Юрий Сергеевич Аракчеев
Луна над пустыней
Что отвечу, если он скажет так?
Лес, которому 50 миллионов лет
– Здесь – северный ареал грецкого ореха, за Угамским хребтом его уже нет, – говорит Александр Яковлевич и печально смотрит на цепь снежных вершин, ослепительно сияющих в небесной лазури.
Я тоже смотрю на далекие вершины Угамского хребта, не пропускающие орех на север, и тоже проникаюсь печалью. Правда, печаль моя другого рода – жить на стационаре мне осталось всего лишь два дня. Непосвященному, мне пока еще непонятен меланхолический настрой Александра Яковлевича. Вокруг – прекрасный ореховый лес. Какая может быть здесь-то проблема? Ну и что, что за Угамским хребтом его нет? Зато здесь есть. И во множестве. Александр Яковлевич приехал вчера вечером и сегодня с утра решил прочитать мне лекцию о грецком орехе и о работе стационара на Кайнар-сае. Изучение грецкого ореха, собственно, не входило в мои планы, но раз уж подвернулась такая возможность, почему бы ее не использовать? Честно говоря, я без особого воодушевления слушаю Александра Яковлевича, изо всех сил стараясь изобразить на лице живой интерес.
Отдав должное вершинам Угамского хребта, Александр Яковлевич переводит взгляд на нашу долину.
– Ведь эти леса росли здесь еще пятьдесят миллионов лет назад, – говорит он и смотрит на меня почему-то с упреком.
Мы входим в чащу, и я осматриваюсь. Прекрасный лес, настоящие джунгли, к тому же еще и доисторические. Огромные кряжистые деревья застыли в неподвижности, их живописно изогнутые ветви устремляются ввысь, крупные резные пальчатые листья сложились в экзотичный узор, сквозь него лишь кое-где скромно просвечивает голубизна. Внизу, в зеленом полумраке, торчат большие листья бузульника. Как паруса. Паруса времени… Птиц не видно, но голоса их звучат отовсюду. И каких только голосов нет! И робкое чириканье, и мелодичное пение, и рассерженные дикие крики, и странные мурлыкающие призывы. Так и кажется, что сейчас выпорхнет из чащи и пролетит мимо нас нечто ослепительно пестрое, ошеломляюще яркое. Где-то справа журчит ручей, но его в зарослях и не видно. В нескольких шагах от нас в тщетной мольбе застыл большой высохший скелет дерева, разметавший, воздевший к небу корявые ветви. Немая скорбь, застывший пафос. Участник страшной драмы, разыгравшейся в этом лесу, жертва жестокого колдовства? Очень красиво…
– Видите? – говорит Александр Яковлевич. – Не хватает влаги. Еще сравнительно недавно эти леса были гораздо гуще, богаче… Давайте вернемся на дорогу, я покажу вам противоположный склон. Вон, обратите внимание… Полосы, жилы видите?
Мы остановились на краю оползневого обрыва. Внизу, в густых зарослях, скрывается Кайнар-сай, на противоположном склоне долины действительно видны темные лоскуты и жилы – участки, поросшие деревьями ореха. Это тоже весьма живописно.
– Он теснится по руслам ручьев, – задумчиво произносит Александр Яковлевич. – А сколько места пустует зря! Южный склон почти голый… У многих деревьев, что там растут, концы веток сухие. Да и здесь – посмотрите…
Я смотрю. Действительно. Мощные, полные жизни ветви кое-где оканчиваются сухими сучками. Невдалеке – еще один эффектный скелет. Да, печально. Я помню, что видел подобное явление в некоторых лесах – по какой-то причине сохнут верхушки и концы веток дубов, кленов. Но здесь все же такая благодать, такое кипенье, такой весенний карнавал жизни, что я с трудом заставляю себя слушать неторопливую речь Александра Яковлевича. Городскому жителю, обитателю каменных джунглей, трудно мне увидеть что-то тревожное в этом разгулье растительности.
– Вы знаете, что Иван Владимирович Мичурин назвал грецкий орех «хлебом будущего»? – спрашивает Александр Яковлевич тоном экзаменатора и строго смотрит на меня.
– Что-то слышал, – виновато отвечаю я и, напрягая память, вспоминаю, что действительно слышал нечто такое. Помню, где-то читал дифирамбы ореху – что-то о жирах и белках…
– В ядре ореха содержится до семидесяти семи процентов белков, до двадцати одного процента жира. Оно в семь раз питательнее говядины… – подсказывает Александр Яковлевич. – По витамину «С» грецкий орех – чемпион! В его недозрелых плодах витамина больше, чем в шиповнике, черной смородине или лимоне. А древесина? А листья? Запах какой, чувствуете?
Да, я давно заметил, что запах здесь особенный – то ли хвоя, то ли какое-то освежающее лекарство.
Александр Яковлевич срывает крупный семилопастный лист и протягивает его мне.
– Попробуйте, попробуйте, разотрите… Чувствуете?
Так вот оно что! Вот от чего запах – от листьев. Пряный, терпкий аромат, напоминающий хвою.
– Это эфирные масла, которые выделяют листья ореха, – продолжает мой строгий гид. – Как и у эвкалипта, они имеют фитонцидные свойства. Убивают микробов. Бактерии, помещенные вместе с листьями грецкого ореха, погибают через двенадцать – восемнадцать секунд.
– Значит, здесь, как и в сосновом лесу, может пройти насморк? – находчиво спрашиваю я.
– Не только как в сосновом, а как в эвкалиптовом, то есть еще лучше! – уточняет Александр Яковлевич. – Экстракт эвкалиптовых листьев лечит катар верхних дыхательных путей… Грецкий орех – прекрасное дерево, прямо клад для человека. По-латыни он называется так: «югланс регия». «Регия» – это значит «царский». Царский орех! В Южной Киргизии по склонам Ферганской долины орех растет лучше, чем у нас: там и влажности больше и теплее, – продолжает Александр Яковлевич. – Но ведь наш, узбекистанский орех тоже ценен. Разве не заслуживает он еще большего внимания хотя бы потому, что здесь условия для него хуже, чем ему здесь тяжелее?
– Разумеется, заслуживает! – поспешно соглашаюсь я. – Но как же быть? Ведь наладить орошение в горах очень сложно…
– Верно! – радуется Александр Яковлевич моей пробуждающейся понятливости. – Вот мы и пытаемся решить проблему без орошения. Сейчас пройдем на опытный участок, я вам все покажу…
Опытный участок, примостившийся на небольшой, почти ровной площадке в горах, в чаще леса, поделен на две половины. С одной стороны стоят маленькие хилые деревца, какие-то желтые и корявые, с другой – здоровые и зеленые. Они раза в два выше и гуще и чувствуют себя, судя по всему, превосходно.
– Видите разницу? – с удовольствием спрашивает Александр Яковлевич.
– Нельзя не видеть, – отвечаю я. И, желая сделать приятное, добавляю: – Но ведь это совсем разные деревья!
– Нет! – удовлетворенно возражает мне Александр Яковлевич. – И те и другие посажены в одно и то же время. В 1941 году. И посажены, заметьте, на плохом месте, вдали от ручьев. А разница в том, что в одном случае мы применили наш метод, а в другом – нет…
– Какой же метод?
– Минеральные удобрения, только! Понимаете, почва здесь хорошая и без удобрений. Беда в другом – отсутствие влаги в летний период, засуха. Но еще Тимирязев говорил, что минеральные удобрения творят чудеса. Даже от засухи можно спасти растения минеральными удобрениями!
– Как витамины для человека, да?
– Скорее – как хорошее, полноценное питание хотя бы периодами. Мы вносим удобрения осенью и весной, в период дождей. Растения набираются сил. Повышается водоудерживающая способность протоплазмы листьев – раз. Да еще сосущая сила корней увеличивается – два. Когда наступает засуха, здоровое, полное сил дерево с успехом сопротивляется ей. Видите, эти деревья цветут, осенью они дают по нескольку килограммов орехов, а те вот-вот засохнут. И вы учтите, что удобрения мы планомерно вносим лишь с шестьдесят четвертого года, а то и не такой эффект был бы.
Я еще раз внимательно смотрю на опытный участок. Желтые, беспомощные сиротки-деревья, лишенные минеральных удобрений, действительно с трудом цепляются за жизнь – кажется, они вот-вот прекратят свое унылое существование. Зато полнокровные соседи их небрежно раскинули в стороны мощные ветви, равнодушные, как видно, к судьбе соплеменников. Возможно, они даже считают себя деревьями другой породы, этакими избранными мира сего, любимцами бога. А дело, оказывается, просто. И бог, Александр Яковлевич Бутков, лауреат республиканской премии имени Бируни, как раз и думает над тем, как сделать все деревья такими же вот избранными, как уничтожить унизительную, печальную разницу между ними. И в этом свете судьба несчастных сироток по-своему героическая…
– Неужели все-таки лишь удобрения? – спросил я Александра Яковлевича для точности, а сам подумал: слово-то какое – «удобрения», производное от все того же, от старого, как мир, слова «добро».
– Только! – с удовольствием ответил мне опять Александр Яковлевич. – Минеральные удобрения в лес привезти – это не то что ирригацию налаживать. Попробуйте-ка ирригацию в горах наведите! А мешки с солями – на лошадях можно или на ослах. И ведь как окупается! За несколько лет окупается весь метод. Вот, сами видите… Наши ореховые леса редеют. Вырубаются человеком, гибнут от недостатка влаги. Южный склон долины, вы знаете, почти пустует. Сейчас мы проводим опыты по засадке южных склонов с применением нашего метода. Опыты удачные! Шафкат Камалов как раз ими и занимается. Но есть у нас и беда. Мало внимания уделяют нам вышестоящие организации. Не принимают орех всерьез! А почему, спрашивается? Ведь это золотое дерево, хорошего хозяина еще как отблагодарит! Да что у нас… Возьмите Киргизию, и то… Ставились там опыты, подобные нашим, в 1939 году, но прекратились. Почему? Быстрого эффекта не увидели! Так ведь надо же иметь терпение, нельзя же сразу. Дерево ореха вон сколько времени растет…
Когда мы возвращаемся, я уже другими глазами смотрю вокруг. Действительно, многие деревья на самом деле вовсе не такие роскошные, как казалось на первый взгляд, а кое-где – и, пожалуй, даже слишком часто! – виднеются настоящие древесные скелеты, живописные, правда, но ведь – мертвые…
– Ореховые леса можно спасти, – устало говорит Александр Яковлевич. – Их можно улучшить, расширить… Но пока всё больше разговоры. Особая, настойчивая и убедительная агитация нужна, как видно. У нас на стационаре не хватает рабочих – всего только трое-четверо. И участок, отведенный под стационар, слишком мал. А ведь, кроме ореха, мы занимаемся еще и плодовыми – дикой яблоней, алычой, хвойными деревьями, кормовыми травами. Скоро в этом районе будет зона отдыха ташкентцев – появятся новые проблемы. Нужно, например, продлить дорогу, чтобы рассредоточить зону и тем самым обезопасить леса. Никак не принимают орех всерьез…
Александр Яковлевич опять тяжело вздыхает.
Рассуждение о любви
Когда-то давно мощное дерево Югланс регия с крупными пальчатыми листьями росло почти повсеместно на Евразийском материке. Первые ископаемые находки относятся к периоду верхнего мела – 100 миллионов лет назад. В третичный период грецкий орех достиг на Земле расцвета – места его обитания простирались до самой Гренландии. Однако потом, когда климат изменился, теплолюбивое и влаголюбивое дерево отступило в азиатские горы. К нашему времени сохранилось три очага, три генцентра, по Н. И. Вавилову: Китайский, Среднеазиатский и Переднеазиатский. К Среднеазиатскому очагу относятся наши естественные леса в Киргизии, Таджикистане, Узбекистане, Туркмении. К Переднеазиатскому – Закавказье. И это всё. Даже происхождение ореховых лесов на Балканах, в самой Греции, вызывало дискуссию у ботаников: естественные они, оставшиеся с добрых старых времен третичного периода, или посаженные человеком? Правда, в последнее время доказано, что горные леса Балканского полуострова – Греции, Болгарии, Югославии, Албании – также естественного происхождения.
Но откуда же тогда взялись многочисленные деревья в Крыму, в Карпатах, на Северном Кавказе, в Молдавии, на Украине? Все они когда-то посажены человеком. Даже те, которые в настоящее время находятся как бы в естественном состоянии, в лесу. Они просто-напросто одичали. Или выросли из случайно брошенных в лесу орехов. С помощью человека грецкий орех проник и на другой материк – в Северную Америку…
Люди давно «раскусили» грецкий орех, давно поняли, какое это замечательное дерево. В Китае, где естественных лесов довольно много, грецкий орех введен в культуру еще во II веке до новой эры. У нас в Крыму культура его была известна также задолго до нашей эры. Там и сейчас встречаются вековые деревья, дающие ежегодно по 200–300 килограммов плодов. Про Кавказ и говорить нечего. На весь мир славились когда-то огромные ореховые сады черкесов. До сих пор во многих местах Кавказа живет добрый старый обычай: родился ребенок – посади на радостях дерево грецкого ореха…
До нас дошли документальные сведения о том, что царь Алексей Михайлович, отец Петра I, чрезвычайно любил «орех греческий» и частенько заказывал его киевским монастырям к своему столу. Впрочем, мы с вами тоже любим грецкие орехи – и просто так, и с медом, и в пироге, – а потому пристрастие царя для нас вовсе не удивительно. «Греческим» или «грецким» орех у нас называется, видимо, потому, что в Киевскую Русь – на нашу теперешнюю Украину – он попал впервые приблизительно в Х веке, как раз тогда, когда развивались оживленные связи с Грецией, откуда и привозили купцы «зело лакомый плод этот». Может быть, известная поговорка «В Греции все есть!» с тех пор и пошла в ход?..
А вот что написано о грецком орехе в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона:
«Дерево это достигает огромных размеров и глубокой старости. При церкви грузинского села Кехви (Горийский уезд Тифлисской губ.), в 12 верстах от м. Цхинвал, есть вполне свежий орех вышиною в 84 фт. (около 26 м), а в обхвате 28 фт. (8,5 м), в тени его могут укрыться до 200 всадников. Он дает ежегодно до 100 пудов плодов (1600 кг). Во многих местах Закавказского края имеются подобные же деревья…»
Словарь Брокгауза и Ефрона издан в 1893 году, а вот по свидетельству современного ученого А. В. Чурского грецкий орех в Горно-Бадахшанской автономной области (Таджикистан) поднимается по реке Пянджу до высоты 2400 метров над уровнем моря и достигает 32 метров высоты и 3 метров в диаметре! Диаметр кроны – 50 метров, урожай плодов – 300–500 килограммов… Вы только представьте себе крону диаметром в 50 метров – она покроет тенью городскую площадь! Возраст такого дерева 300–400 лет, но встречаются патриархи, которые прожили и все 500.
Ореховые шкафы, серванты, столы делают из древесины именно грецкого ореха. Особенно ценится прикорневая часть ствола – очень красивый рисунок, а еще больше – капы, наросты на стволе, достигающие полутора-двух метров в диаметре и полутора тонн весом. «Капы» настолько ценны, что существует даже такой сорт грецкого ореха – каповый. Если нарост аккуратно срезать, дерево остается в сохранности… Из древесины ореха делают не только мебель. Ею облицовывают кабины самолетов, каюты пароходов, салоны вагонов, фойе. Из нее вырезают шкатулки, всевозможные украшения и даже пропеллеры самолетов. Она тверда, прочна, хорошо поддается обработке.
Но главное богатство грецкого ореха заключается, конечно, в его плодах. По содержанию витамина С он – абсолютный чемпион среди растений. Да-да, не черная смородина, не шиповник, не цитрусовые. В недозрелых плодах грецкого ореха вместе с зеленым околоплодником витамина С больше, чем в шиповнике или лимоне. Даже в листьях так много витамина, что они пригодны для его промышленного получения. А что касается ядра, то в нем содержится до семидесяти семи процентов жира, до двадцати одного процента белков, по калорийности оно в семь раз выше говядины. Но… Вот данные Чеботарева – привожу их по книге, изданной в 1969 году:
«Ореховые леса Южной Киргизии (Южная Киргизия занимает первое место в Союзе по площади естественных ореховых лесов) в 1945 году объявлены Государственным лесоплодовым заказником, однако около половины всех земель, входящих в состав заказника, находятся до сих пор в долгосрочном пользовании колхозов. В связи с этим 7 колхозов расположились прямо на территории орехо-плодовых лесов, что приводит к частым случаям лесонарушений в виде самовольных порубок, расхищения урожая плодов, потравы и запашки культур, самовольного прогона и пастьбы скота и крайне затрудняет все мероприятия по ведению хозяйства».
А ведь ко всему прочему в местах естественного произрастания каждое дерево ценно не только потому, что оно приносит то или иное количество плодов. Оно вдвойне ценно тем, что обладает уникальными генетическими свойствами, выработанными в процессе длительного (десятки миллионов лет!) естественного отбора…
Это и многое другое я узнал из книг, когда приехал в Москву. И решил написать для журнала очерк. Почти у каждого автора, пишущего об орехе, чувствовалось восхищение этим деревом и озабоченность его судьбой. А у меня к тому же оставалось свежее воспоминание о поездке на Кайнар-сай и экскурсии с Александром Яковлевичем. И все же очерк не получался никак.
А весной следующего года я отправился в командировку в Молдавию. В Кишиневском ботаническом саду встретился с известным молдавским селекционером Иваном Георгиевичем Команичем, сфотографировал мужские и женские цветы грецкого ореха и родственных ему видов, а также уникальную коллекцию ореховых плодов, собранную Иваном Георгиевичем.
Представляете себе: форма самих орехов, а также орехового ядра бывает совершенно разной. Величиной плоды ореха грецкого бывают с куриное яйцо, а по форме – круглые, овальные, удлиненные. У близкого родственника югланс регия, серого ореха, они остроконечные, как будто бы с клювом. Очищенное ядро грецких орехов, как известно, здорово похоже на человеческий мозг, а вот у сердцевидного ореха, плоды которого действительно отдаленно напоминают по форме сердце, очищенное ядро – словно крендель или двухпалая лапа, клешня. Но главное я помнил: все эти ядра очень питательны…
Итак, казалось бы, чего проще? Нужно писать очерк, и писать так. Первая часть – вступление. Рассказать о том, как важно сохранить естественные леса ореха в Средней Азии и улучшить его культуру в Молдавии, на Украине, на Северном Кавказе, в Крыму, потому что югланс регия – замечательное дерево, очень ценное для человечества, особенно сейчас, когда количество людей на земном шаре неудержимо растет и нужно думать о будущих источниках продовольствия. Затем надо описать две поездки – на Кайнар-сай, к А. Я. Буткову, и в Кишинев, к И. Г. Команичу. Рассказать об их работе и сделать должные выводы. Вот и все. Тема нужная, злободневная.
А очерк не получался. Что за наваждение!
Встретившись с одним из своих друзей, я поведал ему о моей беде.
– Не получается очерк, – сказал я ему. – Самому на себя зло берет. Понятия не имею, в чем дело? Ведь хороший же материал. Нужный!
– Вот в том-то и дело, что «нужный», – ответил мне друг. – Кому нужный? Редактору? А тебе? Тебе – нужный?.. Мне кажется, ты недостаточно его любишь. Не проблему вообще, не ценность в народном хозяйстве, а само дерево. Ты вот говоришь о нем как о будущем источнике продовольствия, а сам… Неужели ты так и относишься к нему? Что-то не верится. Оно ведь живое… Разве ты насекомых фотографируешь потому, что это кому-то нужно?
Вот тут-то мне и стало наконец стыдно.
Да, чего только мы не приносим в жертву ей, «материальной пользе»… А ведь если подумать, то что это вообще такое – польза? Всегда ли мы точно можем сказать, что польза, а что нет? Разве то, что делается без радости, может принести кому-нибудь пользу?
Очерк я все-таки написал. Вымучил. Принес ли он кому-нибудь пользу? Мне – нет.
И вот еще что. Ведь даже и не в особой красоте грецкого ореха дело. Красота тоже понятие относительное. Для самца-букашки, например, нет ничего красивее букашки-самки… И нет в природе живых существ никчемных, неинтересных никому, ни для кого не красивых. И каждое играет свою единственную, неповторимую, не всегда ясную нам, людям, роль в хороводе всеобщей жизни, каждое интересно и красиво по-своему. Даже червяк, даже лишайник.
И каждый человек.
В том-то и дело, что каждый. А иначе…
«Знаете, почему мир такой огромный? Потому что он никогда не отказывался ни от одной песчинки», – вот еще одна восточная мудрость. Вспоминать бы ее почаще в наш нетерпимый век.
