Виктория Воронова
У Судьбы на поводке
22
Дима
Настоящее время
Утро встречает похмельем, хорошим таким похмельем, качественным. Во рту пустыня Сахара, кажется, я сейчас помру от обезвоживания. Черт, а может от головной боли помереть? Ладно, я еще не решил, что выбрать, определюсь позднее.
Поистине святой человек оставил на резной деревянной тумбочке пару таблеток и стакан воды. Мучимый жаждой, я смотрю на стакан с водой и уже практически ощущаю на языке ее вкус, прохладу и живительную силу. Моя правая рука тянется к вожделенному стакану, левой я закидываю пилюли в рот. В такой ответственный момент меня вполне можно отравить – у меня совершенно нет ни сил, ни желания выяснять, что это за таблетки и откуда они взялись. Наверное, Юля позаботилась, спасительница заблудших душ.
Часы на телефоне показывают двенадцать – это означает, что полдня выброшено из жизни, сегодня я не в состоянии что-либо предпринимать. Впрочем, будем надеяться, эти волшебные пилюли сделают из меня прямоходящего гомо сапиенса…
Сегодня вечером состоится одно из мероприятий, на которые мы с Юлей приглашены. Значит, надо собрать себя в кучу, добрести до ванной комнаты, принять душ, выпить чашечку кофе ну и так далее.
Подобно вспышке молнии, вчерашний день вдруг взрывается в моей голове, весь до мельчайших подробностей. Подробностей, от которых меня корежит и ломает – я вспомнил, почему я вчера нажрался натурально как свинья.
А я и есть такой, ибо повел себя когда-то как свинья. Вместо того, чтобы по-взрослому разобраться с существующей проблемой, убежал и спрятался в другую новую жизнь. Решил, что меня предали, а предал, оказывается, я сам. За все в жизни приходится платить, в том числе за глупость и безответственность. И за трусость. За удовлетворенное эго мне пришлось заплатить счастьем быть вместе с любимой женщиной и сыном.
Я снова и снова прокручиваю в голове вчерашний разговор со Штепселем, если это можно назвать разговором.
Накануне
В сквере возле наркологии грязно и как-то бесприютно, очевидно, это место стало своеобразной Меккой среди завсегдатаев лечебного учреждения. Возле скамеек всё заплевано шелухой от семечек и бычками, кое-где даже шприцы валяются. Недалеко от ворот расположилась компания пожилых маргиналов, похоже, формула «сообразить на троих» будет работать до следующего Рагнарёка.
Я жду Нефедова, сегодня его должны выписать. Если я не поговорю с ним сегодня, то не поговорю никогда. Судя по отчету начальника СБ, этот тип давно и безнадежно асоциален и опустился почти на самое дно. Если сегодня я его упущу, то черт его знает, где его в дальнейшем искать. По месту регистрации Штепселя живут другие люди, самое интересное в этой ситуации то, что ни о каком Нефедове они и слыхом не слыхивали. Похоже, старый знакомец теперь навсегда потерян для общества, бесславная кончина в одной из подворотен – наиболее вероятный исход его никчемной жизни.
Из ворот выходит сутулая высокая фигура с ярким синим пакетом в руках. Я присматриваюсь повнимательнее, пытаясь понять, Нефедов это или нет. Он. Нынешняя версия кардинально отличается от прежней, но это он. В вытертых драных трениках, раздолбанных кроссовках и видавшем виды черном пуховике с надписью «Пума». Кто бы мог подумать, что известный франт Штепсель опустится до треников и китайского ширпотреба. Впрочем, сейчас ему вряд ли есть дело до внешности, скорее его волнует то, где взять денег на дозу. Или, если он еще не созрел для дозы, на бутылку.
– Штепсель, стой!
Он оборачивается.
– Ты кто такой? Чего надо?
Потом прищурившись, восклицает:
– Опа! Какие люди, да без охраны! Ты как здесь?
Узнал, значит.
– Разговор есть.
– Разговор, говоришь? Ну давай, разговаривай.
Урод цедит слова и щурится так, как будто всю жизнь потомственным гопником был. Повстречай я его сегодня впервые, ни за что бы не подумал, что парень вырос в неприлично обеспеченной семье и посещал частные учебные заведения. Я бы решил, что это сын алкоголиков в пятом поколении. Удивительные метаморфозы иногда происходят с людьми.
– Видео ты мне слил?
– Ты о чем? Нахрен ты мне сдался с каким-то видосом?
Терпеливо, пока еще терпеливо, объясняю:
– Шесть лет назад ты мне видео отправил, где ты и Катя…
Штепсель молчит, я почти чувствую, как ошметки нейронной сети в его мозгу вспыхивают и тут же сгорают, как перегоревшие лампочки. Но процесс запущен и спустя какое-то время Нефедов начинает ржать, аж повизгивая от смеха.
– Ты что-то быстро спохватился, всего-то шесть лет прошло. Приходи лет через десять, расскажу.
Я чувствую себя придурком – в данном случае Штепсель прав, мой внезапно проснувшийся интерес выглядит совершенно по-идиотски.
– И все-таки?
– Ну я отправил и чего дальше?
– Зачем?
– Да просто так. Прикольно показалось. Денег дашь, еще чего-то скажу.
– Все, что ты сказал, я и без тебя знал.
– Ничего ты не знаешь, иначе не пришел бы. Ну так что, бабосы будут?
– Сколько?
Урод медлит – боится продешевить.
– Десять.
– Посмотрим, складно ли врать будешь.
– Деньги покажи.
Вытаскиваю из кармана две пятитысячные, вижу, как у Штепселя глаза заблестели. Уже предвкушает…
– Ну спрашивай.
– Зачем эта съемка? Что было между тобой и Катей?
– А ты что, до сих пор думал, что на видео твоя деваха? Ну ты даешь! Жаль, Пашка не дожил, а то бы тут от смеха и скончался бы.
Нефедов снова ржет как конь. А я смотрю на него как баран на новые ворота:
– Если это не она, то кто? У Катьки сестры-близнеца вроде нет.
– А этого ты наверняка знать не можешь. Может, сбляд…л где-то папенька твоей шмары, вот и получился дубль. Почти один в один тёлка! Вблизи конечно, видно отличия. Но на видео, да еще в полумраке, хрен отличишь. Мы с Паханом как ее увидели, так сразу и поняли, что развлечение знатное получится. Мы как-то раз с ним в один блядю..ник пришли, а там она. Ну мы поржали, понятно дело. А потом Пашка эту идею с видосом подкинул. Жаль, Пахан не любителем тройничков был, а то бы видосик еще шикарнее получился, фрицевский дастишфантастиш и рядом не стоял.
Штепсель рассказывает, захлебываясь от смеха, а я хочу его убить. Вот прямо здесь. До того он мерзок и одновременно жалок в своей мерзости, что человеком его назвать никак невозможно. Как таракана хочется прихлопнуть, чтобы заткнулся и перестал отравлять землю своим видом и смрадным дыханием.
– А потом что было? Когда я уехал?
– Ты про что?
– Это ты ее из машины выбросил?
– Кого? Ту шалаву из блядюшника?
Я начинаю терять терпение.
– Катю!
– А-а-а! Эту… Да она сама выпрыгнула, дура! Подумаешь, цаца беременная! Разверещалась! Ну дала бы нам по разу. Ну или не по разу, там бы видно было. Что с нее, убудет что ли? Близняшку ее мы всю ночь во все отверстия имели, ей нравилось. Ну ты же сам видел. А твоя шмара чем хуже? Тебе она уже не нужна была, ты же уехал. Попользовался -другим оставь. Вот мы с Паханом и решили себе забрать. Девка симпатичная, мы бы ее быстренько научили, как надо настоящих мужиков ублажать правильно. А то все нос от меня воротила, нищета безродная!
Ярость – вот что я сейчас чувствую. Всепоглощающую, огненную, требующую немедленных жертв ярость. Она ревет во мне как лесной пожар и требует убийства, не меньше. Только так можно ее умилостивить и никак иначе.
Мой кулак с силой впечатывается в нос Штепселя. Слышу характерный хруст и вижу, как из носа этого урода начинает хлестать ярко-алая струя. Еще один удар и он визжит, как недорезанная свинья:
– Ты чего? Охуел совсем, что ли? Да я тебя живьем сгною, падла!
Хватаю его за ворот пуховика, слышится треск ткани. Третий удар в омерзительную физиономию и четвертый прямиком в солнечное сплетение откидывают мерзавца в грязный сугроб. Я прыгаю на него сверху, и продолжаю выбивать из него дерьмо. Штепсель лежит в куче мусора и подтаявшего снега и скулит, согнувшись в три погибели. Грязный снег рядом с его лицом быстро становится бурым.
Алконавты с соседней скамейки убрались подобру-поздорову, а больше нас с Нефедовым никто и не видел.
В какую-то секунду всерьез раздумываю над тем, чтобы переломать Штепселю его гнилые кости и оставить здесь подыхать. А потом бросаю в мусорную кучу рядом с ним две обещанные яркие бумажки и говорю:
– Здесь тебе хватит на дозу. Зачем себе отказывать в удовольствии? Прикольно же.
Разворачиваюсь и ухожу.
***
Дима
Накануне
Бармен двигает ко мне уже пятую по счету стопку водки. А может, и не пятую. Нет, пятая уже давно была. Кто сказал, то в состоянии алкогольного опьянения люди ничего не соображают? Снаружи-то я выгляжу как полубессознательная пьянь, а внутри себя я ого-го! Все помню, все соображаю. А я хотел забыть. А вот фигушки! Никак не забывается.
Рядом накачивается коньяком какой-то мужик в пальто. С виду приличный. Впрочем и я прилично выглядел до пятой стопки. Нет, пятая уже, кажется, давно была.
Интуиция подсказывает, что это товарищ по несчастью.
Рискуя получить в морду, поворачиваюсь к нему:
– Здрасте! За что пьем?
– Не «за что», а «из-за чего»!
– Ну и из-за чего?
– Из-за баб, естественно, из-за чего ж еще! Они во всем виноваты!
Вот это наш человек! Определенно, у нас много общего. Правда, я уже слегка запутался, ведь в моей ситуации вроде ничья баба не виновата. Или виновата? Если виновата, то чья? А-а-а! Катька виновата! Сына не дает видеть, прогнала! Значит, я принят в клуб тех, кто сегодня пьет «из-за баб»!
Слегка заплетающимся языком (что весьма странно, ведь я трезв как стекло) соглашаюсь:
– Вот все зло в мире из-за них!
– Это точно! Представляешь, как в анекдоте. Возвращаюсь домой из командировки, а там… Эх!
Взмах рукой и один из стаканов со стойки летит на пол и разбивается.
Мой собеседник воспринимает это как знак того, что пора завязывать с выпивкой на сегодня, оплачивает счет, сползает с барного стула и, пошатываясь, бредет к дверям, по пути задевая предметы обстановки.
Я слегка обиженно смотрю ему вслед. Только начали увлекательную беседу, а он слился. Кто его обучал светским манерам, интересно? Армейский прапорщик?
Поворачиваю голову к бармену:
– Еще парочку!
Тот с прищуром смотрит на меня, продолжая натирать бокал. Затем интересуется:
– А может, хватит на сегодня?
– Тебе что, деньги не нужны?
– Деньги нужны, а вот проблемы не очень. Тебе бы домой, выспаться. Как говорится, утро вечера мудренее.
– Ты, в конце концов, кто? Бармен или психолог?
– И то, и другое. Так уж получилось. Одной тебе хватит, пожалуй. А потом домой.
– Я не могу домой, у меня здесь нет дома.
Бармен, парень лет двадцати восьми, с модным нынче блондинистым хвостом на затылке, недоверчиво хмыкает:
– На бомжа ты вроде не похож.
– Я не бомж, я в гостинице живу.
Получаю свою последнюю на сегодняшний вечер порцию выпивки.
Бармен интересуется:
–Может, позвонить кому? Или такси вызвать?
– Я на машине.
– Да ладно, в таком состоянии за руль нельзя садиться.
– Жене не вздумай звонить, она расстроится. А ей нельзя, она ребенка ждет.
– А ты не ждешь? А чего ты без кольца, раз женат? Жарко стало?
– Так получилось.
Кольцо я еще месяц назад ювелиру отдал, размер подогнать, да с последними событиями совсем забыл забрать его. Юля мне не напомнила, она как-то очень спокойно к таким вещам относится. Впрочем, у нас обоих нет привычки ревновать друг друга. Мы образцово-показательная семья, как на картинке.
Тогда почему мне так тошно, что аж на стену лезть хочется. И еще хочется выть – страшно, тоскливо, по-волчьи.
Вопрос бармена: «А ты не ждешь?» терзает мою совесть. Вроде жду. Но как-то странно жду, отчужденно. Я, безусловно, рад, что у меня скоро родится ребенок. Но радость эта какая-то блеклая, я как бы смотрю на себя со стороны, знаю, что должен радоваться и радуюсь.
Попытки самоанализа ни к чему не приводят. Возможно, все это оттого, что ситуация с Катей и Данькой меня не отпускает. Отчетливо понимаю, что должен как-то ее решить – объясниться с Катей, а самое главное – объяснить сыну, почему все так, как есть.
Почему все сложилось так, как сложилось? Череда принятых мною решений привела меня сегодня в этот бар, в котором я пытаюсь заглушить тоску водкой. Надеюсь, хоть не паленой?
А ведь как хорошо все начиналось у нас!
Я вспоминаю, как Катька в ярком летнем платье сбегала ко мне с университетского крыльца. Вот она утром нежится в постели – такая теплая, сонная, нежная и манящая, что я с трудом заставляю себя уйти на работу. Вот мы вместе валяемся на диване и некультурно ржем над какой-то дебильной комедией. В тот день Катя сказала мне, что я – это лучшее, что ей встретилось в жизни. Мы с ней долго спорили, ведь я полагал, что это мне несказанно повезло с ней.
А потом были грязные намеки Нефедова и как апофеоз – видеофайлы на моей почте. Ну что мне стоило набить Штепселю морду еще тогда? Возможно, жизни всех троих сложились бы совершенно иначе, кто знает?
Я поверил мерзавцу, причем заранее зная, что он – человек-говно. Любимой женщине, которая ни разу до этого момента не дала повода усомниться в себе, не поверил, а заведомо гнилому человеку поверил. Идиот? Идиот. Идем дальше. Не будем забывать ту ночь, когда я Катю изнасиловал, потому что это иначе как насилием назвать нельзя. Урод? Урод. Следующее. Не так уж я и лез к ней со своими извинениями. Несколько попыток спустя два дня после ее ухода считается? Ее мать заявила, что Кати нет дома, и неизвестно где она. А я и успокоился – решил, что в нашей ситуации я больше пострадал, а Катька упорхнула к Игорьку, поэтому можно и не настаивать на встрече особо.
Остается невыясненным вопрос с СМС. Возможно, это был один из тех запойных периодов, которые у меня в голове смешались. Писал или не писал – вот в чем вопрос!
23
Катя
Настоящее время
Оказавшись вновь среди своих коллег, я погружаюсь в кипящую как пузырьки шампанского новогоднюю атмосферу. Я совсем не жалею, что решила выбраться из своего заточения, несмотря на свой довесок на ноге. Огромная праздничная ель в холле ресторана – это как раз то, что нужно таким вынужденным затворницам, как я, для поднятия тонуса и настроения. Народ снуёт туда-сюда – от гардероба к ёлке, от ёлки к дамской комнате. Все наряжены, все в предвкушении скорого праздника, почти у каждого на лице улыбка.
Подозреваю, что некоторые из гостей подошли к вопросу подготовки к корпоративу весьма ответственно. Наш завхоз Степаныч, например. Необычайно веселый, он непринужденно под локоток увлекает Светлану Игоревну, нашего кадровика, в зал, где уже накрыты столы и все готово к приему гостей. Для обычно стеснительного с дамами Степаныча это поистине подвиг, готова поспорить на свое гипсовое украшение, что без допинга тут не обошлось.
Вместе с ними ковыляю в зал – спешу поскорее занять место и не отсвечивать своей костяной ногой.
Расположившись как можно удобнее за одним столиком с бухгалтерией и кадрами, слушаю, как травит анекдоты завхоз и как ему вторит хохот наших девчонок. Нет, определенно, Степаныч сегодня в ударе. Я улыбаюсь и медленно потягиваю шампанское из своего бокала.
Дальше все по протоколу – поздравления, награждения, речь кого-то из руководства о достижениях этого года и планах на будущий – в общем, все, что полагается в подобных случаях.
Вдруг замечаю, что в зале присутствует множество незнакомых людей, интересуюсь у нашего главбуха:
– Ольга Александровна, а это кто? Сегодня столько незнакомых людей! Я даже не знала, что у нас такие работники есть в штате.
– А они не у нас, Катя, работают. Это приглашенные гости – руководство посчитало нужным пригласить некоторых наших партнеров, дипломатические связи налаживают, так сказать.
Незаметно официальная часть переходит в неофициальную. Народ начинает бродить от столика к столику, все перемешиваются, самые смелые уже отплясывают рядом со сценой. У меня сегодня не получится присоединиться к танцующим, поэтому я просто наблюдаю. Я смотрю на все это безобразие и чувствую себя ужасно довольной этим всеобщим предпраздничным безумием. Оказывается, я скучала по ним – по моим коллегам.
На некоторое время музыка стихает – Снегурочка с Дедом Морозом затеяли какие-то конкурсы, с моего места мне не очень хорошо слышно, что там происходит.
Зато отлично слышно, как позади меня за соседним столиком хорошо знакомый голос произносит:
– Позвольте представить – моя супруга, Юлия.
Я резко оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с Димой. Его светлые глаза ошарашенно смотрят на меня, и от этого взгляда всё внутри замирает, а затем сердце делает кульбит и ухает куда-то вниз.
***
Дима
Настоящее время
Клянусь, это заговор против меня! Я, несчастный Дмитрий Ланге, чем-то прогневил высшие силы, и они на меня ополчились. Иначе как объяснить тот факт, что сейчас мы с Катькой остолбенело смотрим друг на друга в полной прострации, а Юлька незаметно дергает меня за рукав пиджака:
– Дим, что с тобой? Отомри уже, в конце концов!
Я несколько раз моргаю, но видение не исчезает – Катерина за соседним столиком быстро отворачивается, и теперь я вижу лишь ее спину. Но ошибиться я не мог.
Я рассеянно отвечаю Юле:
– Все в порядке, извини. Показалось, знакомого увидел.
Жена с подозрением смотрит на меня, но тут ее отвлекает кто-то из гостей. Они увлеченно что-то обсуждают, но так как музыка снова звучит достаточно громко, я слышу только обрывки их разговора – оказывается, на повестке дня детский вопрос. У Юлькиного собеседника трое детей и, похоже, о них он готов рассказывать часами. Я в разговоре практически не участвую – не люблю перекрикивать музыку, поэтому молча краем глаза наблюдаю за Катей. Ее спина напряжена, она больше не смотрит на меня, ковыряет в тарелке салат. Периодически к ней подсаживается кто-то из сотрудников, чтобы закусить и выпить.
Вечер достиг своего апогея – на танцполе разношерстная толпа, народ веселится от души. Во избежание преждевременного впадения публики в бессознательное состояние, Снегурочка снова устраивает какой-то идиотский конкурс. Музыка внезапно стихает, и Юлькина фраза звучит достаточно отчетливо для соседних столов:
– А мы тоже ждем прибавления в семействе, правда, Дим?
– Да. – Выдавливаю из себя.
Злюсь на жену, хотя она тут совершенно не при чем. Разве она могла предположить, что за соседним столиком сидит моя бывшая, которую я когда-то бросил и с которой у нас общий ребенок?
Теперь я точно уверен – вся Вселенная сегодня против меня.
Меня отвлекают поздравлениями, мы пьем за детей, за семью и за прочие милые банальности.
Когда через некоторое время я смотрю на соседний столик, Кати за ним уже нет.
***
Катя
Настоящее время
Такси мчит меня домой по ночному городу. Затаившись на заднем сиденье, я смотрю в окно невидящим взглядом. Я стараюсь глубоко и ровно дышать, чтобы не расплакаться. Наконец, удается немного успокоиться, и, расслабившись, я откидываюсь на спинку сиденья, пытаясь осмыслить все произошедшее.
Ну женат, ну ребенка ждут. И что? В конце концов, мы расстались шесть лет назад. Я ведь не ожидала, что все это время он будет хранить мне верность? Нет, конечно. Я об этом и не задумывалась, ведь Дима был моим прошлым, той самой рекой, в которую нельзя войти дважды. В моей памяти он остался тем же Димой, каким и был раньше – то есть неженатым и без детей. А ведь жизнь не стоит на месте, все меняется – люди, обстоятельства. Поэтому нет ничего странного в том, что мой бывший женат, да и ребенком ему пора обзавестись, все-таки давно за тридцать уже.
Однако, оказавшись вдруг перед этим фактом, я почувствовала такую душевную боль и обиду, что мне не осталось ничего другого, как сбежать с праздника. А особенно обидно за Даньку, который растет без отца. Обида сменяется злостью. А я его еще пожалела вчера, дура. Вот как есть дура! А все эта наша бабская жалость проклятая, заставляет жить в ущерб себе.
Все, баста! С Дмитрием Ланге покончено.
Добравшись до дома, стягиваю с себя пальто, обувь и устало плюхаюсь на банкетку у дверей. Даньку Светик сегодня забрала к себе – очень уж Зоя Николаевна просила. Она там для Даньки пирогов напекла, да еще и сюрприз приготовила, ведь Данечка ей как внук. Стыдно сказать, но родная бабушка так о нем не заботится, как Светина мама. Так что сегодня я дома одна, могу спокойно выплакаться, да хоть обрыдаться. Никто не увидит, никто не помешает. При Данечке я не плачу никогда – не хочу его пугать. Позволяю себе всплакнуть лишь ночью в подушку, когда сын видит десятый сон.
Отправляю несколько сообщений коллегам о том, что вынуждена была уехать пораньше, и желаю им счастливого Нового года.
Радостный голосок сына сообщает мне по телефону, что у него все хорошо и до завтрашнего утра он намерен жить у Светы, потому что баба Зоя обещала ему с утра напечь блинчиков с вареньем.
Кое-как принимаю душ, переодеваюсь в пижаму, а затем бреду на кухню, завариваю себе крепкий чай и цежу его едва ли не полчаса, тупо уставившись в окно. Наверное, это странно – пить крепкий чай на ночь, но ритуал успокаивает, а бессонницей я совершенно не страдаю.
И вот тут меня прорывает – я начинаю рыдать и никак не могу остановиться, слезы текут рекой, а кожу на лице пощипывает от соли. Я сама себе зажимаю рот рукой, чтобы успокоиться, но это не помогает. Не помогает и дыхательная гимнастика. Значит, пришло время поплакать как следует, и кто я такая, чтобы отказывать себе в этом удовольствии?
Ночь переваливает далеко за середину, когда я понемногу успокаиваюсь, свернувшись в своей постели калачиком. Сквозь дрему слышу, как где-то взрывают петарды и воют собаки. Из царства Морфея меня бесцеремонно вырывает пронзительный и долгий трезвон. Я не сразу понимаю, что это звонят именно в дверь, судорожно начинаю шарить по прикроватной тумбочке, пытаясь найти мобильник. Спустя несколько мгновений до меня все же доходит, что источником мерзкого шума является вовсе не телефон.
И кого черт принес в такое время? И, как назло, именно в то время, когда я уснула. Недовольно ворча, выбираюсь из постели и очень осторожно, на цыпочках подхожу к входной двери. Мне страшно смотреть в глазок, потому что я не понимаю, кто может прийти в такое время? Грабители? Или кто-то ошибся адресом?
Осторожно смотрю в глазок, стараясь оставаться незамеченной.
Не может быть! Ну не может же человек быть настолько наглым, толстокожим и бессовестным? Неужели он совсем не понимает, как омерзительно мне его присутствие?
Я осторожно отхожу от двери и иду обратно в спальню. Сегодня Даньки нет дома, и я могу не открывать дверь, незваный гость позвонит несколько раз и уберется восвояси. Пьяный, что ли, опять? Странно, в то время, пока мы были вместе, не замечала за ним склонности к алкоголизму. Впрочем, люди меняются, а между «тогда» и «сейчас» пролегло целых шесть лет. За это время целые империи обращаются в прах.
Между тем звонок сменяется настойчивым стуком в дверь. Обалдел он совсем, что ли? Какого лешего ему тут надо?
Я начинаю переживать за нервные клетки соседей. Опять же – кто-то из них может вызвать полицию. С соседями по лестничной площадке я пока незнакома – как-то не представилось нам повода для знакомства. Но боюсь, что с такими ночными концертами, в их глазах я буду выглядеть несчастной падшей женщиной, к которой периодически по ночам ломятся в двери пьяные собутыльники. Люди любят мыслить стереотипами, ведь чтобы мыслить иначе, надо потратить время и усилия, чтобы разобраться в реальном положении дел. А кому оно надо, разбираться? У всех свои дела и своя жизнь, на которую и то времени не хватает.
Очередная трель дверного звонка и громкий стук в дверь заставляют меня сжимать и разжимать кулаки. На сей раз к отвратительной какофонии добавляется громкий вопль:
– Котенок, открывай! Я знаю, что ты дома! Я слышу, как ты бродишь за дверью.
Мое терпение лопнуло – я открываю дверь.
