В. Б. Паничкин
Наследование в англо-американском и российском праве: общие положения и наследование по закону (сравнительный анализ)

Представляется неоправдавшимся высказанное в 1949 г. Е. А. Флейшиц мнение: «деление собственности на реальную и персональную ‹…› сохраняется для анализа юридических отношений, сложившихся до 1925 г.; в США деление собственности на реальную и персональную давно утратило значение и заменено различением собственности на недвижимое (lands, immovables) и на движимое имущество (chattels, movables), после 1925 г. заменившее в основном и в Англии различение реальной и персональной собственности»^[415]. Соответственно, неправильной кажется позиция В. В. Гущина: «поскольку в настоящее время действует единый порядок наследования реального и персонального имущества, различие между теми и другими утратило практическое значение»^[416]. Тем более неправилен вывод Е. А. Богатых о переходе права США к делению вещей на движимые и недвижимые^[417]. Ни к римской терминологии, ни тем более к римскому членению собственности оно так и не пришло, а наследование двух видов имущества во многих штатах как и прежде осуществляется по-разному. Понятие же land действительно в ходу в США, но лишь как синоним real property.

При этом заметим, что отсутствие во «внутреннем» общем праве привычного нам ныне деления вещей на движимые и недвижимые отнюдь не является англо-американской «монополией»: наше собственное право впервые обрело это четкое деление исторически недавно: впервые и на весьма короткое время в российское право впервые ввел категорию недвижимого имущества Петр I Указом от 23 марта 1714 г., затем она появилась в части 1 ст. 383 т. X Свода законов империи и в ст. 32 проекта Редакционной Комиссии Гражданского уложения 1905 г., но уже в 1918 г. советское право его утратило вплоть до 1991 г. и вообще не делало различий между движимым и недвижимым имуществом^[418], и лишь в международных договорах допускало применение этих понятий, установив раздельный статут наследования^[419]. И по большому счету современному российскому праву эти кажущиеся изначально свойственными ему категории известны всего лишь… два десятка лет.

Изначально в англо-саксонском праве различались движимость и два вида недвижимости: фолькланд – земля, владение которой большими семьями определялось местным обычаем, распоряжение ограничивалось согласием родственников, а по смерти владельца она переходила лишь к законным наследникам, и бокланд – земля, владение которой жаловалось королевской грамотой, а владелец мог распоряжаться ею по своему усмотрению: дарить, продавать и завещать. Различия между ними исчезли в эпоху норманнских королей^[420].

Позже, в XIV в. в общем праве сложилось деление имущества на реальное и персональное (personal property, chattels), основанное на использовании разных форм исковой защиты: в отношении первого предъявляется реальный иск о восстановлении владения, а права на второе защищают персональным иском о денежном возмещении причиненного вреда или о возврате имущества на выбор истца.

Изначально фактически реальным имуществом была лишь земля, находившаяся в свободном держании, а отношения, связанные с другими видами имущества, и аренда земли рассматривались как персональное имущество^[421]. По словам Г. С. Гурвич юридическое положение земельных участков долгое время исходило из феодального представления, что собственность на землю принадлежит королю, а отдельные лица имеют на нее лишь ленное право. Практически же это право частных лиц ничем не отличалось по своему содержанию от права собственности: оно являлось бессрочным и устанавливало возможность пользоваться участком и отчуждать его без какого-либо разрешения. Передача права на участок требовала выполнения сложных формальностей^[422]. Разумеется с развитием капиталистических отношений в Англии классификация менялась.

Понятие реального имущества в общем праве, с одной стороны, намного шире, чем принято считать в нашей науке^[423], шире понятия недвижимости в российском праве, но с другой стороны, по ряду объектов уже его. Приведем пояснения.

По ст. 62 английского Закона 1925 г. о праве собственности к реальному имуществу (real estate) отнесены семь категорий:

1) земная поверхность и все права на землю, находящуюся у лица по праву зависимого или простого владения (land)^[424];

2) недра;

3) строения (fixtures);

4) движимые вещи (chattels), переходящие из рода в род, которые, если они не отчуждены при жизни, следуют за правами на землю по смерти их собственников;

5) звание пэра, должности, привилегии, звания и другие публичные права, которые рассматриваются как имущество;

6) паи в некоторых компаниях, владеющих правами на недвижимость^[425];

7) арендное имение (leasehold estate) (в отличие от права аренды недвижимости на срок – т. н. реальной движимости (chattels real)^[426].

Ранее, когда в английских доминионах и колониях, а также в США существовало рабство (дольше всего в Антигуа), то, по словам М. Вольфа, право соответствующей юрисдикции решало, должны ли рабы, живущие там, рассматриваться как недвижимость – и они так и рассматривались^[427], примеры чему прецедент Антигуа 1834 г. из дела Ракер^[428] и прецедент Луизианы в отношении рабов-негров 1838 г. МакКолум против Смит^[429].

Английский закон о толковании 1978 г. (Interpretation Act) расширил и уточнил понятие реального имущества, включив в него землю и имеющие с ней существенную связь объекты: здания, сооружения, растения, урожай на корню, постоянные принадлежности земли или здания, сооружения, которые не могут быть отделены без повреждения земли или здания, а также все права, связанные с землей и возведенными на ней зданиями, т. е. как осязаемое, так и неосязаемое имущество.

Однако такие приравненные в России в порядке правовой фикции к недвижимости вещи, как космические объекты, самолеты и водные суда, к реальному имуществу ни в Англии, ни в США не относятся – они считаются особым видом движимого имущества – имуществом, подлежащим регистрации. И в части этих вещей, как видим, состав реального имущества, наоборот, уже нашей недвижимости.

Остальное имущество является персональным (chattels) – персональной движимостью (chattels personal), которая включает две категории:

1) вещи во владении (choses in posession) – овеществленную движимость (chattels corporeal): материальные вещи, осязаемые, движимые и видимые;

2) иски или вещи в требовании (choses in action, things in action) – неовеществленную движимость (chattels incorporeal), т. е. «неосязаемую собственность» (intangible property) – права, не имеющие вещественного субстрата: это всевозможные права требования, включая чисто денежные, права авторское, патентное, промышленной собственности, на возмещение вреда и другие абсолютные права, акции корпораций и доли участия в товариществах, пенсии и аннуитеты^[430]. В свое время Р. О. Халфина точно подметила: «В такой категории прав совершенно стирается разница между вещными и обязательственными правами»^[431].

По словам Э. Дженкса, choses in action или things in action означает всякое право, принадлежащие определенному лицу, могущее быть основанием для иска и направленное на получение от другого лица денег или ценностей, и всякое имущественное притязание, независимо от того, является ли предметом иска получение владения определенной вещью или нет^[432]. «Объем понятия choses in action в настоящее время является неопределенным, – писал Л. А. Лунц. – Несомненно, сюда относятся притязания на определенные вещи, не являющиеся недвижимостью, право требовать исполнения договоров, акции, паи, аннуитеты и оборотные документы – negotiable instruments, ‹…› патенты, авторские права и товарные знаки; ‹…› сюда не относятся притязания на возмещение ущерба от гражданских правонарушений – torts и на передачу недвижимости».

Наконец, к этим двум категориям персонального имущества примыкает парадоксальная категория – срочная аренда, узаконенная статутом в 1235 г. «Вследствие особенностей феодального владения арендные права на землю (leasehold interests in land) никогда не считались реальным имуществом – их анормальное положение обозначалось термином chattels real»^[433]).

Что же касается права собственности на движимые вещи, то по верному наблюдению Г. С. Гурвич английское право в отношении объема прав собственника не представляет каких-либо заметных отличий от других систем права^[434].

Одно из коренных различий римского и общего права в том, что первое включает в состав недвижимости только материальные объекты (res corporales) и исключает бестелесные (res incorporales), тогда как в общем праве в состав реальных вещей включаются не только материальные, осязаемые и видимые объекты – вещи во владении (choses in possession, things in posession), но и некоторые нематериальные ценности.

При отнесении же вещи к одной из этих категорий в общем праве применяется закон местонахождения вещи, тогда как в романо-германском праве – закон суда. Вопрос о том, является ли вещь движимой или недвижимой, согласно английскому международному частному праву определяется правом места нахождения вещи на день смерти.

Примером применения такого подхода является дело о Фитцжеральде 1904 г.^[435] и схожие с ним прецеденты Джонстон против Бэйкер (Johnstone v. Baker) и Джернинхэм против Герберт (Jerningham v. Herbert). Переходящие по наследству долговые обязательства на определенную денежную сумму, обеспеченные передачей участков шотландской земли, по английскому праву рассматриваются как находящиеся в Шотландии, даже если сами обязательства депонированы в английском банке. Шотландское право рассматривает такие обязательства как недвижимость, и английские суды принимают эту точку зрения как вытекающую из принципа применения права местонахождения имущества^[436].

1.2.3. Право, применимое к наследованию реального / недвижимого имущества

Еще в 1878 г. К. И. Малышев указывал, что к наследованию реального имущества и в Англии, и в США применяется закон его местонахождения – цитуса (citus rule)^[437], что по сей день характерно для всех стран общего права^[438] и четко сформулировано в английском Законе о собственности 1925 г.

Таким образом, в отношении своей недвижимости английский суд будет применять собственное национальное право. В отношении зарубежной недвижимости, если этот вопрос все-таки будет решаться английским судом, последний будет применять право так, как бы его применил иностранный суд, т. е. возможно с применением обратной отсылки.

Примером такого подхода служит английское решение 1978 г. о завещании Озонбы^[439], который постоянно проживал в Нигерии, где арендовал недвижимость, и владел на праве собственности домом в Лондоне. Последний факт стал решающим для суда – лондонский дом был унаследован по английскому закону^[440]. Наследование недвижимости в общем праве подчинено материальному праву места нахождения вещи.

Из юрисдикций римского права аналогичный порядок был предусмотрен, как уже сказано, во Франции, России и в ряде других стран, где применялась концепция дробления наследства: наследственный статут определялся последним местом жительства наследодателя, но наследование недвижимости определялось по праву страны места ее нахождения. Если у российского наследодателя был дом в Англии, то образуются две наследственные массы, каждая со своим кругом наследников, правилами приобретения наследства и особенностями ответственности по долгам, что как минимум неудобно. Однако, к настоящему времени все страны Европейского Союза за исключением как раз-то вышедшей из ЕС Великобритании, относящейся к семье общего права Ирландии и примкнувшей к ним Дании перешли на единую коллизионную привязку выбора применимого к наследованию права и отказались от lex situs при наследовании недвижимости. Россия не последовала их примеру и ныне являет собой уникальный случай сохранения приверженности феодальному принципу, который теперь остался свойством противоположной нам системы общего права. Причем в самих этих странах сохранение дуализма коллизионного права является предметом постоянной критики^[441].

В качестве своеобразного компромисса к наследованию недвижимости детьми американский суд может по своему усмотрению применить закон как цитуса, так и домициля наследодателя в зависимости от того, какой из них благоприятнее для ребенка. В деле Массачусетса 1985 г. Пауэрс против Стил^[442] трастом недвижимость в этом штате была передана потомству (issue). Хотя реальное имущество наследуется по праву цитуса (а закон Массачусетса не включал внебрачных детей в понятие «потомки»), внебрачный сын унаследовал-таки недвижимость как узаконеный в качестве сына по закону Нью-Гэмпшира, где постоянно проживал и он, и отец.

Тут надо пояснить, что в общем праве домицилием внебрачного несовершеннолетнего является домициль его матери, а если она умерла – ее последний домициль, тогда как домицилем законнорожденного ребенка считается домициль его отца, если он умер – матери, а если умерли оба – домициль позднее умершего. Несовершеннолетний не следует домицилю опекуна, если это не его родитель^[443].

В России подобного исключения, благоприятствующего несовершеннолетнему, нет. Наследование недвижимости всегда подчинено закону местонахождения. Однако с учетом указанного американского прецедента если наше право будет сочтено более благоприятным для наследования несовершеннолетним, то российские юрисдикционные органы могут столкнуться со вторичной отсылкой. А вот примут они ее или нет – это вопрос пока не разрешенный.

Ныне российские коллизионные привязки практически аналогичны англо-американским^[444] кроме вопроса отнесения имущества к движимому или недвижимому: в Британии и США – по закону местонахождения, а у нас – по закону суда.

Встает практический вопрос: каким образом различные наследственные массы (недвижимости в разных странах и единое движимое имущество) отвечают по долгам наследодателя?

По мнению М. Вольфа создается такое же положение, какое создалось бы по чисто внутреннему материальному праву, если бы три домицилированных англичанина, из коих каждый как компаньон несет ответственность за долги всех, умерли одновременно. Их общие кредиторы могли бы, как они могли это сделать при жизни должника, подвергнуть свои требования принудительному взысканию против любой имущественной массы по своему выбору, при условии, что процессуальное право суда не запрещает принудительного исполнения в отношении недвижимостей до тех пор, пока не будет доказана безуспешность принудительного взыскания с движимой части имущества^[445].

Решение вопроса о том, имеет ли наследник одной из трех масс, уплативший все причитающиеся с умершего долги, права требования к остальным двум наследственным массам о возмещении, в первую очередь будет зависеть от завещания умершего, как следует из английского прецедента о Смит 1913 г.^[446] Но если нет завещания или в нем этот вопрос не затрагивается, то решение будет находиться под большим сомнением. Вестлейк утверждал, что закон места нахождения недвижимостей (какой именно недвижимости, если их больше чем одна?) определяет выход из положения. Дэйси, по-видимому, полагал, что решение вопроса следует предоставить праву той страны, в которой администрируется движимое имущество^[447].

Но помимо английского и американского права, не все правовые системы требуют определенного установления места управления имуществом; сонаследники, проживающие возможно в разных странах, могут урегулировать распределение имущества между собой посредством переписки или встреч.

По мнению М. Вольфа будет, вероятно, более правильным спросить: какую имущественную массу разумно избрал бы умерший, если бы он был в живых, при наступлении срока платежа по долговому обязательству? Разумно предположить, что он произвел бы платеж из своих наличных средств или посредством продажи облигаций, акций или иного движимого имущества, если не было особых соображений для того, чтобы предпочесть продажу или залог недвижимого имущества. Такие соображения могли бы иметь место в том случае, если бы сумма долга была настолько значительной, что ее покрытие могло бы создать неэкономное израсходование всего его движимого имущества или если бы определенный долг был тесно связан с одной из недвижимостей, например, в случае обеспечения долга закладной на эту недвижимостей. Таким образом, центр тяжести какого-либо требования о возмещении со стороны одной наследственной массы к другим массам обычно можно найти в движимом имуществе. Требования к движимому имуществу со стороны других масс более обычны, чем обратные требования, и решающим будет право, регулирующее наследование в отношении движимого имущества. В необычном случае, когда наследник одной из наследственных масс (например, германской) требует выплаты из другой недвижимой массы (французской), применению будет подлежать право места нахождения этой последней недвижимости.

1.2.4. Право, применимое к наследованию персонального / движимого имущества

К наследованию персонального имущества в странах общего права применим закон последнего постоянного места жительства наследодателя в момент смерти – домициля^[448], что аналогично российскому решению и отлично от применяемого большинством стран мира закона гражданства.

Вместе с тем необходимы существенные пояснения, поскольку, как верно подметил еще в 1940 г. Л. А. Лунц, «понятие домицилия, имеющее в гражданских правоотношениях известное значение, до сих пор в английском праве остается несколько неопределенным, ‹…› встречаются значительные трудности в толковании. Понятие же постоянного жительства тоже все время меняется с изменением социальных условий»^[449].

Домициль – страна, праву которой лицо желает подчинить свои правоотношения, что явствует чаще всего из постоянного жительства в ней. Однако можно надолго покинуть страну, не утратив домициля в ней^[450]. В то же время всякий обладатель полной правоспособности (не ребенок и не душевнобольной), может оставить свой и приобрести взамен избранный домициль. Если лицо оставит и его без приобретения взамен другого, оно считается вернувшимся к своему домицилю по происхождению – domicile of origin^[451]. Домицилем замужней женщины считается домициль мужа даже если она живет отдельно фактически или по решению суда (кроме случая оставления ее мужем)^[452].

Вместе с тем английское право употребляет термин «домициль» и в обычном смысле как место постоянного жительства и основного обзаведения, вернуться куда лицо намерено в случае, когда на время его покидает. Домициль в этом смысле слова имеет значение для определения места открытия наследства, в ряде случаев для подсудности гражданских споров и др.^[453]

Само понятие домициля и места жительства в разных странах далеко не одинаково по содержанию (так, налоговый домициль не совпадает с цивильным домицилем и с официальным домицилем (состоящий на морской или военной государственной службе, где бы он ни находился, сохраняет тот домициль, который имел до поступления на службу, если это был британский домициль)^[454] и многозначно даже в пределах одной страны.

Как гласит комментарий к Своду английского гражданского права, домициль надлежит строго отличать от подданства – nationality, с которым он не имеет почти ничего общего^[455], равно как, к слову, подданство, присущее монархическим государствам, отличается от гражданства, имеющегося в республиканских странах.

«Домициль следует отличать и от места пребывания, хотя бы длительного (residence), – замечал С. Н. Братусь. – Можно иметь несколько residences, но всегда лишь один домициль»^[456]. Большинство коллизионистов считают, что понятие место жительства или домициль, употребленное в качестве привязки коллизионной нормы, может получить содержание лишь по закону суда^[457].

Известное значение придается и месту, где находятся принадлежащие лицу предприятия. С. Н. Братусь писал, что английский подданный, «предприятия и имущественные интересы которого сосредоточены в США, может иметь там домициль, который считается более важным признаком, характеризующим связь лица с данной правовой системой, чем даже его гражданство»^[458].

Для доказывания смены домициля суды нередко требуют, чтобы в подобных случаях было доказано отсутствие намерения лица вернуться на родину, ибо animus revertendi презюмируется. В результате часто выносят решения, по которым многие британские подданные, всю жизнь проживавшие в заморских странах, признаются домицилированными в Англии и подчиненными английским законам. И наоборот, некоторые иностранцы, десятилетиями проживавшие в Англии или Австралии, в силу той же трудно опровержимой презумпции не признаются лицами, домицилированными в этих странах^[459].

Эта неопределенность «используется в классовых целях английской администрацией и английским судом: суд в зависимости от обстоятельств дела расширяет или сужает права данного лица, признавая его домицилированным в определенной стране или отказывая ему в этом: суд в этих случаях руководствуется своими классовыми симпатиями или антипатиями, т. е. решает вопрос в зависимости от того, о ком идет речь ‹…›. Весьма ярко классовая политика английской администрации и английского суда в определении домициля обнаруживается, в частности, в тех случаях, когда то или иное решение вопроса затрагивает имущественные интересы СССР и его граждан»^[460].

Л. А. Лунц приводил пример проработавшего в Австралии и умершего там в 1928 г. уроженца России. Австралийский публичный администратор наследств не признал его домицилированным в Австралии за отсутствием доказательств того, что он не намеревался вернуться на родину (не было доказано, что лицо сменило свой «домициль происхождения» на «домициль по выбору», для чего следовало установить не только фактическое длительное проживание в определенном новом месте, но и твердое намерение обосновать там «свой дом»). Поэтому к его наследству суд применил не австралийский, а советский закон, по которому проживавший в СССР брат наследодателя не входил в круг законных наследников (вплоть до Указа Президиума Верховного Совета от 14 марта 1945 г.), и имущество как выморочное перешло австралийской казне^[461].

М. М. Богуславский и Л. А. Лунц приводили как пример и дело балерины Анны Павловой, родившейся в России, но прожившей последние 15 лет в Англии, где после открытия ее наследства власти «для того, чтобы иметь возможность оставшееся после нее наследство обратить в доход английской казны», сочли Павлову домицилированной в СССР, где она после 1917 г. даже не была. Суд исходил из презумпции домициля по месту рождения и счел, что нет доказательств в пользу приобретения ею нового домицилия^[462].

В деле о Каннингтоне 1924 г. (In re Cunnington, 1924) домицилированный по рождению в Англии завещатель приобрел новый домициль во Франции. Он составил завещание в Англии в соответствии с формой и на языке страны, завещав все десяти наследникам-англичанам. Двое из них умерли до него. По английскому праву их доли должны были распределяться в порядке очередности между всеми наследниками, тогда как по французскому праву – между пережившими наследниками по завещанию. Суд решил, что применимо французское право^[463].

Столь усложненная концепция домициля и ее чрезмерная гибкость в Великобритании создает при наследовании сложные проблемы квалификации и влечет малопредсказуемость решения суда по этому вопросу, а значит и невозможность заранее точно предугадать какой закон будет применен к наследованию движимого имущества лица, так или иначе связанного с этой страной. Какие сюрпризы ожидают наследников десятков тысяч российских бизнесменов, обосновавшихся постоянно или временно в Англии за последнюю четверть века, покажет уже недалекое будущее, но разумный совет можно дать уже сейчас – составить исчерпывающее завещание в наиболее строгой форме в Англии и продублировать его в нотариальной форме в России.

В чем же причины столь сложной концепции? А они обусловлены исторически и географически. Как подмечали классики коллизионного права, наследственному праву стран эмиграции свойственен принцип национальности, позволяя удержать в сфере своего влияния лиц, эмигрировавших в другие страны: их гражданское состояние, дееспособность, правоотношения между членами семьи и наследование определяет закон гражданства независимо от места проживания. Для стран же иммиграции (всех стран общего права), наоборот, закон домициля является одним из средств подчинить действию своего права иностранных иммигрантов^[464]. И в английской концепции домициля как в зеркале отражено двойственное положение Англии: будучи веками метрополией стран иммиграции, сама она была страной эмиграции своих подданных в колонии и доминионы. Поэтому английская концепция домициля архаична и противоречива – суду предоставлена в этом вопросе широкая свобода усмотрения. Практически в отношении британского подданного – ребенка домицилированных в Англии родителей, всегда действует весьма трудно опровержимая презумпция сохранения британского домициля происхождения, несмотря на длительное проживание за границей^[465].

Наследование движимого имущества подчинено материальному праву последнего домициля наследодателя. Это же касается и вопроса предварительной квалификации, и правила принятия английскими судами обратной отсылки.

Выходя за пределы законного наследования, укажем пример неизвестного английскому праву ограничения силы завещания правилом об обязательной наследственной доле, действующим по месту последнего домициля наследодателя, а также вопросы действия последовательно составленных завещаний. Утверждение завещания пробационным судом не гарантирует от последующего спора, касающегося материальной силы завещания. Затруднения существуют по поводу выбора применимого права в отношении завещательных трастов. Имущество траста может находиться и предполагать управление им в стране, не совпадающей с последним домицилем наследодателя. Не ясен и вопрос о возникновении траста, если он не известен праву страны последнего домициля наследодателя.

В отличие от английской доктрина домициля в США однозначна. Как место постоянного проживания он определяет гражданскую принадлежность сторон. «Место, где человек фактически живет, считается местом его постоянного проживания до тех пор, пока не будет доказано иное; при этом презюмируется, что однажды обретенный домициль сохраняется до тех пор, пока не будет ясно, что он изменен», – гласит прецедент 1891 г. Фуллер и Андерсон против Ватт^[466].

К числу обстоятельств, доказывающих факт постоянного проживания в данном штате, суды, применяя прецедент 1874 г. Свэйн и Митчелл против США^[467], относят осуществление политических прав в штате, уплату личного налога, владение жилым домом или наем жилья, открытие конторы для ведения дела. Так, суд Огайо в 1972 г. в деле Ховард против Рейнолдс^[468] применил право Вермонта при распределении движимости наследодателя, проживавшего там на момент смерти, хотя большинство его наследников проживали в Огайо^[469].