Валерий Горелов
Колкая малина. Книга третья

Бревно

Я тут было заимел свою точку зрения,
Это прямо снежным комом навалилось,
И сразу же пришлось вдаваться в объяснения,
Что со мной, лишенцем, приключилось?

Сначала думали, что я с температурой,
И вроде даже начали жалеть,
И кого-то собирались отправить за микстурой,
Чего мне точно было не стерпеть.

Тогда начали настойчиво склонять
Признать публично свою неправоту,
И литературными примерами пугать,
А у меня всё это вызывало тошноту.

Я с раннего детства был очень упрямый
И всегда предпочитал грызться до конца.
И все тогда решили, что я и есть тот самый,
Кто может стать пособником врага.

Я на ленинский субботник не хотел идти,
Не повлияли ни угрозы, ни нотации.
Им не хватило сил меня к порядку подвести,
И общественность потребовала санкции ввести.

Дедушка Ленин тащит бревно,
А я отказался помогать – негодник.
Меня взяли на заметку в гороно,
И, в назидание другим, теперь я точно второгодник.

В полномочиях

Талант умело заболтать любую из проблем,
Запутать умным разговором явную причину,
Отодвинуть на потом главную из тем
Должен быть у каждого чиновника по чину.

Он должен очень остро говорить
Языком тостов и сальных анекдотов.
Такого никогда не смогут перебить,
Чтобы вникнуть в смыслы этих фальшотчётов.

Смотреть в глаза и заявлять от фонаря,
И при этом получать аплодисменты,
Уменье страстно говорить, ничего не говоря,
Всегда сулит чины и дивиденды.

Всё это – наследство одного творца,
Ни с кем не спутаешь его скуластый профиль.
Красный плащ, ужимки хитреца:
Это – собиратель душ, демон Мефистофель.

Он – житель ада, презирающий людей,
Умел одной ухмылкой душу осквернить,
А собирателей различных должностей
Учил унизить тех, кому обязаны служить.

Его учение живёт и побеждает,
Оно – как свежесть от кривого вентилятора:
Кто-то кресло депутата выкупает,
А у кого-то полномочья императора.

Возомнил

Он хотел всё видеть и всё знать,
И, как глубокий юбочный разрез,
Мечтал одновременно скрыть и показать,
Что он всегда пойдёт наперерез.

В сюжетах длинных сериалов
Он вживался в героические роли
Благородных и богатых феодалов
С бантами, шпагой и в камзоле.

Но кому нужны «Поющие в терновнике»
И любовь в любой аранжировке,
Когда вся мера в алюминиевом половнике,
Раздающем кашу в заводской столовке?

Он хотел всё видеть и всё знать,
Потому и возомнил себя поэтом.
Ему хотелось понимать и сострадать,
И для кого-то распуститься первоцветом.

Кому-то снятся недоеденные торты,
Кто-то погружается в язычество,
А жизнь направо и налево делает аборты
Нашим притязаньям на владычество.

Он сам себя не мог предугадать,
Уже не веря ни в часы, ни в расстояние,
Что будет думать, и что готов сказать,
Будучи готовым сделать покаяние.

Воображение

Те, у которых право выбора отняли,
Взялись добиваться уважения:
Они открыто заявились и даже угрожали,
Но всё это – игра воображения.

А в регионе по бюджету тухлые расклады,
И там не было предела возмущения.
Автострады перекрыли баррикады,
Но всё это – игра воображения.

Обманутые дольщики, закормленные враками,
Силой добивались объяснения
В стычках с полицейскими и массовыми драками,
Но всё это – игра воображения.

Когда для медиков закончились подачки,
Не осталось даже малости терпения,
Повсеместно прокатились митинги и стачки,
Но всё это – игра воображения.

А школа стала местом выживания,
И когда стали нестерпимы унижения,
Громом прогремели протестные собрания,
Но всё это – игра воображения.

Не отыскать для переправы брода,
И никуда не денутся страхи и сомнения,
И никогда и никому не будет дарена свобода,
Если всё кругом – игра воображения.

Всегда

Когда-то щёку подперев огромным кулаком,
Мыслитель погружался в размышленья,
Но его легко объявят дураком,
Если не предскажет лунное затменье.

А сейчас себе под нос бубнит интеллигенция:
Похоже, они ищут объяснений,
Почему где нет мозгов – хорошая потенция
И не бывает никаких сомнений?

Мы давно всех обогнали на научной ниве,
И не надо объясняться с каждым идиотом.
Только тот, кто себя видит в социальной перспективе,
Может называться патриотом.

Пусть кто-то носится с новыми проектами,
И пусть их мучают разные суждения,
Но там всегда найдутся ложные аспекты,
И останется одно, но правильное, мнение.

На каждого всегда найдут причину,
Хотя они и были не совсем чужими.
Этих личностей заблудших расстреляли в спину,
Но патроны оказались холостыми.

Велик масштаб побед и поражений,
Но говорят, что это всё не зря,
Ведь, вопреки набору разных мнений,
Всегда над нами силуэт вождя.

Второгодник

Зайцу хорошо на морковном поле,
А пушистой белочке – в дупле.
Нам тоже было хорошо в начальной школе,
Когда учишь буквы в букваре.

Нас пионеры посвящали в октябрята,
А дальше – комсомольцы в пионеры.
И мы не просто так девчонки и ребята:
Нас воспитали наглядные примеры.

Но однажды появился второгодник,
Он сидел один на последней парте, как чужой.
Говорили шёпотом, что он вообще разбойник,
И кто-то видел, что он носит ножичек складной.

Нам, понятно, запрещали с ним дружить.
Он смеялся как-то не по-детски,
И казалось, что с трудом умеет говорить,
И слегка ведёт себя не по-советски.

Он на шее красный галстук не носил,
Возможно, с пионеров исключили:
Наверно, где-то что-то натворил,
Но нам про это ничего не говорили.

И не пришла к углу гипотенуза,
И реальность оказалась совсем немилосердна:
Его отец – Герой Советского союза,
К званию представленный посмертно.

Герои

Не обойдётся без героев в приключенческом кино,
Пусть оно будет про Синдбада или про Кинг-Конга,
Где бы ни было оно сотворено:
На холма́х Голливуда или в студиях Гонконга.

Риддик от злодеев космос очищает,
На Диком Западе шерифы и ковбои,
А где-то Джеки Чан драконов побеждает,
Всё – суета сует, а этих нам – в герои.

Но наш герой – правильный и твёрдый
В «Семнадцати мгновениях весны»,
Тоже кем-то из фантазий сотворённый
Как пример моральной чистоты.

Он же чуткий, человечный, убеждённый,
В фильме «Доживём до понедельника»
Живой, понятный и влюблённый,
Нам видится иконою отшельника.

Огромное чудовище утешится блондинкой,
Летящего к свободе Икара обескрылят,
А наш герой всё время будет невидимкой,
К нему всегда идеи нужные пришпилят.

Героя невозможно преподать,
Их нам дарит Матушка-землица,
Этого нельзя ни предложить, ни навязать,
Они могут только в сердце поселиться.

Горбатые

Не у всех прошли впустую годы молодые,
Но мудрость только с возрастом пришла,
Когда себе горбы нажили золотые,
Позабыв, зачем их мама родила.

Им бы взяться за дела благие,
Но они не знают праведных путей.
Кого-то приютят совсем чужие люди,
А где-то забыли лица друзей.

Ладят гроб из сосновой доски,
И стружкой кучерявятся рубанки.
Когда ноги суют в сапоги,
Никто не спрашивает мнения портянки.

Тех будут до гроба жевать,
Кто портянкою быть согласится,
Им где скажут, там и будут воевать
И нощно своим идолам молиться.

А тех, кто щеголяли в золотых горбах,
Чтобы не воняли, сбрызнут дихлофосом
И похоронят в дорогих гробах.
Эти тоже мрут, вопреки прогнозам.

Для жизни не написана инструкция,
Она просто проплывает день за днём:
Где-то – это экзекуция, а где-то – проституция,
Каждого по-разному помянем,
но только не за каждого нальём.

Грошик золотой

У него под гору – ноги колесом,
А на горку – как калека с костылями.
Где-то в жизни мчались скакуном,
А где-то прокрались с закрытыми глазами.

Из стволов, как из калош, кислым завоняло,
А на закуску смастерили кукиш наливной.
Тут же рядом совесть в дурачка играла,
А по столу катался грошик золотой.

По трамвайным рельсам размазали рассудок,
Кто-то нехороший крутит патефон.
Никого не узнают в это время суток,
И под бледным фонарём качается фантом.

На мормышку клюнула гадкая мыслишка,
И в приправу перетёрли лавровый венок.
В грязной луже плавает сберкнижка,
И все стороны примирит увесистый пинок.

Кому отрежут уши, кому язык «подрежется»,
И блестит боками грошик золотой.
Сегодня там кредитами утешатся,
А завтра сами завербуются в конвой.

На стройке Вавилонской – ударная работа,
Там также рулит грошик золотой.
И если по окопам прячется пехота,
То кто-то обязательно кормится войной.

Железом по стеклу

Кто-то по стеклу шоркает металлом,
Он, наверное, лихо пытается будить.
А те, кто рядом, уподобившись шакалам,
Норовят побольше откусить.

Прожорливый шакал не может подавиться,
А лихо никого не напугает.
А если кто-то не умеет объясниться,
Пускай один за это пострадает.

Где она – природа человека?
То, что нужно говорят марионетки,
А кто себе намерил по два века,
В себя вживляют стволовые клетки.

Толком ничего не разглядели,
Когда в чужие письма заглянули,
Но с нас тоже ничего не поимели,
Мы свои жиры в корсеты затянули.

Они исправно свои роли исполняли,
Не подозревая, что живы другие мнения,
А так как ничему не присягали,
То и не боялись отлучения.

Кто голове своей руками помогает,
Тот просто не пойдёт на разворот,
Чтобы разглядеть, как дьявол искушает
И просит расплатиться наперёд.

Заживо

У деревенских петушков гребни приморожены,
Собака с кошкой голодают – брошены.
К чуть тёплой печке жмётся старый дед,
У него пустая тюря на обед.

Коптит вонюче и угарно керосинка,
В бочке прокисает рябиновая брага,
А на стенке в рамочке картинка
Усатого бойца ежовского Гулага.

Он при чинах на Колыме служил,
Вредителей и контру изводил.
Дед через тряпку грязную браги нацедил
И беззубым ртом с собой заговорил.

О том, как правильно своей стране служил,
Как ревностно и точно приказы исполнял.
А скольких только сапогами до смерти забил,
Никто и никогда не подсчитал.

Он захлебнулся брагой и замычал, как вурдалак,
И керосинка покатилась на лежак.
А смерть стоит и как всегда молчит,
Наверно ждёт, что эта нечисть заживо сгорит.

Нам всем расписаны какие-нибудь роли,
И наша школа – это коллектив.
Нас хитро избавляли от свободы воли,
Кого-то запугав, кого-то прикормив.

Кривые зеркала

Много было и царей, и сумасшедших,
Что временем пытались управлять,
Они не видели себя в числе отцветших,
И уж никак не собирались умирать.

В современном мире таких не перечесть,
Кто всё-таки пытается время обхитрить.
Им гордыня не даёт увидеть всё как есть,
И они должны по статусу время победить.

А пока не удаётся победу одержать,
И физики заняли глухую оборону:
Время просто взялись искривлять,
Каждый под свою отдельную персону.

Трудится хирург и косметолог,
Оттуда убирают, а где-то подставляют.
А улыбка во весь рот – это стоматолог,
Таким способом теперь время искривляют.

Шаманские обряды – диета, фитнес и стилист,
Антицеллюлитный курс,
Здоровый образ жизни и его пропагандист —
Бомбейский брамин – йог-индус.

Ничто не может время удержать,
И есть простая правда, господа:
Те, кто пытался время искривлять,
Смотрятся в кривые зеркала.

Митинг

На центральной площади трётся гопота,
Её сюда согнали для общей массы тела.
У них кислая отрыжка и густая тошнота,
И огромное желание дожить до опохмела.

На трибуне мэр – правильный и твердый,
В городе известный мудозвон.
Он продавливает лозунг, что народ голодный,
При этом лает и плюётся в микрофон.

Дама-депутат, высморкавшись шумно,
Заявила, что во всем виновны США.
Она пыталась говорить разборчиво и умно,
И очень много от балды понаплела.

Потом слово дали прокурору,
Он что-то мямлил о чиновниках и взятках
И призывал к народному контролю,
И было ясно, что он – дока в беспорядках.

Тучи собирались вроде как к дождю,
И те, кто был уверен в большевистской правоте,
Жались ближе к засраному птицами вождю
И призывали к классовой борьбе.

Ворковали голуби громко и драчливо,
Водитель из Газели ощерился лукаво,
Коммерсанты подвезли просроченного пива,
И гопота от левых откачнулась вправо.

Молчанка

Если станешь сильно сомневаться,
То притормози на полпути.
А если нет мочи, чтобы отказаться,
Лучше ничего совсем не говори.

В молчанье больше пользы, чем вреда,
С закрытым ртом не выболтать секретов.
А шёпот – ни туда и ни сюда,
Он годится лишь для сплетен и советов.

Говорят, в молчании золотой стандарт,
Может, это так, а может быть и нет.
Когда говорящий западает на азарт,
Прибудет лишь молчанье в ответ.

Глухарь горланит на болоте,
А к нему крадётся дяденька с берданкой.
Меньше говорите – дольше проживёте,
Вопиющие всегда становятся приманкой.

А у нас теперь басы и баритоны
На высоких нотах команды отдают,
Выстроят поротно батальоны
И все песни нужные споют.

Игра-молчанка тягомотна и мучительна,
Но её, как и войну, переживут.
И все заговорят, с душой и выразительно,
И совсем другие песни пропоют.

Нарекли

Любимое дитя некомпетентности и чванства,
Что всегда надутое и всегда помпезное,
Именем назвали непонятным – мессианство,
Оно слышалось вообще как что-то бестелесное.

Конечно, лучше бы назвали интриганом —
Так, вроде, благозвучнее звучит.
Или, по крайней мере, шарлатаном,
Оно хоть за себя о чём-то говорит.

Но всё было продумано со времени зачатия;
Мессианство прорастало знаменосцами,
И никто не знал противоядия
От возомнивших себя богоносцами.

Их правда была самою правдивой,
И за неё было почётно умирать.
И даже ложь была не самой лживой,
И только лишь затем, чтобы благость
намерений сохранять.

В лабиринте еле брезжит свет,
Всё вокруг хромое и туманное,
А в голове всего один ответ:
Наверное, настало время окаянное.

Не сотворяли человека многоликим,
И в том-то и была драматургия,
Что коварство никого не сделало великим,
Даже наречённого именем Мессия.

Совпадения

У совпадений никогда не будет логики —
Она упрямо прячется за мистику,
У которой нет своей символики,
Здесь просто все впадают в казуистику.

Когда в истории находят совпадения
И оттуда тянут кривые параллели,
Это может быть кому-то в прославления,
Или на дверях оттуда петли заржавели.

Совпадение характеров – сказка для детей,
Просто кто-то из двоих удачно притворяется.
И этот хитрый затаившийся злодей,
Без сомнений, обязательно проявится.

Если хотят одних и тех же ожиданий,
А это вроде как из ряда совпадений,
Но только не бывает одинаковых желаний
Из совершенно разных ощущений.

Все совпадения притянуты за уши,
Кому-то очень хочется, чтобы они были,
И чтобы эти родственные души
Всегда одно и то же говорили.

История не примет наши исправления,
И пусть у каждого лицо останется своим.
Не бывает совпадений, это лишь сравнения,
И они не обещают ни своим, и ни чужим.

Суета сует

В суете сует – каждому своё,
Но для приманки нужен вкусный запах,
А для охотника – чистое бельё
На дальних пересылках и этапах.

Мухлюет в шахматы гроссмейстер,
Голодранца взяли «на кармане»,
Лает как собака полицмейстер,
И на проповедь собрались прихожане.

У кого-то прописалось невезение,
Как чесотка в области бикини.
Бывают от обжорства отравления,
А очень умные влипают на мякине.

Кто с везением заигрывать пытался,
И всё время ставил на зеро,
Но при этом сильно напивался
И на обозренье выворачивал нутро.

Бесперспективно в девочку влюбляться,
Если у неё происхождение.
Все её секреты будут охраняться,
И такое вот бывает невезение.

А Фортуна – из фамилий благородных
И не поклонится Супермену,
Она не отличает сытых от голодных,
Потому что знает себе цену.