Владимир Юрьевич Харитонов
Не верь, не бойся, не проси…
Глава 5. Этап и ивановский централ
От сокамерников Артем узнал, что этапы в Иваново идут третьего, тринадцатого и двадцать третьего числа каждого месяца. «Значит через два дня», – подумал он. Утренний поезд отходит в шесть часов утра. Разбудили в два часа ночи.
– Павлов со всеми вещами на выход, – сказал конвойный или как их здесь зовут «попкарь».
Вещей оказалось немного, уложились в один целлофановый пакет. Сидельцы все спали, попрощаться никто не поднялся. Артем полусонный ковылял по «продолу» (тюремный коридор – прим. автора), завидуя дрыхнувшим за крепкими дверями арестантам. Казалось бы, чему тут завидовать? Долго сидел в одиночном «боксике» следственного изолятора. Потом привычный обыск, на местном сленге – «шмон», и на «автозаке» на вокзал. Взрослые попутчики «зэки» дремали, сидя на лавке, а несовершеннолетний Артем смотрел на «спящее царство» через круглый глазок металлического «стакана». К перрону подъехали где-то полчетвертого утра. Этапированных сидельцев набралось семь человек. Всех усадили в одно купе «столыпинского» вагона. Подростка вместе с взрослыми заключенными. Впрочем, никому до него не было никакого интереса, каждый думал о своих проблемах. Арестованные не выспались. Сидели хмурые, неразговорчивые. Внешне спецвагон почти не отличался от обычных, пассажирских вагонов – только решетками на окнах. А вот внутри через тюрьму на колесах проходило металлическое ограждение, отделяющее все купе от прохода. Вход в каждое купе, а по-сути в клетку, отдельный – двери из таких же толстых железных прутьев. А по проходу сновали конвойные в зеленой форме, с виду похожие на людей…
К ним обратился кто-то из зэков с просьбой:
– Сводите в туалет, три часа уже терпим.
– А вы друг другу в карман справляйте нужду, – с издевкой сказал конвоир.
Терпели все сидельцы, кто-то из последних сил. Через полчаса самый несдержанный еще раз обратился с тем же увещеванием:
–Гражданин начальник, ну будь человеком, терпеть, уже нет мочи.
– Пока поезд стоит, не положено! – сказал, как отрезал старший конвоя.
Наконец, застучали колеса. По одному арестанту стали выводить в туалет. Один из пожилых зэков не успел дойти, и по коридору разлилась лужа. Пара конвоиров взялась «лечить» недержание дубинками. А зэки назад горемыку не пустили, конвою пришлось запереть его в соседнем купе. Ехали со всеми остановками… Ведь в других вагонах следовали обычные пассажиры, даже не подозревавшие о таких попутчиках. При подъезде к Иванову сидельцы дружно начали стучать по решетке руками и ногами, требуя еще раз вывезти в туалет. С другой стороны конвойные ударили резиновыми дубинками.
– Терпите до изолятора, – сказал кто-то из них.
После остановки поезда арестантам пришлось ждать, пока выйдут из вагонов обычные граждане и разойдутся по своим делам. «Автозак» подъехал боком почти вплотную к особому вагону и зэков по одному конвоиры стали выводить в спец. кузов. В нем за решеткой оборудованы камеры для перевозки таких «пассажиров». Отдельные места, огороженные от них, предусмотрены для вооруженной короткими автоматами охраны. «Эти скорее убьют, чем позволят сбежать», – подумал Артем. Наконец все расселись по своим местам и машина тронулась. Впрочем, дорога оказалась короткой, но еще полчаса пришлось ждать, пока «автозак» запустят на территорию СИЗО.
…В ивановском изоляторе сотрудники оказались добрее и перед «шмоном» всех сводили в уборную. Обыск провели обычным способом, с полным раздеванием. Затем Артему выдали те же предметы, что и в кинешемском СИЗО и повели еще более длинными коридорами из одного корпуса в другой. У одной из камер конвойный скомандовал:
–Стоять, лицом к стене.
Открылась дверь. Вошел в камеру… Она оказалась значительно больше предыдущей в родном городе, рассчитана на восемнадцать человек. Стены покрашены такой же зеленой краской, которая местами также облезла и всюду видна штукатурка. Давным-давно беленый потолок, успел почернеть от времени. Причем стояли металлические двух ярусные шконки (кровати – прим. автора) рядом друг с другом. Два места на верхнем ярусе оказались свободны, и Павлов занял одно из них, дальнее от туалета, находящегося справа от входа. Между кроватями стоял довольно длинный стол с лавками по обе стороны.
– Здравствуйте, – сказал вошедший и добавил, как научил его дорогой один арестант, – мир нашему дому.
– Мир, мир, – послышалось в ответ.
– Я Артем Павлов из Кинешмы, арестован за разбой, приехал на психиатрическую экспертизу.
– Психопат значит, – послышалось с верхней полки, – а кусаться не будешь?
Мальчишки засмеялись. Павлов знал, что на шутки при знакомстве с новыми сокамерниками огорчаться не стоит и ответил в том же стиле:
– А я без повода не кусаюсь. Пацаны, а кто у нас старший по «хате»?
– Монгол тейковский…, но он сейчас отдыхает вон на «шконке» у окна за занавесочкой, проснется – подойдешь к нему, познакомишься. И не старший, а «смотрящий за хатой».
– А зовут – то его как? – Спросил Павлов.
– Анатолий. А тебе-то зачем? Его все Монголом кличут. А у самого-то кличка есть?
– Да нет… Ну, знакомые Темой зовут, так это вроде просто имя…
– В тюрьме без погоняла (кличка – прим. автора) нельзя. У каждого из нас оно есть… Ну, ладно Монгол проснется, что-нибудь придумаем.
Артем поглядел в ту сторону и сразу увидел закрытый серой тканью первый ярус тюремной кровати, расположенной возле окна. «Время еще два часа дня, а он отдыхает, видно ночь выпала беспокойная», – подумал новенький, но вслух ничего не сказал. Излишнее любопытство, как и наблюдательность в СИЗО не приветствуется. Нет, когда кто-то попадает под подозрение в «стукачестве», за ним наблюдают многие арестанты. Ну, те, которых «смотрящий» посвятил в свои подозрения… Ведь чтобы с негласным агентом поговорил оперативник, его надо вывести из камеры под каким-то предлогом… Или наоборот оставить в «хате», пока все на прогулке или в бане.
Однако и уборная оказалась оборудована занавесками, этот факт Артема приятно удивил. Хоть какое-то место, где можно укрыться от глаз сокамерников. А больше всего его поразили «кабуры» – сплошные отверстия в толстых стенах, таких – же крашеных и облезлых, как и в Кинешме. Через них видны соседние камеры, и можно передать записки, продукты, одежду. Или просто поздороваться с соседями за руку… Сидельцы произносили слово «кабуры» с ударением на первом слоге. «Вот это да…»,– подумал Артем. Удивился он, конечно, не произношению, а наличию такого средства связи. В родном городе подобное даже и не представишь, любые попытки общения с соседними камерами пресекаются на корню.
Режим в целом, не шел ни в какое сравнение с кинешемским изолятором. Спать можно значительно дольше, на утренние проверки выходили не все сидельцы, а только самые дисциплинированные. «Шмоны» проходили настолько формально, что никого не напрягали. Да и пацаны все жили на какой-то расслабухе, в нормальном настроении. Встретили сразу почти как родного… Из разговоров с ними, пока спал «Монгол», и узнал про «ослабленный режим на централе». Правда, про статью по которой арестован Павлов, выслушали внимательно, конечно, без особых подробностей. Ну, это святое для сидельцев. Нужно знать, с кем будешь проводить двадцать четыре часа в сутки. Между тем «Монгол» проснулся. Артем подождал, пока тот умоется холодной водой из-под крана и сам обратит внимание на новенького. Наконец, их глаза встретились – раскосый твердый взгляд азиата и спокойный крепкого русского парня. Павлов подошел к «смотрящему», тот уселся на лавочку возле стола для принятия пищи.
– Я Артем Павлов, из Кинешмы, арестован за разбой.
– Тебя кто-то знает по Кинешме из ивановских сидельцев? – спросил Анатолий.
– Я не знаю… Вряд ли. – Ответил новенький.
– Пусти прогон по «хатам», Васяй. – «Монгол» обратился к «дорожнику» (человек, отвечающий за связь между камерами – прим. автора). – Мол, ищет своих знакомых Артем Павлов из малолетки.
– Сделаю,– коротко ответил Василий и сразу же улегся отдыхать, несмотря на дневное время. Ему надо выспаться перед работой в «ночную смену», ведь «дороги» гоняют круглосуточно.
– Монгол, у новенького даже погонялки нет, – сказал кто-то с нижней «шконки».
– Ну, это мы сейчас исправим, – ответил «смотрящий», – какие будут мысли, пацаны?
– Может «Павлин». Раз фамилия Павлов? – Послышалось с верхнего спального места.
– Нет, Павлин не годится, – ответил Монгол, – Павлин это тот же петух, только сильно разукрашенный.
Пацаны засмеялись, кто-то буквально хватался за живот. Анатолий дождался, когда смех утихнет и произнес:
– «Темыч из Кинешмы»…по-моему, неплохо и не обидно. Ты как Артем, согласен?
– Согласен, Темычем меня и раньше иногда называли, – ответил Павлов.
– Ну, на том и договорились, – закрыл тему «смотрящий за хатой».
– Ты, надеюсь, не возражаешь против «прогона»? – Спросил Монгол.
– Да нет, мне скрывать нечего, – ответил Темыч, – за мной плохого ничего не водится.
– Ну и ладненько, – миролюбиво закончил разговор Анатолий.
Со временем Павлов понял, что режим содержания в ивановском СИЗО какой-то особенный, не такой как в других подобных местах. А в остальном все, то же самое, как и в родном городе – передачку в «общак», кроме сигарет и немного сладкого к чаю. Да бритых наголо пацанов оказалось всего четыре человека, причем вместе с Артемом. Есть назначенный ответственный за честное распределение продуктов, имеется «смотрящий» и не определенный операми СИЗО, а выбранный самими сидельцами. «Монгол тейковский», уже успевший побывать на «зоне» для несовершеннолетних, оказался среднего роста, крепкого телосложения, по возрасту лет семнадцати с половиной. Спортивный серый костюм, короткая стрижка и спокойный взгляд выдавали в нем неплохого бойца. Внешне похож на представителя средней Азии, но по-русски говорил чисто, без акцента. И имя у него обычное – русское, правда, его не все знали.
Зато про «Монгола» слышали буквально все в областном изоляторе. К нему частенько заглядывал «смотрящий» по тюрьме, взрослый и авторитетный «Никола-кохомский». Невысокий, худощавый, весь в тюремных наколках, которые могли бы много поведать об их обладателе. Ну, поведать тем, кто сам прошел «огонь и воду, и медные трубы», да операм таких закрытых заведений. «Смотрящие» о чем-то перешептывались через «кормяк», «Монгол» отдавал излишки продуктов на тюремный «общак» и они расставались. У несовершеннолетних сидельцев почти всегда имелись запасы съестного. Редкие родители не таскали передач своей «родной кровинушке».
Иногда до всех арестантов через малявы (записки – прим. автора) доводились какие-то требования авторитетного Николая. Так назвали предки свое чадо по рождению, будущего босса для всех страдальцев ивановского следственного изолятора. Слово «смотрящего» по камере – закон для всех сидельцев. Не нравится – обращайся к «смотрящему» по крылу корпуса или к «смотрящему» за корпусом. Или в совсем крайнем случае – к «смотрящему» по тюрьме. Все обращения, естественно по тюремной почте – «дорогам»… Ну, эти порядки Артем усвоил быстро, и они казались ему справедливыми и правильными. Впрочем, «Монгол» оказался пацаном достойным и все его решения при разборе споров ни у кого не вызывали сомнения. Да и споры-то в основном несерьезные – кто-то что-то не так сказал или сделал. При этом каждый хотел показать свою значимость и знание тюремных «понятий». Все хотели быть похожими на взрослых сидельцев. Анатолий тоже когда-то занимался каратэ и мог постоять за себя или наказать кого-то физически за недостойный поступок. В среде подростков это играло, чуть ли не определяющую роль.
Как-то во время двухчасовой прогулки в тюремном дворике, «Монгол» спросил Павлова о порядках в кинешемском изоляторе. Тот рассказал. Мнение всех пацанов – там творится беспредел. Но «смотрящий» твердо произнес:
– Вы еще настоящего беспредела не видели. Когда я сидел здесь перед отправкой на малолетнюю «зону», в «хате», где старшим оказался первоход, произошел такой случай… Один пацан торопился на толчок, запнулся, упал и рукой угодил прямо в «лодку». Это был серьезный «косяк», и как его разобрать неопытный «смотрящий» не знал. Отправил «маляву» старшему по крылу. Тот посоветовал наказать физически упавшего подростка. Поняли неверно – взяли пацана и опустили втроем. Об этом стало известно «смотрящему» по корпусу. Тот пишет малолеткам – за беспредел наказать тех, кто насиловал подростка. И со всеми троими поступили так, как и они – опустили. Взрослые потом разбирали этот случай больше месяца. Вот это настоящий беспредел…
После такого рассказа на несколько минут воцарилась тишина. Каждый примерял ситуацию на себя, и никто не хотел оказаться на месте опущенных пацанов.
А когда речь зашла об уголовном деле Артема, то «Монгол» рекомендовал привыкать к тюрьме.
– По такой статье редко кто срывается на свободу, – сказал он в заключение.
Да у «Темыча из Кинешмы» и без этого надежды на освобождение таяли, как весенний снег, с каждым днем пребывания в неволе… «Малява», кстати, по тюрьме прошла, но никто такого кинешемского сидельца не знал. Это бывает довольно часто и внимания на этот факт практически никто не обратил.
Между тем, комиссия по определению психического состояния подростка прибыла прямо в изолятор, медицинскую часть. Артем вместе с сокамерниками готовился идти на прогулку. Дверь открылась, все направились к выходу. Вдруг…
– Стоять! Павлов, без вещей на выход.
Сидельцы замерли на местах. Артем вышел из камеры.
– Стоять. Лицом к стене, руки за спину.
Арестованный команду конвоира выполнил. Тот запер камеру несовершеннолетних и приказал:
–Прямо пошел. Руки за спину.
Шли сначала коридором по своему корпусу, затем двинулись на улицу, прошли в соседний корпус, поднялись на третий этаж. Перед каждой дверью слышалась команда:
– Стоять. Лицом к стене.
Когда за Павловым конвоир запер дверь медицинской части, то появилось ощущение, что он в обычной больнице. Двери в кабинеты без тюремных замков, некоторые открыты. Внутри врачи в белых халатах. Правда в коридоре находится клетка, сваренная из достаточно крепких металлических прутьев. Внутри под замком стоит арестант, явно «не в себе». Глаза какие-то ненормальные, изо рта течет слюна. Он, то заорет что-то непонятное, то засмеется и начинает пытаться открыть дверь. Потом, по возвращению в камеру, сокамерники объяснят, что возможно это «белая горячка» после длительной попойки. Когда такие попадают в изолятор, то на второй – третий день у них начинается ломка, и они ведут себя, как сумасшедшие. Врачи из этого состояния выводят и отправляют назад в камеру.
В одном из кабинетов за столами сидели три взрослых мужчины с профессионально-ироничным взглядом. По крайней мере, так показалось арестанту. На их плечи поверх гражданских костюмов небрежно накинуты медицинские халаты. У входа справа на стуле сидел офицер в форме сотрудника изолятора. Артем понял, что это и есть та комиссия, которая должна признать его нормальным или невменяемым.
– Здравствуйте, – робко произнес Артем.
– Здравствуйте, – ответил мужчина, сидящий в центре,– присаживайтесь.
При этом он указал рукой на стул, стоящий посередине комнаты. Сначала задавали простые вопросы о детстве, родителях, учебе в школе. Затем задания становились все более каверзными. Так воспринимал их испытуемый. Давали какие-то рисованные тесты. Артем отвечал, не задумываясь, и как сам считал – правильно. Ведь он не хотел, чтобы его признали невменяемым, пацаны сказали – «заколют лекарствами если не до смерти, то дураком-то точно станешь». Короче, никаких сюрпризов для себя от этой проверки Павлов не ожидал. Только свое-то мнение специалисты высказали не сразу, его пришлось ждать не одну неделю.
Правда, время летело довольно быстро, по крайней мере, по ощущениям Артема. Разговоры с сокамерниками, шутки, приколы. Игра в шахматы, шашки, домино, прогулки во дворике. Почти как в кинешемском «Красном уголке», если не обращать внимания на сильное ограничение свободы передвижения. Все подобные занятия и убивали время. Те люди, кто никогда не бывали в подобных местах, никогда не поймут страдальцев, мечтающих, чтобы скорее закончился день, неделя, месяц… И это несмотря на то, что регулярно приходили передачи от отца и брата. Правда, письма приносили в основном от Сереги. Интересовался, что да как в следственном изоляторе, как будь-то, сам готовился к аресту. «Не дай Бог», – подумал про себя Артем. Во-первых, брат всегда являлся для него положительным примером предприимчивого коммерсанта. Во-вторых, кто будет передачи присылать, если и он попадет в тюрьму? В-третьих, отца сильно жалко, он может не выдержать двойного удара судьбы. К Сергею он относился как к родному сыну, никогда не намекал о биологическом отце. Да и сам брат Артема никогда о том не вспоминал, всем говорил, что его отца зовут Юрий Витальевич. А на вопрос, почему отчество Александрович, всегда отшучивался…
Результат экспертизы оказался готов через месяц, но о нем обвиняемому никто ничего не сказал. Пришел местный оперативник и через «кормяк» сообщил Павлову, чтобы он готовился к ближайшему этапу на Кинешму.
– А меня признали нормальным? – спросил Артем.
– Не знаю, это ты узнаешь от следователя, – ответил сотрудник и «кормяк» закрылся.
Сокамерники на этот разговор никак не отреагировали. У каждого своих забот выше крыши… Только «Монгол» подошел и тихо сказал:
– Держись, земеля. Скоро расстанемся. Передавай привет достойным пацанам от «Монгола тейковского». Может на «зоне» увидимся.
– Да, я чего…я вроде нормально, – начал Артем, – а привет от тебя передам. Только как достойных-то определять?
– Если не стучит на оперов, понятия наши соблюдает. Ведет правильный образ жизни – в обиду себя не дает, но и не беспредельничает.
– Понятно, – ответил Павлов.
Глава 6. Через Кинешму на Кострому и обратно
И опять этап, только в родную сторонушку – в Кинешму. На улице начало осени, сентябрь месяц, лето пролетело как всегда быстро. К тому же Артем его по сути-то и не заметил. Камера, да дворики прогулочные. Траву иной раз увидишь, да реже дерево, солнце и то через решетку, словно и оно отбывает наказание. А что касается поездки «до дому»… Все то же самое – за четыре часа до отправления подняли, за три – усадили в «столыпина», в туалет не выводили, пока не тронулись… Короче, это система… и система кем-то придумана. Дорогой один старый зэк рассказал по поводу издевательств тюремную байку: первый заместитель министра МВД СССР, зять Брежнева Чурбанов угодил на ментовскую «зону» в Нижний Тагил. А там зимой холодно… И он все твердил: «Знал бы, что попаду на «зону» для бывших сотрудников МВД, распорядился бы сделать ее на берегу Черного моря». Мораль такова, что пока самого не касается – наплевать на мучеников и их мучения.
В кинешемском изоляторе определили в ту же камеру. За время отсутствия Артема пара сидельцев сменилась – Олегу суд дал условную меру наказания, а Михаил уехал на «зону» для несовершеннолетних. Вместо них поместили двоих новеньких – Сергея и Тимура. Последний имел явно кавказские корни, да и говорил с характерным акцентом. А вот старожилы Максим, Денис и Виталий встретили Павлова как своего старого друга. Порасспросили об ивановском СИЗО и порядках. Крайне удивились ослабленному режиму, который установлен в изоляторе. И обрадовались «привету» от незнакомого «Монгола тейковского». «Мало ли, где встретиться придется. Заочное знакомство порой бывает полезным», – подумал каждый из них. Вечером устроили праздничный ужин в честь возвращения «Темыча». Как делать настоящий чифирь никто из подростков не знал, просто заварили чай покрепче и пили «по кругу» из одной кружки, как взрослые. Вот только закусывали конфетами и пряниками, как дети. Потом закурили, и прибывший арестант рассказал историю, услышанную от «Монгола тейковского». Про то, как опустили пацанов «по непонятке», так выразился рассказчик. Все притихли, такие истории на тюрьме равносильны страшным фильмам ужасов на воле. Ситуация вполне реальная, особенно среди малолеток. Между тем и клопы видимо соскучились по Павлову, кусали на совесть. Поутру и простынка, и пододеяльник, были в крови от раздавленных в неравном бою кровососов.
На другой день утром Артема на автозаке доставили в следственный комитет. Следователь оказалась та же – молодая симпатичная женщина. Однако Павлов считал себя «опытным сидельцем», попросил ее представиться. Адвокат Алексей Анатольевич улыбнулся.
– Смирнова Татьяна Геннадьевна, следователь следственного комитета, – по-простому ответила она.
– А зачем вы велели меня привезти? Опять допрашивать будете? – спросил Артем.
– Нет, ознакомлю тебя с заключением судебно – психиатрической экспертизы. Сам желаешь прочитать или это сделать мне?
– Сам, – ответил подозреваемый.
Он стал читать медицинский документ на пяти листах, исписанных весьма мудреным языком, и… толком ничего не понял. Татьяна Геннадьевна посмотрела на озабоченное лицо подследственного и рассмеялась.
– Давай я зачитаю тебе важные моменты и простым языком разъясню, что к чему.
Артем кивнул головой и документы вернул. Защитник улыбнулся еще раз.
– В общем, тебя признали невменяемым. С одной стороны хорошо – нельзя судить и отправлять на «зону». С другой – не очень, я должна тебя направить на принудительное лечение в лечебное заведение закрытого типа. Поверь, там тебе не понравится.
Павлов молчал. А что он мог сказать? Во-первых, он и сам не очень понимал, как его могли признать сумасшедшим, а во-вторых, боялся лечения – ведь пацаны предупреждали, что и в самом деле можно стать ненормальным.
–Давай-ка я направлю тебя в костромской специализированный стационар на повторную судебно-психиатрическую экспертизу…
– Я не хочу в Кострому, – сказал неуверенно подследственный.
– А твоего согласия и не требуется, – категорично сказал следователь. Алексей Анатольевич промолчал, но выражение лица стало серьезным.
– Вы разрешите, я поговорю с подследственным «с глазу на глаз» пять минут? – спросил он у следователя.
– Да, конечно, конечно, – ответила она и вышла из кабинета.
Павлову, не видевшему женщин несколько месяцев, Татьяна Геннадьевна уже не казалась старой теткой и он, не отрываясь, проводил ее взглядом до выхода. Одета она была в обычное платье неопределенной расцветки. При резком открытии двери подол его слегка приподнялся, чуть обнажив красивые ноги в темных колготках. Алексей Анатольевич, по-видимому, смотрел туда же и не успел повернуть голову на подзащитного. А тот приготовился внимательно слушать.
– В общем, Артем тебе привет от брата и твоего отца. У них все по-старому. В Кострому тебе ехать придется. Ошибки комиссии по психическому состоянию подследственных время от времени бывают. А в Костроме стационар, они изучают пациентов досконально. Если ошиблись ивановские врачи, они определят. Ты сильно не переживай, веди себя там естественно… Ну, то есть, как обычно. Обмануть специалистов не пытайся, это бесполезно.
– Да я никого и не хотел обманывать, – ответил Павлов, – сам удивился заключению ивановских врачей.
– Мне сообщить твоим родным о твоей поездке в Кострому или ты письмо напишешь? – спросил адвокат.
– Сообщите, и я напишу, так будет вернее, – ответил юноша.
Вернулся следователь. Адвокат попрощался и с ним, и с подзащитным. Тихо встал и ушел из кабинета. Татьяна Геннадьевна вызвала конвой, и Артема увели…
В своей «хате» Павлов поделился с сокамерниками переживаниями о предстоящей поездке и обследовании. Эту новость комментировать никто не стал, «костромской больнички», почему-то арестованные традиционно боялись.
На другой день утром Павлова вывели из камеры «со всеми вещами». Сидеть в «боксике» пришлось недолго, арестованного уже ждала машина. Причем обычный милицейский Уазик. В сопровождении двух сотрудников правоохранительных органов Артема из кинешемского изолятора повезли в Кострому. Усадили не в специальный «стакан» с решеткой, а между собой на заднем сиденье. Проявили заботу и сделали скидку на несовершеннолетие. Видя нормальное к себе отношение, арестованный осмелился спросить:
– А почему меня не этапом отправили на обследование?
Один из милиционеров ответил, хоть этого делать, и не обязан:
– Следователь решил – этапом долго, поэтому руководство выделило машину. Так что доставим тебя как барина.
Дальше расспрашивать Артем не решился. Просто с удовольствием смотрел в окно, ни о чем не думая, тюремные пейзажи ему порядком надоели… На улице поздняя осень, а он соскучился по березкам, у которых листочки уже облетели, по траве, она потемнела, готовилась к зиме, по небу без решеток над головой… В тюрьме видеть эти красоты – уже подарок. Дорога пролетела незаметно. Привезли в костромской следственный изолятор. Очень долго стояли перед воротами. Один из сопровождающих милиционеров несколько раз убегал с какими-то документами, потом возвращался. Наконец заехали на территорию следственного изолятора… А там Павлову все уже привычно – маленький «боксик», долгое ожидание, затем «шмон» с раздеванием, выдача матраца, вилок, ложек, постельного белья и в камеру для несовершеннолетних. Да и «хата» – то размерами почти как в Иванове, только свободных – целых четыре «шконки». Правда, одни вторые ярусы. Выбирай – не хочу…
Зашел. Поздоровался, как надо: «Мир нашему дому». Сокамерники ответили довольно доброжелательно. Спросили, откуда и по какой статье арестован, где сидел и с кем. Дал обстоятельный ответ на все вопросы. И вдруг все рассмеялись, можно сказать – заржали, аж за животы схватились. Артем ничего не понимал, но смолчал. Потом когда «малолетняя братва» поуспокоилась, «старший» по имени Гоша (Игорь) прояснил ситуацию. Оказывается у всех сидельцев с ивановской области необычный диалект, говорок, который у местных жителей вызывает непроизвольный смех. Впоследствии и Павлов стал замечать отличия разговорной речи у волжских соседей. Но встретили в целом нормально, угостили чаем с конфетами и пряниками, пожали руки. Артема крайне удивило, что даже здесь слышали про «Монгола тейковского». Причем говорили о нем, крайне уважительно. Кто-то из сокамерников попросил рассказать, как он выглядит, мало ли где придется встретиться на пересылке. Вновь прибывший на минуту задумался и выдал:
– Короче, зовут его Анатолий. Семнадцать с половиной лет, среднего роста, но крепкого телосложения. По национальности он, наверное, и в самом деле монгол, внешность соответствует. По-русски говорит чисто без акцента. Волосы темные, пострижен «под ершик». Носит спортивные костюмы, в основном серого цвета. Занимался каратэ, может постоять за себя. Справедливый, споры по «хате» разбирал так, как надо. Побывал уже на малолетней «зоне», почему его и знают по «централам». Близко ни с кем не сходится – волк одиночка. По ивановскому «централу» его все уважают… Даже «смотряга» по тюрьме, частенько заходил к нему, подолгу базарили. Вообще ведет себя как взрослый, опытный зэк.
– А он в камере каратэ-то свое никому не показывал, никого не бил? – спросил Гоша.
– Нет, ты же знаешь, «кулак в тюрьме не катит». Но во дворике на прогулке иногда тренировался, бьет и руками и ногами красиво. Я тоже занимался немного, кое-чего понимаю.
– Гулять пойдем, покажешь? – спросил «смотрящий» по камере.
– Легко, – ответил Артем.
Телосложением Гоша высокий и слегка толстоватый, явно неуклюжий. Зато кулаки, словно пивные кружки, ударит, мало не покажется. На вид лет семнадцать, длинные светлые вьющиеся волосы выдавали в нем изнеженную натуру. Такие юнцы обычно спортом не занимаются, надеются на свою природную силу. Однако в целом парень неплохой, старшим по «хате» абы кого не выбирают. А еще Павлова удивили размеры «кабур» в стенах. Они были прикрыты листами обычного железа, и через них легко можно пролезть в соседнюю камеру, попить чайку, поговорить с сидельцами. А потом вернуться в свою «хату». Режим еще мягче, чем на ивановском централе. Утром сотрудники никого не будят – тихо войдут в камеру, посчитают сидельцев по головам и уходят. «Шмоны» более чем формальны. Карцера почти постоянно пустуют. Да, дела… «Почему же в Кинешме-то так зажимают? – Думал Артем,– что у них побеги через день или начальники постоянно больные на голову попадаются?». Кстати, этими мыслями он поделился и с друзьями по несчастью. О строгостях в кинешемском СИЗО они тоже слышали и разумного объяснения этому никто не нашел. Слухи в местах лишения свободы распространяются очень быстро и зачастую правдивые.
На первой же прогулке Гоша сам подошел к Артему и попросил с ним поспарринговать не в полную силу. При этом махнул рукой «по-деревенски», но от души. Артем жестко принял удар на блок рукой, и Игорь закричал от боли. Бой оказался закончен, так и не начавшись.
– Ладно, ладно, спарринговать я с тобой не буду, покажи по воздуху пару ударов ногами.
Павлов красиво продемонстрировал удар «маваши» – сначала правой ногой, потом – левой. Затем технически грамотно исполнил «ура-маваши». Пацанов эта демонстрация впечатлила. В их глазах читалось неподдельное уважение и зависть. Всем бы хотелось так же красиво и четко бить, но…без изнурительных тренировок. Придя в камеру, Артем плеснулся холодной водой из крана, торчащего из стены, по пояс. Он давно не тренировался, поэтому вспотел, хоть и ударил всего несколько раз.
Кормили, кстати, в костромском изоляторе так же, как и в ивановском. Еда не вкусная, практически без масла. Брали ее мальчишки редко, только когда кончались передачи от родственников. Но в обед «баландер» привез борщ и убеждал сидельцев, что он очень вкусный. Те к его словам отнеслись с недоверием. Павлов оказался единственным, кто решил проверить и после двух ложек закричал:
– Пацаны, реально вкусный борщ. Давно такого не ел.
Между тем «баландер» свою тележку уже откатил к соседней камере. Но малолетние преступники так забарабанили в дверь и закричали: «Вези сюда этот борщ», что он был вынужден вернуться. Через открытый «кормяк» наложил по полной тарелке первого блюда. В «хате» установилась тишина, слышны только стук алюминиевых ложек о тарелки из этого же металла, да хруст за ушами. Когда обед закончился, все оказались сыты и вполне довольны. На другой день при утренней проверке Гоша спросил сотрудников изолятора:
– Вчера был очень вкусный суп. У вас новый повар?
– Да, нет, просто привезли готовый борщ в банках. – Ответил один из сотрудников, – его надо залить кипятком и он готов.
–Аааа… – разочарованно произнес «смотрящий».
Каждому сидельцу понятно – закончится полуфабрикат довольно скоро и вновь наступит рыбный день, когда вместо рыбы в супе плавают их косточки.
