Смотрите, упавший по грязи ползёт, Он стёр уже ладони и колени, Но никого на помощь не зовёт: Он равнодушен к моральной гигиене.
Вам казалось, что он ползёт, Ему просто надёжнее ближе к земле. Он давно без страховки идёт, Не изменяя самому себе.
Он не хочет смотреть далеко И не хочет идти ногами. Ему лучше, когда под носом дерьмо, Которое кличут грехами.
На четвереньках головы не задерёшь, Но себя легко возненавидеть. И удовольствия с собой не наберёшь, Но легко себя страданием пресытить.
Он первым дойдёт до края земли, И это будет его эшафот. Ведь это он шёл, а другие ползли, Хотя и казалось наоборот.
Нам смерть всякого в затылок надышала, А ей-то небылиц не наплетёшь, И каждому найдётся место у причала, То истина: что сеешь, то и жнёшь.
Откуда?
Просвещённый барин приехал из Европы, Он имение своё от скуки навещает. Его поклоном до земли приветствуют холопы, И бледный управляющий на цирлах подбегает.
У него от страха и любви коленки подгибаются, Хотя он барину успел список смастерить Про девок, что уже мёдом наливаются И сумеют «барщину» телом оплатить.
Если, вдруг, какая станет супротивиться, Такую можно на конюшне во́жжами забить, Но, а если поведёт себя, как нечестивица, Её надо борзыми собаками травить.
Господское сословие пьёт и развлекается И острословит на нерусских языках, Перед иконами, прищурившись, Кривляется и спорит о французских коньяках.
Все восславленные русские фамилии Выползли из нор феодализма, Сплетен и интриг придворной камарилии, Из мистицизма и имперского цинизма.
И будет бунт, мольбы и ворожба, Отрубленные головы и жертвенные капища. Всё в себя вдохнёт русская судьба, Но тут же выдохнет пожарища.
Пароход
Завтра без меня уходит пароход, Он уплывёт, в рассвете растворяясь, Прощально прогудит и, набирая ход, Блеснёт своей кормой, с воздухом сливаясь.
Он уходит к дальним берегам С теми, кто себя зовут гражданами мира, Они могут присягнуть любым церквам И из чего угодно сотворить себе кумира.
Пусть им будет сладко на чужой земле, Они сами отказались этот Крест нести. А потому меня и нет на корабле, Что я готов весь Крестный путь пройти.
Пусть будет лошадь без уздечки и седла, Пусть всё уже в надрыве и на взводе. И если вдруг она занемогла, Не покупайте место на этом пароходе.
На Брайтон-Бич форшмак и буженина, Хорошая закуска и размах в питье. Здесь можно уживаться в личине гражданина, Но лишь в чужом поношенном белье.
Но коль она зовёт, когда ночами снится, Возвращайтесь к нашим берегам. Возможно, только на чужбине можно научиться Любви к отеческим гробам.
Побеждать
Кому снится сабельный поход, Тот найдёт с кем воевать. А дорогу осилит идущий вперёд, Чтобы что-то себе доказать.
Но только с вершин покорённых спускаются, А с тех, что не взяли, – падают. Бывает, сквозь зубы тебе улыбаются, А автоматным затвором лязгают.
И он ушёл воевать, чтобы героем вернуться, Хочется стать богатым и быть любимым, За славой и деньгами прошвырнуться И домой вернуться невредимым.
От снарядного воя слепнут глаза, А в маленькой руке здоровая граната. Пинками на смерть гонит война От ужаса оглохшего солдата.
Кому-то нужен поводырь, а кому-то – кнут. Бывает, что здоровых по пути бросают, А кровью истекающих несут, Когда свои позиции бросают.
А кто в атаку поднимается С рвотной пеной на искусанных губах, Те героями домой возвращаются, Но только очень часто – в цинковых гробах.
Пока есть
Глухой любую песню глазами подпоёт, А слепой картину сердцем ощутил. Тот любое горе превзойдёт, Кто себя духовно сохранил.
Не только в сказках остались те места, Где только-только солнышко взошло, Под ногами дышит пахота, И с ребяческой ладошки сеется зерно.
Туда по весне возвращаются стерхи, Они здесь живут уже тысячу лет. И с той же ладони им сыплют орехи, Исполняя старинный завет.
Ещё живы русские печи И образа в свечении золотом. Там ещё зажигают по праздникам свечи И снимают шапку, когда заходят в дом.
Когда чужие беды как свои воспринимал, А заботы о других тебя не тяготили, И лжесвидетельством себя не замарал, Значит, тебя точно в купели окрестили.
Всходит по полям кормилица-пшеница, И журавли хлопочут у гнезда. Нам, русским, пока есть на что молиться, И пусть об этом помнят большие города.
Слушайте
От звонка до звонка исчисляются дни Обучения в школе и время тюремного срока. От ночного звонка кровь барабанит в темя, Потому что за ним будет новая тема урока.
Из пивнушек и борделей труба гусаров собирает Седлать коней в походный строй, А горнист побудку пионерам выдувает, Они пока в резерве славы боевой.
Барабаны строят и ведут в атаку Со злобными гримасами и штыком наперевес. А вот африканец, затевая драку, Может барабаном достучаться до небес.
Шаман в бубне слышит духов голоса, Он просит их помочь и сострадать, Он стучит, поёт и пляшет у костра, И всё это называется «камлать».
Колокольный набат – вестник бед, На него крестятся, сняв картуз, И исполняют предками завещанный обет, Когда на всех ложится тяжкий груз.
Все воздухом одним и тем же дышим, И тихий стон, и истеричный крик Умеющие слушать обязательно услышат — И молодой мудрец, и немощный старик.
Сочельник 6.01.
Разбухла от крови шинель, В сером небе стервятник сужает круги, Юный солдат с огнемётом «Шмель» Умирает с чугунным осколком в груди.
Танк ослеплённый воет, как циклоп, И стальными люками пытается моргать. Уже не глушит мёртвых миномётный перехлоп, Он для тех, кто собирался выживать.
Безумно выли волки, глотки зачищали, Им хотелось выведать ответы: Почему друг друга люди убивали, Наплевав на все Заветы и запреты?
Стервятник новый круг пытался заложить, Но день слабел, сгорая как свеча. Он в этот час свою добычу не добыл, Но будет дожидаться раннего утра.
Когда из сотни десять выживали, А ещё с десяток просто не нашли, Считалось, что победу одержали, Даже если десять метров не прошли.
Над покалеченной Землёй ракетами светили, Где гуляла смерть в компании волков; А рапорта хорошие, как взятки, заносили И гнали на убой безродных пацанов.
Тракторист
Он всегда готов был показать Свой упёртый, бычий темперамент, И к этому ещё и рассказать, Обряжая выраженья в собственный орнамент.
И пусть при случае узнают силу кулаков И простой мужланский норов, В котором множество понтов Из арсенала кухонных боксёров.
Он не потянул восьмого класса, И его определили в силосную яму. Там его и наставляла биомасса На дальнейшую в жизни программу.
Потом он в армию советскую пошёл И стал механизатором в стройбате. Там он много для себя полезного обрёл, Копаясь голыми руками в стекловате.
Он одного не смог бы пережить, Им владел один и тот же страх: В чём-то себя слабым проявить, И что кто-нибудь увидит слёзы на глазах.
Ранним утром воздух свеж и чист, Его в этот час судьба и позвала: – Просыпайся, сельский тракторист, Тебя ждут великие дела!
Узнал про себя
Примирите меня с непогодой, Помогите понять себя, Назначьте меня воеводой, Дайте хоть два полка.
Мы на плац придём прошагать Под старый марш «Труба зовёт», И с шагом строевым честь флагу отдавать По смыслу слов и по созвучью нот.
Нас не отправят в полицейские кордоны, Кого-то от чего-то оттеснить, И кому-то помогать сочинить законы, Чтобы можно было взять и поделить.
Нас благословит на подвиг ратный Солдат, погибший под Смоленском, От которого письмо в листок тетрадный Хранится за иконой в доме деревенском.
Нам хватит гордости не дать себя запутать И историю не дать перевирать. Нам есть ещё, какие песни слушать, Есть то, что никому не отобрать.
Не мирите меня с дождём, Я уже всё узнал про себя: Если в мой дом ворвались с мечом, То это – моя война.
Правда
Говорят, что правда – слово устаревшее, Даже газету с таким именем давно не продают. Вроде как она, смыслом побледневшая, Где-то в подворотнях нашла себе приют.
Там собирают рукописную поклажу И разносят тайно, по ночам, Всем тем, кому она не на продажу, И не присягнувшим новым господам.
Нельзя правду ни унизить, ни убить, А её живую надорвешься проглотить. И тому, кто не сумел её переварить, Очень надо что-то от себя присочинить.
Её на сцене исполняли стриптизеры, Ей рулить пытались церковь и вожди, А в шапито над ней куражились жонглёры, Все за ней пытались затоптать следы.
Ещё будут долго тасоваться имена и даты, Придумывать, кто кого святей. На той помойке будут и герои, и утраты, И запахи тлетворные учёных степеней.
Чудовищная пытка для любого — Это правде заглянуть в глаза. А сумеешь отвернуться от зеркала кривого — Увидишь и поймёшь, что истина одна.
Прах к Праху
Знают лучше всех, как надо разговляться, Те, кто знать не знают, что такое Пост. Не надо за чужого дядю извиняться И трусливые призывы принимать за Тост.
На брошенном погосте – трухлявое железо, Но хилые черёмушки каждый май цветут. На могилы, древние, как песня Марсельеза, Много, много лет печеньки не несут.
Кто рождён из праха – превратится в прах И будет только пылью испаряться, Но тогда откуда первобытный страх, Что и оттуда могут возвращаться?
Когда сотни смертных приговоров, А палачи цветут от вида крови, Кривые линии кладбищенских заборов Очертят новых жертв «Земли и Воли».
Это новый, первый круг из девяти, Но тут новому не смогут научить. Вот правдолюбца к плахе подвели, Его уговорили мучеником быть.
Ёлки по деляне метят топором, А людей – судебным приговором. Кто долго был неприкасаемым лицом, Уйдёт с заслуженным позором.
Предлог и причина
Хочу, чтобы всегда был предлог и причина Посидеть за столом с друзьями, Чтобы водки испить из графина И закусить бочковыми груздями.
И чтобы всегда был предлог и причина Заявиться домой с цветами. И чтоб тебя не пугала моя щетина, А ты меня не пугала слезами.
Надо, чтобы всегда была причина и предлог В самой безнадёжной ситуации Встретиться глазами и начать диалог, И прийти к понятной ориентации.
Но не хочу, чтобы была причина и предлог Сидеть и тупо выжидать, Уставившись в газетный некролог, Понимая, что уже не надо ждать.
И не надо ни предлога, ни причин, Остаётся только помолиться И, когда на гроб накинут балдахин, Надо с неизбежностью смириться.
И почувствуй, как хочется жить! И тут не нужна причина, и не нужен предлог, Но закон бытия не дано изменить, И потому по каждому написан эпилог.
Простите
Кто-то на полка́х в парилке угорает И веником себе бока бодрит, А тут зуб на зуб не попадает, И левая рука от холода дрожит.
К щеколде кожа прилипает, А железная дверь – как у танка броня. Тут на мои звонки никто не отвечает, Не хочет она даже увидеть меня.
А я просто хочу извиниться За свои гадкие поступки и слова; Лучше бы мне было вовсе не родиться, Чтобы только не случилось, что было вчера.
Загуляла нищета, затряслись лохмотья. Я свою дозу сильно перепил, И это бесы ослабили поводья, И я нагло и конкретно загрубил.
А сейчас под этой дверью Остываю от позора и стыда, Я здесь с единственной целью: Чтобы ты как-то простила меня.
Проявите милость к падшим, Вам это зачтётся на высшем суде. Всем покаяние принявшим — Долгие лета на этой Земле.
Режимы
Каких только режимов не бывает, Особо много видов – политических. Конечно, первый – тот, что возбуждает, Это самый экзотический режим – монархический.
А тот, который беспрестанно удивляет, Того публично и доверчиво зовут — демократический. А есть ещё такой, что грузит и пугает, Смелые зовут его – автократический.
А есть ещё режимы по видам содержания, Они под грифами «усиленный» и «общий»: Там будут заниматься перевоспитанием, Пока не слепится гражданин хороший.
У режима строгого – своё предназначение, Там берутся только исправлять, Но не смотрят на ярое служебное рвение; Это то же самое, что пальто до пяток в брюки заправлять.
А есть ещё особые режимы – иждивенцы, Здесь нет воспитателей, и никого не исправляют, Те, кто там – уже невозвращенцы, Их по судебным приговорам ломают и карают.
Но есть ещё один режим – постельный, И коль тебя туда сумели затащить, Пусть он тебе не кажется расстрельным, А поможет Веру укрепить.
Роют
Траншеи роют и окопы, колодцы и могилы, В ход идёт, что под руку попалось: Ломы, лопаты или даже вилы, Тут главным было, чтобы в землю затыкалось.
Только ямы друг для друга роют языками, Когда коптит в безлунной ночи чёрная свеча, И чётки разбираются грязными руками В такт копыт рогатого козла.
Анонимщики – прослойка социальная — Умело помогала врагов изобличить. Цветёт, как белладонна, политика фискальная, Она сумела многим жизнь укоротить.
А окопы роет колесо фортуны: Сегодня не убили, и значит, повезло. Удаче не нужны партийные трибуны, И выживут солдаты всем смертям назло.
А на могиле копщики с лопатой и кайлом, Водка налита в стакане огранённом. Тут не надо было думать ни о чём, Им всё равно, что там, в гробу казённом.
Земля и небо в прошлом и грядущем Кормили всё, что любит и страдает. И будет для нас гласом вопиющим, Что никогда душа не умирает!
С ними
Ветер злобно дунул по сухому насту, И он на солнце заискрил, как на ёлке мишура. Наст, плотный и шершавый, подобно пенопласту Белыми боками трётся о тебя.
Он голыми руками холодный снег копает В каком-то фантастическом порядке. Он сам себя пьянит и сразу отрезвляет, Уверенный в себе и за себя.
Под этой белой коркой поздние цветы Медленно, но верно умирают. Эти пасынки осенней суеты К началу холодов только зацветают.
Кто видел на снегу яркие цветы, Уверует в любые чудеса. Ты только их руками не бери: Они сгорят в присутствии тепла.
Они не могут ни любить, ни обещать, И на свету им остаётся несколько минут. Они способны на прощание покивать, А потом остекленеют и замрут.
Любите всякие цветы – холодные и тёплые, Они себя во имя нас в жертву принесут. Они всегда живые, нежные и добрые, С ними нас поздравят, и с ними помянут.
Селёдка
Зайдите в гастроном, купите себе водки, Хлеба Бородинского и провесной селёдки, И пару пачек Беломора фабрики Урицкого, Да ещё чего-нибудь нашего, мужицкого.
Если спички за копейку кинули на сдачу, То это сто процентов – на скорую удачу. Мы в магазине день своей получки обозначили, Не зря же целый месяц на дядю отбатрачили.
Все покупки влезли по карманам, Плохо было только со стаканом, Но, кто водку в подворотне с горла не выпивал, Тот в современном мире мало понимал.
А в подворотне ссаками воняло, Но это нас нисколько не пугало, И хоть на бочке перевёрнутой селёдочные кости, Мы каждый день здесь дорогие гости.
Нас помоечные мухи радостно встречают, Они, наверно, тоже про получку нашу знают. Нам селёдку провесную в клочья «Правды» завернули, Возможно, на приятный аппетит тонко намекнули.
Водка из горла льётся водопадом, И всё это становится прописанным укладом, И если это обзывают бытовым алкоголизмом, То, что тогда зовётся развитым социализмом?
Учитесь
Ядовитая змея шкуру поменяла, А из колоды выкрали козырного туза. Если вам из подворотни нечисть угрожала, Значит, это постная среда.
Вас давно и страстно убеждали, Что каждый хлебом может поделиться. И сколько бы теорий вам ни преподали, Пора чему-нибудь у жизни научиться.
Сумейте избавляться от лишнего балласта, От похотливой лжи, сучьего покроя, И от голодной правды, распухшей от лукавства, И научитесь отделить несчастье от запоя.
Говорите честно и по сути, И умейте свою радость переуступить, И не ловите рыбу в беспросветной мути, Где можно своё имя утопить.
Не лечится подобное подобным, Как враг для вас не станет добрым другом. Он с вами будет говорить голосом утробным, И вам это не покажется недугом.
Анекдотично сказку рассказали, А потом рыбку золотую изжарили на гриле, Из Евангелия главу переписали И все грехи друг другу отпустили.