Виктор Елисеевич Дьяков
Рождение нации
– Ой-ой, да мужики все с полоборота заводятся, я знаю,– Вика показывала, что мужские психология и темперамент не такая уж для нее тайна.
– Ну, так что, топим, или нет?– Михаил проявлял настойчивость.
– Ой, не знаю… туда ведь сначала воды надо натаскать, а уже вечер,– совсем чуть-чуть продолжала сопротивляться Вика.
До наступления сумерек оставалось где-то с час. За это время Михаил натаскал воды из колодца и затопил баню. Вика же все это время убиралась в доме. Она промела полы, переменила постельное белье на кровати, предварительно перебив старую свалявшуюся перину, после чего стала готовить ужин. На ее мобильник позвонила Людмила Петровна. Она хоть и погнала дочь одну проведывать их деревенский дом, но не могла за нее не беспокоиться. Потому после обычных вопросов все ли в доме на месте, и не дымит ли печка, она выдала много раз озвученный ранее инструктаж, предписывающий на ночь закрыться на все запоры и на всякий случай иметь под рукой топор. Вика заверила мать, что все вокруг спокойно, но про то, что у нее имеется и защитник, и что печь топится не только в доме, но и в бане, она, конечно, ей не сообщила.
На деревеньку уже опустилась темень, слившаяся с темной массой леса, когда Вика, слегка обеспокоенная тем, что Михаил, топя баню, долго не заходит в дом, вышла его проведать. Тут она с удивлением обнаружила, что Михаил орудует деревянной лопатой, сооружая возле бани, что-то вроде снежного вала, сгребая снег со всех сторон.
– Миш, а что это ты делаешь,– не поняла этих манипуляций Вика.
– А это Викуль, я приготавливаюсь к принятию снежных ванн. Я когда вот также моюсь с отцом в нашей старой бане, всегда после парной в снег ныряю,– буднично пояснил Михаил.
– А зачем много-то так, ты же вон целую снежную стену соорудил.
– А это чтобы со стороны, если кто нечаянно пойдет, нас тут с тобой не увидели,– Михаил вновь бедово заулыбался.
– Как, ты и меня в снег тащить собрался!?– боязливо не то удивилась, не то возмутилась Вика.
– Ты просто не знаешь, какое это удовольствие, после жара в снег,– восторженно произнес Михаил, втыкая лопату в снег.
– Нет, нет! Я никогда не пробовала… я боюсь… я простужусь!– замахала руками Вика.
Михаил смотрел на девушку, едва освещенную тусклым светом из маленького банного оконца, и будто видел впервые. Она стояла в телогрейке и валенках и каком-то допотопном клетчатом платке, видимо тоже изъятом из бабушкиного сундука.
– Ты в этом виде…– он звонко рассмеялся,– настоящая деревенская баба.
– Кто деревенская… я!? Сейчас я тебе покажу бабу!– Вика налетела на Михаила и попыталась свалить прямо в сооруженный им снежный вал. Но он ухватился за нее и в сугробе они оказались вместе.
– Баня скоро будет готова?– лежа в сугробе, в перерыве между снежными поцелуями осведомилась Вика.
– Полчаса-час,– Михаил отвечал, не отвлекаясь от своего любимого занятия, обнимать, щупать, находить губами ее губы, щеки, в сладостном предчувствии, что вскоре он будет ощущать и лицезреть, наконец, любимую без одежды, а потом и обладать ею.
В баню решили идти, предварительно поужинав, чтобы потом сразу лечь в постель. Первой пошла Вика, разделась в предбаннике, зашла в моечное отделение и обдала горячей водой полок и скамейки. Михаил, как и было обговорено, пошел минут через десять после нее. Он, предварительно постучался и, получив разрешение, тоже зашел в предбанник и начал раздеваться, невольно косясь на вещи Вики, затем пригляделся к маломощной лампочке.
– Викуль, а кто тут у вас электропроводку делал?– спросил он через дверь.
– Не знаю, наверное дед, когда еще жив был, но я не помню, он умер когда я совсем маленькая была. А что?
– Да гляжу с умом сделано, через понижающий трансформатор, хоть и тускло светит зато безопасно, током не ударит…
Михаил посторонним разговором пытался унять нарастающее внутреннее возбуждение, ведь он сейчас откроет дверь и впервые увидит свою девушку обнаженной и таковым же предстанет перед ней. И это важнейшее для влюбленных событие произойдет не как-то спонтанно-случайно, или как-то по-киношному нереально, а чисто по-русски – в бане.
Баню построили еще в советские времена, когда невозможно было купить стройматериалы, а только каким-то хитрым образом достать или украсть. А достать или украсть в больших количествах могли только большие начальники. Дед Вики таковым не являлся, потому и баню построил маленькую, где моечное отделение и парилка были совмещены. Вика схитрила, она залезла на полок и там легла так, что только выставленная ко входу голова оказалась на свету, а почти все ее тело осталось «на заднем плане» в относительной тени, ибо маломощная двенадцативольтовая лампочка не могла одинаково ярко осветить даже столь небольшое помещение. А вот Михаил оказался, так сказать, в явно проигрышном положении, ибо оказался весь на виду. В дверь он, правда, заходил боком, но ожидая увидеть полностью обнаженную Вику, увидел лишь ее плечи и лукаво улыбающееся лицо, смеющиеся глаза в обрамлении распущенных светлорусых волос. Михаил, видя, что его перехитрили, еще более повернулся к девушке боком и даже, как бы невзначай прикрылся ладонями.
– Эээ… так нечестно. Ты чего это туда залезла? Давай, слазь, все должно быть по чесноку!– весело возмутился Михаил, видя, как покрасневшая и от жара и от смущения Вика глаза, тем не менее, не отводит и откровенно его рассматривает.
– Не слезу, мне и здесь удобно. А чего это ты там прикрываешь…а?– Вика, чье лицо уже начало покрываться капельками пота, ехидно захихикала.
– Ну, раз ты так, то я вот так,– с этими словами Михаил сделал шаг к полку, придержав голову девушки нашел ее губы своими губами, затем руками взял ее за плечи, потом руки скользнули ей под мышки и стали стаскивать ее с полка.
– Не надо, не надо, я сама!– запросила пощады Вика, и когда он отпустил ее она, оправив волосы, с медленной грацией сошла вниз…
Потом они залезли на полок уже вдвоем и, соприкасаясь, потели вместе. Их тела, его этакое «постное» лишенное даже намека на жировые излишки, широкое вверху и узкое в поясе, и ее, наоборот, узкое даже хрупкое в плечах и широкое в бедрах, с полными ляжками, круглыми средней величины грудями, небольшим, но хорошо «проявленном» животиком, покрытое сверху слоем молодого «бабьего» жирка… Они как разные полюса тянулись друг к другу, хоть разум и призывал к сдержанности – здесь слишком жарко и даже обданная горячей водой старая баня не могла быть абсолютно чистой. Пропотев, вышли в предбанник, чуть приоткрыв входную дверь запустили порцию свежего морозного воздуха. Подышали и вновь вернулись в жаркую среду парилки. Михаил в ковшик зачерпнул холодной воды, плеснул на каменку – поддал пару. Вика же залезла на полок, легла и он начал легонько охаживать ее березовым веником, по спине, заду, ногам. Уже через минуту Вика запросила пощады, соскочила с полка и выбежала в предбанник. Михаил при этом буквально пожирал ее глазами. Она «ощущала» его взгляд, но не показывала этого, а сама уже смотрела на него лишь украдкой, словно подглядывая, с удовлетворением убеждаясь, как сильно он ее хочет. В то же время она инстинктивно все время пыталась «выгодно» к нему поворачиваться, принимать красивые позы, вроде бы невзначай колыхнуть грудью, покачивать бедрами… Вика «дышала» в предбаннике, а Михаил еще поддал пару, залез на полог и отхлестал веником себя сам. Затем он, с ног до головы красно-багровый с прилипшими листьями от веника, тоже выскочил в предбанник и скомандовал:
– А теперь в снег!
Он хотел увлечь за собой Вику, но та не далась:
– Нет-нет, я не пойду… боюсь!
– Смотри, это совсем не страшно!– Михаил распахнул дверь на улицу и, как был, выбежал в зимнюю студеную темень.
Вика с опаской выглянула следом. Михаил хватал пригоршнями снег и с кряхтением натирал себе плечи и грудь. Потом он с разбега нырнул в сугроб и тут же из него выскочил, побежал назад в баню, пролетел предбанник и сразу же поддал еще пару…
– Ух… супер, кайф просто обалденный,– приговаривал он уже сидя на полке и вновь хлеща себя веником, а снег на его теле на глазах таял и стекал ручейками.
Отогревшись и отпарившись, Михаил соскочил вниз, затащил на полок Вику по пути изрядно полапав ее. Оставив ее там, он соскочил, поддал пару и тут же вновь заскочил на полок сел рядом и пресек ее попытку сойти вниз. Она взмолилась, что действительно уже не может терпеть. Тогда они сошли вместе, и когда вышли в предбанник он увлек ее за собой дальше – на улицу. На этот раз разомлевшая от жара Вика в первый момент совсем не почувствовала мороза и холодящего ноги снега, а только чистейший свежий воздух с легким запахом смолы и хвои от недалекого леса. После душной парилки дышалось удивительно легко. Темень опустилась – хоть глаз коли, ночь выдалась безлунной. Они стояли во весь рост, от обнаженных тел шел пар. Когда стал ощущаться холод, Вика прижалась к Михаилу всем телом.
– Ну что, падаем?– спросил Михаил, кивая головой на сугроб, где уже обозначился «слепок» его тела от предыдущего нырка.
– Подожди, давай еще так постоим… действительно, настоящий кайф,– восторженно прошептала Вика, ощущая жар его тела, компенсирующий холод со спины и нечто твердое упирающееся ей в живот на уровне пупка.
Мороз был невелик, днем не более двух-трех градусов мороза, а сейчас вечером может быть самое большее семь-восемь. Но не имеющий жировой прослойки Михаил, несмотря на всю свою браваду и опытность в деле купания в снегу, холод ощущал сильнее Вики, таковую прослойку имевшую. Потому он спешил уже завершить «снежные процедуры».
– Давай Викуль, падаем,– повторил свое предложение Михаил.
Девушка ничего не ответила и он увлек ее вместе с собой прямо в снег… Здесь Вика, наконец, ощутила даже через свою «прослойку» настоящий какой-то щиплющий холод, взвизгнула и выскользнув из объятий Михаила и уже не заботясь о «красоте позы» скрючившись и дрожа как мокрая курица побежала в баню… Зато как легко и приятно стало париться, после «снежной ванны», не ощущались ни жар, ни духота. Когда они еще раз выбежали на улицу, она уже не решилась нырять в сугроб, но зачерпнув снега осторожно натерла себе плечи… Потом они, наконец, стали мыться… он мыл ее, она его. Постепенно Вика так осмелела, что не стеснялась в ответ на его «лапание» соответственно отвечать, и уже смело смотрела туда, куда еще десять минут назад смотрела со стеснением.
Не чувствуя времени, молодые люди провели в бане часа полтора и задержались бы еще… если бы не «заиграл» мобильник Вики, который она на всякий случай взяла с собой. Людмила Петровна вновь тревожилась за дочь, напомнила, чтобы она ни в коем случае не закрывала на ночь заслонку печной трубы, чтобы не угореть. Михаил едва сдерживаясь от смеха смотрел как Вика подробно и в деталях заверяет мать, что в точности исполняет все ее инструкции… а сама при этом даже не находится в доме, а стоит в бане без одежды, а рядом с ней тоже без оной не безызвестный Людмиле Петровне школьный рабочий по зданию… Этот звонок заставил вспомнить о времени и прервать такую приятную для обоих банную прелюдию, подготовку к главному действу, кульминации, вершине любви… Баня сыграла свою роль, в постели они уже совершенно не стеснялись друг друга, и все что положено произошло естественно и легко, сначала в первый раз, потом во второй …
Единственно, что на время прервало их затянувшуюся чуть не до середины ночи добровольную бессонницу, это простынь, которую Вике пришлось заменить после первого раза – ведь та оказалась в крови. Но и после второго раза они были так возбуждены, что не могли уснуть, лежали на старинной перине и разговаривали. Тон разговору задал Михаил:
– Знаешь Викуль, о чем я подумал? Ведь вот также и сто и двести и тысячу лет назад парни и девушки встречались, вот так же, может где-нибудь среди леса, на сеновалах, а может и в тех же банях или на речке уединялись и купались вместе.
– А может вообще голые ходили… Я слышала, что в старину климат теплее был,– выдала и свою версию Вика.
– Нее… такое было очень давно, на самой заре человечества. Я имею в виду относительно более близкие времена, тысячу, тысячу сто лет назад, тогда вот здесь на этой самой земле наш народ зарождался. Тогда еще и христианства здесь не было, все язычники были, даже феодализм еще не наступил, и жили при племенно-родовом строе.
– А язычники, это которые многим богам поклонялись?– уточнила Вика, положив голову на руку Михаила.
– Да, но те верования не допускали таких моральных запретов как христианство или тем более ислам. И по всему люди здесь тогда чувствовали себя раскованнее, чем те же христиане в Византии, например, и даже чем сейчас. Вот взять хотя бы тебя. Днем, как только я тебе предложил баню топить и вместе мыться, ты же посчитала это чем-то аморальным. В твоем самосознании сам собой сработал некий запретительный инстинкт. И у большинства людей он такой же, по наследству на генном уровне передается. Я не говорю про всех, про тех аморальных уродов, про которых поговорку сложили: им хоть ссы в глаза – все божья роса. Мне кажется в телепередаче ТНТ «дом-2» именно такие особи собраны. Я говорю про таких как мы с тобой, родителей наших, про обычных людей. У нас у всех в головах схожий запретительный инстинкт, что можно, а что нельзя. А вот сейчас мы с тобой в баню пошли, в снегу искупались, в общем, получили удовольствие от самых безобидных вещей и они нам уже аморальными не кажутся. Верно?
Вика никак не ответила, лишь только слегка изменила положение руки Михаила, лежащей на ее груди. Не дождавшись ответа, Михаил продолжил:
– Вот ты, когда приглашала меня сюда, уже готова была лечь со мной в постель. Так ведь? А в баню идти оказалась почему-то не готова. Тебе сейчас это самой не кажется смешным?– Михаил в очередной раз начал ворочаться, укладываясь поудобней – лежать на взбитой пуховой перине ему было непривычно.
– Не знаю… может быть, но я действительно никак не ожидала, что будет так здорово,– откровенно призналась Вика.
– Что здорово, баня… или после,– подначил Михаил.
– Все,– Вика перевернулась на бок лицом к Михаилу и прижалась к нему.
– Я что хотел сказать-то,– Михаил стал просовывать свою руку под Вику, а девушка с готовностью ее «пропустила»,– что те условности в виде расхожих штампов моральных норм, за которые частенько выдают обыкновенное ханжество, а мы их чтим как непререкаемые постулаты… Так вот, тысячу лет назад их не существовало. Люди были ближе к природе. Наверняка в те времена парень с девушкой, встречаясь наедине где-нибудь на берегу реки или озера, не считали аморальным ходить друг перед другом голыми. Ведь не на пустом же месте все эти языческие ритуалы и праздники возникли. Та же ночь на Ивана Купалу, когда девушки обязательно купались голыми. При этом они наверняка знали, что за ними подсматривают парни, и они их не стеснялись.
– Миш, ну что тебя все в прошлое-то тянет? Ну его…– Вика стала ластиться к нему всем телом, своей нежной бархатистой мякотью – она познав впервые блаженство любви, вновь хотела его испытать. Для нее действительность значила куда больше чем далекое прошлое.
Но Михаил уже насытился и явно тяготел к «лирическим отступлениям»:
– Извини Вика, но уж больно я люблю Историю, это самое прошлое. Так что привыкай, с этим тебе придется мириться. А тебе разве не хочется узнать, что, например, стало с помещиками, которым когда-то принадлежала ваша деревня, каковы их судьбы, куда они делись.
– Неа,– замотала головой, нарочно задевая его по лицу своими промытыми, распушившимися после бани волосами, Вика.
– Не может быть, это же так интересно. А еще интереснее приоткрывать завесу тайн еще более далеких от нас времен. Удивительно, но факт, мы же почти совсем не знаем своей древней истории. Так отрывочные сведения былины да «Повесть временных лет», «Слово о полку Игореве», которое, кстати, скорее легендами являются и к украинской истории относятся, нежели к нашей. Мы историю Древнего Египта, Греции и Рима знаем лучше, чем свое раннее и среднее средневековье…– вновь окунулся в свою любимую «ауру» Михаил.
Но Вика слушала рассуждения Михаила вполуха. Она, освободившись от тех условностей, что накопило общество за последнюю тысячу лет, совсем не хотела больше о них думать. Прикрыв рот, продолжавшему разглагольствовать Михаилу, она тут же взяв инициативу на себя «оседлала» его, навалилась, зацеловала… Это продолжалось до тех пор пока не вызвало соответствующего ответного действа…
Вставать пришлось рано, чтобы не опоздать на проходящий автобус, а потом на электричку. А им еще так хотелось всласть поваляться, постоянно касаясь друг друга и даже вообще не вылезать из постели, с этой неудобной, но подарившей им столько блаженства перины…
В электричке, пока ехали от Егорьевска до Куровской, Вика дремала, привалившись головой к плечу Михаила – она не выспалась. Ему пришлось ее будить:
– Вика просыпайся, к Куровской подъезжаем, мне выходить…
Они расстались на этой станции, на развилке. Она поехала дальше в Москву, он остался ждать электричку на Шатуру, чтобы остаток воскресения провести у родителей. А рано утром в понедельник Михаил уже садился на московскую электричку, чтобы к восьми часам быть в школе, на работе.
Конец девятого века.
Вячеслав и Воймега лежали в своей опочивальне на высоко взбитой пуховой перине, укрытые покрывалом из выделанной лосиной шкуры. За узорчатыми окнами княжеского терема давно рассвело, но князь и княгиня не спешили вставать, звать постельничью челядь, а просто валялись, нежились, неспешно переговаривались. Князьям незачем рано вставать в мирный день: княгине корову не доить, печь не топить, скотину на выпас не выгонять, князю в поле не идти, траву для той же скотины не косить. Большие начальники и их близкие всегда жили, и будут жить приятнее простых людей, чей удел черная низовая работа и даже приятнее жизни тех весельчаков-скоморохов, что всю жизнь поют и пляшут. Последние, правда, тоже тяжело не работают, но, как правило, сами себе не хозяева. А князь он хозяин и себе и подвластным ему людям, которые хотят – не хотят должны выполнять его волю. Вот и сейчас перед дверями княжей опочивальни ждут постельные слуги, чтобы не пропустить момент пробуждения вельможных супругов и если князь или княгиня чего потребуют, быть рядом и немедля исполнить. Такой порядок в княжьих покоях завела костлявая старуха Кикура, ключница и старшая над всеми прислужницами княгини. Вот она ходит с клюкой и если что не так, гуляет эта клюка по спинам девок безо всякого сожаления.
Подолгу супруги стали спать последние полтора года, после того как скончался старый князь Всеслав. До того и Вячеслав испытывал некое стеснение и не залеживался в постели, да и Воймега вставала вместе с мужем. Ну, а как старый князь представился, Воймега уже частенько не отказывала себе в удовольствии, и поспать подольше, и просто поваляться в постели. Челядь, впрочем, хоть и простаивала в готовности, но долгий сон князей был им на руку. Пока спят господа и слуги отдыхают, или изображают некую деятельность. Ведь угождать это тоже определенная мука, хотя конечно не сравнить с той, что испытывают простые смерды, те что работают в поле, да на покосах. Потому и держится во все времена челядь за своих господ, ибо хлеб этот куда, как более легкий, чем у тех кто пашет, сеет, жнет, кует…
Князь с княгиней потому задержались в постели, что Воймега именно в оной по утрам, время от времени убеждала мужа в том, что в данный момент считала очень важным и нужным обязательно сделать. Сейчас же княгиня еще вчера от Кикуры узнала о донесении, что принес ей гонец из мещерского селища…
– Вячек, вчера мне Кикура жалобу передала от отца моего князя Кову. Молодые парни, наши смерды из деревни Голянки, которую мы в Мещеру переселили, умыкнули трех девок-мещерячек, когда они ягоды собирали и ссильничали их. Прикажи старосте той Голянки парней тех сыскать, да сечь до потери здоровья. Что я отцу своему скажу, если это охальство им простится?– упорно внушала мужу то, что тому надлежит делать княгиня, обратив к нему свое округлое лицо, обрамленное распущенными, ежедневно по утрам и вечерам тщательно расчесываемыми девками, светлорусыми волосами.
Князь терпеливо слушал, но соглашаться с женой не спешил:
– Пойми Войма, в том и отца твоего немалая вина имеется. Ведь это он не дозволяет мещерским девкам выходить замуж в наши деревни. С чего это он считает наших смердов ниже даже самых последних мещерячек? Он что хочет, чтобы наши холостые дружинники средь дочерей его бортников и охотников себе жен искали? Так дружинники-то здесь в городище да в походах все время, а смерды там рядом с ними уже который год живут и с мещерскими девками встречаются. Я же знаю, к нему, отцу твоему, и сами девки, и отцы их ходили, просили: отпусти князь в кривичские деревни замуж, они же добром берут и даже откуп дают. А он ни одну не отпустил. Мне сдается, что никакого сильничания там не было. Все по доброму сговору случилось, чтобы князь, отец твой, разрешил, раз девки спорчены, чего ж их в селище-то держать, никто уж не возьмет. Я старосту призову и велю ему все по правде сказать, сама от него и услышишь. Пусть отец твой отпустит девок, вот и все дела, и сечь никого не надо,– предложил свое решение Вячеслав.
Воймега собиралась что-то возразить, но Вячеслав, не сомневаясь в своей правоте, разговор продолжать не стал. Откинув покрывало он выпростал ноги на пол, застеленный медвежьей полостью и встал во весь свой немалый рост, с хрустом потянулся… Воймега молча любовалась обнаженным мужем… Казалось столько лет они жили вместе, превратившись из юных в зрелых, а любовь вспыхнувшая меж кривическим княжичем и мещерской княжной не утихала, только она из порывистой превратилась в спокойную, осмысленную… и тоже зрелую.
– Что-то долго мы сегодня с тобой постельничаем Войма, идти надо, а то дела, поди, заждались,– Вячеслав подошел к большому овальному ромейскому зеркалу, стоявшему в углу опочивальни. Обычно в него смотрелась жена, но сейчас и князь с интересом, будто видел впервые, смотрел на свое обнаженное отражение. Правая нога, она сломана после падения с лошади и срослась не совсем правильно и даже на глаз кажется чуть короче левой. Он к ней приноровился и давно избавился от хромоты. Следы от ранений, стрелой в бок и топором через кольчугу на предплечье, характерными шрамами выделялись на теле этого физически развитого, без намека на телесные излишки, мужчины-воина тридцати пяти лет от роду. Остался ли муж доволен своим отражением, княгиня так и не поняла, ибо он тут же накинул на себя бархатный хазарский халат, подошел к омовельне, смочил лицо, бороду, вытер их расшитым цветами рушником. Обычно князь, привыкший в походах обслуживать себя сам, и дома редко пользовался услугами челяди, когда одевался, в отличие от жены. Та, напротив, за исключением дней, когда болели дети, церемонии вставания с постели и одеванию придавала большое значение. И сейчас она, лежа на перине, ждала, когда Вячеслав, как обычно, быстро одевшись и умывшись, выйдет, чтобы позвать прислужниц во главе с Кикурой. Но князь на этот раз решил ускорить процесс подъема жены с постели. Он подошел к супружескому ложу и резким движением сорвал покрывало, княгиня только и успела охнуть от неожиданности. В том же зеркале отразилось ее молочно-белое сдобное тело с синими разводами на объемистом животе – следами от порывов во время родов. Она подняла руки, вроде бы пытаясь прикрыть тяжелые, словно вымя невыдоенной коровы груди и поросшую светлым пушком складку внизу живота. Но не сделала ни того ни другого, сама засмотревшись на свое отражение в зеркале. Князь смотрел то в зеркало, то на застывшую в недвижимой позе жену, словно сравнивал разных женщин, потом подошел ближе.
– А ну-ка вставай княгинюшка сахарная, хватит тело свое белое нежить и так мягче пуха,– Вячеслав схватил жену за небольшую ладонь с отметинами от колец и перстней на пухлых пальцах и сильным, но в то же время бережным движением буквально выхватил супругу из перины.
Княгиня вновь лишь успела по-бабьи охнуть. Князь держал ее за руки, не давая возможности ни вырваться, ни прикрыться и вновь смотрел то на нее, то в зеркало:
– Хороша ты Войма, сколько лет на тебя гляжу и не нагляжусь. Говорят, что бабы после родов красу теряют, а по мне так ты все краше становишься,– при этом Вячеслав отпустил одну руку жены, слегка повернул ее и увесисто шлепнул по мощному заду, вызвав соответствующий звук и колыхание сочной плоти.
Воймеге было прохладно после теплой постели, но она терпела, лишь чуть взвизгнув после шлепка:
– Ну, Вячек, синяя метина же будет.
– Какая метина, я же любя… Ладно, хватит, придется тебе сегодня быстрее одеться. Мне надо скорей ближних советчиков собрать, и тебе там тоже быть надобно. Важные думы будем думать, и твой совет понадобится.
Вячеслав сумел заронить у жены сомнение в правдивости доведенных до нее сведений о насилиях, совершенных кривичскими смердами в отношении мещерских девок. Та деревня три года назад обосновалась на берегу одного из небольших лесных озер в мещерских лесах. Первый год те смерды перезимовали в землянках, терпя много невзгод и тягот, перемерло много стариков и малых детей. Тем не менее, участок под посевы был вырублен, пропален палом, из бревен поставили избы. Как и положено кривичам те смерды были непоседливы, шастали по окрестным лесам, изучали свое новое место проживания. Среди молодых парней нашлись и такие, которые своим в основном черноволосым девкам, предпочитали светло и рыжеволосых воймежных мещерячек…
После ухода мужа княгиня, наконец, кликнула девок, и пока они ее спешно одевали, умывали, причесывали, расспрашивала Кикуру о подробностях случившегося межу кривичскими парнями и девками-мещерячками. И когда старуха выложила абсолютно все что знала, княгиня уже почти не сомневалась в правоте слов мужа. Действительно ее отец, пожалуй, сам спровоцировал случившееся.
Едва вся княжеская семья собралась в горнице, где был накрыт завтрак, на двор во весь опор влетел верховой гонец с дальней заставы со стороны вятичей.
– Князь… вятичи… дружина по Медвежьей реке вверх поднимается, с лошадьми и припасами! Дня через три на нашей заставе в устье Яузы будут. Много долбенок и большие лодки есть, лошадей везут, все оружны. Не иначе на воймежных мещеряков в набег идут,– едва переведя дух и испив воды, поведал гонец-дружинник.
Княгиня не любила когда вот так бесцеремонно врывались в княжью горницу во время трапезы. Она не раз выговаривала мужу, который на это не очень обращал внимания и не наказывал гонцов… Но сейчас, услышав о грозящей отцу и его племени опасности, и Воймега забыла о всяких церемониях и в ее сердце закрался страх. Да и вообще на сонное разморенное летним солнцем городище кривичей словно вылили ушат холодной воды…
Князь с княгиней, старшие бояре-советники и командный состав дружины: старый воевода Голова, сотники спешно собрались на совет. Надо было решать, либо не мешкая выступать навстречу вятичам с одной своей дружиной, либо погодить, послать гонцов во все соседние кривичские городища, сохранившие относительную племенную независимость от варягов и дождаться когда хоть кто-то из них откликнется, придет на помощь и выступать вместе. Выступать со своими двумя сотнями дружинников было рискованно. По данным гонца у вятичей на долбенках сидело не менее трех, трех с половиной сотен хорошо вооруженных ратников. Голова и сотники колебались, но князь, поддерживаемый молчаливым согласием жены, настоял именно на немедленном выступлении, чтобы наверняка успеть перехватить медленно плывущие против течения, тяжело груженые долбенки вятичей, у заставы в устье Яузы:
– Если ждать подмоги будем, они и на мещеряков успеют напасть, да и мимо деревень с нашими смердами никак не пройдут. А им все одно кого грабить, а потом скажут, не ведали, что кривичские смерды на мещерской земле поселились.
Не все старшие дружинники и бояре согласились с князем, все ждали, когда скажет свое веское слово опытный воевода Голова, к мнению которого всегда прислушивался князь. Воевода начал говорить как-то неуверенно, словно и сам не знал, как поступать:
– Ох… не к добру все это… Ведь, знают вятичи, что мы своих смердов в лес к мещерякам поселили, что теперь воймежные мещеряки под нашей защитой и все одно походом идут. Что за народ, ни совести, ни чести. Мало им… сколько народу грабят каждый год, поочных мещеряков, эрзю, мокшу задирают. Нет, мало им, надо еще и наших мещеряков идти зорить.– Постепенно голос воеводы окреп, его возмущение передавалось и прочим советникам князя.– Большую добычу хотят взять вятичи, недаром такую сильную дружину собрали. Кову-князь забогател, разжился со своим народом. Ты прав князь, выступать надо немедля, но и гонцов за помощью тоже послать. Только вот боюсь, не успеют родичи наши на помощь-то, да и придут ли. Князь-то Кову им не родня. Я вот чего думаю, надо мещеряков оповестить. Сейчас же к Кову гонца послать. Пусть своих лесных людей собирает и нам на подмогу выступает. Думаю, он куда быстрее к устью Яузы подойдет, чем наши родичи, если и соберутся. Еще думаю я, нам в бой с этими разбойниками сразу встревать не надо. В переговоры-разговоры вступить, мед, брагу попить, может они и сами впопят поворотят. А если не получится все равно волынку тянуть, пока Кову со своими мещеряками не подойдет. Они хоть в поле биться не больно сноровисты, но вместе нас будет куда больше чем порознь. Так я думаю… Веди князь, да пусть поможет нам Перун-громовержец, потому как это дело наше правое, а вот вятичи неправое дело замыслили…
Дружина Вячеслава разделилась: верховые поскакали посуху, пешие поплыли на долбенках вниз по Медвежьей реке. Хоть всадники скакали намного быстрее, но их путь был куда более длинный, чем пешим на лодках. С таким расчетом и выступали, чтобы подойти к старой заставе в устье Яузы примерно в одно время. Как и ожидалось, вятичи плывшие против течения по Медвежьей реке еще не добрались до заставы кривичей, которую по всему они собирались обойти, чтобы войти в устье Яузы и по ней как можно дальше углубиться в мещерские леса, а потом, сойдя на берег, уже идти до главного мещерского селища. За те почти два десятка лет, что прошли с того памятного набега кривичей, селище на берегу озера Воймега уже не являлось столь же недоступным. При желании до него можно было дойти не только пешему, но и конному. Вятичи, наверняка, это знали от своих проводников, потому и взяли с собой лошадей. Вятичей ждали, выставив вперед дозоры, внимательно следящие за рекой.
