Виталий Викторович Воронин
Сезон
Глава 4. Дневник лейтенанта
Витька я застал сидящим в шатре на раскладном стуле. Под ногами у него громоздилась груда ржавых винтовочных стволов и затворных коробок, среди которых он пытался выбрать более сохранившиеся. Несколько затворов, два четырехгранных штыка, менее изъеденные ржавчиной, чем остальные, лежали на столе.
– Физкульт привет! – кивнул я ему, тяжело опускаясь на стул, – все не угомонишься?
– Еще один чистоплюй выискался, – проворчал Витек, склонившись над винтовкой, пытаясь раскачать и снять с нее штык.
К оружию он питал прямо – таки неодолимую страсть. Каждый найденный ржавый ствол был для него желанной находкой. Если невозможно было восстановить его до рабочего состояния, то Витек забирал сохранившиеся запчасти, над которыми потом пыхтел дома с напильником.
Иногда он демонстрировал результаты своих усилий. В основном это были обрезы трехлинеек. Неказистые на вид все в кавернах с грубо вытесанным цевьем, они тем ни менее безотказно работали, оглушительно бабахая и выплевывая огненные снопы искр. Ни о какой точности естественно речи не шло, дай бог при выстреле удержать обрез двумя руками. Но Витек справлялся и одной, с десяти метров попадая в консервную банку. Это был хороший результат, учитывая, что из-за сильной отдачи дуло обреза взмывало в небо, и надо было иметь недюжинную силу, чтобы остановить его полет.
Витек очень гордился таким умением. Иногда на выезде в лесу крепко выпив, он доставал из рюкзака одного из своих уродцев и демонстрировал всем желающим. Апогеем его оружейного гения стал собранный из нескольких экземпляров, отполированный до блеска и вполне исправный наган, к которому он никак не мог найти патроны.
Игорь терпеть не мог эти опыты и во время совместных выездов они все время ругались.
– Кончай этой дрянью заниматься! – шипел он, – ты же видишь, что у меня школьники тут. Сболтнут родителям, а там до ментов дойдет! Ты в тюрьму сядешь и нас с Лехой за собой потянешь!
На это Витек насмешливо бросал в ответ:
– Не ссы колченогий! Если что, вы тут не причем. А школьники твои спят в палатках уже.
Игорь его не слушал и каждый раз после раскопок вез оставшиеся стволы в местный отдел милиции. Взамен ему выдавали справку о добровольной выдаче предметов похожих на огнестрельное оружие.
И хотя Витек смеялся над этим, я принимал сторону Игоря.
– Хочешь домой тащить оружие да палить в лесу на глазах у детворы, пожалуйста! Только потом не жалуйся когда к тебе с обыском придут!
На это наш беспечный друг только пожимал плечами.
– Не понимаете вы международной обстановки! Чем защититься простому человеку в наше смутное и полное криминала время?! Коснись что, сами ко мне прибежите и попросите, чтобы от супостата отбиться. Я не откажу друзьям, ибо добрый я. А ментам по любому не дамся!
В глазах его проскакивал безумный огонек, подтверждавший серьезность намерений, отчего становилось как-то не по себе.
Все это я вспомнил сейчас, войдя в шатер, где Витек раскурочивал стволы винтовок. Браунинг приятно оттягивал карман куртки. Я машинально ощупал его и тут – же решил, что никому не скажу про находку.
Снаружи за пологом шатра Игорь устроил вечернюю проверку своему отряду. Слышался тонкий голосок Игоря:
– Иванов, пятнадцать лет – ума нет! Опять патронов полные карманы набрал?! А ну вываливай что у тебя там!
– Я на сувениры, – басил Иванов, – пули только хотел вытащить.
– Вот ведь вредный, какой у них начальник, – ехидно и нарочито громко произнес Витек, – даже сувениры с собой взять не разрешает!
Раздался дружный смех, но Игорь закричал:
– Всем вывернуть карманы!
В ответ послышались недовольные реплики.
– Целый день горбатились, имеем право на сувениры!
Мы с Витьком переглянулись и разом вышли из шатра в темноту ночи.
Неровная шеренга подростков в камуфляжных куртках испачканных глиной стояла перед палатками в отблесках костра. Игорь топтался перед строем с фонариком в руке.
– Кто тут сувениров захотел?! – рявкнул Витек, но я осадил его.
– Спокойно это дети.
Посреди шеренги стоял крепкий белобрысый парень с наглой рожей и пухом над верхней губой на голову выше остальных.
– Иванов пятнадцати лет? – Подошел я к нему.
– Ну, Иванов, а че? – с вызовом скрывая испуг, ответил он.
– У тебя Иванов наступил пубертатный период, – глядя ему в глаза, притворно унылым тоном продолжал я, – говоря русским языком, у тебя возникла потребность обратить на себя внимание противоположного пола. Поэтому ты решил занять главенствующее место в стае путем непослушания и отрицания лидерства Игоря Олеговича. Но ты зря это сделал, ой зря!
Девочки, стоящие во второй шеренге прыснули от смеха. Иванов смущенно проворчал:
– А че он сувенир даже взять не разрешает? Мы целый день бойцов выкапывали. Вон сколько касок и стволов вам в шатер притащили!
– Успокойся Иванов, будут вам сувениры.
Игорь протестующе посмотрел на меня, но я не обращая внимания на его взгляд, я поднял один из винтовочных патронов брошенных Ивановым.
– Так посмотрим, хороший патрон.
Я расшатал пулю и вытащил ее.
– И пуля хорошая – пристрелочно-зажигательная. Иванов как ты хотел из нее сувенир сделать?
– Ну, просверлить и на цепочку повесить.
– Просверлить, значит, – усмехнулся я и подошел к кострищу, в котором дымилось пара толстых березовых поленьев, оставшихся после приготовления ужина.
Витек все понял и опять рявкнул:
– А ну все отошли от костра на десять метров!
Шеренга испуганно отхлынула к палаткам и подростки с любопытством уставились на меня.
– Сейчас вылетит птичка! – сказал я, сунув пулю в пышущие жаром угли прямо под полено.
Едва я успел отойти к палаткам, как раздался звонкий щелчок, подбросивший поленья и разметавший снопом искр угли из кострища. Мелкие осколки с визгом прочертили борозды в траве.
– Вот также Иванов, твои пальцы и глаза могли разлететься как птицы на юг! – подытожил я, – так что скажи спасибо Игорю Олеговичу, что он сохранил твои гляделки и хваталки!
– Спасибо, – выдавил Иванов.
Тут оживился Игорь.
– Обещаю, завтра всем будут сувениры, а сейчас сдавайте все, что по карманам рассовали и спать.
Школьники зашумели и обступили Игоря.
– Пойдем, – кивнул я Витьку, зевая, – пусть дальше сам разбирается.
– Ну и молодежь пошла! – сказал Игорь, входя в шатер, – сто раз ведь говорил им, что нельзя боеприпасы и ВОПы[11] домой тащить!
Он поставил на стол тяжелый целлофановый пакет, из которого посыпались ржавые патроны. На дне пакета обнаружилась граната РГД 33. Из полусгнившей ее ручки торчала пружина ударника.
Витек присвистнул.
– Это кто же такой умный?
– А ты как думаешь? – усмехнулся Игорь.
– Иванов?! – гоготнул я, – ну и кадр!
Витек повертел гранату в руке и бросил ее обратно в пакет.
– Хорошо хоть без запала.
За ужином я достал из полевой сумки дневник лейтенанта. Почти все записи, сделанные химическим карандашом, оказались размыты от сырости. При свете фонарика удалось прочитать лишь несколько последних.
17 декабря 1942 года.
Сегодня главный врач делал обход. Я сказал ему, что здоров и попросился на фронт в свой полк. Он приказал мне зажать пальцами нос и выдохнуть воздух носом, не открывая рта. Я выдохнул через пробитые барабанные перепонки в ушах. Он сказал, что после контузии перепонки не зарастут, посоветовал мне не простужаться и беречь уши.
Какие к черту уши?! Я же практически здоров!
25 декабря 1942 года.
Как приятно снова вернуться в свой батальон! Хотя из моего разведвзвода осталось только два бойца, все равно я рад, что вернулся.
Положение батальона тяжелое. Идут непрерывные лесные бои за высоту. Пехота под пулеметным огнем продвинуться не может. Немцы постоянно ведут минометный обстрел. Готовимся к ночному поиску. Будем искать брешь в немецкой обороне.
28 декабря 1942 года.
Дали немцам прикурить! Через линию фронта на наши позиции прошел местный лесник и вызвался вывести нас на немецкую минометную батарею, что в двух километрах в немецком тылу. Ночью мой взвод без единого выстрела прошел лесными оврагами сквозь немецкую оборону. Попытка стрелковой роты пройти за нами не удалась. Фрицы их заметили, открыли пулеметный и минометный огонь.
Когда мы подобрались к батарее, они нас не услышали из-за своих выстрелов. Батарея находится в старом лесничестве. Между каменными домами траншеи и укрытия для минометов. Всего их было около двадцати человек.
Почти всех мы быстро перебили. Взяли в плен обер-лейтенанта с таблицами для стрельбы. Сначала прикидывался, что не понимает русский, но когда увидел лесника, тот сразу припомнил, что обер-лейтенант выгонял его с семьей из дома и крепко ругался на русском языке.
После допроса немец дал данные о расположении пулеметных точек на переднем крае. Из трофейных минометов по этим данным мы провели огневой налет, а затем я послал связного в батальон. Тот вернулся только что с приказом командира батальона – в 18.00 открыть огонь по немецким пулеметным точкам. Одновременно с этим батальон начнет атаку.
Сижу как на иголках. До условленного времени остался час. Бойцы принесли маленький браунинг, отобранный у обер-лейтенанта. Из него он пытался застрелиться, но успели отобрать. Наверное, совесть замучила, что своих предал. Самого его заперли в сарае.
На этом дневник обрывался.
Игорь тяжело сопел, сидя за столом и уставившись в одну точку. Витек молча, разлил по кружкам спирт.
– Помянем лейтенанта!
Мы не чокаясь, выпили.
Дальше, в общем-то, все понятно, – сказал я, закрывая дневник, – судя по бабкиным словам, прилетели немецкие самолеты и разнесли к чертовой матери эту минометную батарею. А потом и немецкая пехота подтянулась.
– Да, – протянул Витек, – не успели они по гансам врезать. Что – же у нас все через жопу получается?! Что в сорок втором что сейчас!
Я тяжело поднялся и вышел из шатра. Полная луна висела, как огромный желтый глаз под куполом ночного глубокого неба, усеянного мириадами звезд. Я взглянул на это холодное безмолвие и вдруг почувствовал себя таким маленьким, ничтожным, никому не нужным, что захотелось завыть в голос на эту проклятую луну и на эти проклятые звезды.
Витек с Игорем стояли рядом и тоже смотрели на небо. Видимо, их охватили подобные ощущения. Игорь тихо произнес:
– Я понял одну простую вещь. Лейтенант Самохин был счастливее всех нас вместе взятых, потому что в его жизни было великое дело – защищать свою Родину от врага! А в наших жизнях нет такого дела, за которое не жалко бы было умереть. Вот и мечемся мы, бедные из угла в угол. То тут притулимся, то там. Ни во что по-настоящему не верим и ничего по-настоящему не любим. У нас даже Родины настоящей нет! Одни воры-чиновники да воры – олигархи! А за них я жизнь отдавать не хочу!
Витек саркастически хмыкнул в ответ:
– Эк тебя разобрало! – прямо Пьеро какой-то. Да пойми ты, что Родина это не чиновники, не олигархи. Родина это народ, это та же вчерашняя бабка, это бойцы, кости которых ты по мешкам раскладывал. Это память, в конце концов!
– Народ, значит, – осклабился Игорь, – да народ безмолвствует и на память свою плюет! Вон, посмотрите на школьников! Мои – то еще ничего, а другие их возраста, скоро забудут, кто на кого напал в сорок первом и кто войну выиграл!
– Ну, все, – бросил я, – начался извечный спор «кто виноват и что делать?». Пойду спать.
Забравшись в палатку и лежа в спальном мешке, я еще долго слышал сквозь сон их недовольные голоса и размышлял о том, кто же из них прав, но так ничего не придумав, уснул.
Глава 5. В дальний путь
Весело шумит московская барахолка. Пьяненькие дедушки и бабушки, прячась от солнца под навесами, разложили на деревянных прилавках свой товар – старые калоши, проеденные молью пиджаки, брюки, статуэтки с отколотыми частями и другой хлам, собранный для продажи на своих или соседских антресолях, а то и просто на помойках. Цены у них довольно демократичные, учитывая, что этот утиль даром никому не нужен. Народ проходит мимо них, со скучающим видом, не задерживаясь.
Широкая дощатая лестница ведет на следующий уровень этого людского муравейника. Здесь уже публика посерьезней. Дамы бальзаковского возраста с налетом былой интеллигентности и легкой степенью алкоголизма, предлагают истинным ценителям «старинные серебряные» вилки, ложки, подстаканники и прочий новодельный и искусственно состаренный «антиквариат». Впрочем, здесь иногда попадаются настоящие старинные вещи, только просят за них суммы втрое, а то и вчетверо больше их реальной стоимости.
Часто сюда захаживают иностранцы пожилого возраста, которые разбираются в изделиях из серебра и бронзы или думают, что разбираются. Они ходят кучками, долго расспрашивают продавца, рассматривают товар, потом также долго торгуются, но в основном ничего не купив, уходят. Эти любители халявы до сих пор думают, что в немытой России можно купить на барахолке задешево подлинное яйцо Фаберже.
Жестоко разочаровавшись, под недовольное ворчанье продавцов, возвращающихся к своим чекушкам с водкой, спрятанным за прилавками, они гордо шествуют к парадному входу, где специально для них во всей красе раскинулось море товаров – матрешек, расшитых платков и прочих балалаек. В общем, всего того, что каждый уважающий себя интурист должен привезти домой из России.
Продавцы набрасываются на них как стая коршунов на беззащитных цыплят и почти силой нахлобучивают им на головы кроличьи шапки с красными звездами во весь лоб, радостно тарахтя при этом на смеси английского с матерным о том, что их товар – very good.
Им всучивают по бешеной цене деревянные расписанные под хохлому подносы и жестяные самовары, прогорающие до дыр после первого чаепития. Им даже предлагают под большим секретом за баснословную сумму бронзовый бюст Сталина, который стоял на столе у Ленина во время Октябрьского переворота.
Тут же группы карманников устраивают небольшие людские водовороты вокруг какого-нибудь зазевавшегося шведа, отбившегося от своей группы. И пока он пытается выбраться из плотно зажавшей его со всех сторон толпы, освобождают его карманы от бумажника и кредитных карт.
И вот группа иностранных гостей обмотанных флагами Советского Союза и увешанных значками с портретами Ленина выходит из ворот барахолки, неся под мышками матрешек, бюсты Сталина и связки деревянных ложек. Почти у каждого на голове красуется кроличья шапка со звездой или немыслимой формы буденовка с двуглавым орлом и смешно торчащими отворотами, напоминающими ослиные уши.
С ошалевшим видом они бредут к своим экскурсионным автобусам, постепенно приходя в себя. Но не тут-то было. Экскурсоводы почти силком загоняют их в приветливо распахнутые двери шашлычных, возле которых, потирая руки от предвкушения валюты, стоят чернявые торговцы. Сто граммов шашлыка за сто долларов становятся апофеозом посещения достопримечательностей столицы. После этого обобранных иностранных лохов быстренько увозят автобусы, на место которых тут – же прибывают другие.
– Вот где бизнес! – мечтательно протянул Витек, подбрасывая на плече солдатский вещевой мешок с брякающим в нем железом.
Меня же эти туристы нисколько не интересовали, хотя глядя на них после шашлыка, где-то становилось, даже жаль.
Но пришли мы сюда не, для того чтобы любоваться красотами. Был на этой барахолке еще один угол, куда иностранцы вообще не заходили. В нескольких шагах от ограды торчали деревянные ларьки, из которых мрачно взирали на окружающих небритые лица торговцев военным антиквариатом, как сами они называли свой товар. На самом же деле, здесь торговали военной атрибутикой, снаряжением, униформой, а также копаной амуницией времен войны. Поговаривали, что можно купить оружие, но я даже не пытался. Посторонних тут не любили, как не любили рассказывать, откуда тот или иной предмет. Покупателями в основном были настоящие коллекционеры.
Витек уверенно шел между торговыми рядами с мешком на плече, а я тащился следом с таким – же баулом за спиной. У него тут был знакомый барыга, который давал неплохую цену, перепродавая находки.
Мы остановились у ларька, внутри которого со скучающим видом сидел долговязый лысеющий мужчина в очках и немецком камуфляже «флектарн». На голове его красовалась черная кепка с длинным козырьком, двумя пуговицами спереди, и алюминиевым черепом. Прилавок перед ним был завален различными ржавыми деталями от оружия времен войны. Тут же лежали сувенирные кортики со свастикой, макеты патронов и гранат.
Витек молча, зашел за прилавок, также молча, поздоровался за руку с торговцем и поставил мешок на лавку.
– Ну что там у вас? – оживился мужчина, поправляя очки.
Я выложил две простреленные слегка ржавые немецкие каски, бачок от немецкого противогаза, несколько пустых корпусов советских гранат и три больших латунных гильзы от гаубицы.
– Сохран не очень, – скривился барыга, – только из-за гильз возьму все за три тысячи.
– Ладно не свисти! – хлопнул его по плечу Витек, – ты же меня не первый год знаешь. А я цены знаю, и знаю что сохран не плохой.
Он развязал второй мешок и, вытащив оттуда еще одну немецкую каску, полную стреляных винтовочных гильз.
– Смотри на гильзах ваше любимое клеймо СС. Здесь 100 штук.
Среди коллекционеров гильзы с клеймом СС на донце считались редкостью и поэтому пользовались спросом.
– За все двадцатку! – продолжал Витек, – все равно ведь потом наваришь!
Они долго торговались. Витек даже два раза пытался засовывать каски обратно в мешки, но в результате уступил барыге и отдал ему товар за пятнадцать тысяч рублей.
Разделив деньги, мы попрощались.
– Не забудь, – напомнил он, – послезавтра стартуем на поиски клада. Этот Айно уже весь телефон мне оборвал.
Я вспомнил того толстого лысого финна, который уговорил нас ехать искать клад его деда, зарытый где-то в Карелии. Появились какие-то смутные сомнения, но я подавил их. Предстояло еще подготовиться к поездке. Надо было закупить продукты и загнать свою колымагу в автосервис к знакомому слесарю на осмотр.
За всеми этими заботами прошел день и к вечеру я усталый, нагруженный пакетами с провизией вернулся домой. На мебели лежал слой пыли, а в раковине громоздилась гора немытой посуды. Дом, любимый дом.
Собирая рюкзак с едой и вещами, я вспомнил про браунинг, который привез из Тверской области с раскопок. Вытряхнув из мешка, я положил его на журнальный столик. Маленький и удобный он притягивал к себе взгляд и сам просился в руку. Я разобрал его, смазал и осмотрел. Внутри детали были нетронуты ржавчиной. Возвратная пружина ходила туго. Потемневшие от времени патроны легко выщелкнулись из магазина.
– Только прицелюсь и все, – соврал я сам себе, собрав пистолет и, отведя затвор, дослал патрон в патронник.
Любитель оружия поймет, какое непреодолимое желание бабахнуть возникло у меня, когда плоская прохладная рукоять легла в мою ладонь. Я лихорадочным взглядом окинул свое жилище, прикидывая, куда здесь можно всадить пулю с наименьшими разрушениями. Шкаф, сервант, телевизор и компьютер отпали сразу. Тут я вспомнил, что под ванной хранятся два обрезка толстой пятисантиметровой доски, из которых я хотел сделать столешницу да руки не дошли.
Прислонив доски одна к одной у двери кладовки в коридоре, я отошел на три метра и прицелился.
– Да там, наверное, патрон отсырел и не выстрелит, – подумал я, успокаивая себя, и нажал на спусковой крючок.
От оглушительного хлопка заложило уши. Стреляная гильза врезалась в стену, отскочила от нее и звонко запрыгала по паркету. В воздухе плавал едкий пороховой дымок. Маленькая, как шилом проткнутая дырочка чернела в доске. Пуля пробила ее почти навылет, и сплющенный латунный носик торчал с обратной стороны из топорщившейся щепы. Вторая доска была цела.
Я уважительно оглядел пистолетик. Для такого малыша результат был неплох. Если – бы немцу, у которого его отобрали, не помешали, то застрелился бы он с гарантией.
Ползая по паркету и заглядывая под шкафы в поисках закатившейся гильзы, я не сразу расслышал звонок в дверь. Трезвонили настойчиво и сердце сразу екнуло.
– Неужто менты?!
Но на пороге стояла с недовольным видом наша соседка баба Глаша.
– Алексей, сколько можно громыхать?! Совести у вас нет! Вчера какой – то мужик полдня торчал на лестничной клетке у твоей квартиры, сегодня ты тут стучишь! Когда это кончится?!
Баба Глаша была, в общем – то не вредной пенсионеркой только заняться ей было нечем, и поговорить не с кем. Поэтому она целыми днями прислушивалась, да приглядывалась, чем занимаются соседи.
Я не стал с ней ругаться, а смиренно извинившись за шум, соврал, что делаю ремонт и доску уронил.
– Баба Глаша, а что за мужик у квартиры стоял?
– Откуда я знаю, – пожала плечами она, – думала знакомый твой. Вышла спросить, а он кепку на глаза надвинул, отвернулся и был таков.
– Может он не меня ждал – то?
– Может не тебя, – ехидно ухмыльнулась она, – только он сначала в вашу дверь позвонил, а потом поднялся на лестничный пролет и там пристроился на корточках.
– Молодой такой. Может он к твоей бывшей приходил?
Я не стал развивать эту тему, и еще раз извинившись за шум, закрыл дверь.
Появилось нехорошее предчувствие, в голове завертелись вопросы.
– Может правда это был любовник моей бывшей жены? Тогда что ему здесь было надо? Она же тут давно не живет. Может случайность или дверью ошибся.
Вскоре мне надоело об этом думать, все равно ничего путного в голову не приходило кроме мыслей об ужине.
Я предавался греху обжорства, сидя за журнальным столиком перед телевизором, когда зазвонил домашний телефон. Звонку я несколько удивился, потому что на этот номер мне мало кто звонил из-за моих постоянных разъездов.
– Алло, – взял я трубку.
Ответом мне было молчание, а затем послышались короткие гудки.
Это меня окончательно разозлило. Я набрал номер бывшей жены, намереваясь высказать ей все, что думаю о ней и ее любовниках. Однако абонент был недоступен.
– Ладно, черт с ней, – подумал я, – может так и лучше. А то наговорил – бы сейчас такого, о чем сам – бы потом жалел.
Тут мой взгляд упал на пистолет, который тускло отблескивая свежей смазкой, лежал на столике.
– Сейчас мы тебя пристроим, – сказал я ему, и, отковырнув пару паркетных дощечек в углу комнаты за сервантом, сунул его туда, замотав предварительно в тряпицу. Паркетины вошли назад легко и непринужденно. После нескольких заливов соседом сверху, пол в квартире ходил ходуном, поэтому неровный паркет не привлекал внимания.
На следующий день у нашей компании кладоискателей была назначена встреча в «Мутном глазу» – недорогой задрипанной кафешке на окраине города. Когда я приехал, там уже сидели все – Витек, Игорь и толстяк Айно. Перед Витьком на столе лежал большой атлас Карелии и тонкая школьная тетрадь, в которой он делал какие-то пометки.
– Значит, так, – продолжал он, – еще раз повторяю, наша цель – урочище Караойкки в северной части Карелии у самой границы с Финляндией. Путем наложения старых карт на новые, а также методом научного тыка, я определил приблизительное место нахождения этого урочища. Это квадрат около трех километров в поперечнике. Точнее установим на месте. Там же наш друг Айно покажет нам описание места и приметы нахождения клада. Дорог там практически нет да еще пограничная зона рядом, поэтому двигаться будем осторожно.
Он окинул взглядом присутствующих, но все молчали только Айно сопел и вытирал платком пот, стекавший по его лысине.
– Теперь по поводу самого процесса. Работают все. Да, да Айно и вы тоже. От найденного клада наша группа получает двадцать процентов и делит их между собой поровну. Остальное забирает уважаемый Айно.
– Что с продуктами и топливом для машин? – подал голос Игорь.
– Продукты закуплены из расчета на две недели, а также каждый взял для себя, что хотел на свои деньги.
– Топливо оплачивает спонсор, – кивнул Витек в сторону Айно и закончил, – старт завтра в шесть утра.
Ранним утром следующего дня два джипа уже неслись по шоссе в сторону Санкт-Петербурга. Игорь, сидя на переднем пассажирском сиденье моей машины, зевал и крутил ручки автомагнитолы, пытаясь поймать какую-нибудь мелодию. Я прибавлял газу, стараясь не отстать от машины Витька, который вместе с Айно бодро катил впереди, обгоняя автомобили редких утренних дачников.
Вместе с Московской областью закончился ровный асфальт, и мимо поплыли унылые пейзажи из облезлых деревенских домов да заброшенных полуразрушенных построек по обочинам.
В рации раздался смех Витька:
– Наш финский друг удивляется, почему в России такая разруха.
– Страна у нас большая, – ответил Игорь, – и царь-батюшка не может за всей территорией уследить.
– Зато у них в Финляндии, все леса платные, – вставил я, прихлебывая обжигающий кофе из крышки термоса.
Весь день прошел в бешеной скачке по разбитым асфальтовым колеям российских дорог. Заходящее солнце окрасило небо своими последними отблесками, когда мы пересекли мост через реку Свирь и въехали в Карелию.
Сразу почувствовалась прохлада соснового леса, стоящего стеной вдоль шоссе на высоких покрытых мхом песчаных дюнах. Ночевать остановились возле небольшого озерца, которое виднелось за редким перелеском.
Быстро разожгли газовую горелку, вскипятили чай и расставили походные стулья. Айно на удивление сноровисто одну за другой вспорол три банки тушенки небольшим кованым ножом с деревянной ручкой, алюминиевые ножны которого болтались у него на поясе.
Заметив мой интерес, он протянул нож, предварительно вытерев платком жир с лезвия.
– Этто настоящий финский пукко принатлежал мой деддушка.
Я провел пальцем по острому как бритва лезвию, уважительно покачал головой и вернул его владельцу.
– А ножны, наверное, из сбитого советского самолета сделаны?
Айно смущенно покачал головой.
– Этто пыла война.
– Не переживай, Айно, тебя лично никто не упрекает, – похлопал его по плечу Витек, – лучше расскажи нам про своего деда.
За ужином Айно начал свой рассказ.
– Мой дед то революции имел свой хутор в Карьялла. Имел много корова, лошади и земля. Имел такше много работник. Много возил продать в город мясо, масло, молоко и хлеп. Кокта началась война за несависимость, он воевал против красных в отряд самооборона. После того опять вел хозяйство и еще имел тва магазин в городе. В зимнюю войну тоше немного воевал и имел медаль и крест свободы. В войну – продолжение не воевал совсем, старый был. Потом жил с моя семья в Хельсинки. Кокта умирал, дал мне эта карта и рассказал, что на его хутор закопал много золотых царских деньги. Хотел, чтобы я вернулся и их забрал.
– Да, – протянул Игорь, вытряхивая в рот последние кусочки тушенки из банки, – нам бы тоже хотелось их забрать. Если там конечно что-то есть, а этот участок не огорожен и не имеет владельца.
Спать легли рано, несмотря на то, что белая ночь своими молочными сумерками сбивала с толку и не давала заснуть. Откроешь глаза – светло. Глянешь на часы – два часа ночи.
Сквозь сон я слышал, как кто-то скребется о днище машины, но встать и посмотреть было лень. И только утром, когда я вылез из машины, трясясь от холода и тумана тянувшегося с озера, из-под заднего колеса высунулась наглая мордочка ежика. Он держал в своих острых зубах кем-то выброшенную апельсиновую корку и пытался ее грызть. При этом его иголки терлись о выхлопную трубу и производили противный скрежет.
Я кинул в него сухой шишкой и не попал. Ежик презрительно посмотрел на меня своими черными глазами – бусинками и не спеша вразвалочку удалился в ближайшие кусты, с коркой в зубах.
– Что тут за шум? – сонно спросил Игорь, вылезая из машины.
Он дрожал от холода, так же как и я, несмотря на то, что завернулся в спальный мешок, в котором ночью спал.
– Смотри не наступи на колючего соседа, – ответил я, зевая, и скинул с себя бушлат, решив, что лучшее средство от холода это купание в озере.
Я с разбега плашмя плюхнулся в воду, которая обожгла все тело леденящим холодом и заставила сердце учащенно биться. Вынырнув, я встал на покрытое мелкой галькой, дно, и посмотрел вниз. Сквозь чистую, прозрачную как стекло воду было видно, что десятки мелких рыбешек крутятся вокруг моих ног и тычутся в них головами. Я опустил руки в воду и рыбешки сиганули врассыпную.
Рядом кто-то заорал «Эх хорошо!» и, окатив меня фонтаном брызг, бухнулся в озеро. Смешно взмахивая своей культей, Витек доплыл до середины водоема и вернулся. На берегу Айно с Игорем умывались, поливая друг другу на руки воду из котелка. Тянуло запахом свежесваренного кофе.
Через полчаса с первыми лучами солнца мы снова тронулись в путь. Предстояло преодолеть двести километров благо, что дорога в здешних местах была широкая и ровная. Только я подумал об этом, как начались колдобины и рытвины.
Чем ближе мы продвигались к цели, тем больше узких, но бурных речушек попадалось по пути. То и дело приходилось преодолевать бревенчатые мосты, проложенные над каменистыми берегами и скрипевшие под тяжестью джипов. Редкие поселки виднелись вдали у озер, которые местами разливались так, что заливали грейдер. В этих местах кто-то один вылезал из машины и с длинной жердью в руках шел впереди, прощупывая брод. Порой колеса машин погружались в воду выше ступиц.
Выехав на более – менее ровный участок мы расслабились, но как оказалось зря, потому что буквально через километр перед нами возникла бурная речка с каменистыми водопадами и несущимися среди деревьев потоками. Брызги бьющейся о камни воды висели в воздухе, переливаясь всеми цветами радуги. Всю эту красоту венчали обуглившиеся остатки сгоревшего моста. Черными головнями торчали посреди реки его опоры, а обгоревшие бревна валялись по обоим берегам. Свежие следы машины на песке вели вниз к броду, но вода в этом месте так яростно билась о камни и бурлила, что пропадало всякое желание преодолевать его.
– Тут только на «шишишге» проехать можно, – почесал в затылке Игорь, подразумевая грузовой ГАЗ 66.
– А чем наши тачки хуже? – усмехнулся Витек, натягивая резиновые сапоги.
Вдвоем они с Айно, держа в руках длинные жерди, двинулись по броду, измеряя глубину и пытаясь удержаться на ногах среди ревущего водоворота. Брод был каменистый, но вполне проходимый, несмотря на его страшный вид.
– Не газуй и не тормози! – кричал мне Витек с противоположного берега. Двигатель рычал на пониженной передаче, и о двери глухо билась волна, когда я почувствовал, что джип начинает пробуксовывать, трясясь всем корпусом, и вот – вот застрянет среди камней в бурном потоке. В зеркало я увидел, как Айно с Игорем бросились в воду и начали что есть силы враскачку толкать машину вперед.
Поймав такт раскачки, я постепенно стал придавливать акселератор, и вот джип среди дикого грохота и ора, окутанный водяной пылью и выхлопным дымом буквально выпрыгнул на противоположный берег. Вторую машину мы перетащили через реку с помощью троса и выехали к дороге.