Виталий Авраамович Бронштейн
Невезение. Сентиментальная повесть
Чтобы установить начальную точку отсчета своей директорской деятельности, решился на жесткий вариант: обратился к завгороно с предложением провести фронтальную проверку работы учебного заведения. Для тех, кто не в теме, поясню. Это значит двухнедельный выезд на место всего инспекторского состава управления с определенной задачей для каждого участника. По положению, такие вещи проводятся по специальному графику, раз в пять лет, тем более в моей школе давно забыли, когда это было в последний раз.
Результаты фронтальной проверки, включая контрольные работы учащихся по ряду предметов, были оглашены на специальном педсовете. На нём же были обозначены фланги предстоящей работы педколлектива по исправлению выявленных недостатков.
Надо понимать, учителя, узнав, что проверку инициировал новый директор, большого восторга не проявили. Остроумный физик Никулькин выразился по этому поводу так: умеет наш новый шеф плевать вверх, а после подставлять свою голову…
Об этом мне поведала секретарь школы Людмила Николаевна Живцова, немолодая женщина с выцветшими серыми глазами, проработавшая здесь много лет и считавшая своей обязанностью передавать директору все кочующие в стенах учебного заведения слухи.
Как и другие, она не поняла, что сильно смеяться не стоит. Ведь, если я и плевал вверх, то попадало это не на мою, а на другие головы: впереди была годичная аттестация, результаты которой могли серьезно повредить проверяемым.
Как бы то ни было, в школе начались перемены, отнюдь не те, что между уроками. К общешкольному родительскому собранию, зная, что мои будущие взаимоотношения с родителями, а это значит с общественностью микрорайона в целом, во многом зависят от первого знакомства, я основательно готовился. Провели его в два приема: для родителей начальных и средних классов и отдельно – для старшеклассников.
Вкратце рассказал о себе, не забыв, во избежание разных слухов, упомянуть о судимости. Изложил свои взгляды на роль и место школы в жизни семьи и ребенка. Понимаю и приветствую, что в хорошей семье родители всегда на стороне ребенка. Но отдаю себе отчет и в том, что мышление детей и их отношение к жизни существенно отличается от взрослых, родителей и педагогов. Другими словами, при разрешении конфликтов, а школа – это большая семья, становлюсь на сторону детей, если они правы, и никогда не покрываю учителей, допустивших ошибки. Роль родителей в воспитании детей не менее велика, чем школы. Скажу вам вещи, которые не всем понравятся. Мне приходилось всякое: и увольнять учителей по причинам профессиональной непригодности, и ставить вопрос о лишении родительских прав тех родителей, которые гробили жизнь своего ребенка, превращая ее в ад непробудным пьянством и семейными разборками с применением насилия. Приходилось и направлять учеников, избивавших своих одноклассников или систематически срывавших уроки, применявших наркотические средства или распространявших их, в учебные заведения закрытого типа. В стенах школы и во дворе нет места курению. Это касается и учителей. Наша обязанность сделать всё, чтобы, отправляя детей в школу, вы были уверены, что здесь их никто не обидит и поступать с ними будут по справедливости.
Меня слушали внимательно, и я продолжал:
– А теперь о том, как я понимаю порядок в школе. Как говорят, театр начинается с вешалки, а применимо к нам – с внешнего вида учеников. Они не должны выглядеть запущенными, нестриженными или неаккуратными. Необходимо следить за сангигиеной ребенка, чистотой его одежды, это на вашей совести.
Отдельно обращаюсь к родителям девочек. Некоторые ученицы щеголяют золотыми сережками, кулонами, браслетами. Но школа не вернисаж и не салон показа модных одеяний. В учебном заведении дети не должны делиться на богатых и бедных. Не допускайте ношения своими любимицами дорогих украшений и одежды. Конечно, вы вправе покупать им все, что угодно. Но подчеркивать таким образом социальное неравенство считаю в школе недопустимым, оставим это для взрослой жизни, они еще успеют всласть поносить всё, что им подарили.
Затронул тему подарков учителям. Цветы и книги допустимы, всё остальное, не обижайтесь, носит характер подкупа. По поводу сбора денег на ремонт классов. Все понимают, что финансирование школы недостаточно. Спасибо тем, кто может оказать нам материальную помощь. Но малообеспеченные и многодетные семьи из этого процесса должны быть исключены. Лично я отвечаю за то, что их дети не будут ни в чем ущемляться.
В какой-то момент мне показалось, что я перебрал: в зале царила гробовая тишина. Неожиданно кто-то поинтересовался: а лично у вас есть дети?
Я мог сделать вид, что не расслышал, но после невольной паузы признался, что собственных детей, к сожалению, не имею, но недостаток этот устраню тем, что к их детям буду относиться, как к своим, если они, конечно не против. В зале прошелестел легкий смешок, после чего мне стали хлопать.
После официальной части собрания, когда родители расходились к классным руководителям, ко мне подошла завуч старших классов, она же мой заместитель, Клара Митрофановна Новикова, высокая сухощавая дама предпенсионного возраста с прической бабетта крашенных в иссиня-черный цвет волос.
– Поздравляю вас, сказала она, – я даже не ожидала, что всё пройдет так гладко!
Я вопросительно посмотрел на неё: – Что вы имеете ввиду? – Да, понимаете, у нас родительских собраний без скандалов, практически, не бывает. Вечные жалобы, недовольство школой, учителями, нашими требованиями…
– Будем это менять, – пообещал я.
Гл. 17
Неожиданно потеплели отношения с Эллиной семьей. Её супруг, зная, что свояк снова вернулся на директорское поприще, попросил жену пригласить его на семейный вечер. Василий Иванович пришел с Женей, прихватив по дороге букет цветов и коробку шоколадных конфет, а надо бы с подарком – у хозяина дома был день рождения.
Встретили его радушно. Муж сестры Глеб Витальевич Зленко, заведующий отделом пропаганды и агитации, заметно хромавший после автомобильной аварии, принял их в прихожей, помог снять пальто Жене. Его грубоватое лицо с властными морщинами на лбу озарила непривычная улыбка: – Давненько тебя не видел, зятек, почему не заходишь? – пророкотал он. – Да так, много новых дел…
– Знаю, знаю, рад, что всё так удачно сложилось. Слышал, тебя опекает Контора, не пора ли восстанавливаться в партии, что думаешь? Трудишься на идеологическом фронте, в городе из шестидесяти директоров школ только ты, яко белая ворона, вне наших сплоченных рядов. Да и как смотрит на это парторганизация школы? Пора, Вася!
– Не знаком с порядком восстановления, разве не требуется какой-нибудь испытательный срок? – заставил себя сказать Василий Иванович.
– Да какой там срок, твой испытательный закончился четырьмя годами в местах не столь отдаленных. Как говорится, на свободу с чистой совестью – ухмыльнулся он. – Пойдешь по цепочке: подашь заявление в свою парторганизацию, потом пройдешь райком, а после – добро пожаловать к нам, можешь не сомневаться – утвердим. Или такой твердой рукой правишь в школе, что боишься, как бы не отказал ваш партком?
За столом собралась небольшая компания. Три незнакомые Василию Ивановичу немолодые пары с мужской половиной чиновничьего вида; племянник Толик, не изменивший своим вкусам – хоть и с другой подругой, скромно одетой показной скромницей, зато с таким же задком Икарусного типа, как у разбитной Люськи, встреченной когда-то у сатураторной установки, да гостеприимные хозяева.
Глеб Витальевич не спешил знакомить его с гостями, представил как брата жены, директора школы. Женя вызвалась помогать хозяйке на кухне.
Глядя на богато уставленный деликатесными блюдами стол, Василию Ивановичу почему-то пришло в голову, что это тот случай, когда то, что на столе, лучше тех, кто за столом…
Племянник Толя с новой пассией быстро смылся. Спиртное хорошо шло под обильную закусь. Захмелев, вышли на балкон покурить. Женщины остались в комнате. Василия Иванович познакомился с гостями – заместителем именинника из обкома и начальником Суворовского отделения милиции, майором.
Очевидно, Глеб Иванович уже рассказал о нем своим товарищам, и разговор быстро перешел на Андроповские новшества.
Майор рассказал, что буквально завален работой: странные рейды по выявлению опоздавших на работу начальников, жесткое ограничение продажи спиртных напитков. Оживление работы ОБХСС с возбуждением уголовных дел, ожидается приезд контрольной комиссии из Киева. Отчеты о проделанной работе направляются прямо на Москву, минуя Киев. Недавно прихватили управляющую Стройбанком за опоздание на пять минут. Она сначала глазам своим не поверила, что кто-то может не пустить её в свой банк, затем, доставленная на милицейском уазике в милицию, узнав, что докладная записка пойдет в райком, рыдала, моля не делать этого.
Начальство предупреждено: первое опоздание на работу – партийный выговор, второе – увольнение и исключение из партии. В общем, бардак несусветный.
– Бардак был, – поправил его обкомовский заместитель хозяина, – а сейчас идет наведение порядка, давно пора было делать это.
– Без обиды, не вам говорить о порядке, – не согласился милицейский майор, докуривая сигарету «Кэмел» до самого фильтра. Весь город болтает про обкомовские трюки в системе торговли. Дело-то по хищениям в гастрономе на Черноморской шатко ли валко, но продолжается. Могу порадовать, похоже вышли на исполнителей.
Василий Иванович прислушался. Живо наблюдавший за разговором именинник глумливо вмешался: – Небось, все показания уже выбили?
– Почему выбили? – обиделся майор. – До показаний еще далеко, они оба в бегах, но теперь дело техники, рано или поздно все равно выследим.
Ребята неплохо наследили, и криминалисты легко идентифицировали эту парочку. А теперь, поняв, что защиты от заказчиков не будет, да еще им Комитет на хвост наседает, глядишь, сами явятся с повинной. Такой вариант я тоже не исключаю. Сдадут заказчиков – отделаются малой кровью. Скажу по секрету, твоему шефу, первому секретарю, осталось в своём кресле нежиться всего – ничего. Так что готовьтесь к новому руководству. Дело на контроле в ЦК КПСС.
– Не пугай пуганых, – возразил заместитель, – по заказчикам у вас ноль! Разве что пригласите Кашпировского, чтоб оживил Товпыгу. А оговорить честных людей любой зэк может с удовольствием.
– Ну, нас это с тобой меньше всего касается, – примиряюще заговорил хозяин застолья. – Наш отдел к этому делу не имеет никакого отношения. Нам на даровщинку ничего не достается. Всё, как честной народ, берем из спец распределителя за свои кровные.
– Не скажи, Глеб Виталич, – заметил майор, – новая метла по-новому метет, так что готовьтесь к кадровым переменам…
– А что нам готовиться, – спокойно отреагировал тот, – свое дело делаем, показатели по республики одни из высших, пропаганда у нас не уступает агитации, как выразился на последнем пленуме наш главный пропагандист Кравчук, так что будем себе работать потихоньку, прославляя коммунистическое будущее и сберегая память о социалистическом прошлом.
Хотя, интересно, какой новый магазин облюбует новый первый, и кого возьмет себе на место неудачника Товпыги. Ведь на прием всяческих комиссий и ублажение их по высшемуразряду никто из своего кармана платить не будет. Так что непременно появятся новые ягнята на заклание. Такая уж система, тем более, представительских выделяется нам самый минимум, на одну добрую пьянку не хватит.
– А без этого нельзя обойтись? – спросил Василий Иванович. На него посмотрели, как на случайно попавшего в эту кампанию, и он замолчал, кляня свою наивность.
– А на кого вышли по убийству завмага? – полюбопытствовал замзавотделом. – Раз ищете, это, наверное, не секрет? – добавил он.
– Что уж, секрет, – майор настороженно взглянул на Василия Ивановича, у которого гулко забилось сердце. – Их портреты развешаны у всех райотделов. Это орлы директора Центрального рынка Керимова. Мустафа и Гарик. Оба отбывали за убийство, а выйдя, прилепились к рыночной кормушке. Личности довольно известные. По штатному расписанию рынка числятся в охранниках. Только от таких охранников впору самим охраняться, фирменные головорезы.
Хозяйка вышла на балкон: – Ну что, ребята, накурились? Пора и за стол, стынет второе.
Посидели, выпили еще, говорили о чем-то постороннем, а Василий Иванович, ничего не слыша, повторял про себя – Мустафа и Гарик, Мустафа и Гарик…
Когда расходились, шурин придержал в прихожей Василия Ивановича:
– Ну что, затёк, рад за тебя и за твою красавицу, надеюсь, будем теперь общаться больше! Жизнь пошла такая, не с кем, другой раз, душу отвести. Всем от тебя что-то надо. А ты молодец, никогда ни за чем не обращался, не использовал наше родство, уважаю. Жена твоя мне тоже понравилась, не фифа какая-то… Я навел справки, она хороший врач, у себя в поликлинике в авторитете. Надо подумать, не пора ли выдвигать ее, у нас в здравоохранении куча вакансий. И не забудь про восстановление в партии…
***
Дома делились с Женей впечатлениями. Элла ей понравилась, мой -шурин не очень, да и компания не сильно. Сказал ей, что мне нужно поработать, пойду к себе, пусть не обижается. – Ну, что ты, – покладисто согласилась она. – Не опоздай утром на завтрак!
В своей квартире я редко бываю. Но она не запущена, Женя следит за порядком. Долго смотрю на фотографию отца. Думал ли он, что так сложится моя жизнь? Впрочем, о чем он вообще думал: разменять мать, скатиться в безудержное пьянство… А ведь для Анны Аристарховны он был самым близким человеком… Бедная старуха, вот кого жизнь втаптывала нещадно.
Я знаю, зачем сюда пришел. Достаю из импровизированного тайника пистолет, разматываю тряпицу, в моих руках совершенное устройство для убийства. Интересно, есть ли счету этой грозного ствола загубленные души? Если нет, то появятся. Смерть Дины и Мариши не должна остаться безнаказанной
С детства люблю оружие, неплохо стреляю. На первом году службы в армии со мной приключился занимательный казус. На ротных стрельбах, обратив внимание на кучность моих попаданий в мишень, командир роты приказал мне пристрелять автоматы подразделения. Я немало гордился этим, рассвистел по всей части: репутация отличного стрелка в армии особо ценится.
И вот на следующий день приезжаем мы на стрельбище, командир роты, я и замкомвзвода, выгружаем из газика автоматы, и начинаем пристрелку. Мишень в пятидесяти метрах. Делаю по три выстрела, оглядываем в стереотрубу кучность и регулируем пристрелку прицела. Для стрельбы «ровной мушкой» капитан делает нужное число оборотов центрального винта прицела. Потом я снова даю пару выстрелов, вплоть до получения пробоин в центре мишени, и берем следующий автомат. И так несколько часов, плечо болит от отдачи, а капитан, знай, прикрикивает – давай, давай, а то до вечера не управимся!
Тут на стрельбище появляется начальник штаба, долго наблюдает за тем, что происходит, а потом обращается к комроты:
– Дай-ка один пристрелянный автомат, посмотрю, как получается!
Капитан дает ему автомат, я поднимаюсь с мата и уступаю место, подполковник ложится, широко расставив ноги, и стреляет. Затем становится у стереотрубы и впивается глазами в окуляр. И начинается такой крик, какого я отродясь не слышал: – Что за ху@ня, все дырки внизу мишени, это так вы пристреляли ротные калашниковы! Гнать Коркамова со стрельбища!
Я ничего не понимаю, но начштаба обложил меня таким матом, что хоть уши закладывай. – Куда ты целился, мудак, – орал он, – куда??
Оказывается, я брал неверный прицел: целил в мушку не снизу, а по вершине краев прорези. Вся работа пошла коту под хвост. Придется заново пристреливать пару десятков автоматов, только уже не мне. Возвращаться в часть был вынужден пешком. Это было еще то унижение. Что ж, заслужил. Потом над этим случаем не смеялся только ленивый. Сколько это доставило мне тогда переживаний…
Сам не знаю, что тогда на меня накатило. Ведь учился стрелять я с шестого – седьмого класса, когда мой сосед Ваня Пущенко, десятиклассник, брал меня я собой в городской спортивный тир ДОСААФ на проспекте Ушакова. Стреляли там вволю, мне это очень нравилось. Он учил меня твердо держать руку, недвижно затаивать дыхание перед выстрелом. Патронов для своего любимца тренер не жалел, вот и мне перепадало по надобности. Мастер спорта по пулевой стрельбе среди кадетов, Иван стал чемпионом СССР, и ему прочили грандиозное будущее, возлагали большие надежды.
Сосед часто брал с собой домой небольшой аккуратный деревянный чемоданчик, в котором валетом укладывались два спортивных пистолета Марголина. Это были классные машинки, внешне – вылитый немецкий Вальтер, лучший германский довоенный пистолет. До сих пор помню, как удобно лежал такой в руке, приятные шероховатости ребристой рукоятки.
А сейчас я держу мощный аппарат, который Ивану и не снился. Массивный, с сизым воронением. Только Ваня стрелял по мишеням, а мне предстояло проверить свой на мерзавцах, которые искалечили мою жизнь.
Мы с ним дружили до его ухода в армию, где он проходил службу в Одесской спорт-роте. Служилось ему легко, брал призовые места в армейских олимпиадах, часто бывал дома.
Когда приезжал, гулял с девчонками, пил напропалую. На этом наша дружба стала пробуксовывать. Шляться по бабам со школьником-подростком ему было не по чину, но добрые отношения у нас сохранились надолго.
Вспомнилась мелкая деталь. Одна девчонка подарила ему на день рождения новенькую электробритву в кожаном футляре, кажется, «Харьков». Иван хвастал, а я завидовал ему, хотя в седьмом классе будущей щетиной на моем лице даже не пахло. Пройдут годы, я уже отслужу, отучусь в пединституте, дойду до директорской должности, а Ванина бритва не будет давать жизни целому подъезду. Состарилась, несчастная, вместе со своим хозяином, и если тот еще белее – менее скрипел, то изношенный механизм злополучной бритвы так выл при бритье, затеваемом им рано утром, что бедные соседи немедленно вставали и шли на работу. При этом, машинка была столь мощна, что ее дребезжание вызывало мерцание лампочек по всему подъезду, и отчего-то глохли радиоточки, казалось бы ничем с бритвой не связанные. Не открою секрета, если скажу, что соседи, да и автор этих строк, со дня на день томились в ожидании возгорания электропроводки. Пришлось с ним жестко говорить, чтоб он или приобрел себе новую электробритву, или перешел на мокрое бритье с лезвиями. Не помню, чем это закончилось, слава богу, не пожаром.
Судьба его не сложилась. Когда я пришел с армии, Иван, которого демобилизовали за несколько лет до этого, большой спорт уже покинул: алкогольный тремор рук не давал ему шанса на спортивные успехи. Так и не стал он чемпионом страны среди взрослых, навсегда остался в кадетах. Ему удалось устроиться тренером, поступить на заочное отделение Николаевского пединститута, но дела его шли все хуже и хуже.
Жил он с матерью, тетей Мусей, работавшей маляром на заводе Петровского. Добрая женщина, она очень страдала от его пьянства. Ваня постоянно сходился с разными девками-приблудами, в его квартире шла постоянная гульба.
Не выдержав издевательств и пьянки сына, тетя Муся повесилась. Я был на похоронах. Иван шел потерянный, впервые за долгое время трезвый. На кладбище с ним случился психический криз: он стал кричать, рвать на себе рубашку. Ему налили стакан водки, и он, дрожа всем телом, постепенно успокоился. Мне было жалко его, но и брала злость: так безвольно и бездарно распорядиться своей судьбой!
На этом его злоключения на закончились. С работы за алкоголизм выгнали, институт сам по себе испарился. Его принудительно лечили, но он быстро возвращался к прежнему. Когда Иван бушевал, мне приходилось выходить и успокаивать бузотёра. Он быстро сникал и давал уложить себя в кровать. Однажды в период затишья он привел домой наглую уличную девку, которая жила у него месяцами, ни с кем во дворе не здороваясь. Они пили и бушевали вместе, пугая соседей и прохожих.
Однажды его подружка вышла на балкон, и группа малолеток, наблюдая за пьянчужкой, стали звать ее к себе, показывая жестами, что будут с ней делать. Они призывно кричали, она игриво смеялась, прохожие, молча опустив головы, мелькали мимо, а нахлеставшийся вдрызг Ваня с трудом вышел на балкон и, узрев такое безобразие, велел мальчишкам убираться. Где там! Они раздухарились еще больше, пообещали сделать с ним то же, что и с его любимой, и, возмущенный эти предложением, бывший снайпер спрыгнул с балкона, желая наказать обидчиков. Они разбежались, а Ваня остался лежать на асфальте, сломав стопы обеих ног.
Подруга выхаживать калеку на стала и убралась восвояси, лишь баба Нюра помогла устроить беднягу в больницу и после его навещала. Пару раз заскакивал туда и я, приносил ему снедь, которую готовила моя мама. Разговора у нас не получалось, Иван стеснялся своего положения, чувствовал себя не в своей тарелке и я.
Вернувшись домой, Иван утихомирился. Он плохо ходил, тяжело опираясь на палочку, давала себя знать хромота обеих ног. Устроился где-то сторожем. По вечерам курил на балконе, очень похудел, чах прямо на глазах. Когда-то этим человеком гордилась спортивная Херсонщина. Теперь он был сам себе в тягость. Но вот нашлась добрая душа, пышнотелая Зоя, вдова средних лет, которая решилась скрасить его скучные будни. Она даже сделала свадьбу, собрала массу гостей, то ли своих родичей, то ли просто знакомых, среди которых блистали томные шмары, известные в разных концах города. Купила кавалеру костюм, туфли, принарядила красивой сорочкой, заставила взрыхлить редкий пушок на крупных залысинах, в общем, жених получился что надо. Захмелев, гости выходили и бродили по улице, услаждая соседей и прохожих горечью пьяных рулад с шумным ветром и гнущимся камышом, неизменно переходящих в «ты ж мене пидманула, ты ж мене пидвела».
Порадовав улицу, гости возвращались за стол, пили – ели, пели – гудели, а устав, завели радиолу с, как оказавшейся, единственной пластинкой.
Честно скажу, если в вашей жизни не было ночи, наполненной – по самую завязку – чарующей мелодией клоуна-лицедея Вячеслава Полунина «Грустная канарейка» («Блю-Блю-Блю-Канари…»), повторяющейся ежеминутно, то вы, может, и не совсем напрасно прожили свою жизнь, но многое потеряли, что вам уже никогда не наверстать.
К сожалению гостей и на радость соседей, свадьба до естественного конца не дотянула. Неблагодарный экс-стрелок в порыве животворящей ревности избил молодую, снайперски поставив ей аккуратный бланшет под левым глазом на добрую память (как говорится, стрелял справа).
Хозяина пиршества урезонивали два милицейских экипажа. Они же и увезли его. Оставшись без заботливого супруга, Зоя прикладывала лед к стремительно разраставшемуся синяку и горько оплакивала свои финансовые потери. – Польский костюм! – восклицала она, – свадьба на сорок человек! Чешские туфли на каучуковой подошве – а как отблагодарил, мерзавец!
Гости сочувствовали, но быстро расходились. А спустя пару часов домой вернулся протрезвевший Ваня и стал орать на любимую, требуя вновь собрать свадьбу и вернуть друзей, след которых растаял в тумане. Бедная Зоя, видя, как скор на расправу любимый, догадалась слинять от греха подальше, а Иван уснул крепким сном вконец умаявшегося молодожена.
В итоге, молодая семья, не выдержав свадебных потрясений, распалась. Как говорится, все остались при своих интересах, а некоторые – и больше. Гости вволю покутили, Иван заметно прибарахлился, соседи вдоволь насладились бессмертным блюзом надоедливой канарейки, лишь памятный бланшет долго отливал всеми цветами радуги на грустном лице безутешной Зои.
Гл.18
Рабочие дни в школе начинаются одинаково. Делаю утреннюю проходку по главному корпусу, заглядываю в классы и туалеты. Встречаю у входа учителей и учеников. Зв несколько минут до первого урока захожу в учительскую. Сначала многим это не нравилось. Можно понять, женщины приводят себя в порядок. Теперь притерпелись, уже не реагируют, делают свои дела, не обращая внимания. Завуч сообщает о сегодняшних мероприятиях, говорит, чем будет заниматься сама, советует, чему уделить внимание в первую очередь.
Сегодня коллектив заметно возбужден. Несколько дней назад умерла бывшая учительница химии этой школы, пенсионерка Панаева. Ее я не знал, она уже давно на пенсии. Но оставила по себе добрую память.
Секретарь школы Людмила Николаевна Живцова рассказала мне о ее удивительной судьбе. Панаева была замужем за ответственным работником облисполкома. Много лет у них не было детей, пока, наконец, не пришла мысль усыновить ребенка из детдома. Выбрали прекрасного светловолосого пятилетнего малыша, полюбили его, относились, как к родному. Мальчик ни в чем не знал отказа. Когда пришло время идти в школу, Панаева забрала его в свою, чтоб был поближе, на глазах.
Со второго или третьего класса начались злоключения семьи Панаевых. Володя проявлял лидерские качества. Дети охотно подчинялись ему. Часто сбегал с уроков, прихватывая с собой несколько товарищей. Постоянно дрался. Иногда бродяжничал сутками. Потом неизменно стоял с опущенной головой и молчал. Никогда не просил прощения. В пятом классе его поймали на воровстве, стянул что-то с прилавка универмага. На первый раз отпустили, но поставили на учет в детской комнате милиции. В старших классах приводам в милицию не было конца. Наконец, он связался с какой-то шайкой, убившей человека, и отправился в детскую воспитательную колонию.
На суде на бедных Панаевых жалко было смотреть. Тем не менее, глубоко несчастная семья связи с приемным сыном не прерывала. Приезжали к нему с передачами, пытались найти путь к его сердцу.
Дальнейшая жизнь их была безнадежно разрушена. После выхода из колонии Володя ненадолго притих, но уже через месяц снова был задержан за драку с ограблением. Одна за другой пошли отсидки уже в тюремных заведениях взрослого типа. И где бы он ни был, туда тащились старики Панаевы, надеясь вразумить своего нерадивого любимца.
Когда старый Панаев умер, его учительница-жена осталась одна. Изредка возникал повзрослевший Владимир после очередной отсидки. Ненадолго оставался дома, потом пропадал снова. Панаева поддерживала связь с учителями школы. Она быстро состарилась. Последнее время пожилая женщина очень болела. Педколлектив, вернее, группа единомышленников, ей помогали. Приносили еду, покупали лекарства. Когда она скончалась, взяли на себя организацию похорон. Не знали, как сообщить об этом сыну покойной, место пребывание которого было неизвестно. На похоронах его не было.
Но это еще не конец печальной истории любящих приемных родителей и их страшной беды – усыновленного, с преступной наследственностью. Сегодня стало известно, что сын таки приехал откуда-то, пожил несколько дней в квартире приемных родителей и… повесился. Похоже, только теперь осознал, какое горе принес этой семье, единственным близким ему людям.
Когда секретарь Живцова мне это рассказывала, в ее блеклых глазах блестели слезы. Я обратил внимание, что дыхание Людмилы Николаевны сбивчиво, а руки мелко дрожат. Усадил ее в кресло,, налил из графина стакан воды и дал выпить. Сидел и думал, какая же это сила – наследственные инстинкты! Ничем их, практически, не превозмочь; и надо же было несчастным угодить в страшную ловушку, взяв на себя воспитание порочного от рождения ребенка…
***
Меня беспокоят три человека. Одного я легко найду, да он и не скрывается, с двумя другими дело сложнее. Это директор Центрального рынка Керимов и его преданные орлы Мустафа и Гарик Моя профессия – учитель, мои представления о розыске – в рамках прочитанных детективов, то есть равны нулю. Тем более, в уголовной среде, где таких, как я, не сильно привечают. Конечно, остались зоновские знакомые, но ждать от них помощи не приходится. Не стоит и гадать, чью они примут сторону: близких по жизни авторитетов или мутного мужика, барражирующего из школы – в зону, и наоборот. Всё это минусы. Но есть и плюсы.
Во-первых, и это главное, у меня есть деньги. Во-вторых, с мужем Нины, подполковником КГБ Петровским, сложились неплохие отношения. Я у него на связи – так считает он. Смею думать, что это не совсем так, вернее, совсем не так. Если учесть, что теперь наши еженедельные походы в кафе или ресторан оплачивает не он из своих представительских (дав ему знать, что у меня есть средства, я решительно отказался нахлебничать), я приобрел куратора-приятеля, которому наши встречи были приятны и полезны. Потрещать с добрым человеком, оформить очередной рабочий контакт, да и сэкономить немножко – такие вещи к чему-то да обязывают. По крайней мере, находясь на легкой подкормке, не грешно дать нужный совет, если тебе этоэничем не грозит. А мне этого как раз не хватает.
Назвав первое и второе, я, кажется, упустил третье. Наличие восьмизарядного Парабеллума Р-08 , который ждет – не дождется проверить своего нового хозяина на деле…
Конечно, можно обойтись без него. Когда есть деньги, всегда найдутся желающие срубить их по-легкому. Если б не одна болезненная заноза. Я себя хорошо знаю и если доверю ликвидацию тварей другим, то никогда не почувствую себя полностью отмщенным. Они принесли горе мне – я должен лично вернуть его им. Хочу взглянуть в их глаза, когда они поймут, что им пришел конец. Что перед ними не беззащитная женщина и испуганная малышка, а матерый зверь, готовый не только быстро пристрелить, а резать их, буквально, на куски. Причем, до того, как стрелять… И чем безжалостнее и больнее я это сделаю, тем большее испытаю облегчение и дальше смогу идти без тяжкого камня на сердце.
***
Секретарь сказала, что в приемной меня ждет посетительница.
– Кто-то из родителей учащихся или с очередной проверкой?
– Не похоже. Говорит, ваша хорошая знакомая по личному делу.
Какая неожиданная встреча! В кабинет величаво вплывает завпродмагом № 33 Зоя Никифоровна Вершкова, собственной персоной. Ее златовласая корона победно возвышается над разрумяненным лицом, голубые глаза дружески теплеют.
Усаживаю гостью на диван, прошу секретаря приготовить чай.
– Очень рада за вас, – начинает Вершкова, – привет вам от всего нашего коллектива! Что не заходите? Уж для вас-то, как для своего, всегда найдется что-нибудь вкусненькое; будем рады вам, не гнушайтесь своими старыми товарищами…
Благодарю её, но чувствую, пришла она не только за тем, чтобы восстановить доброе знакомство. Внук Зои Никифоровны в будущем году идет в школу; зная, что уже началась комплектация классов, она просит определить его к лучшему учителю начальной школы.