Это всем известно, что счастье не в деньгах, Но все это хотят проверить на себе: А может это кто-нибудь придумал впопыхах, Что счастье кроется в душевной простоте.
Всегда было огромным искушением Для всех, которым счастья не хватало, Надёжным заручиться откровением, Чтобы счастье только прибывало.
Сколько себя ни накручивай, Личное счастье всегда субъективное. А сколько бодрых маршей ни разучивай, Счастье коллективное всегда демонстративное.
А семейное счастье всегда нормативное, Оттого, что оно обязует. А вечное счастье, конечно, фиктивное, Потому что не существует.
Есть одно реально счастье достижимое, Которое останется с тобою и в зное, и в ненастье, Оно не заменимо и невосполнимо — Это неподдельное родительское счастье.
Даже крохами умейте поделиться, И вы обязаны верить и любить, И за друзей, и за врагов молиться, Если поимели счастье жить.
Туманы
Я не хотел остановить мгновенья, Мне хотелось просто покоя, Когда остались только страхи и сомненья, Как после очень злого перепоя.
А на похмелье – за окном холодная весна, Нам в ней места не хватило для двоих. Где-то уже год идёт война, Она разделила людей на врагов и своих.
Туман густой и лицемерный Грунтует город серой размазнёй, Вот такой порядок интерьерный Разделяет нас между собой.
Капели в свои сроки отзвенели, Но чародеи нам туманов понаслали, Потому на вербах серёжки не прозрели, И мы с тобой друг друга совсем не понимали.
Всё очень зябко и безветренно, Как будто чародеи ждут преподношения, А то, что иллюзорно и болезненно, Так это наши с тобой отношения.
Но как бы мы черту не перешли, Когда не оживляют сухоцвета Ни проливные тёплые дожди, Ни вдохновенье солнечного лета.
Привал
Даже если в жизни дорога не прямая, Должен быть привал на страстном пути, Где горло продерёт водица ключевая, И прямо на обочине – рыжие цветы.
Где рябиновое дерево в красных эполетах, И на молоденькой берёзке золотой мундир. Они сегодня в уникальных раритетах Вышли показаться на весь мир.
Две птички-невелички пьют из родничка, Мизерно волнуя зеркало живое, А из-под листика торчала голова сморчка, И он похож на мини-чудище лесное.
Серенькая мышка двигает усами, Верно, хочет запугать спящую сову, А конопатая саранка, как кувшин с медами, Подманила попрыгунью-стрекозу.
И тут во всем своя дорожка звуковая, Но её мало кто умеет ощутить: Она, выдохи и вдохи заплетая, Умеет напрямую с душою говорить.
И вот моя минута истекла, И мне надо подниматься и идти, И я скажу всему живому, что вокруг меня: Спасибо за коротенький привал на страстном пути!
Пристенок
Мою маму в школу вызывали, Когда я анекдот про Лёню рассказал, И почему-то извиняться принуждали, Когда историка Лаврентием назвал.
Как солнце каждый день на небеса восходит, Так неприкасаем главный из вельмож. А историк наш пьёт и колобродит, Хотя до неприличия на Берию похож.
Я в пристенок выиграл два рубля, И мы с другом в пирожковой шиковали, А с пачки «Примы» ископчённой втихаря В изнеможении за школой отрыгали.
Я под парту прячу порванный рукав, А её банты – как облако тумана. Я почему-то рядом с ней всегда не прав, Хотя не рыцарь из её романа.
Ей записки пишет школьный активист — Красивый, правильный и твёрдый, В местном ВИА соло-гитарист, Всегда по-комсомольски подтянутый и бодрый.
Самая безродная птица – воробей — Повидло выедает из крошек пирожка. Я бы хоть куда побежал за ней, Лишь бы не предать самого себя.
Рыжим
У рыжего всегда побольше шансов Быть уличённым во злодействе, А на весах социальных балансов В дополнение к этому – ещё и в плебействе.
Рыжая лиса – известная плутовка, Самая хитрющая и самая спесивая, К этому ещё и шкодная воровка, Но как это ни странно – самая красивая.
У ленивого пройдохи, рыжего кота, Который тоже не побрезгует обманом, Волшебно-яркие зелёные глаза, И он себя считает добрым талисманом.
Когда-то рыжий хитростью пробрался на ковчег, И, наверное, потому коварный и бесстыжий. Ну и как бы даже снежный человек На самом деле очень даже рыжий.
В каждом мнении всегда свои оттенки, А в городском фольклоре – чижики и пыжики, Но мы-то знаем, где дадим свои оценки: Нет закуски лучше, чем родные рыжики.
В чужом гнезде прижился кукушонок, Играет задушевно сельская гармонь, А рыжая бабёнка игрива, как котёнок, Её за что ни тронь, везде горит огонь.
Сирень
Если сирень у дороги живёт, Её, ещё не расцветшую, варварски рвут. И большинство из тех, кто мимо не пройдёт, Себя душами влюблёнными зовут.
Не принимайте наломанных веток: В них нет желанного чувства. Ведь это совсем не коробка конфеток, Это – демонстрация кощунства.
Сирень не распускается в стакане, Она стоит и заживо гниёт, И как украденный ребёнок в цыганском балагане, И днём, и ночью мать свою зовёт.
Если вам не страшно что-то искалечить, Значит вы давно уже в беде, Надо как-нибудь себя очеловечить, Чтобы жить в духовной чистоте.
Хорошо бы всё заранее предвидеть И думать о последствиях всего, Понимать, где полюбить, знать, где ненавидеть, И помнить – в жизни мало своего.
Может, кто-то с чем-то примирился, Не понимая, где его последний вздох. А куст, который до конца не распустился Под весенним солнцем навсегда засох.
Помяните
Страшная болезнь у маленького Сенечки, Он глазками просящими глядит вокруг себя: Тётеньки и дяденьки, скиньтесь по копеечке, За просто так в больнице не лечат доктора.
Он уже давно в страшных болях корчится, И все ждут, когда ребёнку смерть глаза закроет, А маленькое сердце назло всему колотится, И старушка-санитарка водичкой тайно поит.
Он уже ручонку не может приподнять, И только глазки сильно хотят жить, А тех, кто его бросил умирать, Его душа безгрешная силится простить.
Он закроет глазки навсегда Зимней ночью при свечном огарке. За окном завоет лютая зима, А он по-детски улыбнётся старушке-санитарке.
Сенечку сожгут с кучею тряпья И рассыплют пепел вдоль забора, А кругом заплёванная, грязная земля В цвет национального позора.
Пусть, кто хочет, бросит в меня камни, И мимо пронесут тосты и подарки, Пусть передо мной закроются все ставни — Я буду руки целовать старушке-санитарке.
Холодно
Хорошие мысли холод разгоняет, Худенькая девочка мёрзнет на крыльце. Она кого-то явно поджидает, Пытаясь исполнять гордыню на лице.
Вонюче выдыхают выхлопные трубы, На перекрёстке красным светит светофор. А у девочки уже синеют губы, Тут со сроком ожидания – серьёзный перебор.
Норд-ост стучится в синий щит рекламный, А она стоит в коротеньком пальтишке. Тот всегда останется бесправным, Кто о свиданиях знает понаслышке.
Уже никто, конечно, не придёт, И жалко это бедное создание, Которое надеется и ждёт В своей жизни первое свидание.
Она только к ночи отогрелась Под тонким одеяльцем полумрака, А то, что плакалось, и то, что натерпелось, Было розыгрышем мальчика с филфака.
Стопари по сопке – как лава по вулкану, Трудно в темноте кого-нибудь искать. Сегодня очень весело студенту-интригану, Что чью-то душу получилось растоптать.
Часть II. Умеют
Умеют
Она занималась пилатесом, Подтягивая попку к форме абрикоса, Была рядом с пятизвёздным статусом И пила коктейли из молока кокоса.
А беби-бой крутился у шеста, Он в «коблах» золотых танцевал стриптиз, А попка у него, как персик, налита И трепетно готова на любой каприз.
Когда они вдвоём на пляже раздевались, И в одной вазе были персик с абрикосом, Все вокруг слюнями обливались — Такие фрукты пользовались спросом.
В сторонке нервно курят звёзды Голливуда, И разогнали всех танцовщиц в Мулен Руже: Ни у кого не получалась такая амплитуда, В сравнении с ними все казались неуклюжи.
У неё были свои щедрые клиенты, А у него – свои богатенькие «папики», И всюду комплименты и презенты И по следам бегущие фанатики.
А вокруг друг другу говорят, Что такие просто жить умеют. А те, что отвернулись и молчат, Отчего-то словно школьники краснеют.
Ешь
«Ты – то, что ты ешь» выдал Гиппократ. Лекарь и философ ясно возвестил, В чём живёт живое, а в чём уживается яд, Но почему-то главное он скрыл.
И под влиянием этой доктрины И с пристальным коммерческим вниманием Мы сами на себя расставили капканы И гордо хвалимся хорошим воспитанием.
Одни сеют, жнут и выпекают, И урожай в смирении ждут, А есть, которые крадут и убивают, Но те и те плоды домой несут.
Кому-то всё равно, кто и где кричит И на какие деньги еды накупили. Их голод очень страшит, И глубоко плевать, чем накормили.
Если грязными деньгами расплатишься, То там, что не доешь, что переешь, Всё равно никуда не спрячешься И будешь «тем, что ты ешь».
А если вдруг решили малыша родить И хотите, чтобы Бог ему воздал, Решите для себя, с чего он начнёт жить, И помните, что древний грек недосказал.
Голод
Он туда заплыл в партийных списках, Запутав всех слащавыми речами, Но, показав себя в подлогах и приписках, Был востребован всеми сторонами.
А когда-то был завскладом в магазине, Считал печеньки и, что льётся, брался разбавлять, И вот в избранники пролез на вазелине, Чтобы интересы граждан защищать.
Он был хитёр и очень изворотлив, В любых одеждах себя чувствовал уверенно. В быту развратен, а в делах расчётлив, И вокруг себя гадил преднамеренно.
Он ловко чем угодно торговал, И у него все получалось «в аккурат», Когда по-мелкому с бюджета воровал. Вот таким был наш районный депутат.
Ему нравилось мандатом щеголять, Где что-то можно отхватить по дешевизне, Но струхнула старая цыганка погадать, Что-то усмотрев в линии той жизни.
У нас беда случилась в зоопарке, Из вольера тигр голодный убежал, А там наш депутат гулял по контрамарке, И уссурийский зверь его на части разорвал.
В кино
Она была стройная и милая, Но в голове её пристроился фигляр. Она была избыточно игривая, А он – тот ещё из себя экземпляр.
Она была мечтательной натурой, А он – неисправимым гордецом. Для неё питанье было строгой партитурой, А он пил на завтрак только кофе с коньяком.
У них весной Париж, а летом – Ницца, Он подносил ей тысячи цветов. Это вам не в кулаке синица — Пляжи белоснежные Гавайских островов.
Он одевался только в белый смокинг И был жилистым, как Жан-Поль Бельмондо. У неё не очень получался шопинг, Но очень нравилось французское кино.
Она умела красочно и сочно фантазировать, А была училкой географии. И у неё отлично получалось иллюстрировать Страницы ей же сочинённой биографии.
Мир иллюзий – это тоже мир, Он, под настроение, тот или иной, Но там может тоже всё затертое до дыр, И будет трудно быть самим собой.
В кустах
Они имеют под себя темы и задачи И тянут их смиренно изо дня на день: Кому-то в магазине не додали сдачи, А кого-то запугала собственная тень.
За благо лень и трусость принимая, Они ладятся всё видеть наизнанку. А на ночь беспокойно засыпая, Надеются, что встанут спозаранку.
Кот нассал в соседские ботинки, И загнуло флюгер на ветру, На солнце подсыхают щучьи спинки — С пивом пожевать в самую жару.
Тут никакие перемены не нужны, У них от непогод и разных смут Всегда готовы нужные кусты, Они там что угодно переждут.
Им всё равно, кто прав, а кто не прав, Важно, чтобы сам был бодрый и здоровый. У них выверенный временем устав И ко всему подход морально-образцовый.
В кадке пыльный пожелтевший фикус, А по носу размазан вазелин, И такой бывает в жизни прикус, Когда не хочешь жить как гражданин.
Водка
Спорили Стандарт с Оригиналом, Кто из них помягче и сытнее, Кто является классическим лекалом, И у кого название умнее.
Стандарт сто раз по качеству прошаренный, И ГОСТы для него – почти закон. Возится и чешется, как пчёлами нажаленный, Его будни жмут со всех сторон.
У Оригинала дела тоже не халва. Потому его зовут Оригинал, Что он должен быть сегодня лучше, чем вчера, И он сам теперь от этого страдал.
Вот так они и говорили про скорбные дела, И с мыслями, кого в народе предпочтут, В то же время каждый помнил для себя, Что где-то рядом есть ещё и Абсолют.
Всё это – напитки на этиловом спирту, Они в нас сотворяли веселья и печали, Они под сало, грузди и зернистую икру Своё очарованье раскрывали.
А кто будет нежелательным продуктом: Стандарт, Оригинал или Абсолют, Известно станет только ранним утром, Кто похмельем не оглушит, того и предпочтут.
Возвращайтесь
Как ещё лечить свои неврозы, Чем своей утробе угодить? А попробуйте в крещенские морозы В лес пойти и птичек покормить.
Все месяцы на Родине холодные, Вы валяетесь на тайских берегах. Там вокруг булки загорелые и сдобные, Да вы уже и сами не совсем в трусах.
Песчаную блоху и черное яйцо, А под них – соусы, заправки и трава. К этому подмажут птичье дерьмо И прямо на тележке доставят до тебя.
Никуда не спрячешься от местных колоритов: Когда коктейли набуторят из жёлтых ананасов, Будет шоу из местных трансвеститов Для наехавших голодных пидорасов.
Марево ночное ползёт по океану, А небо раскаляется от грохота и света. Всё, что дышит, погружается в нирвану Под бесконечный, дикий вой кордебалета.
Возвращайтесь по своим дворам, Братики родные и милые сестрички. Вас тут всех узнают по следам, И уже заждались замёрзшие синички.
«Вот-Вот»
Мы поступать пытаемся чего-то относительно, И не будем делать, как делают они: Для них, возможно, это позволительно, А для нас – «Ни-ни».
У них всегда хорошие дела, А нам плохая карта выпала вчерась, И пришли лихие времена. А вот у них всегда «Вась-вась».
Они плели узоры в Куршевеле, А наших загоняли под суды. Они поддакивать и гнуться не хотели, А у тех везде «Туды-сюды».
Кому достались мухи в сортирах пересыльных, А им на Пальма-де-Майорке ласковый прибой, И кофе на верандах в имениях фамильных, Где ничего не ведают, что значит «Ой-ёй-ёй».
Оказалось, что немногие поняли, Какой был сделан выбор в романе «Идиот», Где за что превозносили, за то и угнетали, А вдруг чего не ждёшь – оно уже «Вот-вот».
А для «Ни-ни», «Вась-вась», «Туды-сюды» и «Ой-ёй-ёй» «Вот-вот» песню заунывную споют, И не будет больше ласковым прибой, И лакеи кофе мимо пронесут.
Выбор
У музыкантов уличных руки всегда заняты, И потому им медяки кидают в шляпу. Они тут сами по себе, никем не наняты, И работают с душой за свою зарплату.
И если в подземелье перехода Мир покажется уютней и теплей, И вы вдруг затоскуете по собственной свободе, Это значит, там играют Yesterday.
На семиструнке в дальней подворотне, Куда ходят только алкаши, Кто-то утверждал из местной «блотни», Что «в жизни были одни миражи».
Ему нальют портвейна «Три семёрки», И он споёт «про счётчик, про такси». Вот это мы и есть, от слёз до хлебной корки, И нам другого не придумают пути.
Мы друг другу сядем на закорки И сплавимся в один железный ком. У нас на всех – общие задворки, А нашим душам привычней нагишом.
И пускай проглотят своё мнение, Что у нас кому-то всё равно: Нам неведомы ни страхи, ни сомнения, И мы своё уж выбрали давно.