Валерия Дмитриевна Лагутина
Лабиринты времени
Глава 16
По трюму в сторону дальнего, самого тёмного угла, прихрамывая, шёл спустившийся с мачты избитый кот. Ярко-красный след запекшейся крови на его спине, смешавшийся с рыжестью мохнатой шкуркой, напоминал о перенесённых побоях и жалобно мурлыча, котяра потёрся боком о лежащего на влажном полу измождённого Немого, а затем, забравшись на его грудь принялся зализывать кровоточащую рану.
–Что, досталось тебе за меня?– еле слышно спросил мужчина и слабо потрепал животное по склоченной шерсти.
В ответ кот благодарно мурлыкнул и лизнул костлявую руку, а Немой закрыл глаза.
Детские воспоминания с новой силой нахлынули на него и он, впав в беспамятство, увидел проплывающие над ним голубые облака, берёзовые рощи и пышные булки свежеиспечённого хлеба. Вдыхая несуществующий запах, Немой откинул голову назад, и темнота на мгновенье накрыла его. Морщинистые руки с длинными когтями схватили его за плечи и два горящих глаза в упор посмотрели из темноты.
-Никому не скажеш-ш-ш-ш, – прошипел голос, и маленького мальчика укутала зловещая тишина с то и дело появляющимися обрывками звуков.
Топот бегущих ног.
Протяжный вой одинокого волка.
Хруст ветки.
Топот.
Пара мигнувших желтизной глаз.
Всплеск воды.
Тишина.
Крепкие руки поднимают его и куда-то несут.
– Славный малыш. Можно хорошо за него выручить.
Мальчик слегка приоткрыл закатывающиеся глаза.
Яркий солнечный луч ударил ему прямо в лицо.
Небо. Плывущие облака. Зелёные верхушки елей…
Белки глаз медленно закатились, и бессильные веки, накрывшись тяжёлым свинцом, опустились, проваливая память в кромешную темноту.
…Вернувшись к своей юрте, Каюм-баши увидел распластавшегося у её входа стражника.
Острая игла больно кольнула его холодное сердце и странное предчувствие беды наполнило его нутро.
–Говори, – вмиг пересохшим горлом тихо приказал Теймур.
–Я только на миг отошёл, – запинаясь, не отрывая тело от земли, забормотал воин, – а её уже нет. С рабыней ушла, в степь, сказали часовые. С какой такой рабыней, спрашиваю. Ну, говорят, высокая такая, здоровая. А я что – то и не припомню такую.
–Короче говори, – замирающим от странного предчувствия голосом прошептал каюм и пнул ногой в живот лежащего тургара.
– Ну, я следом. Вижу, да, на конях, двое. Далече уже, еле видать. Ну, я и догонять. Мол, как же, без охраны -то? А тут она и лежит.
–Лежит?– не понял Теймур, но внутренний голос уже шептал ему ответ на этот вопрос и он застывшими глазами посмотрел на распластавшегося у его ног воина: «Лежит? Кто…»– и, перешагнув через распростёртого на земле воина, подошёл к юрте и дрожащей рукой откинул полог.
–Ну, она, Ханым-баши, – еле слышно ответил ему в спину стражник и, уткнувшись лицом в пыль, застонал, – виноват я, каюм, не углядел. Любую кару приму.
…Услышав набат, Хасан, нахмурив брови над своим единственным глазом, исподлобья бросая гневные взгляды на мельчешащих вокруг тургар, немой тенью шёл к главной юрте. Подгоняемый единственной мыслью о кровной месте, он, не услышав брошенного нечаянно задетым им воином недовольного окрика в свою сторону, продолжал идти к намеченной цели.
Он не знает ещё, как это сделает, но был твёрдо уверен в своём решении.
Да, сейчас самое время. Хасан догадался, что в лагерь пробрался кто-то чужой и сначала подумал, что ищут именно его. Но, поняв, что никто не обращает на него никакого внимания, успокоился и продолжил реализовывать свой план. Отмечая слаженность солдат, мужчина, гневя самого себя за это, всё таки признавал, что Теймур достаточно хороший правитель. Сумев объединить коганы, он смог организовать их структуру и навести в них порядок, какого давно уже не было. Даже сейчас, когда что-то случилось, не наблюдалось никакой суматохи, всё было чётко и слаженно, каждый знал, куда ему идти и что делать.
Наблюдая, как матери быстро уносят своих детей в юрты, Хасан вспомнил своих малюток. Их хрупкие тельца, распластавшиеся на ярком покрывале, укрывшем каменное ложе. Бурые пятна, причудливыми цветами ресползающиеся по серым рубахам…
Да, он принял тогда единственное правильное решение. Что могло ждать их после поражения?
Хасан вспомнил долину. Сколько лет прошло, а долгими бессонными ночами его всё ещё продолжали мучить истошные крики обезумевших матерей и плач испуганных ребятишек, трепещущей кучкой сгрудившихся среди покрывающей долину зелени.
И дикий вопль. Вопль человека, сумевшего сотворить такое.
Человека?
А человека ли?
Разве имеет право ОН называть себя человеком?
–Смотри, куда прёшь!– хриплый окрик прервал воспоминания Хасана и он, пробурчав что-то невнятное, отступил от сверлящего его взглядом воина и, прибавив шагу, пошёл в сторону краснеющей чуть дальше юрты.
…На цветастом покрывале лежала Хайна.
В своей любимой изумрудной рубахе…
Такая тихая.
Лёгкая улыбка застыла на её сочных губах.
Длинные чёрные ресницы, кажется, сейчас взмахнут и откроют небесно-голубые глаза. «Спит. Испугал кто? Узнаю, кто, убью, задушу своими руками», – облегчённо подумал Теймур и, тихо подойдя, присел рядом и взял её за руку.
Мертвенный холод обдал его горячую ладонь и мужчина, испуганно отдёрнув пальцы, посмотрел на любимую.
Только сейчас, вблизи, он увидел расползшееся мокрое пятно на её груди, распустившееся алым цветком на шёлковой рубахе.
Что?
Нет!
Это просто разлитое вино!
Трепещущей рукой каюм потянулся к нему и на мгновенье так и замер с поднятой рукой, понимая и, в то же время, не желая принимать страшную правду.
Нет.
Сейчас она откроет глаза.
Сядет.
Покорно посмотрит на него.
Покорно…
Столько лет прошло?
Почему она до сих пор не смогла простить и полюбить его?
Ведь он так много сделал. Вся степь была в его власти. И даже народ, так презирающий его в начале пути, теперь уважал и боготворил его.
Нет, конечно, и боялся тоже. Боялся его строгости и правосудия…
Но как же без этого?
Разве мог он достигнуть всего этого, не держа руку крепким кулаком?
Только так, жёстко поддерживая налаженный порядок, можно сохранить власть.
Он сдержал своё слово, данное степнякам.
Ни одного из них он не покарал просто так, ради мести или забавы.
Все, казнённые им, этого заслуживали: кто за трусость, кто за бесчинство к соплеменникам, кто за воровство…
Но, с другой стороны, и награды для лучших из его когана, были достойными. Если ты хороший воин, то ждут тебя чины и богатство.
Да, в начале пути ему пришлось пожертвовать многими достойными людьми. Но все они были, так или иначе, против него самого и против его планов. И народ в то время был на их стороне. Разве мог он позволить тем ничтожным в своей власти людишкам отнять у него мечту?
Хайна.
Теймур понимал, что всё, что удерживало её около него, это сначала была любовь к матери и брату, а потом, после того, как старуха умерла, а Алгаш вступил в ряды его воинов, их сын.
Пусть он и не был плодом их любви, но она выносила его под своей грудью и, как и любая женщина, любила своё чадо не меньше, чем отец.
И он, их сын, любил мать не меньше, чем своего отца.
–Мама?
Тоненький детский голосок за спиной Теймура прервал его размышления.
Сын…
Узнав, что Хайна беременна, он сомневался, что может быть отцом этому ребёнку. Кто знает, не сумел ли этот пройдоха Куяш обойти его? Но, только лишь взглянув в глаза новорожденного, вынесённого к нему на мягком покрывале, все терзающие его душу сомнения улетучились.
Да, это его глаза!
Это его сын!
Его наследник!
Его кровь и плоть…
–Мама? Ты спишь?– спросил малыш, хлопая тёмными ресницами и Каюм, повернувшись к нему, взял его за руку.
–Да, сынок, мама спит, – тихо ответил он, скрывая предательски накатывающуюся на глаза слезу.
Наклонившись над Хайной, он бережно снял с её шеи ожерелье и протянул сыну янтарный кулон с застывшим в нём паучком:
–Мама уснула и сон унёс её в далёкие степи, – грустно улыбнувшись, прошептал мужчина. – Но она по-прежнему любит тебя и капелька её души, спрятанная в этом камне, будет всегда рядом с тобой.
Зажав в кулачке мальчика кулон, Темур ещё раз крепко обнял его, вытирая скатившуюся слезу о его жёсткие, такие же, как у матери, и завивающиеся на кончиках, как у него самого, волосы и кивнул стражнику, который тот час же взял маленького каюма за руку и вывел из юрты.
Выпрямившись, Теймур-баши глубоко вздохнул, прикоснулся губами к похолодевшим губам любимой и, дотронувшись унизанной кольцами рукой до её груди, почувствовал на своих пальцах вязкую, так хорошо знакомую ему слизь.
…Освещаемый тусклым светом лампады, Дохлый, недовольно бурча себе под нос, аккуратно расставляет разбросанные по трюму тюки и бочки, бурча себе под нос:
–То – же мне, нашли мальчика на побегушках! Дохлый, туда, Дохлый, сюда! Сделай то, сделай это! Затем, что ли, в море пошёл? Рыбачил бы себе да рыбачил. Думал, вот, в разных странах побываю, диковинки всякие посмотрю…
Вздохнув, он присел на край деревянного короба и, поставив перед собой амфору с изображёнными на ней обнажёнными девами, продолжил вещать:
–А на деле что? На берег сойти и то путём не дали. Говорят, молод ещё, опыта нет. Да и драчливый. Натворю что, потом расхлёбывай. А я что? Я мирный! Меня не тронь и я не буду.
Задумываясь, он с силой сжимает жилистые руки и смотрит на них:
–И этот, то – же мне, устроил петушиные бои всем на смех. Я то что, думал, по всем правилам, как на большом базаре. А это что? Поржать, да и только! Э-эх, – вздохнул он, – кулаки чешутся. Подраться бы! Что б по-настоящему, по-мужски. Да не с кем. Боцман узнает, семь шкур спустит.
Услышав тихий шорох у стены, мужчина замолк и тут же, погрозив в сторону пальцем, придав лицу серьёзное выражение, предупредил:
–Э, нет! Не обманешь!-и, вдруг мило улыбнувшись, поманил:
–Кис-кис, рыжик, выходи!
Не услышав ответа, мужчина взял лампу в руки и в наклон пошёл на звуки:
–Киса, киса, кис-с! Иди, маленький, я тебя не обижу! Кис- кис!
Увиде мелькнувший из-за бочки рыжий хвост, Дохлый подошёл ближе и, вытянув шею, высоко приподнял лампу. Её яркий огонёк осветил тёмные стены, вдоль которых ровными рядами лежали тугие тюки с шерстью, между которыми что-то, очень похожее на фигуру человека, темнело. Сощурив глаза и чуть опустив фонарь, балт пригляделка и увидел лежащего без сознания мужчину, о ноги которого тёрся рыжий негодник.
–Эй, – позвал его балт, – как тебя там? Ты чего? Жив или как?
Не услышав ответ, моряк обошёл бочонки, присел на корточки и приложил ухо к груди незнакомца.
–Вроде жив, – услышав слабое дыхание, решил моряк и потрепал мужчину по впалой щеке:
–Ты того, не умирай. Погодь маленько. Я сейчас!
Глава 17
На тысячи километров раскинула свои просторы бескрайняя степь. И ещё более бескрайнее ночное небо смотрит на неё мигающими миллионами глаз.
Покой.
Тишина и покой.
Прощальное Место, затерянное где-то между холмами, утопает в окружающей его темноте и покорно ждёт своего часа.
Нарастающий из-за горизонта гулкий топот копыт скачущего к жертвеннику отряда будит спящие холмы.
Несколько всадников галопом несутся первыми. У них за спинами, волочась по колючему сухостою, бьются о землю связанные по рукам и ногам иссыды.
Освещаемая сотнями факелов конница останавливается у трёх вкопанных в землю столбов, густо обложенных сухой соломой, образуя вокруг них широкий круг, в центре которого на высоком деревянном помосте лежит мёртвая Хайна, укрытая красным, расшитым золотыми узорами, покрывалом. У её подножия стоит большой плоский камень со следами давно засохшей крови.
Четверо всадников, спустившись со своих лошадей, отцепляют от них длинные прочные верёвки, связывающие окровавленных тела людей в изодранных одеждах и тащат их в центр круга. Привязав четверых еле-живых мужчин к столбам, одного они просто бросают на плоский камень и отходят в стороны.
Из темноты появляются тургары. Мужчины и женщины, старики и старухи. Тесно прижимаясь друг к другу стоят они, опустив головы и крепко сжимая что-то между своих ладоней. Плотным кольцом они обвивают Прощальное Место. Место, на котором души умерших покидают свою телесную оболочку и приглашаются на вечный божий пир.
Из темноты, словно ниоткуда, появляется нагой Учитель. Его необычно красное, разукрашенное чёрной картой звёздного неба, тело завораживает и пугает.
Громко ударив в бубен, он запрокидывает голову назад и, широко открыв рот, испускает из него уносящуюся в ночное небо струю огня.
–Ты был плохим воином, раз не смог уберечь свою госпожу, – наклонился над распростёртым на камне голым тургаром Теймур – Но твоя душа ещё может послужить нашему славному делу. Умри достойно, и твои родные не останутся без моего покровительства.
Положив ладонь на грудь воина, каюм-баши выпрямился и обвёл взглядом окружающих:
–К западу от нашей степи простираются богатые пушниной и золотом леса. И скоро они станут вашими, мои славные воины! Отомстим за смерть вашей госпожи кровью диких племён!
–Да! Да!– дружно закричали тургары и застучали мечами о металлические щиты.
–Их вождь, – кивнул каюм в сторону приговорённых, – хитёр! Но я хитрее. Их народ силён. Но мы – сильнее! Их племена разобщены, а мы – сжаты в мощный кулак! Кто победит в великой битве?
–Мы! Ты, великий каюм! Тургары!– раздалось со всех сторон и степь оглохла от звона рвущегося в бой оружия.
Довольно осмотрев свой народ, Теймур подошёл к одному из послов и усмехнулся:
–Мира! Вы просили мира? А сами заслали ко мне лазутчиков, которые отняли у меня самое дорогое, что было у меня. Так ли поступают преданные мне люди? Я говорил, что подумаю. И ваш поступок не заставил меня это делать долго.
Подойдяк другому, каюм взял иссида за подбородок и заглянул ему в третий глаз:
–Вы возомнили себя хитрыми трёхглазыми богами. А на деле оказались лишь глупцами, думающими обвести меня. Вы хотите мира? Что ж, это ваше право. Но вот вопрос, хочу ли этого я?
И, выпрямившись, обвёл взглядом своё войско:
–Все они,-указал он рукой на пленников,-слишком лёгкая добыча, что бы мы отказались от неё!– и, распахнув в широких объятиях руки, обратился к восхищённо слушающим его тургарам:
–Моя дорогая Хайна! Ты была доброй ханум-баши! И твой народ будет помнить тебя вечно! Пусть путь твой в небесный мир будет простым и боги радостно примут тебя в свои чертоги!
С этими словами несколько солдат поджигают смерное ложе факелами, а безмолвствующая толпа раскрывает ладони и выпускает наружу тысячи светлячков, порхающими роем устремившихся в чёрное небо.
Гробовая тишина сменяется звоном оружия и Теймур, обведя подданных взглядом, призывает их к молчанию:
–Мои славные воины! А теперь нас ждёт весёлый костёр!
По-очерёдно подходя к каждому из столбов, Шаман выдыхает на него огонь, который охватывает еле живых, но ещё достаточно сильных для того, что бы кричать, людей.
Не обращая внимания на их вопли, он наклоняется над лежащим в центре тургаром и, что-то прошептав ему, высоко заносит длинный кинжал и насквозь пробивает им грудину.
Полупрозрачное облако вылетает из кровоточащей раны и зависает в воздухе над растерзанным телом.
Всунув когтистые руки в нутро бедняги, Шаман копается в нём и вскоре вытаскивает окровавленное, но ещё бьющееся сердце и протягивает Теймуру. Взяв живой кусок плоти, каюм внимательно смотрит на него и, поднеся к лицу, жадно вонзается в него своими зубами, отрывая кровоточащие кусочки. И с каждым проглатыванием очередного куска, воздушное облако всё ближе и ближе подплывает к Теймуру, пока, наконец, в его руках не останется ничего и тогда потерявшая своего хозяина душа медленно растекается по телу своего нового владыки.
Почувствовав это слияние, Каюм резко выгибается назад, закрывает глаза и, сильно ударив себя в грудь, кричит в окружающую его, брезжащую первыми лучами рассвета, степь:
–Ууууу..а!
«Уууу…а!»– эхом вторят ему воины, и звон сотен саблей поднимает ото сна отдохнувшую равнину.
…В то время, как степь была свидетельницей очередной жестокости Теймура, Хатым, затаив дыхание, прятался в тени юрты каюма, наблюдая за высоченным стражником в литых латах у входа. Безмолвной, словно вросшей в землю статуей стоял тот, вперевшись мёртвым взглядом в одну точку. Казалось, никто и ничто не могло сдвинуть его с места и заставить пошевелиться.
Хатым понимал, что физически ещё слаб и не сможет справиться с этим верзилой. А поэтому нужно было набраться трпения и ждать.
Ждать удобного случая, что бы прошмыгнуть внутрь каюмовской юрты.
Ждать свершения его мести.
Ждать…
Но времени было совсем немного. Вот-вот, а из степи вернётся Теймур со своим воинством и тогда будет гораздо труднее совершить задуманное.
Хасан нетерпеливо посмотрел в сторону полыхающих где-то далеко в степи костров и медленно приближающихся маленьких огоньков.
Это каюм- баши с верной ему свитой возвращались в свой коган.
Нет времени.
Нужно действовать.
Так, верзила не знает, что ты враг. А это преимущество. Нужно быть только более быстрым, чем он и всё.
Зажав тонкое лезвие с тыльной стороны ладони, Хасан решительно встал и направился к юрте. Неожиданно что-то прошумело над его головой.
–У-ух, – услышал Хатым хриплые звуки.
И действительно, большая степная сова, вышедшая на ночную охоту и напуганная ярким светом, неожиданно осветившем всё вокруг спешила скрыться от него среди тёмных юрт.
Хатым увидел, как птица, сделав пару кругов, быстро спустилась прямо на голову верзиле и возмущённо закрутила головой в разные стороны.
«Что?»– не понял тургарин, не увидев реакции стража и, быстро подойдя ближе, смело заглянул ему снизу в верх в открытые глаза и чуть не рассмеялся.
«Спит! Вот она, хвалёная муштра! Спит с открытыми глазами».
Пройдя мимо дремлющего воина, Хатым прошмыгнул внутрь юрты и тихо позвал:
–Малыш!
…Высокое солнце опаляет своим жаром лежащего на сухой палубе Немого и толпу окруживших его любопытных балтов, наперебой перебивающих друг друга:
–Дышит?
–Ухо, ухо приложи!
–Да, да, послушай!
–А Дохлый – то прав!
–А может того, нечистый?
–Да брось ты! Не видишь, плохо ему.
–Да не, нечистый не дался бы.
Масса солёной воды, выплеснутая Дохлым из кадки на мужчину слегка привела его в сознание. Немой, захлёбываясь, глубоко вздохнул, подняв тощую грудь и быстро и тяжело задышал, приоткрыв глаза.
Через настилающую взгляд пелену смутно виднелись размытые силуэты наклонившихся над ним фигур, освещённых размазанным по небосклону солнцем.
-На южном рынке много дадут за белого мальчика – всплыл в памяти Немого низкий мужской голос.
Мужчина попытался открыть глаза шире, что бы рассмотреть говоривших, но их белки закатились за закрывающие их веки и непроглядная темнота, просочившаяся в мозг, окутала всё тело мягким бархатом.
–Вроде жив!– оглядел всех Малыш и быстро встал, увидев приближающегося Боцмана.
–Сколько же он так? – Продолжали переговариваться балты, образуя проход для сурового моряка.
–Да седьмицу точно, не меньше.
–Чай, как в море ушли?
–Не с неба же свалился!
–Ну, что там у вас? Дохлый нечистого поймал?– дав подзатыльник замешкавшемуся юнге, прикрикнул Боцман и, уперев жилистые руки в бока над широко расставленными ногами, подозрительно посмотрел на лежащего без сознания мужчину:
–Это откуда ж такой взялся?
Растолкав моряков, Дохлый вышел вперёд и, активно жестикулируя, затараторил:
–Я того, как ты сказал. Пошёл в трюм. Слышу, шорох.
–Да не тараторить ты, как сорока на дереве, – прикрикнул старый моряк, – дело давай.
–Ну, думаю,– нетерпеливо начал балт, но толчок кулаком в бок заставил его оглянуться и, тормознув самого себя, продолжить, – теперь- то ты от меня не уйдёшь! А тут этот, за бочками. Ну, я парней позвал, мы и вытащили.
–Жив? – Кивнул в сторону Немого Боцман и присев на колено, приложил к груди мужчине ухо и взялся пальцами за тощую кисть.
–Да, вроде, жив, -сказал кто-то из толпы.
–Вы, двое, – поднимаясь, кивнул моряк на Дохлого и Малыша, и добавил, усмехнувшись, – то же мне, сладкая парочка, унесите-ка его вниз, что ли. Да отвар дайте, из ложки. А я к капитану. А вы все, по местам, мать вашу налево!– и, окинув всех суровым взглядом, повернулся к ним спиной.
Исполняя его приказ, Малыш с Дохлым подошли с двух сторон к Немому, присматриваясь, как бы поудобнее того взять.
–Давай за руки его, что ли, – почесал за ухом Малыш, пристраиваясь к ногам незнакомца, – а я за кочупатки возьму.
Почесав затылок, Дохлый взял, осторожно поднимая, как бы боясь сломать, тонкие пальцы Немого, но те быстро выскользнули и ударились о палубу.
–Ниже, ниже, под кисти бери, – принялись советовать окружающие.
–Чего рты разинули? – оглянулся Боцман на оставшихся наблюдать за усилиями Малышом и Дохлым моряков. – Своих дел мало?
И балты, огорчённые прерванным лицезрением зрелища, нехотя начали разбредаться по палубе, тихонько переговариваясь меж собой:
–А, можа, и вправду, нечистый какой? Человеком обернувшийся?
–Ты дурак? У него ж хвост и рога должны быть. А ты их видел?
–Верно говоришь, рога и копыта не спрячешь!
–А ты проверял? Может, ещё в штаны заглянешь, хвост посмотреть?
–Ну, тя! Тебе надо, ты и смотри!
–Чего ты там копаешься? – недовольно заворчал тем временем на друга Малыш, стоя спиной к другу и крепко держа Немого за поднятые ороговевшие ступни ног.
Вылупив глаза, Дохлый глубоко выдохнул и хватанул незнакомца за кисть. Но та, вспотевшая от жаркого солнца, выскользнула у мужчины из рук и Немой упал головой на палубу.
–Чего там? – оборачивается, услышав глухой стук, Малыш, крепко держащийся за ступни ног незнакомца, и недовольно сплюнул:
–Да что б тебя! Ну, скажи мне, из какой дыры ты вылез?
–Да знамо, из какой, – пожал Дохлый плечами, – у баб это, одна только…
–Придурок, – перебил его Малыш. – Я не про то!
–А про что?
–Ладно, – обречённо махнул рукой крепыш, – Проплыли. Давай, бери крепче, что ли!
И, видя, как парень снова хватается за мокрые кисти рук незнакомца, с раздражением прикрикивает на него:
–Да руки ему оботри!
–Обо что?– осмотрелся тот.
–Да хотя б об себя!
И, наблюдая, как этот высокий здоровый дылда вытирает руки Немого о свои потёртые засаленные штаны, горестно усмехнулся про себя:
«И куда смотрела мать-природа, когда одарила такого верзилу куриными мозгами?»
