Виктор Елисеевич Дьяков
Рождение нации
Кикура вновь взялась за чашу, а Кову оставалось только последовать совету старухи – он глубоко задумался. «Сколько он хочет переселить своих смердов, ведь у него их поди много сотен. Нет, на это нельзя соглашаться, ведь они не в набег, придут и уйдут, а насовсем поселятся, поселятся чуждые люди, которые навсегда нарушат спокойное мещерское житие, начнут валить, корчевать и жечь лес, принесут свои привычки, веру…»
То, что кривичи пришли с миром положительно восприняли едва ли не все воймежные мещеряки. Смирный, не воинственный народ всегда предпочитает мир, даже если те, кто его предлагает, в свое время нанесли ему тяжкую обиду. Сыграло свою роль и то, что после кривичского разбоя прошло уже много лет. Из тех, кто держал в сердце обиду, многие не дожили, а для нового поколения та обида не была столь больной. Самым популярным среди кривичей, конечно же, стал Волод. Он поочереди бывал в домах своих родственников, рассказывал о своей жизни у кривичей. Правда Волода увезли совсем ребенком, и он почти забыл мещерский язык. Но особым препятствием это не стало. В селище имелись мещеряки особенно из тех, кто ходил на свой медовый промысел к самым границам своих земель, где им приходилось общаться с кривичами и они понимали славянский язык. Худо-бедно слова Волода и других словоохотливых дружинников передавали и осмысливали… Но, конечно, самой лучшей рассказчицей стала старая Кикура. Она общалась в основном с женщинами, что допускались в княжеский дом, а от них все сказанное старой мокшанкой быстро узнавало уже все селище. Эти рассказы на все лады обсуждались и передавались, производя действие подобное дуновению свежего ветерка в застоявшемся недвижимом воздухе. Кову с неудовольствием замечал, что общение мещеряков как со своими бывшими соплеменниками, так и с остальными кривичами, способствовало восхвалению чуждого образа жизни.
Всеслав же весь последующий день мучился головой с похмелья и не отошел даже к вечеру. Потому переговоры на второй день так и не начались. Кову эта задержка предоставила еще время, чтобы поразмыслить, ибо цель Всеслава благодаря ночному разговору с Кикурой он уже знал. Но что делать, какой ответ дать кривичам? Окончательного решения даже для самого себя Кову так и не принял.
Всеслав оказался готов к переговорам только на третьи сутки. Старый кривичский князь был пока доволен, как все складывается. Еще задолго до лета, студеными зимними днями они с сыном не раз обдумывали, как наладить отношения с Кову. Потом собрали совет племенной знати. Воймега хоть на совете и не присутствовала, но все знала от мужа. С кем как не с ней советоваться о переговорах с ее отцом, хоть она и давно уже потеряла связь с ним. Ведь кривичи и мещеряки хоть и жили рядом, но как бы все время не лицом, а спиной и мало что знали друг о друге. Кривичи в основном контачили с новгородцами, своими ближайшими родичами-полочанами, ну и еще по мере необходимости с вятичами, ну и конечно с пришельцами варягами. Мещеряки те даже со своими языковыми родичами мерянами, муромой, мокшой, эрзей особо не роднились, тем более не знались со славянами, живя в обособленном мирке. Потому кроме как с женой Вячеславу и посоветоваться не с кем было. Не раз и Всеслав разговаривал с невесткой, расспрашивая ее о том, что она могла помнить об отце и мещеряках. Сначала с посольством хотел идти Вячеслав. Но Всеслав решительно воспротивился, ведь идти предстояло с малой дружиной, что предполагало большой риск – могло и до переговоров не дойти, ибо в непроходимых дебрях мещеряки имели возможность запросто положить малую дружину, даже не спросив, зачем они идут. Гибель Вячеслава стала бы просто невосполнимой потерей.
Тогда и напросилась Воймега. Долго не соглашался отправлять с посольством жену княжич, хоть и понимал, что с ней у отца куда больше шансов успешно завершить это сверхсложное и сверхрискованное мероприятие. Всеслав же хотел, чтобы невестка не просто сходила к себе на родину и растопила сердце отца, но и приняла непосредственное участие в переговорах с Кову. О том он и попросил мещерского князя, когда на третий день оказался, наконец, готов к «серъезному разговору». Кову в ответ поднял на него удивленные глаза. Всеслав тут же пояснил, что невестка в курсе всех княжьих дел и вообще данная встреча состоялась во многом благодаря ей. Кову, уже знавший «тему» переговоров, на присутствие дочери в конце-концов согласился. Более того ему явно это польстило, к тому же он надеялся, что при возникновении спорных ситуаций дочь вспомнит кто она по рождению и поможет отцу.
Несмотря на то, что князья более или менее приноровились объясняться друг с другом, но совсем без толмача на переговорах все же обходиться не могли. В данной ситуации лучше всех с обязанностями переводчика справилась бы Кикура – она свободно говорила на обоих языках. Но это даже не рассматривалось. Одна женщина участвует в переговорах, но она княжна и родственница обоих князей, это еще куда ни шло. А вот вторая, фактически смердка, прислужница, хоть и приближенная к княжеской семье – это уже было бы слишком. Что подумают, что скажут? Потому и позвали толмача, которого привез с собой Всеслав.
Вскоре после начала «главного разговора», Всеслав осознал, что мещерский князь как-то вызнал цель, с которой прибыло посольство. Проболтался ли кто, или Кову сам догадался, этим Всеслав не стал ломать свою еще не совсем здоровую голову. Напротив, он стал сразу «брать быка за рога»:
– Князь Кову, я вижу, что ты уже ведаешь, зачем мы пришли. Потому не будем ходить вокруг да около, а сразу начнем говорить о главном. Пойми княже, тебе одному с твоим народом, даже если вы все спрячетесь в лесу никак не выжить. Я не стану говорить про вятичей, что из-за Оки-реки каждый год набегают на твоих родичей, ты об том и так знаешь. Вятичи хоть нам и родичи, но народ этот средь всех нас неуважаемый, потому что они не знают, ни совести, ни чести, не выполняют договора, слова не держат. Для нас же, кривичей, слово данное свято, поверь князь. Когда-то мы были с тобой врагами, а сейчас стали кровными родственниками через дочь твою и имеем общих внуков. Теперь ты мне самый близкий родич, и если я чего тебе пообещаю, клянусь Перуном-громовержцем, исполню, чего бы то мне не стоило, мой сын тоже. На том нас и обманывают часто, что мы слово свое до конца держим. Дочь твоя тут, она не даст мне солгать. Кто нам друг, тот всегда и во всем может на нас положиться. Вот я и хочу князь, чтобы ты забыл обиды, что мы когда-то тебе нанесли, и уже по-родственному оказал нам услугу. А добро князь, поверь, мы тоже никогда не забываем и добром сторицей отплатим…
Всеслав замолчал, испытывающее посмотрев на Кову. Но тот сидел с непроницаемым лицом, и тому ничего не осталось как продолжить:
– Хотим мы, чтобы ты пустил на свою землю три деревни наших смердов. Не стану от тебя утаивать, что хочу я их так спрятать от полюдья, варяжских сборщиков дани из Гнездова. Варяги ни мне, ни сыну моему не верят и сейчас каждый год сами дань собирать приходят с сильной дружиной. А собирают так, что иной раз и на посев зерна не оставляют. Вот мы и хотим часть своих смердов от них в твоих лесах схоронить. Варяги они ведь на лошадях ездят, а в твои леса на лошади не проехать, к тебе не сунутся, даже если им кто и подскажет, куда те деревеньки подевались. Позволь князь, а наша благодарность тебе за то большая будет. Что хочешь проси. Хочешь, я купцов тебе знакомых пришлю, что каждый год через наши земли ходят. Они тебе, и полотна привезут, что твои женщины никогда не видели, и железа хорошего, с него твои кузнецы крепкое оружие выкуют. Могут и готовое оружие продать, варяжские мечи да топоры, доспехи, рубахи железные. У тебя же пушной рухляди, поди много, а купцы до нее очень охочи. В наших-то лесах зверя уже повыбили, а у вас тут его прорва. А у купцов какого товару только нет, и варяжский, и фряжский и ромейский и персидский. Ты только проводника своего дай, а боле тебе и делать ничего не надо. И хлеб привезут. Пусть народ твой хорошего хлеба поест, а то ваш-то уж больно плох. Потом я знаю, соль у вас дорога. Ключей на вашей земле горьких, годных для добычи соли мало, а грибов и прочей еды на зиму вам много солить надо. Купцы тебе и соли дешевой в избытке привезут. Торговать с купцами станешь, и сам забогатеешь, и у народа твоего жизнь лучше будет. Вот дочь твоя, она не даст солгать…
Кову по-прежнему молча слушал Всеслава, который говорил быстро, толмача, который медленно переводил слова князя, время от времени посматривал на Воймегу. Дочь сидела парчевым изваянием, не шевелясь и не издавая ни звука. Даже когда Всеслав призывал ее подтвердить его слова, у нее не менялось выражение лица, будто не про нее говорят. Когда Всеслав замолчал, сказав все, что хотел, Кову довольно долго медлил с ответом, собираясь с мыслями. Наконец, он заговорил:
– Понимаю тебя князь, варяги, что по вашим главным городищам сели, данью своей разоряют тебя и народ твой. Но хоть я и в лесу сижу, и как ты считаешь знать не знаю, что за границами земель моих делается, но все же прослышал я, что варяги эти не сами по себе пришли, вы их сами призвали и над собой поставили. Верно я прослышал, или все это неправда?– Кову с хитрецой усмехнулся.
Всеслав никак не ожидал такой осведомленности мещерского князя, смутился, но быстро нашелся:
– Верно княже, призвать-то призвали да не все. Я на тот сбор в Новгород хоть и ездил, но согласия своего на призвание варягов не давал. И еще были князья, кто не ездил и не давал. Все без нас решили. А сейчас все уже видят, что неправы те призывщики оказались, варяги не порядок, а разор на нашу землю принесли. А ты-то княже, откуда про то знаешь?
– Не стану от тебя таиться, знаю я про то от мерян, они же тоже вместе с новгородцами и вами, кривичами тех варягов призвали, а сейчас также вот как вы, не знают куда от них спрятаться,– пояснил свою осведомленность Кову.– Ладно, не про то разговор, давай про нас говорить. Вот, что я тебе скажу князь, мы мещеряки, народ малый, нам себя сохранить только так и можно, в лесах да болотах спрятавшись. Но вы то, кривичи, у вас каждое малое племя больше чем нас всех и поочных и воймежных. И дружнее вы нас. Я не раз про то слыхал, как вы по нескольку племен договаривались, чтобы вместе дать отпор врагу. Как же так случилось, что мы малое племя никому дань не платим, а вы большое, богатое и стали варяжскими данниками и они вас разоряют, и теперь вы тоже в лесах спрятаться хотите?
Вопрос не понравился Всеславу, он с явным неудовольствием закряхтел, заерзал на своей лавке, едва толмач перевел слова Кову. Не сразу нашелся и что ответить. На этот раз отреагировала и Воймега. Ее до того совершенно бесстрастное лицо выразило определенный интерес, видимо и ей хотелось услышать, что на это ответит свекр. Наконец Всеслав собрался с мыслями:
– В нашем мире все устроено куда хитрее и непонятнее чем у вас тут, в лесу. А с другой стороны, вроде и ничего особо хитрого. Как в лесу звери живут, так и люди. Кто самый сильный зверь в лесу – медведь, его все боятся, а он никого, у кого хочешь добычу отнимет. Вот и варяги, навродь того медведя. В ратном деле им равных нет, это все знают. С кем бы они не воевали, всегда верх берут. Кто только с ними не воевал, и отцы наши и деды пробовали – все бестолку. Вот потому и порешили эти наши призвальщики Рюрика с братьями призвать. Они-то как думали, что от них защита будет, да и дружины наши от них ратному делу обучатся. Но боле всего хотели, чтобы варяги нас всех помирили. Вот ты говоришь меж вами дружбы нет, но насколько я наслышан и вражды тоже нет. Вот у тебя с соседями, что на восходе солнца живут, с муромой есть вражда, или у отца твоего была когда-нибудь?– вдруг спросил Всеслав.
– Да нет, не припомню… хотя бывало что мурома в наши леса заходила, охотники. Ловили, добычу отбирали, но самих всегда отпускали. Да и наши охотники, случалось, заблудятся да в Мурому уйдут и тоже назад возвращались, когда с добычей, а когда тоже забирали. Ну, а с мерянами у нас граница ясная, Клязьма-река и они сюда не ходят, ни мы туда. А зачем и у нас земли лесной много и у них, – недоуменно пожал плечами Кову.
– У вас так, а у нас не так. Мы хлеб сеем, много, потому нам много свободной земли надо оттого и споры меж нами случаются в основном из-за земли, а то и враждой дело кончается. Народ у нас не таков как у вас. У вас люди все больше тихие, смирные, а у нас шабутные, друг дружку все как-то задеть наровят, обидеть, обворовать. Вот потому и позвали Рюрика, всех нас рассудить, подавись он костью. Думали, он с дружиной придет, чтобы тут справедливый суд чинить. А он на все самые богатые городища своих родичей понаставил на все реки и волоки, а старых князей ото всюду и отставил. Так вот варяги наше главное богатсво, путь торговый по которому купцы из варяжского моря в ромейское и назад ходют, под себя подобрали. Теперь там везде сидят варяги старшие дружинники Рюрика со своими дружинами. А старые князья новгородские да наши кривичские совсем уж обнищали, а то и вовсе пропали. Уж как наши князья, что на главном волоке в Гнездово сидели за волок тот бились, а не сдюжили. Пришла варяжская дружина, городище на приступ взяла и стала и городищем и волоком владеть. Сейчас в том Гнездове уже боле чем на четверть от общего числа варягов тех. Если бы я тогда им на дороге встал и я бы совсем пропал, сейчас уж может не я с сыном смердами бы своими владел, а какой-нибудь сотник или десятник варяжский. Хорошо хоть городище мое в стороне от волока, а то бы так и было. А вот от дани не смог уберечся, да и ни одно кривичское племя не убереглось,– Всеслав замолчал и тяжело вздохнув, опустил голову.
– Да… удивил ты меня князь немало, в свою очередь покачал головой Кову.– Я-то думал, что вы кривичи всегда и во всем сами себе хозяева, такой большой народ. О том, что дань варягам платите слышал, но не верил. Теперь понятно… Так ты получается не нам помочь хочешь, а за княжение свое боишься. Боишься, что не сегододня-завтра варяги и тебя и сына твоего погонят, а то и убъют и сами в твоем городище князьями сядут. Так что ли?– сделал очередной вывод из услышанного Кову.
– Правильно думаешь,– вновь тяжело вздохнул Всеслав.– Два лета назад Рюрик послал своего малолетнего сына Игоря, приставив к нему советчиком шурина своего Олега вниз по Днепру-реке, чтобы Киев последнее городище на пути в ромейскую державу под себя подгрести. Недавно вот известие пришло, Олег князей киевских Аскольда и Дира из городища хитростью выманил и поубивал, а сам в Киеве на княжение сел и тамошних людей полян с древлянами данью обложил. Теперь получается уже весь путь, от которого столько народов кормится под ними, все городища, все волоки. И все народы, что около того пути живут, все варягам дань платят. Товару, золота сейчас у них много, дружины у себя в варяжской земле им есть на что нанять. И с ними уже нам не справится, даже если мы все кривичские князья, кто еще в своих городищах остались, вместе объединимся. Я уж ездил и Вячек мой ездил к соседям. Никто не мыслит оружие против варягов поднимать. А я чую со всеми нами варяги мыслят то же сделать, что с Аскольдом и Диром сделали, со старыми гнездовскими князьями, нас поубивать, а смердов наших своими рабами сделать… Вот так князь, как видишь я весь перед тобой открылся. В твоих лесах я хочу спасти свой народ, свою семью, своих внуков. А моя семья сейчас и тебе не чужая и мои внуки и твои тоже. Потому и хочу сначала смердов своих у тебя спрятать, а потом может и сам, а не доживу так сын мой, дочь твоя и внуки наши в твои леса совсем жить пойдут…
Кову морщил лоб и кривился явно не зная как реагировать на такой «поворот», и хоть Всеслав ждал ответа, мещерский князь так и не нашел что сказать.
– Но не только о себе и своих я мыслю, я и о твоем народе думал. Вятичи для вас это самый злой враг сейчас. А вместе с нами вы от них отобьетесь. Помоги князь и мне и себе,– уже чуть не с мольбой просил Всеслав.
Когда толмач замолк переведя последние слова своего князя, Кову вновь не нашел, что говорить, лишь сосредоточенно смотрел перед собой. Наконец он заговорил:
– Спасибо за правду, князь. Я понимаю боль твою… Но пойми и меня, эти леса, озера, реки, болота, здесь жили наши отцы деды и прадеды, а сейчас живем мы… Это все что у нас есть, только здесь мы и можем жить и молится нашим высшим покровителям. А если здесь поселятся твои смерды… Они же наш лес будут рубить, корчевать, жечь, ловить рыбу в наших озерах и реках, бить нашего зверя. Сейчас нам здесь всего хватает, хватает рыбы, дичины, меда. А если еще вы поселитесь, хватит ли?… Верно говоришь, твой народ и драчливее моего, и он намного больше. Если я соглашусь, то ведь за тремя деревнями, что здесь поселятся и остальные потянутся, без дани-то легче жить и все твои смерды будут тут в наших лесах, а потом и ты сам, или сын твой городище свое сюда перенесете, от варягов подальше. И что тогда станет с моим народом!? Сейчас я еще могу тебе отказать, а потом мы уже на своей земле будем не хозяева, когда твои люди узнают тайные тропы и проходы через болота. И тогда весь твой народ придет сюда и уже не мы, а вы тут будете хозяева. Что на это скажешь князь, и ты дочь моя Войма?
Всеслав и Воймега по-разному реагировали на слова Кову. Кривичский князь помрачнел и явно не знал, чем ответить. Воймега же напротив как будто чему-то воодушевилась, раскраснелась и заговорила, путая мещерские и славянские слова, потом сбившись окончательно перешла на славянский:
– Отец… ты говоришь как мудрый повелитель своего народа. Но поверь, я как и ты хочу только добра народу мещерскому и мира на земле где я родилась. То, что тебе предлагает князь Всеслав, это не только спасение для кривичей, это и спасение для мещеряков. Мы с мужем моим и князем Всеславом много думали, прежде чем к тебе ехать. Поверь, другого пути нет, нам надо договориться, только тогда кривичи спасутся от варягов, а мещеряки от вятичей. Оба наши народа сейчас нужны друг другу. Если ты откажешь Всеславу, сюда придут вятичи, это звери алчные. Они здесь не лес корчевать, не зверя бить будут, они народ твой убивать, грабить, жечь и в полон уводить будут!
– Послушай дочь свою князь, она права,– подхватил, даже привстав со своего места Всеслав.– Придет в твои леса дружина вятичей человек в пятьсот. Даже если ты весь свой народ поднимешь, с ними не сладишь. А проводников они найдут из тех мещеряков, что в полоне у них. Что будешь делать, кого на помощь звать? Мерян из-за Клязьмы, мурому из-за Гуся? Так они, сам говорил, вам не враги, но и не друзья, биться за вас не станут. Подумай хорошенько, вятичам ведь ничего другого не остается, как на тебя идти. Ты со своим народом самое близкое к ним не разоренное племя. С поочных мещеряков им уже нечего взять, они их дотла разорили, а дань хазарам платить надо. На эрзю и мокшу они уже много набегов сделали, но то большие народы и так просто их не взять, не подмять, разве что селище какое-нибудь разграбить да людей оттуда в полон увести. Я знаю, вятичи любят в наложницы эрзянок брать, они белотелые и беловолосые и от них дети белые рождаются. А вятичи они как и мы с черными волосами, только ростом нас ниже. Вот и хотят через эрзю побелее стать, да и повыше,– Вячеслав натужно рассмеялся, чуть улыбнулась одними губами и Воймега. Кову напряженно молчал.– Но и эрзю с мокшой, что к ним ближе они уже сильно разорили. Так что ты для них самый вкусный кусок… Князь я же знаю, что к тебе много поочных мещеряков бежит, целыми семьями бегут. Ты видел, какие у них в последнее время дети пошли… они на мещеряков разве похожи? Сплошь черноволосые и длиннолицые, да еще мелкие совсем. Это оттого что вятичи из года в год набегают и сильничают тамошних мещерячек. С твоими то людьми тех детей уже никак не сравнить. Твои-то вон я посмотрел, некоторые как Волод, прямо богатыри, как мокшане и все больше светлые почти как эрзяне, да рыжие навродь мерян. Поверь, придут вятичи и твой народ ждет судьба ваших поочных родичей. А что они скоро придут, я хоть своими, хоть твоими богами поклясться могу,– Всеслав тяжело вздохнул и замолчал, явно давая понять, что все сказал.
Все что предсказывал Всеслав, в общем, предвидел и сам Кову, он уже не раз продумывал план действий в случае набега вятичей. Всеслав, конечно, всячески нагонял страху, преувеличивая возможную численность вятичской дружины. Потому Кову не сомневался, что первый набег его воины наверняка отразят, и второй скорее всего, тоже… Но вятичи на том не успокоятся и их постоянные набеги в конце концов истощать его племя, превратят в нищих и рано или поздно доведут до состояния в котором пребывают его поочные сородичи. С Оки к Кову только за последние пять лет прибежало более пятидесяти человек, от детей до стариков. А сколько не дошли, утонули по пути в болотах, сгинули от болезней, попали в лапы к медведю… Видимо поочные мещеряки бежали не только к Кову, но и к кривичам. От кого же, как не от беженцев, все это мог знать Всеслав. Прав был Всеслав и относительно возможных союзников – действительно на помощь ни со стороны восхода солнца, ни со стороны студеного ветра никто не придет.
Словно осознав колебания мещерского князя, Всеслав вновь принялся его убеждать:
– Знай князь, слово кривича крепкое. Если договоримся, поверь, не дадим народ твой в обиду, на разор и полон. Вот дочь твоя тут, не даст солгать…
Воймега тут же, тряхнув серебряными подвесками, подтвердила:
– Да отец, это так, для знатного кривича своему слову изменить, что жизни лишиться.
Кову и сам был наслышан об этой особенности родовитых кривичей, особенно князей. Тем не менее он молчал, напряженно думал и думал… Кову не был уверен, что его преемник, кто бы им не стал сможет сплотить племя в грядущем лихолетье, а в союзе с кривичами… Если даже это зло, то несомненно меньшее чем быть перебитыми и полоненными, – Кову наконец принял нелегкое решение.
Начало 21 века
Занятия у вечерников заканчивались в 22.20, так что Михаил до своей школы добирался иной раз заполночь. Как-то Василич, недовольный тем, что ему в очередной раз пришлось в морозную ночь выскакивать открывать школьную калитку, в сердцах сказал:
– Слушай Миш и не надоело тебе так мучиться. Вот, гляжу, ты сначала целый день тут вкалываешь, крутишься, а потом еще в институт свой мотаешься. Тут тебе мозги поласкают, потом там, да еще дорога. И ради чего все это?… Нет, я бы еще понял, если бы тебя после этой учебы непыльная да денежная работа ждала. Тогда можно несколько лет помучиться, чтобы потом всю жизнь в теплом кабинете сидеть, помогать кому делать нечего, и еще за эту помощь деньги хорошие получать. Как у нас некоторые начальники и депутаты устраиваются. Но, ты же сам говоришь, что ни должность, ни деньги большие тебе после этой учебы не светят. Тогда зачем вся эта мука?
Примерно одну и ту же мысль брянский белорус в разном «исполнении» озвучивал не один раз. Михаил в ответ либо отшучивался, либо отмалчивался. Но на этот раз он возвращался из университета в неважном настроении и в ответ, в свою очередь, разразился «лекцией о смысле жизни»:
– Слушай Василич, тебе твоя работа нравится?
Охранник удивился вопросу, но кривить душой не стал:
– Да кому же эта охрана может нравиться? Да гори она ясным огнем, если бы не нужда!
– Ну, а вообще, в целом, тебе твоя жизнь нравится?– все глубже «забрасывал сети» Михаил.
– Да разве это жизнь… от дома от семьи сижу тут за четыреста километров. Каждый месяц мотаюсь туда-сюда как заводной. Жена одна, дети сами по себе растут, и дом без мужского догляду хиреет. В доме-то всегда что-то подновить, подправить надо, а когда хозяин постоянно мотается… Да, платили бы у нас там хотя бы по десять-двенадцать тысяч, никогда бы сюда не поехал. Разве это мое дело сиди тут сутками, как вертухай какой. Я же электрик пятого разряда, а мне там с моей квалификацией больше шести тысяч не предлагали. Да за такие деньги работать – себя не уважать,– охранник раздраженно махнул рукой.
– Значит, Василич, получается, что у тебя сейчас в жизни глубокий кризис, и впереди никакого улучшения не предвидится?– констатировал Михаил.
– Да, какое там улучшение. Иной раз вот так ночью проснусь и не пойму, кто я и где я, а как вспомню, что к чему, такая тоска найдет. Если бы не семья, хоть в петлю от такой жизни лезь,– подтвердил охранник.
– Семья это понятно, ты ради нее все мотания и работу эту тупую, скучную и в то же время нервную, терпишь. И я к своей работе примерно так же отношусь, как ты к своей, она мне тоже совсем не нравится. Но у меня, Василич, отдушина есть, это как раз моя учеба. Это я здесь днем мучаюсь, а вечером в универе я не мучаюсь, я там познаю то, что мне хочется познать, я занимаюсь тем, что мне по душе, интересно. Понимаешь?
Но Василич не понимал Михаила, чем привел того едва ли не в отчаяние:
– Ну как мне тебе объяснить, прямо не знаю… Я очень люблю Историю, со школы. Очень хочу знать, что происходило много веков назад, как жили тогда люди, о чем думали, переживали…
– Зачем!? Ну, жили и жили, в шкурах звериных ходили, на лошадках ездили, чего там интересного?– недоумевал охранник.
– Ну, как же… Вот, например, мне очень интересно от кого пошел мой народ, мой род. Вот, ты говоришь, что белорус. А знаешь, от кого белорусы произошли?– пытался вызвать интерес у собеседника Михаил.
– Как от кого?… От белорусов,– одновременно и удивленно и с сомнением в голосе произнес Василич.
– Все не так просто как ты думаешь,– с чувством превосходства рассмеялся Михаил.– Ты в курсе, что на территории современной Белоруссии больше тысячи лет назад жило восточнославянское племя кривичей… хоть слышал что-нибудь о нем?
– Неа…– растерянно отвечал охранник.
– Так вот, потом это племя разделилось. Западные кривичи остались на месте и стали зваться полочанами. А восточные кривичи, которые первоначально жили в районе от Смоленска до Пскова, двинулись на восток осваивать новые земли, то есть вот сюда в междуречье Оки и Волги и дальше севернее и восточнее. Полочане же с кем граничили?… С предками современных латышей и литовцев. Вот они с ними помешались и составили основу современного белорусского народа, а восточные кривичи, придя на новые земли, помешались с живущими здесь финно-угорскими народами и составили основу современного русского народа. Секешь?– поучительно закончил Михаил.
– Так что же это, мы что-ли с Литвой и латышами, что ли мешались?… Не верю, ерунду несешь, с литовцами у нас всегда вражда была,– недовольно возразил охранник.
– У соседей по лестничной клетке и то вражда бывает, а у соседних народов за века тоже всякое случается. Но с кем рядом живешь с тем и мешаешься, от этого не уйти, совместные браки, да и просто случайные встречи, даже насилия, вот тебе и пошла кровь мешаться, и за тысячу с лишним лет столько раз перемешается. То, что белорусы произошли от смешения славянского племени с балтами это, Василич, доказанный факт, как и то, что русские получились в основном от смешения славянских и финно-угорских народов,– опять безапелляционным тоном заявил Михаил.
– И что это так важно знать?– пожал плечами, явно не обрадованный своей «родословной» Василич.
– Как ты не понимаешь, конечно, важно. Нам-то в школе про происхождение наших народов совсем не то говорили. Мы ведь до сих пор правды не знаем, ложную теорию на веру принимаем. А я вот хочу до истины докопаться, отбросить ложные теории, как чисто восточнославянскую, так и скандинавскую, нордическую, они обе не верны, хотя первая до сих пор считается официальной, ее забивают в мозги учащимся школ, студентам в ВУЗах, фактически всему народу,– все более заводился Михаил.
Но Василич его не понял, он по-прежнему не мог принять, что белорусы не чисто славянский народ, а некий синтез каких-то кривичей с далекими предками неуважаемых им литовцев и латышей. К тому же по большому счету охраннику было все равно и от кого произошли белорусы, и говорят правду или выполняют политический заказ авторы официальных учебников истории. Он так и не осознал, зачем Михаил мучается на своей вечерней учебе, которая не сулит никаких материальных перспектив.
В очередной раз Вика позвонила в разгар рабочего дня, когда Михаил у себя в безоконной каморке чинил поломанный стул. Уже по голосу стало ясно, что на этот раз девушка пребывает в приподнятом настроении. Она так и порывалась сообщить нечто ее буквально переполнявшее. Она вызвала его на очередное свидание… в свою машину. Михаилу пришлось поспешить со стулом, ибо уже через полчаса Викин «форд» стоял у школьной ограды… Едва Михаил успел прикрыть за собой дверцу и поцеловать девушку, как она радостно затараторила:
– Мама с хачем встречалась, посмотрела на него и, в общем, дала ему от ворот поворот. Вчера у нас в квартире наверное до полуночи ор стоял, мы с мамой на пару Лизку окучивали, стыдили и все прочее… Фу, слава Богу, а то я уж вся испереживалась.
– Понятно… А чего это Людмила Петровна такой отрицательный вывод насчет азера сделала, если как ты говоришь, у нее не национальность и вероисповедание, а финансовая состоятельность главный критерий отбора? У азеров ведь с этим делом обычно все тип-топ. Неужто, бедным оказался?– с усмешкой предположил Михаил.
– Вот именно, нищеброд, мыльный пузырь, даром что хач. В Москве, он оказывается, вместе с братом на съемной квартире живет. Машина, на которой он ездит тоже не его, а родственника какого-то. У мамы ведь почти тридцать лет педстажа, она умеет распознавать человека с ходу. А из этого хача она все, что ей надо было вытянула. Оказалось, он пыль в глаза Лизке пускал, дорогие цветы дарил, райские кущи обещал, рощи мандариновые. Она дурочка и поверила. Тот и маме нашей решил лапши на уши навешать, столик в ресторане заказал, и ей цветы преподнес, вино-фрукты. Но мать не проведешь. Она сразу поняла, что ресторан средней паршивости, который конечно какой-то его земляк держит. Мама потом рассказывала как он перед ней соловьем разливался, комплименты сыпал, то то, то другое попробовать предлагал, уверял что больше всего на свете учителей уважает. А у мамы же обзорное зрение, привыкла за всеми учениками в классе разом смотреть, она сразу увидела, что ресторан грязный, за столиками одни хачи базарной внешности. Да и его хорошо рассмотрела. Спросила: сколько вам лет? Она сразу определила, что этот молодой человек не так уж молод. Так и оказалось, двадцать девять лет. Даже если не соврал, он Лизку на девять лет старше. Уже дома мама ей объяснила, что джигиты только смолоду горячие, а с годами у них это… ну понимаешь?– Вика стыдливо потупила глаза.
