bannerbannerbanner
полная версияРождение нации

Виктор Елисеевич Дьяков
Рождение нации

Полная версия

Как и ожидалось сотник Голова с сорока дружинниками прибыл через два дня после того как Вячеслав и его люди добрались до заставы. Уединившись с сотником, княжич слово в слово передал придуманный отцом план и повеление немедленно выступать на Воймегу. Голова хоть и был опытным воином, уяснял смысл княжеского плана медленно, но накрепко. Все обдумав, он изьявил желание самолично поговорить с пленником-проводником, к тому времени на удивление быстро оправившемуся от своей раны. Голова тоже более или менее ориентировался в мещерских лесах и потому заставил пленника нарисовать на прибрежном песке план пути, по которому тот собирался вести кривичей. Уяснив, что на их селище собирается идти не малый отряд кривичей, проводник стал молить, чтобы пощадили, не брали в полон и рабство его жену и детей. Видимо, нарисованный план и настоящий животный страх проводника убедили и осторожного сотника, что ему можно верить. Голова предложил объявить дружине цель их похода после полудня пути, дабы остававшиеся в городище этого не узнали, и таким образом исключалась возможность, что эти сведения достигнут ушей лазутчиков мещеряков. Так и сделали. Отойдя от Яузы и углубившись в дебри, на привале княжич объявил истинную цель их похода – нападение на основное селище мещеряков у озера Воймега. Туда еще ни разу не доходили кривичи и тем более вятичи, в основном грабившие селища мещеряков расположенных на берегу Оки-реки, по обе стороны от устья Москвы-реки.

Путь оказался тяжелым, особенно для еще не обвыкшихся к гнусу и преодолению чащобы дружинников прибывших с Головой. Полегче стало когда вышли к Клязьме и пошли ее берегом. Вдоль Клязьмы шли два дня с привалами и ночевками, пока не дошли до устья реки Поли. Отсюда шли уже по берегу Поли с полдня, после чего свернули в болотистое редколесье преодолеть которое можно было, только имея опытного вожа, проводника, не раз здесь ходившего. Пленник оказался именно таковым, он уверенно вел кривичей и на исходе четвертых суток вывел дружину к окруженному со всех сторон топкими болотами озеру Воймега.

Вплотную подходить к озеру не стали. Выслали вперед разведку, которая донесла, что мещеряки в селище не подозревают об опасности и заняты повседневной деятельностью: женщины готовят еду, стирают одежду в озере, рыбаки развешивают для сушки, сплетенные из льняных нитей, сети-мережи. Давно уже не видевшие женщин дружинники, что пришли в городище с Вячеславом особенно подробно выспрашивали, что из себя представляют мещерячки. Разведчики насколько могли удовлетворяли их любопытсво: мещерячки в основном светло и рыжеволосые, белотелые, по полноте большинство средние, но видели и сочных с ядреными грудями и бедрами. Большинство из них ходят в простых льняных рубахах, без платков и босые, но некоторые одеты богато в одежду из дорогих шкур и хорошо выделанной ткани и обуты в разукрашенные онучи. Разглядели разведчики и украшения на этих богатых женщинах, в основном бронзовые и серебряные «шумящие» подвески. Отдельно описали и увиденную ими самую богато одетую и самую дородную изо всех обитательниц селища. Разведчики с восхищением описывали множество всевозможных украшений на ней, ее одежду и соблазнительные женские формы, что колыхались под этой одеждой. Мнение было едино, да и проводник подтвердил – то княгиня, жена князя Кову… Голова посоветовал княжичу переждать ночь и атаковать селище с восходом солнца, когда у мещеряков должен наступить самый крепкий сон.

Мещерское селище, видимо, строили с расчетом, что до него никогда не доберется никакой враг. Потому и укреплено оно было слабо и состояло из примерно полусотни многосемейных и односемейных жилищ. В многосемейных жили наиболее бедные члены племени. Они устраивались как большие полуземлянки, углубленные на несколько ладоней с земляным полом. Кровлю в этих общественных полуземлянках устраивали двускатную, опускавшуюся своими краями почти до земли и опиравшуюся на врытые в землю бревна. Стены делали из тесанных досок, вбитых вертикально в землю и обмазанных глиной. Но зажиточные мещеряки из наиболее удачливых охотников, бортников, рыбаков, а также оказавшимися богатыми по наследству, могли позволить себе жить со своими семьями отдельно в бревенчато-срубных жилищах, которые выделялись на фоне дощатых полуземлянок. Внутри каждого жилища имелся сложенный из камней очаг. Жилища состоятельных мещеряков еще отличались тем, что возле них имелись всевозможные хозяйственные пристройки, где содержалась их личная скотина. Бедные, как правило, личного скота не имели, но для общих нужд держали общественное стадо свиней и коров. Лошадей в хозяйстве мещеряков было немного и только в частном владении. Их использовали в основном для пахоты. А так по таким лесам на лошади особо не наездишься. Отдельно на отшибе селища стояла кузня. Местами вокруг селища с дерева на дерево, по сучкам переброшены жерди – городьба, чтобы пущенная в лес скотина не забредала далеко…

Разведчики у кривичей были опытные, они и спрятались так, что их никто не обнаружил и рассмотреть успели не только мещерских женщин, но и все расположение селища. Вернувшись в отряд, старший разведчик стал прямо на освобожденном от дерна куске земли рисовать план селища. Княжич с Головой сравнили его с тем, что на бересте по памяти нарисовал им пленник-проводник. Оба плана совпали вплоть до мелочей. Ставя задачу дружине незадолго до захода солнца, Вячеслав постоянно оглядывался на Голову, особенно тщательно разъяснял расположение княжеского жилища и других наиболее состоятельных мещеряков, полуземлянку, используемую как хранилище племенного запаса пушной рухляди и зерна. Голова от себя добавил, надо сделать так, чтобы все ценное имеющееся в этих домах и хранилище ни в коем случае не пострадало и самое главное не сгорело во время штурма.

– И самим не жечь и мещерякам поджигать не давать!– акцентировал внимание дружинников сотник.

Ночь провели без огня, даже поужинали сухарями и холодной водой, боясь кострами выдать свое местонахождение, ведь до селища было всего-ничего.

Чтобы быстро и без потерь захватить селище со всеми его обитателями, где в этот момент по словам проводника находилось свыше двух с половиной сотен человек, в основном женщин, детей и стариков… Так вот, шести десятков дружинников для этого явно недоставало. Потому в основном приходилось рассчитывать на неожиданность и крепкий сон мещеряков. Элемент внезапности сыграл свою роль. Где-то три—четыре десятка мещерских воинов, в основном уже немолодых, едва успели выбежать, не успев даже одеть своих защитных рубах, а иные и без оружия. Они тут же поражались стрелами, копьями, мечами. Быстро и сноровисто расправлялись кривичи с защитниками села, убив в скоротечном боестолкновении десятка полтора мещеряков. Остальные сообразили, что сопротивление бесполезно, ибо сразу поняли, кто на них напал. У кривичей, и оружие лучше, и доспехи, к тому же дружинники князя Всеслава намного сноровистее этим оружием владели. Все дружинники кривичских племенных князей являлись профессионалами своего дела, ибо по примеру варяжских дружинников ничем кроме ратного ремесла более не занимались. У мещеряков таких дружин не было. Они брались за оружие только по нужде, а так их основным занятием были обычные промыслы: охота, рыбалка, бортничество, пасьба скота…

Обратив в бегство еще сохранявших способность двигаться защитников селища, кривичи не стали их преследовать, а с возбужденными криками стали врываться в первую очередь в бревенчето-срубные жилища, надеясь именно там поживиться богатой добычей и хорошо кормленными женщинами, которые были куда более привлекательны, чем уработанные и несытые обитательницы полуземлянок. Проводник, чье семейство обитало в полуземлянке, видимо, еще и потому так подробно на своем плане отмечал именно богатые жилища, надеясь, что его жена и дети после штурма успеют убежать и таким образом избежать, и насилия, и угона в рабство.

Княжичу Вячеславу никогда еще не приходилось принимать участия в такого рода мероприятиях. Он никак не ожидал, что после скоротечного боя начнется настоящая вакханалия. Потому он растерялся, увидев как его дружинники, едва ли не мгновенно из послушных, собранных воинов превратились в неуправляемых грабитилей и насильников. По всему селищу стоял гвалт, ругань и женский визг вперемешку с детскими криками и плачем. Полураздетые мещерячки выскакивали из своих жилищ, многие с маленькими детьми на руках и пытались бежать в сторону леса. Кое-кто бежал к берегу озера к лодкам-долбенкам, вытащенным на берег. Самые проворные успевали стащить их в воду и отплыть. Дружинники хватали в первую очередь молодых женщин. Голова перед атакой предупредил: в полон брать только молодых и здоровых. Старики и совсем малые дети все равно не выдержат тяжкого пути до Яузы и дальше в стольное городище племени Всеслава.

Но среди дружинников были и такие, в первую очередь у кого имелись семьи, которые не столько интересовались женщинами, сколько дорогими и красивыми вещами. Утварь, металлическая посуда, украшения, которые женщины, как правило, снимали на ночь и сейчас не успели на себя надеть, ну и конечно меха и одежда из них – все это запихивалось дружинниками в припасенные заранее мешки. То, что оказывалось в такой момент в личных мешках дружинников потом им же и оставалось, не сдавалось в «общий котел» с которого в казну князя шла треть, а остальное делилось меж всеми. Но все же большинство дружинников молодые, сильные, холостые мужики, прежде всего хотели именно женщин. Они срывали и разрывали одежду, что на них оставалась, заваливали там, где застали, иной раз прямо на их же супружеских постелях. Некоторых малоподвижных, разнеженных, дородных, любящих долго спать женщин из зажиточных жилищ даже ловить и заваливать не пришлось. Они не успели ни подняться со своих постелей, ни одеться…

Княжич готовился биться с врагом, но ему так и не пришлось скрестить меча ни с кем из мещеряков, ибо Голова придержал его во время начала атаки, и он оказался сзади строя дружинников. Теперь он с ужасом наблюдал за тем, что происходило на его глазах. Он кричал, пытался остановить, но его как будто перестали слышать, дружина словно обезумела. Он искал сотника, но тот до того буквально не отходивший от княжича, словно сквозь землю провалился. Вячеслав, конечно, слышал о том, что после взятия вражеских городов, городищь, селищ… некоторое время идет неуправляемый повальный грабеж и насилие, но не оджидал что это так ужасно выглядит вьяве. Совсем растерявшись княжичь в прострации зашел в первое попавшееся бревенчато-срубное жилище из которого в отличие от остальных не выкидывали ценные вещи… И когда зашел понял почему. Здесь было тепло и уютно, в очаге еще тлели остатки дров и вещи в основном все, видимо, оставались на местах, потому что двое дружинников забежавших сюда не грабили… Они завалили на расстеленную на дощатом полу медвежью шкуру обнаженную молодую с налитым телом женщину. Один держал ей руки, второй раздвигал полные ноги. Женщина извивалась, билась, визжала. А из угла за всем этим наблюдал оцепенев, дрожа от страха, мальчик лет пяти. Именно увидев мальчика, Вячеслав вспомнил то, что случилось с ним десять лет назад, когда он оказался примерно в положении этого мальчика…

 

В тот день в стольное городище князя Всеслава под видом купцов, привезших на продажу оружие, зашли несколько разведчиков из бродячей и никому не подконтрольной варяжской дружины. «Купцы» ничего не продали и ничего не купили, зато изнутри осмотрели укрепления городища и уяснили его слабые места. Определили они и местонахождение княжеского дома, что в общем оказалось нетрудно – он был самым большим и красивым. Ночью несколько варягов зарезав пару дозорных, проникли через вал в городище и изнутри открыли въездные ворота, через которые и вошла та самая бродячая дружина. Людей там было немного, человек двадцать-тридцать, но они и не собирались захватывать все городище, им был нужен всего лишь княжеский дом. И их план удался. Они ворвались в дом, где им преградила путь личная челядь князя. Под мечами варягов она вся пала, но дала возможность самому Всеславу, схватив шестилетнего сына через окно выпрыгнуть прочь, а вот нежнотелая княгиня со своей постели настолько долго поднималась, что ее варяги так в одной рубашке и схватили.

Всеслав быстро собрал свою дружину и окружил дом, предлагая варягам сдаться по добру, или он дома своего не пожалеет спалит их всех… Варяги в ответ лишь посмеивались и сначала выставили в окна оголенных прислужниц княгини и у всех на глазах сзади их насиловали, а потом… Нет княгиню они насиловать не стали, они даже не стали срывать с нее рубашку, они просто выставили и ее в окно… Вячеслав тогда еще не очень понимал что происходит, он только видел свою мать, находящуюся в руках страшных чужих воинов, видел как ее унижают, хватают за большие груди и пышные бедра, и вроде бы ей даже не было больно, но он видел какие моральные мучения это доставляет и ей, и отцу… Потом варяги закричали, что если князь не хочет чтобы с княгиней сделали то же что и с ее прислужницами, то он должен будет им уплатить столько-то и столько, и беспрепятсвенно выпустить из гордища, а если хочет их сжечь, то пусть жжет вместе с женой… Тогда Всеслав был вынужден согласиться на все условия, а в душе мальчика осталась заноза-памятка, о которой он почти не вспоминал, но сейчас увидев мещерского мальчика, наблюдающего, как собираются насиловать его мать, мгновенно вспомнил все.

Отпустите ее… я вам велю отпустить ее!!– что было мочи заорал княжич и оттого, что кричал он не на улице, а в относительно небольшом помещении голос его зазвучал так пронзительно-страшно, что дружинники словно очнулись от одуряющего морока. Они отпустили женщину и та, накинув что-то из одежды, мгновенно метнулась в угол, схватила за руку оцепеневшего мальчика и с необычайным проворством, явно не соответствующим ее крупному телу, стремглав мимо Вячеслава кинулась прочь.

– Добычу… добычу берите,– едва не в полуобморочном состоянии приказал княжич дружинникам, и нетвердо ступая, покачиваясь как пьяный, покинул жилище.

Надо было как-то прекратить этот разгул, тем более, что при таком обороте значительная часть обитателей селища имевших достаточно резвые ноги, то есть молодые и дети старшего и среднего возраста разбегались, а не полонились. Оказавшись на улице, княжич вновь растерялся, понимая, что так же криком он здесь никого не успокоит. Он, наконец, увидел и Голову и окончательно впал в ступор. Его верный сотник выволакивал из какого-то бревенчатого жилища сразу два туго набитых мешка….

– Что встал княжич, не зевай!– мимо остолбеневшего Вячеслава бежал крепко сбитый дружинник без оружия, неся на своем широком плече кричащую и колотившую кулаками по его спине опять-таки полнотелую женщину с развевающимися рыжими волосами. Дружинник движением руки задрал подол ее длинной льняной рубахи, обнажив широкий белоснежный зад.– Во, какую поймал, мягкая как взбитая перина и на ногу тяжела, убечь не успела, видать не смердка, хорошо кормлена,– с вожделением говорил дружинник делая звонкие шлепки по сочным ягодицам.

Зачем он нес ее куда-то? Видно не мог удовлетворить свое вожделение, когда вокруг творилось такое, хотел сделать свое дело уединенно, где-нибудь на хвое под низкими ветвями развесистой ели.

Окончательно прийти в себя Вячеслава заставил крик. Хотя криков, визгов и стонов вокруг было великое множество, Вячеслав изо всех различил именно этот крик. Кричала немолодая женщина, причем кричала по-славянски, но с сильным мещерским акцентом, окая, цокая и растягивая слова:

– Не трогай… отпуцти… цобака!!! Она доц княц… ее нелця… отпуцти!!!

Эти крики адресовались Бучиле. Страшен был записной мучитель и в своем обычном облике, но сейчас… Его бороду и кольчугу залила кровь, вытаращенные глаза пылали нечеловеческим огнем. На руках Бучила держал полуголую русоволосую девочку, видимо выхваченную им прямо из постели. Девочка громко плакала, вцепившись Бучиле прямо в бороду, сзади за него цеплялась, пытаясь удержать, та самая кричащая по-славянски женщина, худая и немолодая.

– Эй, ребята, подсобите мне, отгоните кто-нибудь эту старую лешачку!– в свою очередь кричал и Бучила, не в состоянии отогнать пожилую женщину, в то время как девочка с необыкновенной энергией буквально рвала его бороду.

Одной рукой мучитель держал ее, а второй пытался отбиться от старухи но та, несмотря на возраст, была очень проворна, вовремя уворачиваясь от его кулака. Тем временем плачь девочки перешел в рыдания и причитания, она говорила по-мещерски. Вячеслав хоть и совсем плохо знал этот язык, но сумел понять, что девочка причитает по убитой матери.

Бучило смолоду прославился своей жестокостью. Потому его и привлекали для совершения казней и пыточных дел. Перед боем он всегда становился в первых рядах дружины и своим ростом, страшным лицом, выражением глаз должен был наводить ужас на врага. Но когда начиналось сражение он свое место в первых рядах уступал и страшным уже не смотрелся. Обычно он любил нападать сзади, добивать раненых, лежащих, или подкравшись бить в спину. И еще одна страсть отличала этого специфического дружинника – при грабеже вражеских селений он более всего любил «забавляться» с девочками-подростками. При этом он их предпочитал любой взрослой красавице. И сейчас судя по виду девочке, что он тащил, было где-то 11-12 лет. Огромные окровавленные ладони Бучилы погружались в нежную плоть девочки, наверняка причиняя ей боль, хоть и сама она приносила мучителю немалые страдания, буквально выдирая волосы из его бороды. Княжичу стало ясно, что на глазах девочки страшный бородач убил ее мать и именно ее кровь была на его руках и доспехах.

«Бучила убил мещерскую княгиню, жену князя Кову, и сейчас хочет ссильничать его малолетнюю дочь», – эта догадка, наконец, вывела Вячеслава из ступора и побудила к немедленному действию:

– Стой Бучила! Кто эта девочка, и куда ты ее тащишь!?– княжич старался говорить повелительным тоном, но его голос сорвался на юношеский фальцет и выдал волнение.

– Чтооо!?…– находясь в предвкушении животного удовлетворения и постоянно отбиваясь от преследующей его пожилой мещерячки, Бучила не осознал вопроса княжича.

Вячеслав решительно заступил дорогу Бучиле:

– Эта баба говорит, что девочка дочь мещерского князя. Что ты сделал с ее матерью!? Она должна была стать для нас самой дорогой полонянкой. Ты убил ее!?

Бучило тряс кудлатой головой, отстраняя лицо от цепких рук девочки. Шлем он видимо где-то потерял, когда сразу заприметив княжеский дом первым туда ввалился, выбив дверь. Наконец он перехватил руки девочки, оторвав их от своей бороды, попутно «переварив» и вопрос княжича.

– Какого князя?… Не ведаю… Она не хотела отдавать мне мою добычу на меня с мечом… ха-ха баба с сиськами, с брюхом и меч двумя руками еле держит ха-ха… ну я меч из рук ее выбил и своим прямо в брюхо… ха-ха… жирное брюхо, меч как в масло вошел… кровищи из нее как с хорошей свиньи, вот весь запачкался,– Бучила дико захохотал, продолжая ногой лягать вцепившуюся в него пожилую мещерячку, видимо няньку княжны.

Девочка тем временем вновь вцепилась в бороду убийцы своей матери. Но почему-то Бучиле это доставляло не только боль, но и какое-то одному ему понятное удовольствие – он не столько отрывал ее руки от бороды сколько жмурился и удовлетворенно урчал. Нянька, сообразив кто такой этот юный кривич, о чем говорили его доспехи и шлем. Он единственный изо всех имел не просто кольчугу в виде рубахи, а с железной «юбкой» снизу, его руки до локтей закрывали наручни, а на ногах набедренники и поножни, и шлем у него одного был с железной «чешуей» закрывавшей сзади шею… Так вот, нянька превозмогая боль от ударов, что нанес-таки ей Бучила, согнувшись подбежала к княжичу, упала перед ним на колени:

– Княц… Княц!! Воймега доц наш княц. Он,– нянька с ненавистью взглянула на Бучилу,– убил Мокшу, наш княгиня! Не доцвол ему!!…– старая женщина, видимо исчерпав свой запас славянских слов дальше заговорила по-мещерски, но для Вячеслава все уже было ясно.

– Бучила оставь девочку! Она княжна и тебе не по чину. А за убийство мещерской княгини ответ держать будешь!

Привлеченные этой громкоголосой перепалкой многие дружинники прекратили грабеж и насилие. То есть перестали заваливать не успевших убежать женщин, а стали привязывать их ко всему к чему можно привязать, чтобы не убежали. Десятка два дружинников, в том числе и Голова, успевшие спрятать в укромные места свои мешки, встали рядом с княжичем – опытные воины они и в бою ловчее всех и в грабеже быстрее управлялись, при этом никогда не добивали раненых и не убивали женщин, не издевались над ними. Насильникам, как правило, в деле грабежа перепадало меньше, ведь для них на первом месте была их страсть. Тем более сотник Голова, будучи уже не молодым, совсем не отвлекался на женщин.

– Нет княжич, сейчас уже не бой, и ты мне не судья и не начальник, и никто не в праве отнять у меня мою добычу. Я не ведал кто та баба, которой я брюхо вспорол, и не ведаю кто эта девчонка… Я сейчас только ведаю, что она моя добыча и рукой своей чую, что мясо на ней уж очень мягкое и косточки мелкие-мелкие и чистая такая что от нее дух как от леса соснового… Сколько баб и девок я спробовал, ото всех дух потный шел, а от этой… Не бывало у меня еще никогда такой… Потому княжич хоть ты, хоть сам князь… Судить меня вы опосля будете, а сейчас она моя и никто ее от меня не возьмет, и ты княжич лучше не заступай дороги, а то не посмотрю… Сам небось хочешь такую подушку под себя подстелить мягкую да духовитую? Так нечего было стоять рот разинув, а брать что получше ха-ха… Ладно так и быть опосля себя, тебе ее отдам. А сейчас уйди с дороги добром прошу!

Видимо щупая своими огромными ладонями нежное тело юной княжны, и ощущая исходящий от нее «лесной» запах, Бучила пребывал в эйфории вседозволенности, предчувствуя насилие над беззащитной девочкой-полонянкой. В такие моменты разум уже над ним был невластен.

– Отпусти ее смерд!… Ты меня слышишь!– оскорбленный словами не контролирующего себя Бучилы, княжич в ответ оскорбил уже его, и тут же выхватил из ножен свой меч.

– Что!?… Кто смерд… я!? Я дружинник и отец мой никогда смердом не был, весь наш род из дружины… А ты, значит, княжич, никак мечами со мной позвенеть хочешь!? Что же, предупреждал я тебя… сам захотел,– Бучила резким движением отбросил девочку, оставив в ее руках очередной клок своей бороды.

Она с плачем упала на траву. К ней тут же подскочила нянька и, проворно стянув с себя через голову некое подобие шерстяной кофты, тут же стала укрывать ею почти обнаженное тело девочки, что-то шепча ей на ухо по-мещерски. Бучила с усмешкой стоял готовый ответить на выпад княжича, обнажив свой меч со следами запекшийся на нем крови.

– Убивать тебя не буду, хоть и обидел ты меня и род мой сильно, а вот поучить давно пора,– Бучила по своему обыкновению громко, зловеще расхохотался.

 

– Ты что окаянный… на кого руку поднимаешь, на княжьего сына!?– закричал, побледнев до серости как льняное полотно Голова, и попытался выйти вперед, прикрыть собою княжича.– Вот я тебя за такие слова сам поучу,– Голова не обнажил меча, но всем видом показал, что готов это сделать. Ему и раньше приходилось таким образом утихомиривать не в меру разбушевавшихся подчиненных. Несмотря на солидный возраст, мало кто из дружинников мог потягаться с сотником в искусстве владения мечом, тем более Бучила, знаменитый вовсе не своим ратным умением.

Но княжич неожиданно отклонил помощь сотника:

– Отойди Голова. Бучило убил мещерскую княгиню и хотел взять на силу ее дочь. За это я сам его накажу.

Вячеслав говорил настолько твердо и спокойно, так что и сотник, и дружинники готовые тут же утихомирить и вязать Бучилу в нерешительности переглянулись. Конечно, в поединки с настоящим опытным воином шестнадцатилетний юноша вряд ли бы выстоял. Но Вячеслав доподлинно знал, что тридцатилетний Бучила не столько воин, сколько изверг и потому рассчитывал, что сможет отплатить за оскорбление княжеского рода хоть и другого в данное время враждебного кривичам народа. Не для того ли он столько времени упражнялся в бое на мечах с тем же Головой, разучивал боевые приемы и хитрости. Правда, в настоящем бою ему пока что так и не пришлось побывать. Но сейчас необъяснимое чувство исподволь толкало его на этот бой не просто ради спасения этой светловолосой княжны в разодранной, но явно дорогой искусно украшенной вышивкой рубахе. Из под лохмотьев той рубахи он успел узреть невероятно белое, гораздо белее, чем у кривических женщин и девушек тело, на котором Бучило оставил ссадины и кровоподтеки, следы от своих окровавленных рук. И уже в нем заклокотала неуправляемая все перекрывающая ненависть – он жаждал убить изверга.

Бучила все же немного остыл, и даже уже был непроч, чтобы Голова с дружинниками не допустили поединка. Но те послушно отошли, а княжич стоял напротив с мечом в руках и испепелял его взглядом. Голова все же нашел нужным его предостеречь:

– Княжич, не горячись, бейся как всегда, вспомни, чему я тебя учил!

Бучиле ничего не оставалось, как вступить в поединок, иначе его просто бы засмеяли, обвинив в трусости – для дружинника это позор. Сначала он попытался обезоружить противника и сильно ударил своим мечом по мечу княжича, явно пытаясь выбить его из рук противника. Но тот легко отбил удар. Неудача подстегнула Бучилу, его лицо из снисходительного стало трансформироваться в дикое и очередным выпадом он хотел сбить с противника шлем. Но Вячеслав вновь уклонился, и когда Бучила не удержавшись пролетел мимо, сзади ударил его, разрубив кольчугу – мечь достал противника на излете и лишь его острие обагрилось кровью. Бучило взвыл от боли, а дружинники одобрительно комментировали меж собой удачный прием княжича. Бучило развернулся и теперь уже по настоящему разъярился и словно подранок бросился на противника… Теперь он уже не думал о том как обезоружить каняжича, он хотел его убить или самое малое нанести тяжелое увечье. Это желание застило в нем даже неминуемое навлечение гнева князя и наказания, скорее всего тоже смертью. Теперь Бучила вкладывал в удары всю свою немалую физическую мощь, используя большое преимущество в росте и весе… Но княжич оказался необычайно ловок, увертлив, быстр и не по возрасту умело владел мечом. Бучило не экономил сил и потому стал быстро уставать, задыхаться, а его противник напротив, казалось, не знал устали, более того краем глаза успевал видеть как смотрит на него девочка… Вячеслав и сам не понял как это у него получилось, он даже не делал опасных выпадов, только заученно, уверенно отражал удары и увертывался… А этот встречный удар он так часто отрабатывал с Головой, потому он и получился у него как бы сам собой. Он в очередной раз отвел в сторону своим мечом меч Бучилы, и когда лезвие меча противника прошло мимо, тут же выставил вперед свой, уперевшись всем телом. И Бучила сам всей своей массой наскочил на меч, который пробив кольчугу и подкольчужную рубаху вошел ему в верхнюю часть живота почти на половину. Кровь буквально окатила, забрызгала Вячеслава. Он еще успел увернуться от падавшего на него со звериным ревом огромного тела… но меч остался в нем…

Дружинников ошеломила быстрота и результат произошедшего. Куда быстрее отреагировала девочка. С пронзительным воплем она вырвалась из объятий няньки, подбежала к распростертому во весь свой рост лицом вниз телу убийце ее матери и стала пинать его своими босыми ножками. Потом она схватила недвижимого Бучилу за волосы и принялась вертеть его голову, словно пытаясь оторвать. Один из дружинников бережно поднял и оттащил девочку, но та продолжала вырываться, кричать и изловчилась укусить его за палец. Дружинник вскринул от боли, замахнулся… но не ударил, а лишь обозначил движение, что собирается ее отшлепать. Этот укус вызвал смех дружинников и разрядил обстановку. Но девочка восприняла движение дружинника как истинное намерение и испугалась…

Она с мольбой посмотрела на Вячеслава, поняв, что среди этих враждебных пришельцев есть один, у которого она может найти защиту. И когда дружинник ее отпустил, она тут же кинулась к нему, своему спасителю, убившему убийцу его матери, того кто причинял боль и ей. Юная княжна с разбегу бросилась на еще не успевшего отойти от поединка Вячеслава, обвила руками его шею, прижалась к его твердой «кольчужной» груди, лепеча багодарности по-мещерски. Княжич никак не ожидал такого проявления чувств, к тому же девочка оказалась далеко не пушинкой. Во всяком случае, он в свою очередь вынужденный принять ее в сои объятия, попятился шага на два-три, когда она с разбегу буквально прыгнула на него. Тут же княжна вновь залилась слезами, а княжичь успокаивающе поглаживая ее по спине. За тот небольшой промежуток времени, что она к нему прижималась, Вячеслав успел почувствовать и изгибы ее тела и тот дурнопьянящий лесной запах, что действительно исходил от юной мещерской княжны.

Кривичанки низкого происхождения, много работающие и не всегда регулярно мывшиеся, обычно пахли не очень приятно. Но в среде потомственной племенной знати кривичей уже появились женщины по мере возможности за собой следящие. У некоторых из них имелся свой штат прислужниц, в обязанности которых вменялось мытье, умащивание и одевание своих хозяек. У матери Вячеслава, как и полагалось по статусу княгини, насчитывалось с десяток таких прислужниц, и каждая имела свои особые обязанности. Например, наиболее приближенная, пользующаяся особым доверием прислужница, ходила с княгиней в баню и там ее мыла и умащивала благовониями, привозимыми купцами из ромейской земли из города Царьграда. До сих пор Вячеслав как-то не задумывался, почему от матери и прочих знатных женщин его племени исходит совсем иной запах, чем от большинства смердок. Он простодушно считал, что это богиня красоты Лада наделила именно знатных женщин таким вот благоуханием. Сейчас Вячеслав обонял от льняных волос и тела княжны какой-то особый дотоле совершенно неведомый ему запах. То не были благовония, да и даже самые знатные и богатые мещерячки не имели возможности покупать благовония из Царьграда – ни какие купцы в такую глухомань не заглядывали, да и мещеряки из своих лесов по доброй воле отлучались крайне редко. Мещерские леса находились в стороне от основных торговых путей, и мещеряки жили обособленно в своем замкнутом мирке. А запах?… То был всего лишь запах абсолютно чистого, регулярно омываемого озерной водой тела здоровой, сытой девочки, где ничего не болело, не гнило, где каждая клеточка благоухала лучшим в природе запахом – чистоты и здоровья.

Рейтинг@Mail.ru