Виктор Елисеевич Дьяков
Рождение нации
– Позвольте вопрос Алексей Никитич,– вклинился Михаил.– Вы говорите, что поляне остались на месте. Но разве они также не могли побежать от варягов как кривичи и другие? Если не на северо-восток, то просто на восток?
– Вспомните политическую географию девятого века, кто граничил со славянскими племенами на востоке?… Вспомнили… Хазарский каганат. Мощное по тому времени государство. Поляне и древляне до варягов платили дань именно хазарам. Нет, туда путь был заказан. Кстати, вятичи платили дань хозарам аж до середины десятого века и уходили в леса не от варягов, как кривичи и новгородцы, а именно от хазар. Тема эта очень обширна и о ней можно говорить без конца,– профессор мельком взглянул на часы.– Потому сейчас я хотел бы услышать, какие выводы вы делаете по прочтению работы Алексеевой «Этногенез восточных славян» и того, что я вам только сейчас высказал.
Михаил одновременно и завороженный и сбитый с толку довольно длительным монологом профессора не сразу смог ответить. Не менее минуты ему потребовалось, чтобы собраться с мыслями:
– Знаете, Алексей Никитич, хоть вы напрямую это и не говорили, но как бы подводили меня к мысли, что прослеживается и в работе Алексеевой, что русские не совсем славяне и даже более того в довольно значительной степени не славяне. Алексеева та вообще даже вятичей фактически не считает славянским племенем, в чем ее и обвиняют оппоненты в Интернете. Но ведь это противоречит тому, чему учили и нас и наших родителей и даже более далеких предков, учили много столетий,– Михаил вопрошающе смотрел на хитро ухмыляющегося профессора.
– А вы не допускаете, что и дореволюционная и советская этнографическая наука намеренно исказили истинное происхождение нашего народа. Они, конечно, не доходили до того, чтобы утверждать, что русские чистые славяне и только. Они даже неофициально допускали, что в нашем генофонде имеется некий процент тюркских ген, как-никак сказалось два с половиной века татарского ига, то да се…– профессор отвлекся, прислушиваясь к возросшему шуму за дверью аудитории – закончился предпоследний час занятий и студенты вышли на перерыв.
– Извините, но зачем, кому понадобилось искажать действительность, тем более так глобально, ведь получается, что фактически в памяти многих поколений сложился сфальсифицированный исторический облик,– в отличие от собеседника, Михаил ни на что не отвлекался, ибо «консультация» поглотила его буквально «по макушку».
– Как всегда виноваты политика и политики. А они во все времена чаще преследуют весьма низменные цели и готовы обманывать кого угодно. До революции, с момента зарождения русской исторической науки отсчет отечественной Истории начинался именно от Рюрика и его потомков. Как я уже упоминал все первые, так называемые, русские князья являлись чистокровными варягами и носили варяжские имена: Рюрик, Олег, Игорь. Первый князь, который носил славянское имя это Святослав. Более поздние русские князья, в том числе ставшие царями хотели в среде европейских монархов выглядеть своими, равными им, с древней родословной. А многие европейские монархи как раз имели нормандское, то есть варяжское происхождение. Потому именно с подачи царей летописцами и было придумано это государство Киевская Русь, вроде бы управляемая волей киевских князей наследников варяжского конунга Рюрика,– профессор с легкой усмешкой смотрел на изумленную физиономию студента.
– Не… вы знаете, я как-то не готов вот так сразу признать, что Киевской Руси не было… А что же тогда было-то?– по прежнему не мог преодолеть некоторого замешательства Михаил.
– Еще раз повторяю, это так называемое государство представляло собой весьма аморфное образование, где тот же киевский князь, кроме нерегулярного сбора дани, почти не влиял никак на тех же кривичей, новгородцев и тем более вятичей. Почему я чаще всего упоминаю именно эти три славянские племени? Да потому, что именно они в своем стремлении уйти как можно дальше на восток от власти варягов, отобравших у них ключевые позиции на хлебном пути «Из Варяг в Греки», или от хазар, как в случае с вятичами, в конце концов колонизовали обширные лесные территории и ассимилировали жившие там с незапамятных времен местные племена, в основном финно-угорского происхождения. Это племена меря, мещера, мурома, весь, сюда же надо добавить балтское племя голядь. В результате и появился на свете народ русский. А поляне и древляне, попав под власть варягов, так и остались на киевщине и мешались совсем с другими народами. Вот так еще с девятого века, а не после монголо-татарского нашествия резко разошлись пути предков русского и украинского народов, хотя и до того общего меж этими племенами было не так уж много. А варяги, оседлав путь «из Варяг в Греки», брали пошлину с купцов, да собирали дань со славян и никакого единого централизованного государства, видимо, не было. Позднее Русь тоже платила дань татарам, но единого государства с Золотой Ордой никогда не было, так и тут. На самом деле абсолютная власть киевского князя почти никогда не распространялась далее земель полян и древлян. Период же, когда Киев действительно был чем-то вроде стольного града для всей летописной Руси случился в начале 12 века при Владимире Мономахе. И этот период длился не более 20-30 лет. Затем она вновь, что называется, разбежалась по удельным княжествам. И разбежалась не только потому, что князья враждовали, но и потому, что эти народы не составляли единого целого, ни экономического, ни языкового. Киев тяготел к Византии и был сам по себе, Новгород имел тесные отношения с Ганзой и тоже был сам по себе, Владимир торговал с Волжской Булгарией. Общими у этих княжеств было только то, что во главе их стояли князья Рюриковичи. Еще раз с полной ответственностью заявляю, Киевскую Русь придумали приближенные к царям летописцы и всякие там думные дьяки.
– Извините Алексей Никитич, разрешите еще вопрос.
– Конечно, Миша.
– То, что древляне и поляне не смогли никуда убежать, потому что были зажаты со всех сторон сильными народами, а те же кривичи, вятичи и новгородцы легко переместились на такие большие расстояния, это ведь говорит о слабости местного финно-угорского населения, которое не смогло дать отпор пришельцам. Не так ли?
– Я бы не стал именно так ставить вопрос. Тут дело не в слабости. То что финно-угорские народы много веков жили в этих лесах в очень тяжелых природных условиях и не вымерли, а приспособились, говорит как раз не о слабости, а об их живучести. Другое дело, что они не смогли создать достаточно сильных племенных образований. Потому славяне достаточно легко смогли здесь обосноваться и за три-четыре века фактически слиться с местным дославянским населением. Вот так варяжская экспансия фактически предопределила зарождение русского народа. А ядро его и составили три славянских племени, четыре финноугорских и одно балтское. Конечно, имелись и другие так сказать, составляющие, но эти основные, перечисляю еще раз: кривичи, вернее восточные кривичи, вятичи, новгородские словене, меря, мещера, мурома, весь, голядь. Эти племена полностью растворились во вновь образовавшемся народе, который стал именоваться русским. И основополагающий этап этого слияния происходил с девятого по двенадцатый века. И за три-четыре века, что работал этот «плавильный котел», ко времени монголо-татарского нашествия, именно здесь на лесных просторах в основном сформировался этнос уже имевший много отличий и от западных кривичей, предков будущих белорусов и еще больше от степных жителе киевщины, будущих украинцев, – профессор кончил говорить, в очередной раз взглянув на часы.
– Значит, наши далекие предки это восемь названных вами племен, которые сплавились в единый народ,– в задумчивости не то спросил, не то констатировал факт Михаил.
– Не забывайте, что я добавляю слово в основном. Конечно же, в тот плавильный котел попадали и более мелкие племена, след которых вообще истерся в истории и части крупных этносов, которые существуют и по сю пору. Те же новгородцы колонизировали, например, земли и других мелких финноугорских народов, типа ингерманландцев, води, которые тоже в большинстве своем превратились в русских. А вот вятичи, уходя в леса от хазар, сначала полностью ассимилировали уже упоминавшуюся голядь, потом частично мещеру и мурому, и активно наступали на земли эрзи и мокши, племен, которые впоследствии стали называться мордвой. Даже название города Рязань, который основали вятичи, не что иное как производное от Эрзянь и стоит он на бывшей эрзянской земле, которую вятичи отвоевали, попутно ассимилировав и часть этого племени. То же самое можно сказать о происхождении названия города Арзамас. Все вышеупомянутые финно-угорские племена говорили на родственных языках, а мещера, мурома, мокша и эрзя фактически на одном языке. Но даже те финноугорские народы, кто до сих пор сохранил свою национальную идентичность, такие как мордва, карелы, марийцы, удмурты по сей день питают, если так можно выразится, своей кровью русский народ, уменьшаясь в численности и становясь, так же, как их древние родственники, русскими. Не сомневаюсь, что со временем они разделят судьбу мери, мещеры, муромы и веси. Об том говорят и многие русские фамилии, в которых прослеживается явная финно-угорская основа. Это фамилии типа Шаншин, Шебаршин, Шевандин, Панюшкин, Чиндяйкин, Кудашкин, Меркушкин… И еще, знаете Миша, я вам все же советую, смените тему реферата. Понимаю, времени уже не осталось, но я пойду вам навстречу. А то боюсь, вы по этногенезу такого понапишете, не дай Бог кто из моих недоброжелателей этот реферат прочитает. Давайте схитрим, напишите хоть какой, самый поверхностный реферат на нейтральную тему, и я не стану придираться, поставлю зачет. А мы с вами продолжим наши разговоры по этногенезу. Гляжу, он вас буквально захватил, и я этому очень рад. Ну что, договорились?…
– Хорошо, пусть будет по-вашему,– неуверенно согласился Михаил.
Прозвенел звонок, и профессор моментально из увлеченного изложением своей теории ученого превратился в спешащего, суетливого препода:
– О, извините, наше время истекло…
Михаил хотел продолжить общение с профессором как в прошлый раз в коридоре, на лестнице, на улице, в переходе метро… Но тот на сей раз не проявил встречного желания, а едва заперев аудиторию буквально бегом устремился в раздевалку. Михаил сообразил, что на этот раз «преследовать» профессора будет с его стороны неэтично и сразу отстал. Впрочем, за эти два часа он узнал столько, что у него уже самопроизвольно запустился процесс «переваривания» услышанного.
Вторая половина девятого века, леса между Москвой-рекой, Клязьмой и Окой.
Погоня не прекращалась вторые сутки. Дружина одного из кривических племенных князей Всеслава все дальше забиралась в почти непроходимые дебри, идя в сторону, откуда по утрам вставало солнце. Дружина все дальше отдалялась от устья реки Яузы, где кривичи имели передовой форпост, небольшое укрепленное городище с малым гарнизоном. Преследуемые кривичами мещеряки явно куда-то их уводили, не вступая в непосредственное боестолкновение. В лесу легко идти только в сосновых борах, в еловых куда труднее, а в чернолесье совсем тяжело. Мещеряки прекрасно ориентировались в родных болотистых дебрях и потому уйти от кривичей по чернолесью, раствориться в сплошной сырой чащобе для них не составило бы труда. Тем не менее, они почему-то не спешили отдаляться от преследователей, напротив, казалось, делали все, чтобы кривичи ни в коем случае не потеряли их след. По свежим просекам, проложенным в густом подлеске, кострищам, испражнениям сотни воинов, кривичи безошибочно вычисляли этот след и шли по нему. Но на третий день погони мещеряки оплошали, подпустили противника слишком близко и не успели уклониться от боя.
Конечно, в открытом сражении с более хорошо вооруженной и обученной дружиной кривичей, даже при равной численности, выстоять у мещеряков было мало шансов даже в своих лесах. Потому они, оставив несколько человек с луками в прикрытии, вновь поспешили отступить, ловко укрываясь за деревьями и в кустарниковом подлеске. Лучники из прикрытия тоже всерьез сражаться не собирались. Выпустив десятка полтора стрел с наконечниками, сделанными из плохого болотного железа, они тоже поспешили врассыпную разбежаться. Мещерские стрелы не пробивали железных рубах-кольчуг кривичских дружинников. Зато стрелы кривичей, чьи наконечники делались из крепкого варяжского железа, разве что на излете не могли пробить защитных рубах мещеряков, сшитых из многослойной льняной ткани. Конечно, бегать за мещеряками по такому лесу задача для кривичей непосильная, но их стрелы и в такой чащобе вполне могли кого-то из них «догнать». Они «догнали» двоих лучников оставленных в прикрытии, после чего их удалось и заарканить…
– Ведаешь, пошто ваш князь Кову нас уводит, почему не хочет ни уклада уплатить, ни биться с нами?… Мы уже почти насквозь всю вашу землю прошли, а он все бежит и бежит как кабан со своим стадом, которых спугнул медведь,– обращался, через знающего мещерский язык толмача, Всеслав к пленникам, чьи лица искажали грмасы боли от сидящих в них наконечников стрел – их специально не вынимали, чтобы те испытывали большие страдания.
Пленники стояли перед князем на коленях, молча терпя боль, ожидая своей участи. Весь их вид, изодранная одежда, состоящая из льняных тканей, звериных шкур, онуч, вызывал вполне однозначный вывод: это племя явно не процветает. Один из пленных, с всклокоченной рыжей бородой и волосами, особенно страдал от торчащего наконечника стрелы из плеча. Он сломал оперение, пытаясь вытащит ее, и теперь тихо стонал от боли. Второму, с сальными черными волосами, безбородому стрела попала в ногу, и он старался опираться на здоровую ногу, и когда невзначай тяжесть его тела смещалась на раненую, лицо тут же искажала гримаса боли. Оба пленника не произносили ни звука, буд-то не слыша толмача. Князь же внимательно всматривался в пленников, пытаясь определить, кто из них будет молчать, хоть жги, хоть живым его режь, а кто испытание болью может и не выдержать. Он решил – слабее тот, что ранен в плечо. По его лицу и телу время от времени пробегала мелкая дрожь, как от озноба. В то же время второй, раненый в ногу шептал про себя молитвы лесу, небу, земле, воде, всему тому, чему поклонялись мещеряки, прося укрепить его дух и достойно принять то, что предназначила ему судьба, даже если это смерть.
– Бучила, подь сюды!– зычно позвал князь.
Из группы стоящих неподалеку дружинников к пленникам подошел рослый плотный детина со свалявшейся нечесаной бородой.
– Ну-ка Бучила сделай, чтобы вот ему жить невмочь стало,– князь ткнул перстом в того что был ранен в ногу.
Детина подошел к пленнику и с лицом, выражавшую животную радость, схватил его за верхнюю часть плотной льняной рубахи, что у простых мещеряков служила в бою заместо кольчуги. Он рывком повалил пленника на спину, чем вызвал его протяжный стон, затем поволок по мшистой земле, нарочито задевая торчащим из его ноги куском стрелы за корневища вывороченных ветром деревьев, протащил по кустам, валежнику, по остаткам костров и пищи. На этом месте, на небольшой лесной поляне, как раз незадолго до этого мещеряки сделали неудачный привал, где их и настигли кривичи. Потаскав, таким образом, пленника по поляне, и не добившись от него ничего кроме вскриков и стонов, детина явно разозленный этим вытащил свой меч и несколько раз ткнул острием прямо в рану у основания торчавшей стрелы. Кровь из раны, до того весьма умеренно кровоточащей, полилась весьма обильно. Пленник на этот раз уже не закричал, а пронзительно, дико заревел.
– Ну что, будешь со мной говорить?– князь спрашивал второго пленника, который с ужасом смотрел на происходящее.
Первый же пленник продолжал орать и кататься по земле, орошая кровью бело-зеленый мох.
– Бучила еще!– приказал князь.
Детина с удовольствием вновь ткнул мечом в кровавую рану. На этот раз мучитель по всему перебил артерию, потому как кровь ударила буквально фонтаном. Этого зрелища не выдержали даже некоторые видавшие много смертей дружинники, одни отворачивались, другие отходили подальше. Стало очевидно, что жить несчастному оставалось недолго, пока не вытечет вся кровь. Реакция второго пленника удовлетворила князя и он, уже не обращая внимания на истекающего кровью, обратился к нему:
– Ну, будешь говорить или хочешь, чтобы мы и из тебя кровь выпустили?!
–Я…я… говорить… не убивай!!– неожиданно по-славянски срывающимся голосом, почти закричал пленник.
– Сразу бы так,– удовлетворенно заключил князь.– Бучила, кончай его!– явил князь милость к пытаемому, надобность в котором отпала.
Детина с явным сожалением выполнил этот княжеский приказ. Видимо он бы непроч был еще продлить мучения умирающего. А так, всего лишь один удар мечом в горло прекратил муки мещерского воина.
– Переведи ему, что я ведаю, зачем их князь водит нас по этим проклятым лесам. Не для того, чтобы нас тут гнус пожрал или мы бы в болотах утопли. Он уводит нас от своего селища, от своих баб, детей и немощных стариков, от места, где он хоронит богатства их племени, пушную рухлядь. Он трус, биться с нами боится, потому и таскает нас за собой, чтобы мы из сил выбились и восвояси без боя и без добычи ушли. Это я все ведаю и мне про то говорить не надо. Я только не ведаю где это селище. Но ты ведь ведаешь где оно?– князь с пренебрежительной улыбкой, не мигающим взором смотрел в глаза пленнику, да так словно через них пытался заглянуть ему в душу. Пленник был не стар и не молод и по всему не хотел разделить участь своего соплеменника.
Толмач перевел слова князя, хотя пленник видимо немного знал язык кривичей и понял, что от него хотят без перевода. Он опустил глаза полные мучений, страха и … молчал.
– Бучила!– вновь зычно позвал князь, и чернобородый мучитель тут же с готовностью подбежал.
Пленник, предвидя дальнейшее, издал горловой звук и что-то быстро, сбивчиво стал обьяснять по-мещерски. Толмач несколько раз уточнял невнятно произнесенные слова. Наконец он дололожил:
– Княже, он говорит, что семьи, скотину и меховую рухлядь их народа князь Кову отправил на озеро Воймегу. Там у них селище, где они зимуют.
– Далеко отсель то озеро… сколько дней пути?– с охотничьим азартом спрашивал Всеслав. Толмач перевел вопрос, выслушал ответ и перевел уже князю:
– Говорит, что Кову уже далеко увел нас. По прямому пути отсель только зимой дойти можно, когда болота замерзнут, а сейчас того пути нет. В обход идти надо, а это пешими четыре-пять дней пути. Сначала надо назад идти до Яузы потом от нее до Клязьмы и по ее берегу, а уже оттуда до Воймеги. Идти все время лесами по охотничьим и бортницким тропам.
– Скажи ему, если проведет нас туда, будет жить. Знахаря сюда, пусть делает что хочет, но чтобы завтра с рассвета он мог нас вести к этой Воймеге,– тон князя не допускал ни малейших возражений.
Через некоторое время лес огласили еще несколько диких криков,– это у пленника из плеча вынимали обломок стрелы и тут же, раскалив на огне наконечник от копья, прижгли рану. Тем временем уже начало смеркаться и дружина на той же поляне стала ужинать и устраиваться на ночлег. Но сначала тот ужин надо было добыть. Дружинники по нескольку человек, держась неподалеку друг от друга, зорко осматриваясь, пошли в лес. Добыча оказалась невелика: несколько линявших после зимы зайцев да рябчики. И если бы не удалось спугнуть стадо кабанов, ложиться пришлось бы на голодный желудок. Стрелы настигли одного матерого и дюжину молодых поросят. В мещерских лесах водилось множество всевозможной дичи, по этой причине дружина не взяла с собой запаса провизии кроме ржаных сухарей и соли, рассчитывая на свежую дичину. И сейчас, запалив костры и освежевав туши, они начали жарить мясо. Хотя для восьми десятков здоровых мужиков на этот раз мяса получилось немного, не то что в первый день, когда удалось сразу завалить целую лосиную семью: лося, лосиху и лосенка…
Князь же весь вечер провел в раздумье. Проверив выставленные вокруг поляны посты и наказав костровым не спать, а поддерживать огонь всю ночь, он вернулся в разбитый для него походный шатер и приказал, чтобы к нему позвали его сына Вячеслава.
Всеслав взял с собой в набег на мещеряков своего шестнадцатилетнего сына, несмотря на яростное сопротивление супруги. Она, как и всякая мать, искренне считала, что ее сын еще слишком юн для походных тягот и лишений. Тем более не могла смириться княгиня, что ее Вячеку придется сражаться, то есть рисковать жизнью. Но сын сам рвался в поход, и княгине в конце концов пришлось смириться. Нелегко дались юноше эти переходы по лесисто-болотистому бездорожью. Быстро опротивела и принимаемая раз в сутки перед сном, приготавливаемая на кострах безо всяких специй и добавок, пища из дичины. Нежное лицо княжича с едва пробивающимися усиками покрылось кровавыми волдырями и царапинами от укусов бесчисленных полчищь лесных насекомых, от кустарника и деревьев, хлещущих гибкими прутьями и сучками. Конечно, от этого похода он ожидал совсем иного. Для чего столько времени он готовился, обучался владеть мечом, стрелять из лука, скакать верхом? Пока что ничего этого ему не понадобилось. Они целыми днями ходили по бурелому, продирались через густой подлесок и к вечеру не чувствуя ни рук, ни ног, а лишь доспехи, которые казались невероятно тяжелыми, валились спать на сырой мох. Княжичь намеренно в походе делил все тяготы с простыми дружинниками и в шатер к отцу без лишней надобности не ходил. Не знал он, зачем его зовет отец и в этот раз.
– Вячек, слушай меня со вниманием. Не хотел я в первом же твоем походе поручать тебе столь важное дело. Но делать нечего, по-иному никак не выходит. Не могу же я назначить десятника старшим в таком деле, да и дружина может подумать, что я тебе не доверяю. Это мать тебя маленьким все считает и от юбки отпустить боится, а по годам тебе уже пора к воеводскому делу приноравливаться…
Всеслав сидел на своей княжеской постели уже без доспехов. В шатре, благодаря горящей свече, распространявший отпугивающей гнус запах, царил полумрак, в котором смутно просматривалось лицо князя, усталое, испещренное морщинами, нерасчесанная борода и усы… Сын стоял перед ним в доспехах и при оружии, не в состоянии разгадать к чему ведет разговор отец.
– Какое дело отец? О чем ты ведешь речь?– откровенно спросил княжич.
– Это дело достойное князя… Вести дружину.
– Что… ты мне хочешь доверить дружину, но куда и зачем ее вести?– глаза юноши загорелись восторженным блеском.
– На Воймегу пойдешь ты. Возьмешь двадцать дружинников и пойдешь,– князь уже говорил приказным тоном.
– Как я…а ты что же и почему всего двадцать дружинников?– никак не мог уразуметь ход мыслей отца княжич.
– А я с остальной дружиной останусь здесь и пойду дальше за Кову… для обмана. Если мы все разом снимемся и пойдем на Воймегу, мещеряки все поймут. Они умеют быстрее нас по лесам ходить и все потайные тропы знают. Потому нас они всегда видят, и иной раз их охотники совсем близко к нам подходит, а мы их и не видим,– пояснял князь.
– Если так как ты говоришь, то почему же они ночью ни разу наших дозорных и костровых не вырезали, да и нас спящих,– родился естественный вопрос у княжича.
– Как помоложе был, тоже не мог понять, думал, что мещеряки нас просто сильно боятся. Но несколько раз вот так на них сходив понял, дело тут не в боязни, просто они не такие как мы. Они смирный, не ратный народ и не хотят проливать без пущей надобности нашей крови, чтобы мы не разозлились на них сильно и не пошли в поход на них со всей нашей силой, со всеми кривичами, тогда им от нас и в лесах не схорониться. Они просто хотят, чтобы мы за ними вот так побегали, умучились да и ушли обратно без злобы в сердце, с одной досадой. Понял? Таков это народ и князь их таков.
– Но ведь мы уже убили одного из них, да еще как убили. Наверное, они и это видели, как этот изверг Бучила…– предположил княжич.
– В прошлые разы мы тоже случалось их убивали и даже не одного. И все равно из-за малого количества, даже мученическую смерть от нас принявших, они никогда сами на нас не нападали. И нам всякий раз вот также ни с чем уходить приходилось. А вот если сейчас они поймут, что мы все ж таки вызнали дорогу к их главному селищу и идем его зорить, их баб, девок и детей полонить, тогда уж точно нападут и будут до смерти биться. А почему я всего два десятка с тобой отряжаю, так это чтобы мещеряки не встревожились, дескать малая часть дружины на отдых ушла, или за припасами. И то, что тебя отправил тоже уразуметь можно, де устал молодой княжич по лесам бегать, гнус кормить, умучился, вот отец его и пожалел, отпустил. А то, что я с главной дружиной остаюсь, и совсем их успокоит, значит не идут они на Воймегу, не выдали пленники пути туда. Ведь двадцать дружинников, да еще под командой молодого княжича, куда они могут идти, только в свое городище.
– Но отец, всего с двадцатью дружинниками идти на мещерское селище… так же нельзя. Там же кто-то и из мужиков остался, даже если и возьмем селище как добычу, как пленников с таким малыми силами вывести?– опять выразил недоумение княжич.
– Вот здесь и есть моя главная хитрость,– Всеслав довольно заулыбался в полумраке шатра.– Ты идешь в устье Яузы, на нашу заставу. В заставе, ты знаешь, осталось еще двадцать охранных дружинников. Где-то дней через пять туда сотник Голова приведет сменный отряд в сорок человек. Двадцать из них должны сменить охрану, а двадцать идти сюда вместо заболевших и раненых. Так вот, ты завтра на рассвете заберешь вроде бы тех самых больных, но на самом деле с тобой пойдут все здоровые, я уже наметил, кто с тобой пойдет. Потому вы пойдете очень борзо. По нашим же просекам в два дня дойдете до Яузы и Москвы-реки. Там ты ждешь Голову с его людьми. Голове передашь весь наш с тобой разговор и мое повеление, что все его люди и он сам поступают под твою команду. Никакой смены в дозорном городище не проводить. А оттуда ты уже с шестьюдесятью дружинниками идете на Воймегу, куда вас поведет вот этот мещеряк не захотевший умирать.
– И ты ему веришь, отец?– возразил княжич
– Я уже не в первой хожу на мещеряков и эти леса немного понимаю и про Воймегу не впервой слышу, что там главное селище князя Кову. Нет, пленник не врет. Я и раньше слышал, что прямиком до того озера только зимой можно дойти через болота. А обходной путь очень далек и тяжел, и мало кто его знает. Впервые нам попал пленник, который и знает, и жить хочет, раньше не попадали. Если бы он хоть в чем-то соврал, я бы почуял, но Бучила так его напугал, что он сказал правду. Возьми с собой Бучилу, если мещеряк начнет хитрить, пусть он с ним поговорит. Не бойся Вячек, иди к Яузе и там передай мой приказ Голове. Он матерый сотник, верный нам. Он тебе и помощником и советчиком будет. Ведь ты же с ним давно дружишь, мечом-то он тебя учил владеть. Ты его слушай, но и он и дружина должны знать, что главный ты, ты их будущий князь. С Головой говори, только когда рядом никого не будет. Дружине много воли не давай, особливо после боя. С Бучилы глаз не спускай. В бою с него мало проку, но когда баб с девками в полон брать будете смотри, как бы он какое непотребство не сотворил. А если кого мучить да пытать придется, тут он самый полезный…– наставлял сына князь.
– Отец, но когда мы уйдем с тобой останется шестьдесят человек пятнадцать из которых больные да раненые, и им не будет смены, которую ведет Голова. А мещеряки, ты сам говорил, они в своих лесах не болеют. Их же тут, тогда на много больше вас будет. Вдруг они на вас нападут?– выразил свою обеспокоенность княжичь
– Вячек, ты меня плохо слушал. Я же тебе сказал, мещеряки никогда не нападут, если будут думать, что их семьи в безопасности. Да и не так уж их тут на много больше нас будет. А один здоровый кривичский дружинник в бою двух мещеряков стоит. Они же к мечу не больно привычны, все больше охотой, рыбалкой, да бортями промышляют. У Кову здесь самое большее сотня, ну чуть более людей. И это почти все мужики племени Кову, что могут носить оружие. Другие-то мещеряки, те что ближе к Оке-реке живут и по ее берегу, они с Кову не роднятся. Они в обиде на него за то, что Кову, когда еще молодой был, невесту себе не из мещерских княжон выбирал, а поехал в Мокшу и оттуда привез. Потому помощи ему ждать неоткуда и он людей своих сильно бережет, оттого и с нами не бьется, а бежит. Я ведаю, что он дальше делать будет. Добежит до речки Гуся и вдоль нее нас водить будет. А за Гусем уже земли муромы начинаются. Мурома мещерякам тоже родня, но такая же, как нам вятичи, хоть и говорят на одном языке, а друг дружке не то, чтобы пособить, иной раз и нож в спину наровят сунуть.
Вячеслав внимательно слушал и, хоть не переспрашивал, далеко не все ложилось ему на ум. Отец это понимал и наставительно произнес:
– Учись сынок, во всем этом понятие иметь надобно. Пока я жив учись, ох как много познать надо, чтобы, и с дружиной, и со знатными людьми, и со смердами управляться, да так чтобы тебя, и те, и те почитали и слушались. И чтобы боялись тоже, без боязни нельзя, как и без веры. Перун для дружинников главный бог, Велес для смердов, и князь для них тоже как бог должен быть… Как от Яузы на Воймегу пойдете, присматривайся к Голове, все выспрашивай вызнавай, как дружину в походы водить. Я тебе уже говорил, в лесу главное стороны не путать, тогда не заблудишься и с пути не собьешься. Всегда знай, которая сторона для солнца восходная, а которая заходная, с которой студеный ветер всегда дует, а с какой теплый. По солнцу, деревьям стороны узнавай. Только в походах всему этому умению выучиться можно. И как с людьми управляться тоже. Только так настоящим князем станешь…
Вячеслав с двумя десятками дружинников и пленным мещеряком успели до рассвета по свежей тропе-просеке проложенной в подлеске неслышно покинуть лагерь. За день небольшой отряд проделал путь, который вся дружина преодолела за три. К полудню второго дня они прибыли в дозорное городище у слияния маленькой реки Яузы – Гусиной реки и большой Москвы-реки – Медвежьей реки. Вячеслав строго помнил наказ отца, потому и словом не обмолвился никому о конечной цели всего этого маневра. Ни один дружинник не знал, для чего это князь отправил их с княжичем назад. Охранять одного-единственного пленника? Это конечно смешно, но вопросов юному княжичу никто не задавал, так было заведено в дружине: князь все знает и все делает правильно, а раз князь назначил над ними старшим княжича, то теперь он для них князь.
