ГлавнаяАвантюрные приключенияСамид АгаевДороги хаджа

Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

Самид Агаев
Дороги хаджа

Полная версия

роман

Байлакан

В один из октябрьских дней Али стоял на террасе своего дома в Байлакане и смотрел на закат. Йасмин сидела рядом, сцепив руки на огромном животе.

– Интересно, что сейчас поделывает Егорка? – наконец произнес он, дождавшись, пока солнечный диск коснется горизонта.

– Напиши ему, узнай, – отозвалась Йасмин.

– Куда?

– Разве он не оставил адреса?

– Нет, не оставил.

– Почему?

– Наверное, потому что у него нет адреса. Русь – это страна лесов, он так говорил. Откуда в лесу может быть адрес, если там нет улиц и площадей.

– Можно написать в Нахичеван, – предложила Йасмин, – его сестре. Наверное, она уже вернулась? Прошло уже три года.

– Почему ты думаешь, что она вернулась?

– Потому что она не продала дом, сказала, что вернется. Она ведь поехала навестить родителей.

Произнеся последние слова, Йасмин замолчала. Али, заметив, что она пытается сдержать слезы, положил ей руку на плечо. Через некоторое время, когда она успокоилась, он сказал:

– Ты все правильно говоришь. Но она не вернулась.

– Откуда такая уверенность?

– Я писал туда.

Йасмин усмехнулась.

– Я даю тебе советы, а оказывается, что ты все уже предусмотрел и все уже сделал, и даже Ладе написал.

– Уж не ревнуешь ли ты?

– С какой стати?

– Ты, говоря о ней, редко называешь ее по имени,

– С чего мне ревновать? – иронически сказала Йасмин. – Это же не она хотела стать твоей второй женой.

– Это была шутка.

– Это не была шутка.

– Ну, хорошо, – согласился Али, – допустим, что это была не шутка, скажу иначе. Дело было не во мне, просто она очень хочет выйти замуж. У нее навязчивое желание. Это упрощает ситуацию, согласись.

– То есть, ей нужен не ты, а просто муж.

– Именно так.

– Значит, для полного спокойствия я должна найти ей мужа.

– Я думаю, что в этом нет необходимости, она сама о себе позаботится. Но если у тебя есть кто-нибудь на примете. Какой-нибудь вдовец.

– Увы.

Оба замолчали, вдруг потеряв интерес к теме разговора. После долгой паузы Йасмин спросила:

– А все же почему ты неспокоен? Дело ведь не только в отсутствии вестей о твоем друге.

– Мне не нравится этот город, – тяжело вздохнув, ответил Али.

– Вот уж новость, как это не нравится, ты же здесь родился, это твой родной город.

– Увы, нет.

– Ты так долго обманывал меня? – удивилась Йасмин. – Ты родился не здесь? В какой-нибудь деревне?

– Почему сразу в деревне?

– Деревенские, часто скрывают место рождения, стесняются.

– Я родился здесь, но города, в котором я родился, уже не существует. Мы живем в другом городе. Я как-то не сразу это понял. Прежний Байлакан разрушен татарами. До основания. Они перебили всех жителей. Среди них был мой отец, его жена и дети. Их страдания до сих пор растворены в этом воздухе. Мне кажется порой, что я слышу их крики.

– Ты, в самом деле, слышал их крики? – тихо спросила Йасмин.

– Это не трудно вообразить. Когда я смотрю на этот город, я вспоминаю, что он отстроен ненавистным Шараф ал-Мулком. Здесь живут совсем другие люди. Даже канал, на который я смотрю вечерами с балкона и тот вырыт по приказу Шараф ал-Мулка.

– Если хочешь, давай уедем отсюда, например в Нахичеван, – предложила Йасмин. – Купим дом на той же улице, где живет Лада. Тебе там нравилось.

– Может быть, но сейчас не лучшее время для переезда, – сказал Али и через некоторое время спросил, – что говорит повитуха?

– Она говорит, что это произойдет на днях, – ответила Йасмин.

– Тогда и вернемся к этому разговору.

– Хорошо, – согласилась Йасмин.

Три дня спустя она умерла, не сумев разрешиться от бремени.

– Что с ребенком? – спросил Али у повитухи, вышедшей сообщить ему страшную весть.

– Аллах забрал ее вместе с ребенком, – ответила женщина, – мужайтесь господин, все в руках Аллаха.

– Сколько я тебе должен, – глухо спросил Али.

– Ну что вы, я не беру денег в таких случаях. Уж простите меня, ничего нельзя было сделать, узкое лоно. А вы еще молодой, возьмете себе еще жену.

Согласно обычаю, Али похоронил жену в тот же день. Молла, который прочитал молитву над могилой Йасмин, принимая серебряную монету, поклонился и сказал:

– Аллах лучше знает. Неизвестно, что с нами будет. Татары всюду. Вы слышали они взяли Гянджу и перебили всех жителей. Всех до единого. Некоторые люди, чтобы не попасть к ним в руки, зашли в свои жилища и подожгли их. Может быть, вашей жене повезло еще, и мы позавидуем ей.

– Может быть, – глухо отозвался Али.

Молла развел руками и ушел.

«Проклятый город, – глядя ему вслед, с тоской подумал Али, – зачем я сюда вернулся».

Оставшись один, он просидел до наступления темноты, а затем ушел, взяв с собой горсть земли с могилы Йасмин.

Али не стал устраивать поминки по мусульманскому обычаю. Не для кого было это делать. Все его родственники погибли при первом нашествии татар. Лишь он один, каким-то чудом задержался на этом свете. А сидеть весь день с чужими людьми ему было бы невыносимо. Вместо этого он роздал деньги нищим. Выставил на улицу столы, и нанятый им повар три дня подряд готовил еду и кормил прохожих. Также он купил для мечети стадо вакуфных ^[1] овец. Выслушав от имама слова благодарности, Али поинтересовался, нет ли в ближайшее время каравана с паломниками в Мекку.

– Вы желаете совершить хадж? – удивился имам. – Это похвально. Но сейчас пускаться в путь довольно опасно, всюду идет война. Враг захватывает нашу землю. Не лучшее время для паломничества.

– Эта война не вчера началась, и не завтра кончится, – ответил Али. – А хадж – священный долг каждого мусульманина.

– Вы правы, – согласился имам, – но в нашем городе компанию вам в ближайшее время никто не составит.

Али вернулся в опустевший дом и сел у двери, страшась входить внутрь. Мысль о том, что Йасмин уже никогда не встретит его с улыбкой, придавила его невыносимой тяжестью. Никому не было дела до его горя. Город жил своей жизнью. Пел муэдзин, призывая в мечеть на молитву, из мастерской медника доносился перестук молоточков, ребятня играла на улице. Хлопоты последних дней не давали ему времени задуматься над тем, что ему теперь делать. Одиночество вдруг навалилось на него всей своей необратимостью. И он с ужасом осознал, что отныне день за днем надо будет находиться в этом опустевшем доме. Не в силах вынести эту мысль, Али встал и пошел, куда глаза глядят. Был вечер, он долго, бесцельно бродил по городу, пока ноги не привели его на центральную площадь, где царило оживление. Али смешался с толпой и прислушался. Речь шла о монголах. Горожане спорили о том, как вести себя с завоевателями. Одни предлагали откупиться, другие оборонять город. Али оказался рядом с двумя яростными спорщиками. «Табриз откупился – говорил один, – и все жители остались в живых». «Табриз откупился, потому что это большой и богатый город, – отвечал другой, – а что может ему дать, наш захудалый городишко». «Но у нас крепкие стены, мы можем сколько угодно долго защищать город. Им надоест, и они уйдут». Заметив, с каким вниманием Али слушает их, спорщики обратились к нему, вовлекая разговор.

– Я думаю, что вы оба неправы, – заявил Али. – Просто откупиться от них не получиться, получив отступные, они не уйдут. Надо стать их данниками, они берут десятину со всего. И это на всю оставшуюся жизнь.

– Ну вот, я же говорю, – воскликнул сторонник сопротивления.

– В защите города, тоже нет особого смысла, – продолжал Али, – поскольку они будут осаждать город до тех пор, пока у нас не закончатся продукты. Воды они лишат нас еще раньше, перекрыв воду в канале.

– Так что нам остается? – спросили его спорщики.

– Стать рабами или погибнуть. Во втором случае, надо отправить женщин и детей, а самим выйти из города, и встретить татар в чистом поле.

– Оставить свои дома, имущество? – возмутились спорщики. – Знаешь что, умник, иди-ка своей дорогой.

Али пожал плечами и ушел. Он вернулся домой, лег и, чтобы заснуть, стал по памяти читать Коран, который как мы помним, он знал наизусть. Дойдя до суры «Преграды», он на словах «А ты Адам, поселись ты и твоя жена в раю…», задумавшись о своевременности этих слов, провалился в беспамятство.

Разбудил его слуга, вступивший в перебранку с кем-то на улице. Несколько мгновений Али был безмятежен, пока не вспомнил об утрате. Чтобы отвлечься от горестных мыслей, он продолжил чтение Корана, с того места, на котором под утро ему удалось заснуть.

«…Питайтесь, чем хотите, но не приближайтесь к этому дереву, а то вы окажитесь несправедливыми». Когда Али дошел до суры «Верующие» и прочитал «Разве вы думали, что мы создали вас, забавляясь, и что вы не будете к нам возвращены»

Он был так поражен, что прекратил чтение.

Али оставался в постели еще некоторое время, надеясь вновь заснуть, тем самым, отсрочив тягость предстоящего разговора. Однако от слуги, жаждавшего общения, так просто отделаться не удалось. Шум, производимый им, становился все назойливей. Тогда Али оделся и сошел на первый этаж, намереваясь уволить слугу. Но застав его за мытьем полов, Али невольно смягчился и остановился в нерешительности. Ариф, так звали слугу, весело поздоровался, но тут же скорчил скорбную физиономию, подобающую моменту.

– Как все вчера прошло, господин? – спросил он.

В ответ Али молча кивнул. Слугу он нанял недавно для помощи отяжелевшей Йасмин, и его все равно надо было теперь рассчитывать. Богатство не прибавило ему важности, и он продолжал чувствовать неловкость, когда кто-то прислуживал ему.

– Да упокоит Аллах ее душу, – сказал Ариф.

– Да упокоит Аллах души твоих умерших родственников, – ответил Али.

– Я вас разбудил господин, но скоро полдень, лучше не спать, а то голова разболится.

– Ариф я уезжаю, и мне больше не понадобится твоя помощь, – сказал Али.

– Куда, господин, вы уезжаете?

– В Мекку, я решил совершить хадж.

– Это хорошо. Пусть Аллах сделает легким ваш путь.

– Спасибо, так что ты можешь не приходить.

– Да, я понял, господин. Я только домою полы.

– Хорошо, – сказал Али, и стал подниматься по лестнице на второй этаж.

– Господин, – окликнул его вслед Ариф, – вам принесли письмо.

Али вернулся.

– Письмо, какое письмо? Что же ты сразу не сказал.

– Не успел. Вы же мне слова не дали сказать, сразу уволили. Посыльный не хотел оставлять его, говорил, что должен лично в руки передать. Но я не позволил.

– Где письмо? – спросил Али нетерпеливо.

– Так он его не оставил, сказал, что зайдет после обеда.

– Почему ты не разбудил меня. Иди на почту и приведи его.

– Это был не почтальон. Просто посыльный, от человека, остановившегося в караван-сарае. Так он сказал. Он скоро придет.

– Иди, найди его.

– Но вы же меня уволили.

– Я беру тебя обратно. Иди.

– Спасибо, господин. А полы?

– После домоешь.

Ариф бросил тряпку и, торопясь, вышел, но тут же вернулся. Али вопросительно посмотрел на него.

– Господин, еще вас спрашивала какая-то женщина.

– Какая женщина? – удивился Али.

– Судя по голосу, молодая.

– Ее ты тоже не пустил?

– Нет, я сказал, чтобы она позже зашла.

– Ты, верно, раньше сторожем работал, – предположил Али.

– Точно, – обрадовался Ариф, – как вы догадались?

– Это было нетрудно. А что же ты ушел с этой работы?

– Склад сгорел.

– Наверное, ты отказался пустить на него пожарных.

– Вы шутите, – догадался Ариф.

– Не совсем, иди скорее.

Слуга ушел, а Али взял тряпку и стал мыть полы. Надо было чем-то занять себя.

– Вам помочь? – услышал он женский голос, который показался ему очень знакомым. Женщина, стоящая в дверях, откинула чадру, и он увидел Ладу. Али изумленно смотрел на нее, не говоря ни слова.

– Cалам – алейкум. Почему ты сам моешь полы? – спросила Лада. – Где твои слуги, где жена, наконец.

– Аллейкум – ассалам, – ответил Али, – моя жена на небесах, она умерла на прошлой неделе, при родах.

Лада ахнула и закрыла рот рукой.

– А ты легка на помине. Мы как раз вспоминали о тебе недавно.

– Да упокоит Аллах ее душу, – всхлипнув, произнесла Лада, – мне так жаль.

Когда она заплакала, Али почувствовал влагу на своих щеках. До этого ему не удавалось проронить слез. Лада протянула к нему руки и Али обнял ее. Так они стояли некоторое время.

– Давай я домою полы, – предложила Лада.

– Не надо, – сказал Али, – сейчас вернется слуга и закончит. Я послал его с поручением. Кстати, вот и он.

Лада, заметив постороннего человека, отстранилась, но лицо закрывать не стала.

– «А хозяин-то малый не промах», – сказал себе слуга, когда, вернувшись, застал Али, обнимающим какую-то молодую женщину.

– Ханум, – приветствовал Ладу слуга. – Добро пожаловать.

– Ариф, возьми вещи ханум и отнеси их в комнату госпожи. – Распорядился Али.

– На мой глаз, – ответил Ариф и стал озираться в поисках поклажи.

– Где твои вещи? – спросил Али.

– В караван-сарае, – ответила Лада, – что же мне таскаться по городу с вещами, не зная, застану ли я тебя дома.

– Разумно, – сказал Али, – ты всегда отличалась прагматизмом. Ариф, пойдешь сейчас в караван-сарай и принесешь вещи ханум. А ты принес письмо?

– Вот оно, – Ариф протянул свиток.

– Можешь не читать, – заметила Лада, – я передам тебе содержание. Это мое письмо. Я нашла тебя раньше.

– Ариф иди, – приказал Али.

– А нельзя было сразу сказать, я только что оттуда, – буркнул, уходя, Ариф.

– Вот уж и не надеялся тебя увидеть, – сказал Али, – какими судьбами? Может и брат твой где-то здесь.

– Я гостила у родителей, – сказала Лада, – довольно долго. Почему-то ко мне за все это время никто не посватался. Но многие жалели, краденая мол, порченая. Никто замуж не возьмет. А когда я не выдержала и сказала, что была замужем, еще хуже стало. Коситься начали, за нехристя замуж вышла. Наш дом за версту обходить стали. Мне это не понравилось. Кроме того, оказалось, что над нами у местного боярина власть имеется. А что до моих денег, так я их тратить боялась. Неровен час отнимут, воровкой обзовут. Воевода хотел Егорку в дружину забрать. Брат отказался. Так потащили силком, но Егорка не дался. Своротил двоим из трех за ним еще присланных, шеи, да и убег в лес. А я на другой день в Азербайджан подалась. Что мне в лесу делать? Вот по дороге в Нахичеван решила к вам заехать. Ан не сподобила меня судьба Йасминушку застать живую.

Лада вытерла слезы. Али смотрел в сторону.

– Да, ты плачь, не стесняйся, – сказала она. – По умершему надо плакать. Ей ничего, а живому легче. Надо сходить к ней на могилку.

Несколько времени она молчала, покачивая головой, затем спросила:

– Что делать то собираешься?

– Совершить хадж, – ответил Али.

– Это хорошее дело, – заметила Лада, – желаю тебе удачной дороги. Когда ты хочешь отправиться?

– На днях.

– Я погощу у тебя, если ты не возражаешь. А потом вместе с тобой тронусь. Ты в хадж, а я – в Нахичеван.

– Может ты хочешь отдохнуть? – спросил Али.

– Хочу, но мне надо переодеться. Я дождусь твоего раба. Кто-то стучит, это, наверное, он.

– С чего бы ему стучать, – удивился Али.

За дверью стоял курьер, который вручил хозяину повестку и удалился. Прочитав ее, Али сказал:

– Раис Байлакана приглашает меня к себе, что бы это значило?

Лада пожала плечами.

– Это называется, не было ни гроша, и вдруг алтын.

Насави

Правитель Майафарикина Малик Музаффар был человеком непоследовательным и к тому же вспыльчивым. Эти качества его характера в течение короткого времени привели к тому, что Насави впал в немилость и оказался в зиндане. Благодаря своему положению, он содержался во внутреннем узилище дворца, где сидели придворные и другие люди знатного положения. Камера была сухой, и благодаря маленькому окошку, в котором были видны минарет и верхушки деревьев, хорошо проветривалась. Настолько хорошо, что Насави от постоянного сквозняка простыл. Здесь на вынужденном досуге он имел возможность размышлять о своей участи и ее предпосылках. Насави не сетовал на судьбу, напротив, был ей благодарен за то, что еще жив и здоров, в то время, как султан Джалал ад-Дин покинул этот мир. Однако он не терял надежд на освобождение и время от времени писал прошения на имя вазира и самого правителя, с просьбой о милости.

Всему виной была оплошность вазира, ответственность за которую он переложил на плечи Насави. Разбирая письма и прошения, поступающие на имя правителя, Насави наткнулся на письмо, на котором стояла печать и подпись последней сельджукской принцессы Малики-Хатун. Насави, в обязанности которого теперь входило просматривать всю почту и регистрировать в специальном журнале: дата, адресат, отправитель и краткое содержание, с любопытством вскрыл печать и ознакомился с содержанием. Жена султана Джалал ад-Дина сетовала на неподобающие условия, в которых она вынуждена жить и просила увеличить свой пенсион. «Я писала Малику Ашрафу, – говорилось в письме, – он ответил, что сам очень занят войной с крестоносцами, поэтому поручает меня заботам своего брата. Все мои деньги и крепости, и города я поручила заботам вашего хаджиба Али. Вам было угодно лишить его жизни, но что стало с моими деньгами и прочим достоянием, я не знаю, потому что уехала к вам, не дожидаясь его».

«Значит она здесь», – с грустью подумал Насави. Ему не довелось встретиться с ней лично, но он испытывал к ней странную симпатию. Было жаль ее, эту своенравную гордую женщину. Любовь к Джалал ад-Дину, возникшая после одного взгляда, брошенного с крепостной стены, фиктивный развод. Вряд ли кто-то в это поверил, кроме самого султана. Мотивы ее поступка были очевидны. Но это был поступок, вызывающий, как ни странно, уважение, хотя и противоречил мусульманской морали.

Прежде чем доложить о нем правителю, Насави показал письмо вазиру. Ознакомившись с его содержанием, тот спросил:

– Отчего ты решил сначала показать его мне?

– В этом письме есть некоторые дерзость и неуважение. Это сквозит между слов, несмотря на то, что по форме оно – просьба.

– Пожалуй, – задумавшись на мгновение, согласился вазир, – но что с того?

– Правитель может разгневаться, – продолжал Насави, – и отказать ей. А сельджукская принцесса не заслуживает того, чтобы ей отказывали в такой малости, которую она просит. Она в самом деле достойна лучшей участи. Но дело даже не в этом, то есть не это главное. А главное то, что к ней благоволит Малик Ашраф. Принцесса может стать причиной недовольства и разлада между братьями.

– Теперь я понимаю, почему тебя приблизил хорезмшах, – сказал вазир, – но что же делать. Мы не можем утаить письмо от правителя.

– Вы можете сами увеличить пенсион, своей властью, сумма, о которой идет речь, невелика.

– Но там не указана сумма.

– Я просмотрел реестр пенсий, достаточно увеличить ее содержание на треть.

– Хорошо, – согласился вазир.

Через некоторое время об этом стало известно правителю. Он пришел в ярость. Вазир отказался от своих слов, и Насави угодил в зиндан из-за своей доброты. Но он не жалел о своем поступке. Ему казалось, что он отдает долги своего погибшего господина. Ибо, по его мнению, Джалал ад-Дин был несправедлив к ней. Вазир, видимо, чувствуя угрызения совести, постарался облегчить пребывание Насави в неволе, обещал при первой же возможности похлопотать перед правителем о нем.

– Ты пойми, – сказал он, навестив его в тюрьме, – если бы я взял на себя ответственность за это ошибочное решение, сели бы оба. И нам бы никто не помог. Я же тебя вытащу рано или поздно.

Но освобождение затягивалось, и Насави, изнывая от тоски и безделья, попросился на общественные работы.

– Но человеку вашего звания негоже убирать улицы, как простолюдину – сказал вазир.

– Если человеку моего звания подобает сидеть безвинно в зиндане, почему же мне не подобает убирать улицы, – резонно ответил Насави.

Выполнить эту просьбу вазир сумел без труда, и Насави стал под охраной убирать городские улицы.

У раиса Байлакана

Градоначальник жил в большом двухэтажном доме. Как это водится, половину дома занимали его домочадцы, а в другой половине он отправлял служебные обязанности. Али провели в большую комнату, где находились несколько человек. Судя по комплекциям и напыщенным выражениям лиц, это были важные персоны. Они вели беседу, которую не перервали даже при его появлении. Это было лишним подтверждением того, что они очень важные персоны. Прислушавшись к разговору, Али по некоторым словам и косвенным признакам догадался, что он присутствует на совещании людей, которых принято называть отцами города. Но он никого из них не знал в лицо. Кто их них был главным, определить было не трудно, поскольку всех присутствующих отчитывал один человек, с обритой наголо головой, невысокий, но мощного телосложения

Говорилось о взятии татарами Нахичевана. И это было плохой новостью. Али сразу подумал о Ладе.

– Это он? – спросил, наконец, градоначальник, обратившись к хаджибу и показывая на Али.

Хаджиб подтвердил.

– Как тебя зовут? – спросил градоначальник.

– То есть как, – сказал Али, – вы приглашаете к себе человека, даже не зная его имени.

Удивленный градоначальник взглянул на хаджиба, и тот протянул ему листок бумаги. Изучив его градоначальник, тем не менее, повторил свой вопрос, как человека, не привыкший к тому, чтобы его вопрос оставался без ответа.

Али не стал упорствовать в отличие от градоначальника.

– Кто ты такой? – спросил градоначальник. – Откуда ты взялся в нашем городе?

– Я здесь родился, – ответил Али.

– Почему же о тебе никто не знает?

– Потому что, я родился в другом городе.

– Ты сказал, что здесь родился, – раздраженно заметил градоначальник.

– Я родился в Байлакане. Но того города уже нет, он уничтожен монголами, все жители погибли, поэтому меня никто не знает.

– Как же ты уцелел?

– Меня не было в городе, я учился в Табризе.

Градоначальник кивнул, удовлетворившись объяснением. Показывая пальцем на присутствующих, он назвал их должности. Здесь были начальник мауны ^[2] сахиб-барид ^[3], кади ^[4] и другие должностные лица.

– Как ты думаешь, – спросил градоначальник, – для чего мы тебя позвали?

– Понятия не имею.

– Мне доложили, что сегодня на городской улице некий провокатор смущал людей пораженческими разговорами, советовал сдаться монголам без боя, оставить город, дома. Так ли это?

По мере того, как градоначальник произносил эти слова, его голос усиливался и он закончил криком. По-видимому, он принадлежал к тому типу людей, которые способны распалить себя без особой на то причины.

– Отвечай раису, – грозно произнес начальник полиции, – ты произносил эти слова?

Али не стал отпираться.

– Все эти слова были мной произнесены по отдельности, в другой последовательности, и имели совершенно иной смысл.

Али повторил все то, что он говорил на площади.

– Как же это возможно, чтобы ты говорил одно, а мне передали другое?

– Так бывает, – спокойно пояснил Али. – Когда соглядатай глуповат, или хочет выслужиться. Или перед ним поставлена задача во что бы то ни стало найти шпиона.

– Что ты хочешь эти сказать? – спросил градоначальник.

– Это обычное дело, когда полиции надо показать свою работу, она хватает невинных и выдает их за виноватых.

– Раис, это наглая ложь, – возмутился начальник полиции.

– Успокойся, – сказал ему градоначальник, – у меня нет оснований, не верить тебе.

– А какие у вас основания не верить мне? – спросил Али.

– Есть свидетели, – добавил начальник полиции.

– Видишь, есть свидетели, – повторил градоначальник.

– Во-первых, я уверен, что эти свидетели полицейские осведомители, – заявил Али.

При этих словах градоначальник взглянул на полицмейстера. Тот неопределенно пожал плечами. Расценив этот жест как согласие, градоначальник спросил:

– А что, по-твоему, осведомитель не может быть свидетелем?

– Не может, – отрезал Али.

– Это почему же?

– Они получают деньги за это, а свидетельство признается мусульманским законодательством, только если оно добровольное и бескорыстное. Но дело даже не в этом.

– А в чем же? – поинтересовался начальник полиции.

– В нашей ситуации свидетели ни к чему. Я не отрицаю того, что вы мне ставите в вину. Я действительно рассматривал возможные варианты развития событий. Ничего такого, о чём бы ни знали слушающие меня люди, я не сказал. Да и вам, я думаю, хорошо известно, чем заканчивались осады городов монголами. Поэтому к моему великому сожалению и к нашему общему несчастью ничего хорошего нас не ждет.

Али замолчал. После его слов воцарилось молчание. Градоначальник чувствовал сильнейшее раздражение, отчасти вызванное спокойной уверенностью и достоинством этого человека, отчасти от безнадежной правоты его слов.

– А ты кто такой? – взорвался он, наконец, – чтобы говорить с нами таким тоном, как с равными. Знаешь ли ты, с кем разговариваешь?

– Ты только что всех представил, – помедлив, ответил Али, – это руководители различных городских ведомств.

Глядя на побагровевшего от ярости градоначальника, Али добавил:

– Вы пригласили меня вовремя. Надо обсудить план действий и принять решение о дальнейшей судьбе города.

Градоначальник справился с гневом и с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего, спросил,

– А почему тебя так беспокоит судьба города?

– Потому что этот город принадлежит мне, – заявил Али, – я иктадар ^[5] Байлакана.

Тишина, возникшая после этих слов, безусловно, наводила на мысль о предстоящей буре. Но бури не последовало, сработал чиновничий рефлекс.

– Ты сам определил себя в иктадары Байлакана? – вкрадчиво спросил градоначальник.

– Нет, раис. Этот город мне в икта определил хорезмшах. Полагаю, что свою должность ты получил из этих же рук. В крайнем случае, из рук его вазира Шараф ал-Мулка. В последнем случае, тебе, наверное, пришлось заплатить немало за это место?

По лицу градоначальника было видно, что своим предположением Али попал прямо в точку. Но очень все это было неожиданно для присутствующих, в том числе и для самого Али. Ибо он не собирался открываться, как- то сорвалось с языка. Градоначальник в задумчивости переводил взгляд с Али на появившуюся в дверях охрану.

– Ты можешь чем-то подтвердить свои слова? – наконец спросил он.

– У меня есть маншур султана.

– Покажи.

– Я не ношу его с собой.

– Скажи где он лежит, и я пошлю людей к тебе домой.

– Я не храню его дома. Он спрятан в укромном месте. Я принесу его вам завтра утром.

– Да, а ночью ты скроешься из города, – иронически произнес начальник полиции.

– Твое заявление слишком серьезно, чтобы оставлять его без последствий, – сказал градоначальник. – Побудешь здесь, пока не укажешь место, где лежит маншур.

И, обращаясь к начальнику полиции, приказал:

– Распорядись, чтобы его поместили в тюремную камеру.

Когда Али увели, градоначальник обвел взглядом присутствующих и сказал:

– Пусть пока посидит, а мы решим, что с ним делать. А пока я прошу о том, что здесь прозвучало, никому ни слова.

В отсутствие Али, Лада всплакнула о Йасмин, но, тем не менее, обошла весь дом, придирчиво рассматривая все комнаты и убранства. Когда она вышла на балкон и увидела канал, улыбка тронула ее губы. Местоположение дома в точности повторяло местоположение ее дома в Нахичевани. Лада почувствовала тепло в груди. Странное дело, но, возвратившись на чужбину, она испытывала чувства путника, вернувшегося домой после долгого путешествия. Лада ненадолго прилегла, но Али не было так долго, что она заснула. Когда она подняла голову, был вечер. За окном галдели птицы, был виден край багряного неба. Лада прислушалась, но кроме птичьего гомона, никаких других звуков до ее слуха не доносилось. Она спустилась вниз на первый этаж.

– Эй, есть кто-нибудь? – позвала женщина, но дом был пуст.

Тогда она вышла на крыльцо и увидела во дворе Арифа. Увидев гостью, слуга склонил голову в приветствии.

– А где хозяин? – спросила Лада.

Ариф пожал плечами.

– Он что, еще не возвращался? – удивилась Лада.

– Простите ханум. Но я понятия не имею, куда он ушел и когда должен вернуться.

– Странно почему его до сих пор нет? – произнесла Лада. – В дверь постучал какой-то посыльный от градоначальника, и он ушел. Это было еще днем. Очень странно.

– Может быть, раис пригласил его на совещание? – предположил Ариф.

– А до этого он ходил на совещание к раису?

– При мне ни разу.

– Ладно, подождем. Где мои вещи?

Ариф проводил гостью в комнату, где лежали ее вещи – дорожный баул, несколько кожаных торб и сумок.

– Насилу донес, – сказал Ариф, надеясь на подношение.

– Молодец, – похвалила его Лада, – иди, займись делом, пока я тут в своих вещах покопаюсь.

Разочарованный слуга поклонился и вернулся к своим обязанностям. Через полчаса Лада вышла в сад, где он поливал цветы, и сказала:

– Пошел бы ты его поискал, а то что-то у меня душа не на месте.

Ариф некоторое время решал про себя, выполнять ли ему приказ гостьи, затем оставил бурдюк с водой и ушел. Лада вышла на крыльцо проводить его взглядом, да так и осталась там, привлекая внимание прохожих.

Ариф вернулся через час, озабоченный и важный.

– Что-нибудь случилось? – спросила Лада.

– Трудно сказать что-нибудь наверняка. Но знакомый водонос сказал, что видел, как хозяина два сбира ^[6] отвели в тюрьму.

– Что ты болтаешь, – рассердилась Лада, – какую тюрьму? За что?

– А вот этого я не знаю, – обиделся Ариф. – И вовсе я не болтаю, а говорю, что услышал. И вообще, мне пора уже домой. Я свою работу закончил.

– Подожди, – опомнилась Лада, – не обижайся. Это я не со зла.

Ариф сейчас был единственный человек, который мог ей помочь.

– Ты не узнал, за что его арестовали.

– Я же говорю, водонос видел, как его вели в тюрьму. Мне еще повезло, что я его встретил. У дома раиса меня вообще чуть не побили.

– Подожди меня, – сказала Лада, – никуда не уходи. Я сейчас.

Когда, через некоторое время она вернулась, на ней была чадра. Лицо ее было закрыто так, что были видны лишь глаза.

– Веди меня, – приказала она.