ерри, кардаш[39]. Но через десять минут он заводил одну и ту же пластинку: азербайджанцы нас всю жизнь дискриминировали, даже не разрешали нам в паспорт делать запись в графе национальность – талыш. Я ему – ты че гонишь, вы же одна нация? Он – нет, они, мол, никто: ни турки, ни персы, а мы – коренное население. Я ему: какая вы нация, если у вас даже языка, то есть письменности нет. А он утверждает – есть. Я ему – покажи. Он: освободимся – покажу. Тогда я ему: напиши что-нибудь сейчас. Вот тогда он затыкался. Нет, ну ты представляешь, у каждого свои обиды! Короче: пришли бородатые аварагёры[40] из Народного фронта. Вся сила у них тогда была, СССР уже умер к тому времени, и сказали они мне: вали, парень, отсюда, пока цел. Ты русский – вот и вали в свою Россию. А какой я русский? У меня, кроме рожи, ничего русского-то и нет: пахан – грузин, чтоб он сдох, сука, мать – полукровка. Что делать? Поехал в Россию, а здесь менты проходу не дают: паспорт покажи, регистрацию покажи. Ты гражданин Азербайджана, езжай к себе на родину. Я говорю: меня выгнали оттуда. А нас, говорят, это не колышет, документ давай.
Виталик замолчал, вспоминая что-то невеселое. После долгой паузы он произнес:
– Я тебе одно скажу: я бы этим козлам, которые Беловежское соглашение подписали, глотки бы перегрыз. Да что я тебе рассказываю! Сам небось хлебнул этого, раз здесь находишься!
– Да, – подтвердил Ислам, – и по сей день продолжаю хлебать. Отчего мать-то умерла? Она у тебя нестарая была.
Трудно сказать, от всего сразу: от горя, от безысходности. Меня посадили – работы лишилась. Она машинисткой всю жизнь работала в КЭЧе[41]. Когда президентом стал Эльчибей, русские войска ушли, все должности вольнонаемных в армии заняли талыши. А они, чтоб ты знал, как евреи или армяне. Стоит одному на работу устроиться – через какое-то время в этой организации одни талыши работают. Мафия. Раньше они только на почте заправляли, а теперь в армии все прапорщики – талыши. Какое-то время она подрабатывала дома, машинка была. Потом ввели латинский алфавит, а мать могла печатать только на русском и азербайджанском языках. Да… – Виталик замолчал, из глаз его текли слезы. – …Ладно, все. – Он вытер салфеткой лицо и наполнил стопки, – твоя-то жива? Ислам покачал головой.
– Ну, давай, выпьем тогда за родителей, за спокойствие их душ, не чокаясь.
Выпили. Виталик полез в карман, вытащил пачку «Кэмэл», закурил, бросил сигареты на стол. – Ты-то как? Рассказывай.
Начну рассказывать – до утра не закончу, – сказал Ислам. – Как сказал Кисаи[42], бедствия начну считать – до гроба не закончу счет. В тюрьме не сидел, Бог миловал, а в остальном, если в двух словах: дома работы нет, а здесь нас не любят – вот и весь рассказ.
– Из ребят кого-нибудь видел?
– Нет, к сожалению. Но совсем недавно рассказывал о вас своей знакомой.
– Я тоже ни о ком ничего не знаю. Чем занимаешься?
– Держал рынок, его закрыли. Вложил деньги в инвестиции – посредник пропал.
– Надо найти, человек не иголка.
– Вот я этим сейчас и занимаюсь.
– Все, что в моих силах, Ислам.
– Спасибо, но об этом после.
– А что здесь, какие концы?
– Вот тот гитарист друг пресловутого посредника.
Виталик поманил официанта, дежурившего неподалеку:
– Скажи: пусть сделают перерыв, и позови ко мне вот того, толстого.
– Не стоит, – попытался остановить его Ислам, – я уже говорил с ним, он не знает.
– Хуже не будет, не волнуйся, – успокоил его Виталик.
Музыканты сделали перерыв, и совершенно взмокший Брахманов подошел к ним. Виталик предложил ему сесть:
– Выпьешь?
Виталику Брахманов не решился отказать, кивнул. Виталик сделал знак официанту – тот принес еще стопку, наполнил ее.
– Это мой брат, – сказал Виталик, – ты ничего не скрыл от него?
– Нет, – поспешил заверить гитарист, – клянусь!
– Хорошо, пей. Брахманов послушно выпил.
– Если что узнаешь – сразу сообщи. Иди. Музыкант кивнул и ушел.
– Ладно, поехали в другое место, – сказал Виталик, – а то, когда я здесь долго сижу, мне не по себе становится, тошнить начинает.
Виталик подозвал официанта.
– Счет дай.
Тот принес и положил перед ним квитанцию.
– Я заплачу, – сказал Ислам и полез в карман.
– Ни в коем случае, – остановил его Виталик, – обижусь. Ты сегодня мой гость.
Он рассчитался, и друзья направились к выходу.
– Ты платишь в своем ресторане? – спросил Илам.
– Так проще: ничего на меня не спишут.
– Ты на машине? – спросил Виталик, когда они оказались на улице.
– Да.
– Отлично, а то я с пацанами приехал, на их машине. Где, вот это? Что это за тачка, где ты такую раскопал?
– Это «тальбо», год выпуска 1980-й, последняя модель, после нее выпуск прекратили. Можно сказать, раритет. Садись. Куда поедем?
– В салон красоты.
– Зачем?
– Красоту наводить. Ну, там, массаж, педикюр, маникюр, татуаж, пирсинг.
– От массажа я не откажусь, но все остальное лишнее, особенно пирсинг.
– Кроме остального там девочки есть, ты девочек любишь?
Ислам никогда не пользовался услугами подобных заведений, но в нынешней ситуации, после встречи в гей-клубе, отказываться язык не поворачивался.
– Ну поехали, где это?
– На Арбате, я покажу.
Кое-что о японской поэзии
Салон красоты находился во дворе дома в одном из арбатских переулков. Это было подвальное помещение с отделкой в стиле хай-тек: минимум мебели, стены, раскрашенные в разные цвета. Стойка была открытой: два металлических основания и деревянный полированный прилавок. Это давало возможность видеть длинные ноги стоящей за ней улыбающейся девицы.
– Здравствуйте, – приветливо сказала девушка.
– Привет, – ответил Виталик.
– Что желаете?
– Желаем красоту навести.
– Вы и так красивые мужчины, но мы вас сделаем еще красивее. Какие еще будут пожелания?
– Это потом, шалунья, – погрозил ей пальцем Виталик. – Вот мой брат, нравится он тебе?
– Очень.
– Будешь себя хорошо вести – я замолвлю за тебя словечко. Так вот, мой брат желает, чтобы его немного помяли, точнее, размяли.
– В каком смысле? – не унималась девушка.
– Ох, ты у меня договоришься, зараза!
– И что тогда произойдет?
– Непоправимое.
– Непоправимая, Виталий Георгиевич, только смерть, все остальное поправимо.
– Это ты хорошо сказала. Массаж можете сделать моему брату?
– С большим нашим удовольствием, сейчас кабинет освободится. Вы какой массаж предпочитаете, – спросила девушка у Ислама, – обычный или тайский?
Она говорила с легким украинским акцентом,
– Обычный.
– Давайте ваши пальто.
Друзья скинули с себя верхнюю одежду. Оксана – так звали девушку – убрала ее в стенной гардероб.
– Присядьте пока. Чай, кофе?
– Кофе, – сказал Ислам.
– Эспрессо, капуччино?
– Эспрессо.
– А вам, Виталий Георгиевич?
– А мне хозяйку надо, у себя она?
– Да, пожалуйста, я сейчас ее предупрежу. Оксана скрылась в коридоре.
– Нравится? – спросил Виталик. – Хороша чертовка!
– Это публичный дом? – спросил Ислам.
– Ну что ты! Нет, конечно. Салон красоты. Но девушки здесь красивые, приветливые и отзывчивые к желаниям клиентов, если таковые возникнут.
Вернулась Оксана.
– Она вас ждет.
Виталик подмигнул Исламу и ушел. Ислам опустился в одно из кожаных кресел, стоявших у стены. Виталик своим уклончивым ответом только напустил туману, но ему здесь определенно нравилось. Вероятнее всего, это был бордель высокого класса.
Оксана приготовила кофе и поставила перед ним.
– Желаете, чтобы я заняла вас беседой? – спросила Оксана.
– Да, конечно, – сказал Ислам.
Оксана присела на соседнее кресло: коротенькая юбочка давала возможность разглядеть цвет ее трусиков – черный.
– О чем желаете поговорить?
– О японской поэзии, – сказал Ислам.
– Вам почитать стихи?
– Пожалуй.
– Хайку или танка? – спросила как ни в чем не бывало Оксана.
– Можно и того и другого, – сказал заинтригованный Ислам.
– Пожалуйста:
Или вот:
В заросший пруд
Прыгнула лягушка.
Круги по воде.
На улице начался дождь,
У всех помрачнели лица.
Надеюсь, что все прояснится.
– Еще? – спросила девушка.
– Да.
Вдруг захотелось быть в пути,
Сел в поезд и поехал.
Приехал, вышел – некуда идти.
Посеребренный снегами,
К огню очага я вернулся.
Растаял снег на плечах,
На голове оставаясь.
– Спасибо, достаточно – сказал изумленный Ислам.
В этот момент из коридора выглянула девушка.
– Кабинет освободился, – сказала Оксана, – прошу вас.
Ислам поднялся и пошел за ней.
Посреди комнаты стояла высокая кожаная кушетка с отверстием для лица в изголовье.
– Раздевайтесь. Одежду сюда на стул можно положить. Ложитесь, сейчас придет массажистка.
– Догола? – спросил Ислам
– Если хотите – вот простыня, а так можете остаться в трусах.
Оксана улыбнулась и вышла.
Ислам стал раздеваться.
Это было забавно: жрицы любви в борделе говорили о японской поэзии, хотя что тут необычного? Так все и начиналось когда-то: гейши, гетеры – все они отличались не только красотой, но всесторонним образованием; главными же достоинствами жены должны были быть честь, целомудрие, нравственность.
Поистине этот день был полон сюрпризов. Ислам лег на живот и накрылся простыней – в комнате было прохладно. Через некоторое время услышал, как открылась дверь и приятный женский голос произнес:
– Здравствуйте.
Ислам, не поворачивая головы, поднял в приветствии руку. Звякнула дверца стеклянного шкафа, чмокнула крышечка флакона. Массажистка сняла с него простыню, быстрыми мазками стала наносить маслянистую жидкость на спину. Ислам вздрогнул от холода.
– Извините, – сказала женщина, – руки я погрела, а вот масло нагреть сложно.
– Ничего, – успокоил ее Ислам.
Энергичными движениями она принялась растирать кожу. Затем перешла к легким пощипываниям, шлепкам, и только после этого начала разминать мышцы. Ислам едва сдерживался, чтобы не застонать от удовольствия. Резкими нажатиями, короткими сильными хлопками она заставляла трещать позвоночник. Когда массажистка стала обрабатывать предплечья, она вдруг остановилась и неожиданно спросила:
– Что это у вас на шее, родимое пятно?
– Следы от пыток, – пошутил Ислам, но через некоторое время подтвердил и поинтересовался: – А почему вы спрашиваете?
– С родимыми пятнами надо быть поосторожнее – они не любят фамильярности.
Девушка продолжила массаж, прошло еще несколько минут, и она добавила:
– Но я спросила не поэтому. Я когда-то знала человека, у которого тоже было родимое пятно на шее. Правда, это было очень давно – так давно, что, встреть я его сейчас, вряд ли узнала бы, а про пятно помню.
– Любопытно, – сказал Ислам, – как же звали этого человека?
– У него было очень оригинальное имя: его звали, как мусульманскую религию, – Ислам.
До Ислама не сразу дошел смысл сказанного.
– Какое совпадение! – наконец произнес он. – Представьте себе, меня тоже зовут так. А где это было?
– Это было в Ленкорани – есть такой провинциальный городок на юге Азербайджана, мой отец служил там. Он был военным.
Она еще продолжала говорить, в то время как Ислам повернулся на бок и сел на кушетке, вглядываясь в лицо женщины.
– Я закончила, надеюсь, вам понравилось. Но вам надо полежать под простыней, – запинаясь, проговорила массажистка.
Ее лицо сильно изменилось, и встреть он ее в толпе – вряд ли узнал бы, но все же Ислам разглядел знакомые когда-то черты.
– Привет, – сказал он, – как же ты умудрилась разглядеть и запомнить это пятно? Ведь тогда было темно, дело было ночью.
Она долго молчала, прежде чем ответить.
– Ты забыл, что я и перед этим видела тебя обнаженным. Я его запомнила на пляже, – сказала Дана.
– Действительно, забыл, – согласился Ислам, – видно, моя память сохранила самое сильное воспоминание. Неужели это ты? Какой удивительный случай свел нас!
– Я даже знаю, как зовут этот случай.
– Ты хочешь сказать, что это Виталик?
– Я давно уже не делаю массаж клиентам, это мой салон. Я еще удивилась его просьбе.
Ислам покачал головой:
– Каков интриган, а ведь он не был таким! Молчать столько времени и ничего не сказать мне!
Он жадно вглядывался в ее лицо.
– Я изменилась, не смотри так на меня.
– Да, но ты по-прежнему такая же красивая.
– Тридцать семь лет для женщины еще не критично, но я много пережила за это время, – не думаю, что это лучшим образом сказалось на моей внешности. Ты тоже изменился, совсем седой.
Она провела рукой по его волосам.
– Неужели это ты? Я так рада тебя видеть! Одевайся, пойдем, изобьем этого гада.
– А может быть, ты разденешься?
Он сказал это намеренно, чтобы устранить неловкость, перебросить мостик через временную пропасть, разделившую их. И не ошибся. Лана улыбнулась совсем другой улыбкой, погладила его по щеке и повторила:
– Одевайся, мы поговорим об этом позже.
Нет ничего лучшего для женщины, особенно для женщины в возрасте, чем понимание того, что ее желают физически.
Ислам оделся и вслед за Ланой вышел из комнаты. Она провела его по коридору, открыла другую дверь. Это был ее кабинет.
Виталик сидел, развалившись в кресле, и ухмылялся.
Фырыллаг[43], – сказал Ислам, – тебя убить мало!
– И это благодарность? – ответил Виталик. – Ну как после этого делать добро людям?
Лана села за свой стол, в кресло, нажала кнопку на телефоне.
– Какие будут пожелания? – спросила она.
– Выпить надо за встречу, – предложил Виталик.
– Возражений нет, – согласился Ислам.
В дверь заглянула Оксана, приветливо улыбнулась Исламу.
– Принеси нам кофе, ликер, – распорядилась Лана.
– Он пьет текилу, – заявил Виталик.
– Принеси нам текилы, – сказала Лана.
– Текилы нет, кончилась.
– Пошли кого-нибудь – пусть купят.
– Я одна на ресепшен.
– Не надо текилы, – вмешался Ислам, – я с удовольствием выпью ликер.
Все происходящее здорово походило на сон и, чтобы не спугнуть его, Ислам готов был пить все что угодно. Как это бывает во сне, любая мелочь могла помешать развитию событий, разбудить. Но разговор не клеился даже после того, как принесли ликер и мужчины выпили. В прошлой жизни они все знали друг друга, но никогда не бывали вместе.
Виталик вскоре поднялся.
– Ребята, я поехал спать, не хочется с вами расставаться, но времени уже три часа. Ислам, я тебя завтра жду, позвони часов в двенадцать, договоримся. У меня завтра с утра стрелка забита, разборка серьезная. Или я тебе позвоню. Ну, хоп.
Виталик ушел. Ислам остался наедине с Ланой.
– Сказать, чтобы тебе еще принесли выпить? – спросила она.
К своей рюмке она почти не притронулась.
– А ты?
– Я же на работе, извини. Я бы выпила с удовольствием за встречу.
– Тогда и я не буду.
– Ты давно в Москве?
– Лет десять, наверное, будет.
– Один или с семьей? Ваши мужчины любят жен дома оставлять.
– Я не женат.
– Как, до сих пор? Только не вздумай сказать, что ты из-за меня не женился.
Ислам засмеялся.
– БЫЛ бы помоложе, обязательно сказал. Но какое-то время я действительно ждал тебя.
– Как это трогательно, – грустно сказала Лана, – и какая я свинья! Даже не знаю, что сказать в свое оправданье. Ты получил мое письмо, тем летом. Но ты не знаешь, что я написала два письма. Второе перехватила мать – оно было более откровенным. Я как дура оставила его в книжке на столе и пошла на речку. Не думала, что она будет рыться в моих вещах. Ох, и влетело же мне тогда! Я думала, что она меня убьет. Нагнала она на меня страху, поэтому я и не стала искать тебя – такого она мне наговорила про азербайджанских мужиков! И жен своих за людей не считают, не работают! Целый день в чайхане пропадают, а жена – и с детьми, и в огороде. А что я? Маленькая была, к тому же сколько раз видела ваших женщин с огромными тазами на голове… Потом отец получил новое назначение, и мы уехали.
Я вышла замуж за офицера. Он служил в Германии. Потом Шеварднадзе вместе с Горбачевым сдали нас, и мы оказались в России-матушке, жили в казармах, бараках, месяцами воды горячей не видели. Потом началась перестройка, инфляция, нищенское существование, муж запил. Его можно было понять: кадровый военный, майор – и не имеет возможности содержать семью! В Германии мы очень хорошо жили: двойной оклад, один в марках, другой – рублевый в России на книжке. Была приличная сумма, тысяч тридцать, денежные реформы превратили их в труху. Кончилось тем, что я забрала дочь и уехала. Она здесь, в Подольске живет, с мамой.
Я открыла салон, денег у меня не было, в долгах оказалась, пока раскручивалась, клиентуру набирала… А тут еще бандиты появились: плати, говорят, десять процентов, это наша территория. Я вспомнила про Виталика – я о нем все время в курсе была, с подругой переписывалась, знала, что он сидел. Нашла его, и вот с тех пор он – моя крыша. Тут такие разборки были – чуть до стрельбы не дошло! Он объявил, что это его салон, и послал всех. Хотя это против воровских правил. Но что правила, если они нас дружбы лишают?
– Это ты хорошо сказала, – согласился Ислам. – Ну а как с личной жизнью? Не думаю, что ты одна.
– Ты прав, я не одна. Почему-то трудно говорить тебе об этом: такое чувство, словно я виновата перед тобой. Надеюсь, ты не ревнуешь?
– Вовсе нет, это было бы смешно и глупо, – сказал Ислам.
– Он моложе меня на несколько лет, белорус. Я снимаю квартиру, он живет у меня. В некотором роде альфонс, денег у него нет – одни проекты, нигде не работает. Нелегальный эмигрант. А как твои дела, чем ты занимаешься?
– Мои дела до последнего времени шли неплохо, но как-то все быстро рухнуло: рынок, который я держал, закрыли. Я ВЛОЖИЛСЯ в новое дело – и здесь все пошло наперекосяк: стоило мне отлучиться на неделю, как исчез посредник, передал он деньги или нет – я не знаю. К тому же сегодня в меня стреляли, и то, что я остался жив, – случайность.
– Какой ужас! Ты сказал об этом Виталику?
– Нет.
– Обязательно расскажи, он поможет тебе
– Я никак не могу привыкнуть к его новому амплуа, я помню его совсем другим человеком.
– Все изменилось, мы живем в другое время и в другой стране. Все стало таким сложным…
– Может, обнимемся? – спросил Ислам Что?
– Давай обнимемся, – повторил Ислам. Наступила пауза, во время которой Лана с изумленной улыбкой смотрела на Ислама.
– Даже не знаю, что сказать, – наконец произнесла она, – спросить «зачем?» будет глупо, но почему вдруг, ни с того ни с сего?
– Человек вдруг чувствует голод, со стороны может показаться – ни с того ни сего.
Ислам встал, вынудив подняться Лану, и привлек ее к себе.
Увы, память тела не сохранила никаких воспоминаний. Он держал в объятиях благоухающую молодую привлекательную женщину, но не более того. Не слишком ли большую цену мы платим за то, что наделены памятью? Наше сознание играет с нами злую шутку, превращая наш мозг в механизм самоуничтожения. Нет ничего рационального в том, что мы истязаем себя воспоминаниями об утратах.
Ислам отпустил Лану и на ее вопросительный взгляд ответил:
– Ничего, просто захотелось тебя обнять.
Лана ласково провела ладонью по его лицу. В этот момент открылась дверь, и появился Виталик.
– Черт, так и знал, что помешаю!
Лана вдруг покраснела и как то по-детски заявила:
– Мы ничего не делали, честное слово!
– А вот это зря! Я, выходит, зря болтался по городу в такую холодину.
Виталик, ухмыляясь, поглядел в зеркало.
– Так ты специально ушел! Ах ты сводник, – Лана шутливо замахнулась на него.
Виталик сел в кресло, потер руки:
– Наливайте, а то я замерз как собака. Ислам наполнил рюмки.
– Ну, давайте еще раз, за встречу! Выпили, и Виталик спросил:
– А что в Ленкорани? Я хоть с обидой этот город покинул, но все равно скучаю иногда. Поехал бы, но не к кому. Расскажи, что там хорошего, кто уехал, кто остался?
– Ничего хорошего там нет, – сказал Ислам. – Все, у кого была возможность, уехали. Заводы стоят, оборудование все разграблено. Работы нет, все на рынке друг у друга что-то покупают, перепродают, меняют валюту, доллары на манаты, манаты на рубли. Торгуют ширпотребом. Да и сам город как-то почернел и съежился.
– Ладно, – сказал Виталик, – давай выпьем за город нашего детства! Мне понравилось, как сказал Гарри Каспаров. На вопрос журналиста, не хочет ли он побывать в Баку, он ответил, что того города уже нет, поэтому этот вопрос перед ним не стоит. А ты что не пьешь? – спросил Виталик, обращаясь к Лане.
– Я не пью вообще, – ответила Лана, – а на работе особенно. Кроме того, мне нужно домой. Мальчики, отпустите меня!
– Что, Ислам, – спросил Виталик, – отпускаем ее?
– Пусть едет, – сказал Ислам, – я и так злоупотребил ее временем.
– Какое благородство! – сказал Виталик. – Вот он всегда этим отличался.
– Не пропадай, надо еще увидеться, – сказала Лана Исламу.
– А я? – спросил Виталик.
– Ты тоже. До свидания.
Лана надела пальто, послала обоим воздушный поцелуй и ушла. Друзья выпили еще по рюмке на посошок.
– Ну, старик, какие будут предложения? – спросил Виталик.
– Давай мы тоже по домам, на сегодня достаточно, да и ты вроде спать собирался час назад, – произнеся эти слова, Ислам вспомнил, что возвращение домой сопряжено с риском для жизни.
– Да я специально ушел, чтобы вас наедине оставить.
– Спасибо тебе, друг, у тебя всегда было повышенное чувство такта.
– Ирония? – подозрительно спросил Виталик.
– Что ты! Чистая правда!
– Ну ладно, тогда по домам. Хотя ты же выпил! Тачку здесь оставь – я тебя отвезу.
– Эту машину менты не останавливают.
– В три часа ночи они останавливают все что движется.
– Все равно не беспокойся, я такси возьму…
– Тебя что-то гложет, – заявил Виталик, – говори без стеснения.
– Ты можешь достать мне пистолет? – спросил Ислам
– А что за проблемы? Рассказывай, не таись.
Ислам коротко изложил события последних дней.
– Слушай, да ты в рубашке родился! – заметил Виталик, когда речь зашла о покушении. – Видимо, дилетант был, профессиональный киллер и тетку бы пришил, и собаку, а о тебе вообще не говорю. Ну и ну! Ладно, сейчас я ребят вызову – отвезем тебя домой, а завтра после стрелки я сам за тобой приеду, и начнем искать твои тугрики.
– Слушай, поздно уже, не надо людей беспокоить. Я такси возьму.
– Они здесь, через дорогу, в казино сидят, дурью маются, пусть лучше делом займутся. Давай еще по одной за твое везенье!
– За это нельзя не выпить, – согласился Ислам.
Выпили, поднялись в холл, где за столиком стойко боролась со сном Оксана. Увидев мужчин, девушка подавила зевок и улыбнулась.
– До свидания, – сказал ей Ислам, – при следующей встрече продолжим нашу беседу.
– Обязательно, – ответила Оксана.
– О чем это ты с ней беседовал? – выходя во двор, спросил Виталик.
– О японской поэзии, она в ней разбирается, классная девчонка!
– Я думаю, что ты единственный, кто с ней об этом заговорил. А что, если она тебе понравилась, может, возьмешь ее к себе в сожительницы? А то бедняжка мается: с одной съемной хаты на другую.
– Нет, спасибо, – отказался Ислам.
– Думаешь с Ланой заново начать? Учти, она живет с кем-то.
– Да нет, просто достоевщина не в моем характере.
– Ну, как знаешь.
Перед входом стоял черный «БМВ» с наглухо тонированными стеклами.
– Садись, – сказал Виталик, – раритет твой здесь оставим.
В машине сидели два крепких молодых человека.
– Говори, куда ехать.
Ислам продиктовал адрес. Когда подъехали к дому, Виталик приказал своим людям:
– Один из вас поднимется на лифте, другой по лестнице. Какой этаж?
– Седьмой.
– Потом один спустится за ним и проводит его до квартиры. Давай.
Несмотря на то что была глубокая ночь, в доме светилось несколько окон.
– Держи, старик, – сказал Виталик. Ислам вдруг почувствовал в руке ребристую рукоятку неожиданно тяжелого пистолета.
– Будь с ним поаккуратней. Это «вальтер», по улице с ним не ходи – менты сейчас ни одного нашего не пропускают, сразу – документы, шмон.
На крыльце появился один из парней, сделал знак.
– Ну, давай, брат, до завтра, ты понял. Я сам за тобой приеду.
Ислам пожал протянутую руку, вылез из машины и пошел к подъезду.
Дома Ислам принял душ и, предусмотрительно выдернув телефон из розетки, сразу же лег спать. Он старался не думать ни о чем, но это ему плохо удавалось: прошедшие сутки были переполнены событиями. В голове крутился калейдоскоп. Когда же ему удалось забыться, он тяжелым сном проспал несколько часов и был разбужен рокотом перфоратора, вгрызавшегося в стену. В какой-то из соседних квартир шел ремонт. Поворочался немного, надеясь еще раз заснуть, а когда понял, что это ему не удастся, поднялся и поплелся в ванную. В определенном возрасте только душ позволяет восстановить сносное самочувствие.
Стоя под горячими струями воды, он думал о том, что все произошедшее этой ночью было похоже на сон, и на миг даже усомнился, что это было наяву. Он долго убеждал себя в том, что вчерашние встречи ему не привидились. Слишком все это было похоже на волшебство, словно открылась заветная дверь, и его ненадолго впустили в прошлое. Кто-то проявил слабость и позволил сделать это. Однако люди в нем были из настоящего.
Но что он увидел в этом прошлом, всегда окутанном в памяти розовой дымкой? Друга, превратившегося в уголовника. Некогда любимую, а ныне ставшую чужой женщину, содержательницу притона. А сам он превратился в иммигранта, живущего на полулегальном положении, увязшего в сомнительном бизнесе, попавшего под прицел киллера. Какой странной жизнью мы живем! Казалось бы, двигаясь во времени, мы должны приобретать новых друзей, семья должна увеличиваться, крепнуть, сплачиваться, мы же непрерывно теряем: родных, друзей, близких – постоянная цепь потерь, которая в конечном итоге приводит к одиночеству – подлинной сути человеческого существования. А затем следует самая главная, основная потеря – самого себя. Ею человек и завершает свой нелегкий жизненный путь.
Поэтому счастлив тот, кто живет не оглядываясь. Возможно, в той легенде о жене Лота, превратившейся в соляный столп, есть еще и иной смысл. Наверное, мы лишены возможности возврата в прошлое ради нашего блага, нас жалеют, не дают войти в одну и ту же воду дважды. Нежность воспоминаний лучше разочарования настоящего. Ислам часто порывался купить билет и отправиться на Сахалин, на поиски отца. Но кого бы он увидел? Немощного, абсолютно чужого старика, который убил бы его детскую память. А ведь в ней отец Ислама был молодым, красивым и сильным мужчиной. Утратив в детстве отца, в зрелости он утратил бы и воспоминания о нем – это было бы вдвойне жестоко.
Ислам все утро просидел дома в ожидании Годо (то есть Виталика), но тот не появился. Несколько раз набирал его номер телефона, но абонент находился вне действия сети. Ислам легко бы убедил себя в том, что само появление старого друга ему привиделось вчера, если бы не черный «Вальтер», лежавший на столе и все время притягивающий к себе взгляд. Во дворе не было ни одной подозрительной машины. Ислам оделся: нужно было прийти в движение – бездействовать он вообще не мог. Стоя перед зеркалом, долго пытался найти на себе место для пистолета – он оказался довольно тяжелым и сразу же оттягивал любой карман – хорошо еще, что дело шло к зиме. Надел легкое пальто и сунул пистолет за пояс. Он еще раз взглянул в окно, затем, соблюдая меры предосторожности, покинул квартиру. Перед уходом позвонил Ворониной.
– Привет, – сказал он, услышав в трубке ее голос. – Мне нужна новая квартира. Может быть, у тебя есть что-нибудь на примете?
– А-а, так ты по делу, – произнесла Воронина, – а я вдруг обрадовалась, подумала, что ты мне просто так звонишь. А что случилось?
– Ничего, просто хочу поменять квартиру.
– Позвони после обеда, я порасспрашиваю знакомых. Надеюсь, ничего серьезного не случилось?
– Да так, – неопределенно ответил Ислам.
– Или от женщин прячешься?
– Если только от тебя.
– Спасибо, милый, ты всегда найдешь для меня добрые слова.
