Владимир Юрьевич Харитонов
Не верь, не бойся, не проси…
Но когда в очередной раз освобождался Валера, все менялось в лучшую сторону. По крайней мере, так казалось Сашке. Однажды у бойкой соседки Клавдии, которая на лестничной площадке оскорбила Людмилу Михайловну, неизвестные разбили окна в квартире. Дело произошло зимой… Клавдия вместе с мужем пришли в жилище к Ереминым и долго извинялись перед родителями и…почему-то перед Валеркой. Сашке это показалось забавным. Он и подумать не мог, что его старший брат, таким образом, заступился за мать. Потом, когда Александр подрос, Валера взял его с собой «на серьезный разговор с одним коммерсантом». Тот не хотел платить «на общее» и грозился обратиться в милицию. Ночью Сашка бросил в окно магазина, принадлежащего несговорчивому коммерсанту, бутылку с бензином. Естественно, по указанию старшего брата. К счастью пожарные приехали довольно быстро и огонь потушили. После этого случая младший Еремин ежемесячно ходил к потерпевшему и тот платил ему деньги, три тысячи рублей, которые братья делили между собой.
Вскоре под их покровительством трудилось около десяти владельцев торговых точек. А «светился» везде несовершеннолетний Сашка. Он и регулярно увеличивал плату «за крышу», угрожая при этом неминуемой расплатой непокорным бизнесменам. Как говорится, «жадность фраера сгубила». Один коммерсант написал заявление в полицию, и Еремин младший оказался за решеткой по статье 163 уголовного кодекса РФ. Естественно один, но «с неустановленными следствием лицами». Обычно люди с такими связями среди ранее судимых выбирают «жизнь блатную». Ведь было кому, и позвонить «смотрящему по зоне», и попросить о покровительстве над Сашкой. Быстрее всего такой звонок уже имел место, по этой причине «смотрящий» за бараком его ни о чем и не расспрашивал. И пользовался бы он авторитетом, если не своим, то брата. Но выбор образа жизни в любом случае остается за сидельцем и «Ерема» решил по-другому…
– Мужиками, конечно,– ответил Еремин, – с них спрос меньше.
Где-то в течение недели, после прибытия на взрослую «зону» Артему пришла передача от брата Сереги, и письма от него и отца. В «семейке» все продукты общие, хоть лежат и в разных тумбочках, но пользуются ими все. Не успел Артем разложить пришедший «кабанчик» (так зовут передачи на «зоне» – прим. автора). А к нему уже подошел человек от «блаткомитета» (от «смотрящего» по бараку) и сказал:
– Братан, не забудь и на «общее» уделить.
– Конечно, какой базар, – ответил Павлов.
Порядки он знал и знал, что дело это добровольное, в смысле уделять – не уделять. Но ведь сам являлся «смотрящим» по «хате» в изоляторе и понимал необходимость этого самого «общего» в местах, где много людей не имеющих «за душой» ничего или практически ничего. Передачи родственники им не привозили, а может, просто и не имелось этих самых родственников. С «общего» подкармливали сами зэки тех, кто страдал в карцере или БУРе за нарушения режима. Этой категории сидельцев передачи «не положены». Артем отдал блок сигарет с фильтром, других более дешевых у него просто не нашлось. Не забыл выделить и несколько пачек чая и конфет.
– От души, – поблагодарил представитель «блаткомитета».
– На здоровье, – ответил Павлов.
Между тем дней через пять пришла еще одна передача с воли, которая сильно озадачила Артема. Отправитель обозначен как Дмитрий Сергеевич Евдокимов, проживающий на улице Виноградова города Кинешмы. Это район ДХЗ (Дмитриевского химического завода) и знакомых там, у сидельца не имелось. Само собой и мужчины с такими данными он не знал. А в передаче оказалось все по списку того, что положено зэкам – сигареты, чай, сахар, конфеты. Правда лежала и сгущенка в пластмассовой бутылке. «Может так замаскировались друзья Нещадимовы Денис и Максим вместе с Голубевым Женей, – размышлял сиделец, – сами побоялись «светиться» и попросили отправить передачу своего знакомого. Или просто отправили продукты с попутчиком, и тот оформил все на свое имя?». Но эта версия в дальнейшем отпала. Передачи от данного гражданина стали приходить регулярно, не менее раза в месяц. Конечно, Артем писал и отцу, и брату, пытаясь выяснить, откуда взялся неожиданный благодетель. Но они про него ничего не знали. И даже когда пришло единственное письмо от Нещадимовых, про передачи в нем не написано ни слова. Можно, конечно, «накатать телегу» по обратному адресу и задать конкретный вопрос, но…что-то удерживало Артема от данного действия. Со временем он принимал передачи от Евдокимова Д.С. как должное и никакие вопросы его уже не мучили.
Примерно через месяц – полтора после устройства Павлова в колонии № 2 к нему на краткосрочное свидание приехали брат Серега с отцом. Конечно, они привезли и продуктовую передачу. Поговорили о семейных делах, а вот о том, за вину сидит Артем или по недоразумению выяснить им не дал контролер. Такие разговоры пресекал сразу, при этом грозился прервать свидание. Ну, в принципе близким родственниками есть поговорить о чем, и без этого. Павлов-младший поделился тем, что ко многим заключенным приезжают на длительные свидания жены или сожительницы, а у него даже девчонки постоянной нет. О Тане, которая нравилась Артему, он почему-то рассказывать не стал, а вот про ее подругу Елену, «фамилия вроде Смирнова» поведал и даже объяснил, как можно ее найти.
–Серега, ты бы встретился с ней, – в заключение сказал сиделец, – может она ко мне приедет на длительную свиданку?
– Ладно, найду и поговорю, – ответил брат,– только быстро сделать не обещаю, дел выше крыши. Слушай, братан, а ты и не говорил никогда, что у тебя девушка есть, с которой ты…ну, это…того.
Артем покраснел и промолчал. Брату, который время от времени стал приезжать на краткосрочные свидания, пришлось еще несколько раз напоминать о данной просьбе. «Сытый голодного не разумеет».
Когда Павлов понял, что на «зоне» свободного времени без работы много, а «убить» его практически нечем, решил изучить территорию колонии подробнее. Забор вокруг нее оказался добротный – высокий, каменный, сверху прилажена «колючка». По периметру стоят «вертухаи» на вышках, так зэки зовут охранников с автоматами. Вдоль забора изнутри находится «запретная зона» или сокращенно «запретка» шириной четыре – пять метров, посыпанная песком, чтобы был виден след каждого потенциального нарушителя. Затем идет металлическая решетка с «колючкой» и проводами сигнализации. Преодолеть такие заграждения незаметно практически невозможно. Впрочем, на пересылке в Ярославле заключенный рассказал забавный случай: «В кинешемской женской тюрьме, на «тройке» две девчонки, которые сидели не первый год, вдруг начали усиленно тренироваться. Стали бегать по территории, на турнике подтягиваться каждый день. Как бы занятие не запрещенное, поддерживать свое здоровье. Однако к операм пришла старая «стукачка», которую знали и сотрудники, и все заключенные. В смысле знали, что она убежденный осведомитель. Она сообщила: «Начальник, у тебя девки побег готовят». Но гражданин начальник только посмеялся… Всерьез информацию «от старой ведьмы» давно никто не воспринимал. Между тем проходит два – три месяца и спортсменки средь бела дня перемахнули через все заборы и даже не поцарапались. Конечно, у девчонок не такие заборы и ограждения, как на мужских «зонах», но достаточно высокие. Разбирать чрезвычайное происшествие в женскую колонию прибыли инспектора с ивановского УФСИН. Их задача – конкретно найти тех, кто виноват в побеге. А эта старая «стукачка» тут как тут. «Я, – говорит,– докладывала вон тому толстомордому, что девки побег готовят. А он только посмеялся». В итоге больше месяца беглянок ловили, поймали. Сотрудники все время «на ушах стояли». Начальников многих наказали, правда, никого не уволили»…
Однако на «двойке» охрана серьезнее и возле каждого барака установлены металлические вольеры, зэки зовут их «локалками», но достаточно больших размеров. Это территория для прогулок на свежем воздухе или перекуров. Она ограничивала попытки общения с жильцами соседних бараков. Голь на выдумки хитра и в сетках ограждений зачастую появлялись дыры, через которые заключенные попадали к своим знакомцам. У кого-то за соседней «локалкой» жил земляк или просто хороший приятель. Но каждый раз, когда приезжали с проверкой начальники с ивановского УФСИН, на это обращалось внимание местного руководства и они получали нагоняй. Чтобы исключить подобные недоразумения, работники колонии через авторитетов в бараках запустили предложение – сидельцы перестают повреждать оградительные сетки, а просят открыть дверь между вольерами бараков дежурного на вышке. Это типа как в сказке: «Сим, сим, откройся» и вольер открывается. На «зоне» зэки тех, кто на вышках зовут не только «вертухаями», но и «дубаками». Иногда тот спрашивал: «Куда и зачем направляешься?». Вопрос носил скорее формальный характер, соврать можно что угодно. Однако на утренней проверке в шесть часов утра и вечерней – в восемнадцать все зэки должны быть на своем месте. Проверка проходит так – сидельцы выстраиваются возле своего барака в вольере по отрядам. В каждом отряде примерно по сто человек. И происходит обычная перекличка. Сотрудники называют фамилии заключенных, а те откликаются. Короче, примерно как в пионерском лагере.
Вскоре у Павлова появились знакомцы и в соседних бараках. Один из них Виктор Киричев из Наволок, это небольшой городок – спутник Кинешмы, оказался веселым собеседником, и Артем любил время от времени к нему наведываться. Тот всегда угощал чаем с конфетами, рассказывал смешные истории, в основном происходящие лично с ним. Вот и в этот раз после угощения Витек предложил дойти до одного мужика из их барака:
– Пойдем, расспросим, за что сидит. Зовут его Леонид, жил в какой-то деревне в Ивановском районе. Простой, как пять копеек, ну, а за что сидит пусть сам расскажет. У него здорово получается.
Леонид сорока с чем-то лет, высокий такой, здоровый, но лицо простое, без хитринки и какое-то доброжелательное. А торчащие во все стороны непослушные волосы соломенного цвета непроизвольно вызывали улыбку.
– Привет, Леонид, – начал Виктор,– вот почти мой земляк Артем Павлов хочет у тебя поинтересоваться, за что сидишь. Ему намекнули, что твоя история интересная, мол, не поверишь, если он сам не расскажет.
– А че не рассказать-то? – По-простому начал деревенский богатырь, – я жил до осуждения в деревне Беляницы, Ивановского района. Дом рубленный, большой, добротный. Строили в свое время вместе с покойным отцом… Кроме меня и жены, проживала там моя теща Евграфья Павловна и дочка двенадцати лет Аленушка. Нормально так жили, не скандалили. Только я много шабашил, руки-то на месте…ну, и много пил. Но ведь не дрался, не скандалил, из дома вещи не тащил. А теще с Веркой, это жена моя, все равно не нравилось. Мол, такие деньги пропивает, могли бы и на машину накопить. А на хрена она мне, эта машина-то? И жила в нашей деревне на самой окраине ведунья или колдунья, хрен их разберет по имени Мария. У нее и бабка и мать такие-же, – и лечить могли и порчу навести. Ну, Евграфья Павловна с Веркой к ней и наведались. Мол, помоги Леньке пить бросить.
А та и говорит: «Убейте в лунную ночь бродячую собаку, вырежьте печень и положите ее в спирт или крепкий самогон. Через месяц этой настойкой напоите мужика и все – пить перестанет, как отрежет». Ну, теща-то с женой в отказ пошли, мол, как мы собаку-то убивать станем, да как печень вырезать? А колдунья: «Ладно, приведите животину ко мне, я все сама сделаю. Потом настойку заберете, только она стоить будет дороже. В общем, договорились и шепчутся между собой уже дома, а Аленка-то случайно их подслушала. Ей жалко своего отца, мало ли чего, отравится, не дай Бог. Она мне все и рассказала. А я не велел ей говорить ни матери, ни бабушке, что знаю про их заговор супротив меня. И вот мне теща после бани хитрым голосом поет: «Зятек, давай я тебя настоечкой хорошей угощу». Я с радостью согласился. Выпил почти пол-литра, горьковатая, но пить можно. После парилки-то пролетела в самый раз. А я пьяный не очень разговорчивый, из-за этого и мужики местные со мной выпивать не любили. Сижу за столом, молчу, щи хлебаю…
А теща рядом все вертится, не терпится узнать, помогло ли. Не выдержала, спрашивает: «Ну, как настоечка-то?». Я поглядел на нее злым взглядом, да как рявкну по-собачьи: «Гав-гав…». Евграфья Павловна рухнула на пол, сознание от страха потеряла. Я-то думал, ничего страшного – отойдет, очнется, …а она умерла. Скорая помощь до нашей деревне долго едет. До самого суда я на воле болтался, жена на развод подала… Да не успели нас развести-то, меня с суда в тюрьму и на «зону». Убийство по неосторожности и неоказание помощи – три года дали. Половину отсидел, попробую на УДО подать. Верка-то передачи шлет и на свиданку пару раз приезжала. Чай сойдемся опять, как освобожусь. Да и дочка по мне сильно скучает…
История-то вроде смешная, но, ни Павлов, ни Киричев даже не улыбнулись над этой деревенской наивностью. Жалко как-то стало мужика… Так и ушли Артем и Виктор, даже чаю не попили, который предложил Леонид.
Павлов заметил, что два барака на территории колонии двухэтажные, а четыре в три этажа, но все из кирпича. Туалеты, типа общественно-городских, имелись на каждом этаже. Несколько «лодок» без перегородок, да железные умывальники, вот и все убранство этих комнат. Правда, есть еще несколько кранов с холодной водой. А вот главная радость в местах лишения свободы – баня, находится в отдельном большом одноэтажном здании. Она тоже типа городской обычной бани, правда, без парилки. Зэки должны соблюдать личную гигиену, но без излишеств. Не ради получения удовольствий они здесь находятся, а отбывают определенное судом наказание. Для помывки каждого отряда выделено свое время и каждый заключенный, конечно, его знал. Отряд Артема посещал баню строго по четвергам. И этого дня ждали, словно праздника каждую неделю. Где еще можно окатиться горячей водой, смыть с души и тела всю «зоновскую» грязь? И постель, как правило, меняют заключенные именно в этот день. На чистом белье и спится лучше. Зэк спит – срок идет. Артем и на воле любил поспать, утренняя работа с ночными танцами совмещались плохо. Постоянно присутствовало чувство недосыпа. Ну, а на «зоне» эта любовь стала только сильнее…
В одном из зданий в полуподвале имеется большой спортзал. Заниматься активно спортом там сыровато, но в принципе возможно. Есть различные тренажеры, и покупные, и собственного изготовления, штанги, гири, гантели. Иногда зэки вывешивали там самодельную грушу для наработки ударов, но сотрудники колонии почему-то это не приветствовали и снаряд убирали. Зэк обязан быть здоров, но сильно бить не должен. Мало ли кого он ударит. Тем не менее, спортивное учреждение практически никогда не пустовало. Даже те, кто на воле ленился тренироваться, здесь время зря не теряли. Приводили свое тело в порядок, укрепляли дух. На улице имеется даже поле для «мини – футбола». Правда, покрытие не травяное, а песок с опилками. Бегать довольно тяжело, но постепенно привыкается, да и падать не больно. Частенько организовывались довольно азартные баталии – отряд на отряд, или «семейка» против «семейки». Мячи для игры имелись почти во всех бараках – предмет незапрещенный.
Отдельно от бараков стоит огромное одноэтажное здание из кирпича – столовая. Она рассчитана на одновременное кормление порядка трехсот человек. За каждым отрядом закреплено свое время и все старались его соблюдать. На всякий случай сообщалось и по селектору:
– Четвертый, пятый, шестой отряд – в столовую.
Иной раз такое напоминание оказывалось не лишним. В ИТК №2 Павлов насчитал порядка одиннадцати – двенадцати отрядов. Причем педерасты и опущенные кормились отдельно от всех, в смысле, в «особое время». Внутри трапезной расположены длинные ряды деревянных столов и лавки по обе стороны. Питание более-менее сносное, гораздо лучше, чем в следственных изоляторах. На завтрак буханка белого хлеба режется на восемь частей, сверху на каждом кругляшек сливочного масла и каша – овсянка или сечка, причем довольно сладкая. К тому же посолить – подсластить можно и самому по вкусу. В обед – борщ, рыбный суп или молочный, однако все съедобное. На второе – винегрет и макароны с рыбной или мясной котлетой. Тем, кто просил добавки отказывали редко. А вот «блаткомитеты» в столовую ходить считали ниже своего достоинства. Им еду в баночках носили «шестерки» или их еще зовут – «шныри». Иногда принципиальный сотрудник колонии не разрешал выносить еду из столовой и руководство «блатного мира» оставалось голодным. Ну, конечно, не совсем – запасы еды у них всегда имелись, да и если попросят у кого, кто им откажет?
Кстати, помимо «начальства от братвы» в каждом отряде назначен «начальник от администрации» – завхоз. По теории он главный в группе. Его все зэки должны слушаться и ему подчиняться. У него и каморка отдельная и какие-то удобства, каких нет у обычных зэков. Правда, в девяноста девяти случаев из ста завхоз сразу же «прогибался» под «смотрящего по бараку» и подчинялся его указаниям. То есть по факту получается, что отрядом командует «блаткомитет» и все это понимали. Бывало, никто добровольно не шел в завхозы, не очень почетная должность, по – сути «козлиная». А какое-то самоуважение есть в каждом человеке. Тогда в «блаткомитет» приглашали кого-то из мужиков и настоятельно просили сходить в администрацию колонии и попроситься на пустующее место. Ведь завхоз – это обратная связь с администрацией колонии. Через него можно найти способ осуществления каких-то пожеланий. Напрямую общаться с администрацией для «блатных» не по статусу, даже для решения возникших общих проблем, касающихся всех заключенных. От предложения «смотрящего» отказывались редко, с авторитетами лучше не спорить, самому дороже.
Кроме столовой такое же огромное кирпичное здание в один этаж занимала «промзона» или как ее звали зэки «промка». Внутри цеха с высокими потолками и разнообразным деревообрабатывающим оборудованием. Конечно же, вокруг здания металлическое ограждение – «локалка». Вообще Артем заметил, что любые передвижения заключенных внутри «зоны» сильно ограничивались. Порой неоправданно, на его взгляд. Делали на «промке» столы, стулья, шкафы, другую какую-то нехитрую мебель. Но имелись специалисты, которые могли и классную шкатулку смастерить и подарочные нарды или шахматы, по сути, – любую поделку из дерева. И вот когда кто-то из администрации подойдет к работяге за таким изделием, у того появляются определенные привилегии. Можно при необходимости обратиться с какой-то встречной просьбой. Такой обоюдовыгодный интерес всех устраивал, и самих зэков, и работников колонии.
Стояло отдельно еще одно кирпичное здание в один этаж, попасть туда не хотел ни один сиделец – это БУР (барак усиленного режима), а при нем ШИЗО или карцера. По сути, это тюрьма внутри «зоны», по условиям жизни очень похожа на следственный изолятор. Карцерами в них служат выделенные для этого камеры. За некоторые нарушения сидельцы попадают в БУР на срок до полугода, ну, а в карцер – не более чем на пятнадцать суток. Ни телевизора, ни вообще каких-то развлечений. Время буквально останавливается, и наказание кажется вечностью. Короче, невеселые это места. Имеются ограничения и по чаю, и по сигаретам, ну а режим содержания…лучше и не думать, и не вспоминать.
«Больничка» или санчасть занимала два этажа в трехэтажном бараке, в нее имелся отдельный вход. На первом этаже специалисты – медики в своих кабинетах, на втором – лежачие больные. Третий этаж здания занимает обычный барак для заключенных. Однажды у Артема разболелся зуб, произошло нагноение, щеку раздуло как воздушный шар. Записался заранее к специалисту, вызова ждал две недели. Наконец-то дождался, пришел, а тот говорит:
– А мы лечение зубов не производим, то есть, не сверлим, не пломбируем.
– Что же вы делаете? – спросил изумленный Павлов.
– Удаляем, – невозмутимо ответил «лепила» (медицинский работник – прим. от автора), – к тому же, у нас нет заморозки. Терпеть будешь?
– Буду, – без особого энтузиазма ответил заключенный.
Он прекрасно понимал, что попасть сюда еще раз будет непросто, а зуб болел не по-детски. Правда, операция прошла довольно быстро – из образовавшейся раны брызнули кровь вперемежку с гноем. Зато потом один умелец-зэк из желтого металла сделал мастерски фиксу, и когда рана зажила, приладил ее так, что никаких неудобств Артем не ощущал. Именно не ощущал, слово «не чувствовал» на «зоне» воспринималось очень плохо. Считается почему-то, что чувствуют только член в одном месте…ну, понятно в каком. Звали умельца «Леша – зубник». Он невысокого роста, щупленький, шустрый, словно заводной. Но дело свое знал хорошо. За такую ювелирную работу Павлов расплатился двумя блоками любимых сигарет «Тройка». «Больничка больничкой», но если у заключенного появлялась серьезная проблема со здоровьем, то его отправляли «автозаком» в Иваново, в медицинское учреждение тюремного типа. Случалось это редко, но время от времени бывало…
Кстати, педерасты и «опущенные» всех мастей имелись в каждом бараке, помимо того, что имелся отдельный барак для этой публики. Их места всегда при входе или ближе к туалету и в случае появления контролеров ИТК (исправительно-трудовой колонии) именно они должны извещать сидельцев криком: «Контора, контора, контора». Как говорили заключенные, «они всегда стояли на палехе», то есть умышленно засвечивались перед контролерами. За это их иногда сотрудники колонии наказывали. После предупреждающего крика вся запрещенная деятельность – игра на деньги в карты или нарды, изготовление ножей, заточек или самогона прекращалась. Артема всегда удивляли умельцы по изготовлению крепких спиртных напитков в условиях неволи. Еще когда он находился в следственном изоляторе, слышал, что за сутки из черных хлебных корок и воды они умудрялись изготовить сорокаградусную настойку. Однако следует отметить, что на «зоне» спрятать брагу или готовый самогон гораздо легче, чем в следственном изоляторе. Иногда оповестить о приходе контролеров «петухи» не успевали, и те выявляли заключенных, которые играли в карты на деньги или сигареты. Минимальным наказанием являлось отбирание карт и наличных денег, максимальным – семь суток карцера. Плановые проверки в колонии происходили каждые три часа. Но если у «кума» (оперативного работника – прим. автора) появлялась конкретная информация от негласных помощников, о каком либо нарушении, то внезапная проверка могла нагрянуть в любое время суток, включая и ночное. А этих самых негласных помощников или по-простому «стукачей» в колонии всегда хватало. Их вычисляли довольно часто – при определенной наблюдательности и аналитическом мышлении сделать это несложно. Сначала выявленных доносчиков нещадно били, а затем они убегали в барак к опущенным. Конечно, не сами по своей прихоти, а после беседы со своим оперативным куратором. Именно опера решали, кому, и в каком бараке проживать. Они в первую очередь получали информацию от своих помощников и, используя ее, контролировали соблюдение правил внутреннего распорядка всеми заключенными.
В этих же «нехороших бараках» находились и бесконвойники. К ним имелся проход через вахту, где круглосуточно сидел контролер колонии. Они выполняли работы по благоустройству всей территории колонии и за ее пределами. От явных гомосексуалистов и выявленных «стукачей» бесконвойники всегда держались обособлено. «Гусь свинье не товарищ». Некоторые из них даже полезны для сидельцев. Их использовали как «ноги» для проноса в колонию, каких либо запрещенных предметов – водки, наркотиков, телефонов, симок к ним. Правда, бесконвойники при этом сильно рисковали, поэтому «стукач им и не товарищ», – режим содержания могли запросто изменить на обычный. И на УДО рассчитывать уже не приходилось, а это вожделенная мечта каждого из них. Кстати сказать, к наказанным «стукачам» у Артема жалости никогда не ощущалось, даже глубоко в душе. Он не мог понять, как можно вместе с человеком есть, пить, сидеть за одним столом, улыбаться ему, а потом…взять и доложить на него оперативному работнику. При этом заведомо зная, что тот на кого он сочинил донос, непременно пострадает. Тем более что пострадавшим зачастую оказывался близкий друг доносчика…
Кроме игр в карты, нарды, шахматы, с помощью которых время проходило почти незаметно до самого освобождения, можно читать книги из местной библиотеки. Выбор небольшой, но книга Достоевского «Преступление и наказание» всегда имелась в наличии. Литературное произведение необходимо заказать через специального дневального. Их, конечно, считали «козлами» и не сильно уважали, но и без них тоже нельзя. У серьезных любителей чтения со временем скапливалась неплохая личная библиотека из тех книг, что присылали с воли. Интересное чтиво привозили родственники, иногда кто-то дарил из местных зэков, или так попадало по случаю. Редкий раз кто-то, освобождаясь, забирал с «зоны» книги. Как правило, они оставались в тумбочках или сдавались в библиотеку. Правда, Артем к чтению книг себя не приучил. Только иногда, когда кто-то хвалил конкретное произведение, просил у владельца и не торопясь осиливал.
В каждом бараке имелся телевизор. Он находился в специальной комнате называемой ПВР – пункт воспитательной работы, а по сути, это обычная комната отдыха. Каких-то особых запретов для просмотра телепередач не существовало, но время ограничивалось – с восемнадцати часов, после ужина, до двадцати одного часа. Если собиралось одновременно несколько человек, то иногда происходил конфликт интересов. До скандалов и драк, конечно, не доходило, но недовольство имело место быть. Уместно сказать, что серьезные конфликты с «рукоприкладством» в колонии происходят крайне редко. Как говорят зэки – «кулак в тюрьме не катит». Конечно, когда необоснованно, зачастую в горячке, кто-то обзовет сидельца педерастом, «стукачом» или крысой, то надо бить. Пусть тот выше и сильнее, но надо бить, иначе будет всеми воспринято, что сиделец согласился с оскорбителем. Последствия этого очевидны…
Бывало, приедут малолетки со «своей зоны», а там немного другие «понятия», и учинят драку. «Блаткомитет» должен все «разрулить» и не допустить продолжения конфликта. Кстати сказать, тот самый случай, когда интересы сотрудников колонии и «блатных» совпадают. При телевизоре находился и видеомагнитофон, который можно использовать в выходные дни. А кассеты имелись и у зэков, предмет не запрещенный, и у администрации. Конечно, порно фильмы всегда под прямым запретом. Некоторые пленки с интересными фильмами затирали почти до дыр. У Артема со временем накопился целый набор таких видеофильмов и в этом плане он «в авторитете». Ведь попросить может каждый, а получить желаемое далеко не все. Кроме этого, у него всегда имелся запас самодельных игральных карт и за блок сигарет с фильтром именно он обеспечивал ими всех желающих. Вообще на «зоне» предпочитался товарный обмен, с деньгами всегда слишком много проблем. А сигареты вообще являлись универсальной валютой, как американский доллар на воле.
Еще существовало полу запрещенное занятие – делать на теле наколки. Специалисты – «художники» проживали в каждом бараке и картины кололи красивые. У популярного шансонье Михаила Круга есть песня «Кольщик» – «Кольщик, наколи мне купола, рядом чудотворный крест с иконами…». Очень душевно он ее исполнял, многие зэки плакали, слушая близкий им по жизни текст. Самые популярные тюремные наколки – храмы с куполами, причем, сколько куполов – столько ходок в колонию, звезды на коленях и плечах, лики Спасителя и Пресвятой Богородицы. Много используется буквенных аббвеатур со скрытым смыслом. Например, БАРС – бей актив, режь «стукачей», ВУЗ – вечный узник зоны, ИРА иду резать актив и так далее. Само собой – перстни на пальцах. Они так же очень информативны. Зэки по ним легко определят, кем является их носитель «по жизни». Кстати сказать, вопрос: «Ты кто по жизни?» достаточно популярен среди зэков при выяснении отношений. Приспособления (машинки), с помощью которых делались наколки – простые, но эффективные. В качестве красителей используются паста из стержня авторучки, жженая пластмасса, угольная пыль и даже смесь из мочи, сахара и сажи. «Опущенным» иногда делают наколки принудительно – короны, карточные масти, голых женщин со змеями и так далее. А места для этого выбирают на спине, лице, пояснице, ягодицах. Удалять им их запрещено, это метка на всю жизнь.
Артем решил для себя так – и в колонии люди живут, перестал проклинать судьбу за несправедливый приговор и просто жил… Жил, как все мужики на «зоне», не торопя время и без лишних конфликтов. Знакомства с новыми, опытными людьми, разговоры с ними скрашивали унылые будни и заставляли время течь чуточку быстрее. Зимой в бараках обычно тепло, так как на этой же линии отопления находился и детский садик. И это, казалось бы, большой плюс, но…когда мороз крепчал, тепло с помощью кранов перераспределялось по-другому. В детском учреждении по-прежнему обеспечивалась комфортная температура, а в колонии становилось холодновато. Конечно, это мягко сказано.
Один заключенный рассказал смешную байку про начальника всех котельных, через которые прогревались бараки до нужной температуры. Звали его Владимир Макарович и был он уважаемым человеком в поселке Талицы. А кроме этого, по совместительству еще и заядлым спортсменом, летом бегал по окружающим лесам, а зимой – регулярно катался на лыжах. Любовался родными окрестностями. Хвойные деревья под снегом вперемежку с березками создавали неповторимый колорит. Выпивал он редко и только по производственной необходимости… Однажды к нему приехала серьезная комиссия с областного центра. А дело происходило зимой. Ну, пару дней он накрывал «поляну» и задабривал проверяющих водкой, так сказать, проверенным способом. Самому, естественно, пришлось пить вместе с ними. На третий день пьянка порядком надоела и когда в кабинет зашла комиссия в надежде опохмелиться, то…там стояло восемь пар лыж и столько же лыжных палок. Самый главный проверяющий минут пять осматривал пустой стол и обстановку кабинета начальника всех котельных, а потом выдавил из себя:
– Макарыч, а опохмелять-то ты нас собираешься?
–Да хватит пить, – невозмутимо ответил хозяин кабинета, – я приготовил для всех лыжи. Сейчас рванем километриков двадцать, я вам такие красивые места покажу.
Воцарилась абсолютная тишина, слышно, как за окном километров за десять от поселка надрывно работает двигатель гусеничного трактора. К сожалению продолжения этой истории никто из заключенных не знал…
