Виталий Викторович Воронин
Сезон
Глава 2. Один в городе
Пулемет бронетранспортера беззвучно выплевывает огонь. Одноэтажный кирпичный дом объят пламенем. Фигуры в бронежилетах и шлемах, прячась за разрушенным каменным забором, стреляют, а затем кидают гранаты в оконные проемы. На земле растерзанное взрывом тело, рядом обугленный автомат.
– Па, ну что ты смотришь?! Надоели эти новости, да еще без звука!
Дочь выдергивает из-под моей руки телевизионный пульт, переключает канал.
Теперь на экране скачут какие-то мультяшные персонажи непохожие на людей.
– Ты когда приехал? – доносится из кухни ее голос сквозь шум воды и бряканье посуды.
– Вчера, – говорю я себе под нос и снова переключаю на канал новостей.
– Что? – заглядывает она в комнату, вытирая мокрые руки о передник.
– Вчера, – опять бубню я, прибавив громкость телевизора.
В комнату врывается напористый голос корреспондента, стоящего на фоне пылающего дома и вооруженных спецназовцев.
– Группа боевиков была блокирована в жилом доме на окраине дагестанского села. Сдаться они отказались, и в ходе боя были уничтожены!
Я выключаю звук и корреспондент, продолжая открывать рот, становится похожим на беззвучно квакающую лягушку.
– Ну, все, я в институт, – дочь уже на пороге с сумкой на плече, – посуду помыла, продукты из твоего рюкзака в холодильнике. Да, мама просила тебя ей перезвонить. Что-то насчет раздела квартиры.
Она чмокает меня в ухо и убегает, оставив после себя легкий аромат духов.
Медленно плетусь в ванную и, пересиливая боль во всех мышцах, плюхаюсь в горячую воду с шампунем. Запотевшая только что из холодильника бутылка пива наполняет меня ледяной живительной влагой. Боль постепенно отпускает. Так всегда бывает после выездов в лес и физических нагрузок. В сотый раз обещаю себе начать бегать по утрам и снова погружаюсь в пену.
Резкое дребезжание мобильника лежащего на краю раковины выводит меня из нирваны. Телефон дергается в припадках вибровызова, пока я не накрываю его ладонью.
В трубке знакомый до тошноты голос бывшей жены:
– Алексей наконец-то дозвонилась до тебя! Нам надо что-то решать с квартирой! Володя сказал, что ему надоело ждать! Либо ты платишь нам половину ее стоимости либо будем судиться и делить!
– Алексей ну что – ты молчишь?! Давай сегодня встретимся в обед у моей работы, все обсудим!
– Хорошо, – вяло ворчу в ответ, – только приходи без своего бойфренда, а то я ему другое лицо сделаю.
Мобильник, продолжая что-то верещать, отправляется в раковину, а я устало выползаю из ванной. В темной прихожей натыкаюсь на мешок с железом из леса, бьюсь об него ногой и вспоминаю, что все это надо чистить и отмачивать.
Мысли о жене неприятными тараканьими лапками больно щекочут под сердцем. Нарисовалась, здравствуйте! Год прошел, как ушла от меня к молодому сослуживцу.
– Любовь! – говорит, – ничего не поделаешь.
Да черт – бы с ней. Хотя месяца два я мучился. Даже спать не мог. Не от любви, конечно. После пятнадцати лет брака об этом речи нет. От обиды понятное дело. Потом вроде переболело. И тут на тебе, квартиру ей подавай!
Я вывалился с толпой народа из метро прямиком на Чистопрудный бульвар. До встречи с моей бывшей благоверной оставалось еще минут двадцать, так что можно успеть перекусить в кафешке возле прудов. Сидя за столиком, наблюдаю, как вокруг снуют всякие накрахмаленные офисные работники и работницы, выбежавшие на обед из своих клетушек сотовых салонов связи, карманных банков и прочих бутиков. Их потные тела стараются укрыться в тени навесов кафе от палящего солнца, которое усиленно плавит асфальт под ногами.
Возле метро у ларьков на самом солнцепеке, чинно расположилась живописная группа бомжей, поедающих остатки шаурмы, извлеченной ими тут – же из мусорных баков. Таджик в грязном, когда-то белом фартуке, и неопределенного цвета куртке, вяло пытается отогнать их от своей шаурмятни, чтобы те не отпугивали его клиентов.
– Вай! Слющий, иди отсюда пожялюста, а! Завтра приходите!
Но бомжей так просто не отгонишь. Из кучи тряпья, отделившись от группы этих особей, восстает отекшее существо видимо женского пола в рваной майке, цвета а-ля пчелка Майя. Существо потрясает в сторону таджика куском шаурмы, из которой разлетаются в разные стороны зеленые мухи, куски капусты и соуса.
– Пошел в жопу, чурка нерусская! Понаехали тут на Русь – Матушку, инородцы поганые!
Национальные чувства таджика видимо, сильно задеты этой патриотичной отповедью. Поэтому он моментально преображается в грозного сарбаза[6] и с воплем: «Я твою маму топталь!!!», выскакивает из ларька, размахивая длинным ножом. В другой руке он победоносно сжимает деревянную лопатку.
Однако атака таджика оказалась остановлена в самом зародыше. Пустая пивная бутылка, с хлопком разбилась о его голову, окатив все вокруг россыпью осколков. Восточный кулинар уронил свои инструменты и, обливаясь кровью, уполз в ларек, причитая, и обещая привести двести земляков.
Бомжи удивленно озираются в сторону метро, в толпу, откуда прилетела бутылка. Затем сообразив, что земляки таджика сейчас будут тут, моментально испаряются, оставив после себя, только лужу на асфальте.
– Давно ждешь? – оторвал меня голос жены от созерцания межнационального конфликта.
Она стояла, у столика слегка улыбаясь. Короткая серая юбка обтягивала упругую задницу тридцатипятилетней женщины. Две верхние пуговки на блузке расстегнуты так, чтобы было видно ложбинку между вызывающе торчащими грудями. Пиджак небрежно переброшен через руку.
– Да нет, не очень, – кивнул я на стул, – кофе хочешь?
Она присела за столик, картинно положив ногу на ногу, откинула со лба непослушную вьющуюся челку.
Я смотрел в эти наглые зеленые глазищи на эти круглые коленки обтянутые черными чулками и… ничего не испытывал. На меня уже не действовали все эти ужимки и прыжки в виде оголения коленок и груди. Мне было просто наплевать на нее. Теперь это только досадное препятствие, возникшее на пути.
Наверное, она это почувствовала и замурлыкала, заглядывая мне в глаза:
– Давно тебя не видела, даже соскучилась.
Такой наглый подхалимаж взбесил окончательно, и я заорал на все кафе:
– Послушай чего тебе от меня надо?! Хочешь жить со своим бойфрендом?! Живи! Хочешь квартиру делить?! Будем делить! Только не лезь ко мне теперь со своей любовью! Ушла, так ушла!
Она вспыхнула, обиженно отодвинулась от меня и, опустив глаза, стала нервно мешать кофе в чашке, громко звякая ложечкой.
– Думала, по-хорошему договоримся. Все-таки не один год вместе прожили.
– А чего тут договариваться?! Денег у меня нет! Хотите квартиру через суд делить, флаг вам в руки!
Я нервно откинулся на стуле и поглядел на часы.
– У тебя все или будет продолжение?
Она шмыгнула носом. Потом опять. Потом еще. И вот первая слеза потекла по ее щеке.
Я расслабился и вышел в астрал, потому что знал, что сейчас происходит рядом. Концерт был в самом разгаре. Моя бывшая половина ревела белугой не забывая промокать платочком потеки туши и смотреться в зеркальце.
Параллельно она сквозь рыдания, но громким голосом поведала миру о том, как она меня любит и никогда любить не переставала.
Посетители кафе также узнали, что я был к ней невнимателен, мало зарабатывал и вообще цветов не дарил. А она бедняжка готовила, стирала, убирала, все ждала от меня любви. А я – гад этакий любви не проявлял, все время напивался с друзьями. Но она меня любит, готова простить все эти мои страшные недостатки, если я соглашусь принять ее обратно.
Я пялился на засиженный мухами потолок кафе, размышляя о том, какие женщины все-таки глупо-хитрые создания. Попав в дерьмо, всегда оттуда вылезут да еще других, стоящих рядом вымажут. На самом деле все ее уловки шиты белыми нитками и рассчитаны на воспитанников детского сада. Но женщине это не важно. В конце концов, она сама начинает верить в собственное вранье, за счет этого поднимая свою самооценку на приемлемый для нее уровень.
У каждой женщины есть своя версия щекотливых событий произошедших в жизни. Даже самая последняя вокзальная проститутка никогда не признается, что пошла по кривой дорожке исключительно из-за своей распущенности, лени и жадности до легких денег. Всегда найдется оправдание в виде тяжелого детства, изнасилования, урагана, цунами и т. п.
Поэтому я дождался окончания песни о великой любви и притворно участливо спросил:
– Тебя что, Володя бросил?
Ответом мне были утвердительные сотрясания плеч и новые рыдания.
– И значит, теперь ты хочешь вернуться на свою жилплощадь?! – простонал я, давясь от смеха.
Плач моментально прекратился. Она шмыгнула носом, вытерев последнюю крокодилью слезу, сказала совершенно спокойным будничным голосом:
– Попробуй только меня не пустить, я там прописана!
Я, молча, поднялся из-за столика и посмотрел на нее. Ее холодное лицо не выражало ничего кроме решимости и какой-то злобной радости.
К горлу подступило острое желание взять со стола стеклянную пепельницу и бить ее по голове до тех пор, пока она не разлетится на куски. Но желание было подавлено волевым усилием от греха подальше. Я вышел из кафе и направился в сторону метро.
Возле палаток с шаурмой наблюдалась оживленная толпа таджиков человек в двадцать. Они громко гомонили и размахивали руками, агрессивно зыркая по сторонам. Тут же стоял оператор с видеокамерой на плече, перед которым вихлялась длинная как жердь, блондинистая девица с микрофоном в руке. На микрофоне я успел заметить логотип какого-то местного телеканала.
Эпицентром этого шоу был давешний торговец шаурмой. Он гордо стоял с перевязанной головой, окруженный своими земляками и орал громче всех то, воздевая руки в сторону девицы то, хватаясь за голову.
Народ, выходящий из метро, устало обтекал эту группу, с любопытством косясь на девицу, которая совала свой микрофон под нос проходящим мимо людям.
– Как вы относитесь к избиению скинхедами наших гостей столицы?!
Кто-то испуганно шарахался от такого напора, кто-то пытался что-то отвечать, но девица, не дослушав до конца, уже мчалась к другой жертве.
Не успел я замедлить шаг, как перед лицом оказалась ее рука с микрофоном, и она озадачила меня тем же вопросом:
– Как вы относитесь к избиению скинхедами наших гостей столицы?!
Я раздраженно бросил:
– К избиению не отношусь! Гости эти не мои, а ваши, поэтому сопли сами им вытирайте!
Девица обиженно отдернула руку и, отвернувшись в сторону камеры, принялась что-то громко вещать. Тут же толпа унесла меня дальше в прохладное чрево метро к турникетам с эскалаторами.
Мысли о жене не давали покоя. Судя по ее решительному настрою, вернуться ко мне в квартиру она собирается всерьез. Все это меня абсолютно не устраивало, но как с ней бороться я не знал и прибывал в растерянности.
Из задумчивости вывело вибротрепыханье мобильника в кармане. Сквозь грохот вагона метро я с трудом расслышал знакомый радостный голос в трубке.
– Ну, наконец-то ты доступен! Как съездил? Хабар есть?
Я даже не пытался отвечать, потому что знал Витька по кличке «Папа-псих». Он все равно меня не дослушает и перебьет.
– Давай, подгребай сегодня вечером часам к семи в «Мутный глаз»! Все наши будут! – радостно приказал Витек и отключился.
– Вот ведь манера у человека, – подумал я, – прет как танк и в себе не сомневается.
Витька я знал уже лет пять, с тех пор как начал заниматься раскопками. Отличался он веселым немного буйным нравом, имел жену и не имел кисти правой руки, которую потерял, пытаясь раскрутить ручную гранату. Это, впрочем, не мешало ему управлять раздолбанным внедорожником и орудовать лопатой с помощью протеза. Всегда он куда-то торопился, имея в запасе пару историй о танках и самолетах, лежащих в болоте со времен войны, которые можно поднять и продать за бешеные деньги. Истории эти он рассказывал всем и каждому, но желающих заработать не находилось.
«Мутный глаз» являл собой обычную задрипанную кафешку на окраине Москвы. Как она на самом деле называлась, уже никто не помнил. Небольшой павильон, обшитый жестью, притулился на краю продуктового рынка. Несколько облезлых деревянных столов с лавками, да стойка бара с телевизором вот и все его убранство.
Ближе к вечеру помещение заполнялось рыночными торгашами, пропивавшими свой дневной барыш и гомонящими на разных языках. С недавних пор здесь обосновался Витек.
Поначалу азербайджанцы с местного рынка были сильно недовольны, пытаясь даже изгнать нашу гопкомпанию из этого высококультурного заведения, посредством размахивания ножиками. Однако после демонстрации Витьком ручной гранаты без чеки и вида нескольких обрезов трехлинеек[7], вынутых его соратниками из-за пазух, переговоры перешли в более или менее мирное русло. Теперь обе стороны придерживались нейтралитета, а Витек приобрел соответствующую кличку – «Папа-псих».
Все мои знакомые периодически собирались тут обсудить свои копательские дела, составить планы будущих выездов, а то и просто нажраться до поросячьего визга.
Здесь никого не интересовало, какое положение в обществе ты занимаешь и много ли у тебя денег. Люди, собиравшиеся здесь, были объединены одной страстью – археологией, раскопками, путешествиями. Дух авантюризма постоянно витал тут.
Вот один из гуру демонстрирует, троим новичкам только что купившим в складчину металлоискатель, свои находки – медные и серебряные монеты девятнадцатого века. Те смотрят, раскрыв рты, а в глазах разгорается огонек азарта. Им уже не терпится сейчас же, схватив приборы с лопатами, мчаться стремглав в поля и леса откапывать клад. Эти заболели раскопками «по старине».
Рядом, то и дело, стуча протезом руки по столу, Витек что-то с жаром доказывает сидящему напротив флегматичного вида лысому толстяку в очках. Жена Витька – располневшая сорокалетняя хохотушка в американской оливковой военной куртке, поддакивает, пытаясь вмешаться в разговор.
Витек периодически цыкает на нее, успевая при этом прихлебывать пиво из кружки, хрустеть сухариками и хлопать толстяка по плечу.
– Да поймите вы Айно, для поездки в Карелию нашей группе нужна определенная денежная сумма на текущие расходы! Район поиска, о котором идет речь в поперечнике почти 10 километров! Представляете, сколько времени уйдет на поиск места, где был хутор и дом вашего дедушки?! А бензин, а продукты! Все это надо оплачивать сейчас, а не тогда, когда мы реализуем золотые червонцы вашего деда, если они вообще там есть!
Толстяк нервно ерзает на лавке, озираясь по сторонам.
– Пошалуста тише, я фам тоферять тайна семьи Кекконен! Теньги путут за-а-автра, не фолнуйтесь!
Увидев, что я приближаюсь к столику, толстяк поспешно вскакивает, и прощается с Витьком, тряся его за протез. Я посторонился, пропуская его тушу к выходу. Когда за ним закрылась дверь, Витек подмигнул мне:
– Видал, финскую жадину – говядину! Дедушка его в Карелии имел свой хутор до войны. Кулак короче был. А как наши их оттуда в 44-м выперли, так он со всем семейством сбежал в Финляндию, но чугунок с золотом припрятал на хуторе. Наверное, рассчитывал, что вернется, а может места на телеге не хватило. Хутор во время боев сгорел к чертовой матери, но точка приблизительно известна. Короче эта «редиска» предлагает нам двадцать процентов от всего, что в чугунке. Причем текущие расходы оплачивать не хотел. Еле уломал его!
Я придвинул лавку к столу и, усевшись, молча, принялся изучать захватанный лист картона с надписью «Меню».
– Ну чего ты молчишь?! – воскликнул Витек, стукнув протезом по столу.
– Я ему дело предлагаю, а он молчит. Ты с нами или как?!
– Сначала надо книгу прочитать.
Я поднял руку и повернулся в сторону стойки бара.
– Двести водки и шашлык.
Тетка за стойкой кивнула и скрылась в подсобке.
– Да погоди ты с водкой, – Витек отхлебнул пиво, нервно захрустев сухариками, – какую книгу надо прочитать?
– «Двенадцать стульев», вот какую, – усмехнулся я, – не находишь, что сюжет очень похож?
– А этот твой очкастый Айно, прямо вылитый Киса Воробьянинов!
Жена Витька прыснула от смеха, прикрыв рот рукой. Витек цыкнул на нее и завращал глазами.
– А я значит Остап Бендер?!
– Угу, – кивнул я, сосредоточенно наливая себе полную стопку водки, из запотевшего графина, только что поставленного на стол официанткой.
– Слушай, Алексей, ты прямо как маленький. Думаешь, что я бы повелся на байки этого финна, без проверки документов? Он вообще сам на меня вышел. Приехал в Москву по делам своей фирмы. Полазил в интернете на копательских сайтах, нашел информацию обо мне. Увидел, фото наших находок. Понял, что мы люди серьезные. Потом созвонился со мной, карту старую показал. А теперь еще денег на текущие расходы обещает. Стал бы он просто так тратиться?
Шашлык оказался сочным с поджаристыми прослойками стекавшего сала. Я макнул кусок мяса в кетчуп, подцепил пару золотистых колечек лука и с наслаждением отправил все это в рот следом за стопкой водки.
– А что же он своих финнов или местных карелов не приглашает? Им ближе чем нам ехать, и расходов меньше.
– Так в том то все и дело, – оживился Витек, – боится, что заложат его местные за долю малую. Золото ведь через границу не попрешь. А мы там никого не знаем, поэтому с нами риска меньше. В Москве он все это добро барыгам может толкнуть. Деньги на счет фирмы положит и привет. По крайней мере, он так объясняет.
– Ну, не знаю, – протянул я, – мутно все это.
– В голове у тебя от водки мутно, – огрызнулся Витек и махнул рукой в сторону бара.
– Еще двести водки!
Кафе постепенно наполнялось народом. За соседними столиками гомонили пузатые братья Алиевы – торговцы с рынка в количестве четырех кучерявых, заросших щетиной, лиц. Что-то там у них не так было с выручкой, и старший брат недовольно бурчал на младших, перемежая русские и азербайджанские ругательства.
По телу прокатилась приятная истома, в районе желудка потеплело. Уже не так все плохо показалось мне в этом мире. Подумаешь, бывшая жена решила вернуться в мою квартиру. Подумаешь, на работе денег платят мало. Подумаешь, у дочери своя жизнь, а я ей не нужен.
Как говорил наш старшина в армии: «Все фигня по сравнению с мировой революцией!».
– Да все это фигня! – вдруг неожиданно для себя сказал я вслух.
– Что фигня? – озадаченно спросил Витек.
– Да ничего, – мотнул я головой и опрокинул в себя очередную порцию водки.
– В общем, подписываюсь я на этот твой кипеш с Карелией! Только сначала бойца из времянки в Тверской области поднимем. Место там расчистить надо. Чую что не один он там.
– Вот это другое дело! – хлопнул меня по плечу Витек, – а за бойца не волнуйся, Игоря подпряжем. Пусть его пионеры разомнутся.
Игорь был нашим старым знакомым и командовал молодежным поисковым отрядом, куда входили одни школьники. Работал он в районной школе учителем труда и перебивался с хлеба на воду. Но это видимо его нисколько не заботило. На мелком востроносеньком личике постоянно присутствовало целеустремленное выражение, которое выдавало в нем человека полностью поглощенного какой-то идеей. При этом в глазах отражалась неуверенность «А правильно ли я все делаю?».
Я часто видел его, низкорослого в затрепанной куртке, вечно куда-то спешащего подпрыгивающей походкой. Под мышкой он таскал ободранную дерматиновую папку со сломанной молнией, из которой торчал ворох бумаг.
При встрече он обрушивал на меня кучу вопросов о том, как лучше составить заявления от родителей школьников о вступлении их чад в поисковый отряд или начинал увлеченно рассказывать про экспозицию школьного музея боевой славы, в котором не хватает экспонатов и надо бы туда еще пару касок.
В ответ на мои предложения о поездках на раскопки, только огорченно вздыхал, сетовал на отсутствие денег и разрешения руководства.
– Ты понимаешь, эти козлы из районной управы только раз в год на захоронение бойцов приедут перед камерой покрасоваться, и все!
Выезжали они на раскопки два раза в год весной и осенью на так называемые «вахты памяти». Все остальное время Игорь составлял отчеты о проделанной работе, готовил финансовую документацию отряда. Местная власть периодически выделяла ему какие-то копейки, строго проверяя расходы.
Ежегодно к 9 Мая отряд посещали по очереди все районные чиновники. На фоне Игоря они давали интервью телевизионщикам том, как чтят память погибших советских солдат, и какую работу ведут по их захоронению. Игорь маячил где-то сзади в ожидании, когда журналисты снизойдут до него. Обычно он успевал сказать, два три слова о достижениях, но как только переходил к проблемам и недостатку средств, камера плавно отъезжала, и очередной чиновник крупным планом бил себя в грудь и клялся что «никто не забыт».
Вспомнив все это, я саркастически хмыкнул, но Витек меня успокоил.
– Это конечно неповоротливая машина, но 9 Мая ведь на носу. А им как раз отчитываться надо.
Кто-то прибавил громкость телевизора, на экране вдруг появилась девица со странно знакомым лицом и микрофоном в руке.
– Сегодня скинхедами был избит гражданин Таджикистана! Представитель скинхедов пояснил, что они не потерпят в Москве гостей города.
В кадре появилось мое изображение и сказало: «Гости эти не мои, а ваши! Поэтому сопли сами им вытирайте!».
Братья Алиевы моментально притихли и начали опасливо озираться в мою сторону. Сквозь гул голосов я услышал смех Витька.
– А что, вылитый скинхед в камуфляже, в берцах и бритый почти наголо! Алексей, ты часом не пресс-секретарем у бритоголовых подрабатываешь?
– Вот сука! – выругался я, – попадется она мне, ноги из жопы выдерну!
Я попытался подняться из-за стола, а Витек весело заржал:
– Представитель скинхедов выразил угрозы в адрес СМИ!
Потом он потянул меня за плечо.
– Ладно, тебе, переночуешь у нас дома, а то не дай бог менты докопаются. Пьяный да еще скинхед.
Внедорожник не спеша катил по ночным московским улицам, а я лежал на заднем сиденье, закрыв глаза. Витек о чем-то монотонно говорил с женой. Постепенно слова их смешались в сплошной гул. Отчетливо слышалась только старая песня копателей, тихо льющаяся и динамиков автомагнитоллы:
– Это наша жизнь, это не игра,
– Вот весна пришла, нам в поход пора,
– Все заботы прочь, горе не беда,
– Кто копал, узнал, это навсегда…