В. Б. Паничкин
Наследование в англо-американском и российском праве: общие положения и наследование по закону (сравнительный анализ)

Заключение к первой главе

Завершая главу I, резюмируем невозможность сравнения наследственного права России с таковым в Великобритании, США и остальных странах общего права в системном аспекте из-за их принципиально разного строения, отсутствия в англо-американском праве деления на публичное и частное и свойственные им отрасли. В сравнении с внутренне единым наследственным правом России, сосредоточенном, главным образом, в разделе V ГК, определено место англо-американского Law of Succession как части права, состоящей из входящих в общее право норм о наследовании по завещанию и без него и относящихся к справедливости трастов, совладений, посмертных дарений и наследственного процесса.

Традиционно Law of Succession охватывало более широкий круг правоотношений, чем российское наследственное право, выделявшее до 2019 г. два основания посмертного преемства: завещание и закон^[371]. А именно добавляло третье – сделки по безвозмездной передаче имущества, вступающие в силу по смерти, охватывая тем самым более широкий круг правоотношений, чем наследственное право России, и сближаясь с подотраслью successio в классическом римском праве, включавшей successio и donatio mortis causa – наследственное преемство и дарение по причине смерти. Теперь же, с введением в российское право наследственного договора, наследование в обеих системах по охвату правоотношений приближено к римскому и сближено между собой. При этом если у нас наследственный договор – единственная прижизненная сделка mortis causa, то в англо-американском праве их намного больше, а функции договора о завещании весьма отличны о российского наследственного договора.

Развиваясь в отличие от российского эволюционно, англо-американское наследственное право впитывало новые доктрины, не прибегая, как правило, к прямой отмене прежних норм, а вытесняя их на судебную обочину новыми прецедентами, которым затем придавалась нормативная форма. Российское же пережило три правовые революции, и в ходе своей реформы 2001 г. довело до логического конца последнюю радикальную смену доктрин наследования, произошедшую в 1945–1964 гг., приведшую к отказу от большинства первоначальных советских принципов наследования и закреплению позднесоветских принципов. Ныне становится очевидным несоответствие действующего законодательства реально стоящим перед обществом проблемам и необходимость коренных изменений наследственных норм.

Обеим системам – и российского, и общего права – свойственно широкое применение приемов юридической техники, позволяющих находить социально приемлемые решения сложных проблем, которые невозможно или затруднительно либо просто нецелесообразно решать обычными правовыми средствами. Такими инструментами стали правовые фикции и презумпции, значение которых особенно велико в наследственном праве ввиду специфики явлений, с которыми оно имеет дело. Причем если российское право применяет и те, и другие, то общее право по мнению некоторых исследователей отрицает фикции и признает лишь презумпции, однако эффективно компенсирует фикции таким приемом юридической техники, как эстоппель (estoppel) – процессуальный запрет на приведение доказательств обратного от постулируемого презумпцией.

В ряде случаев фикции, презумпции в российском и общем праве совпадают или очень близки по смыслу, основаниям применения и последствиям, тогда как некоторые не имеют аналогов либо прямо отвергаются в другой системе права. Нежелательным, но неизбежным следствием фикций и презумпций являются правовые парадоксы, входящие в противоречие с логикой. Привнося в позитивное право ту или иную фикцию или презумпцию, законодателю следует тщательно оценивать риск возникновения парадоксов и делать выбор, исходя из социально-приемлемого баланса.

Наследование в странах общего права прямо противоположно универсальному преемству в романно-германском праве и носит характер сингулярного преемства, причем следуемого после ликвидации имущества, а его инструменты схожи с правовыми средствами банкротства.

Особенности наследования в англо-американском праве связаны с историей общего права и спецификой политико-правового развития Англии, ее доминионов и колоний, а также США. Мы убеждены в том, что противопоставление англо-американского наследственного права римскому праву категорически неверно. Разными путями – прямыми и косвенными (через каноническое право) повлияв на становление английского наследования, оно оставило в нем столь глубокий след, что именно англо-американское наследование сегодня можно считать наиболее полной репликой римского классического права в отличие от весьма далеко ушедшего от его принципов и парадоксов рецепированного права, преломленного веками усовершенствования пандектистами.

Главный фактор его раздробленности и неспособности к унификации в США – передача его Конституцией в ведение штатов, превратившее его в совокупность 50 (а с зависимыми территориями 56) несхожих систем наследования, вобравшую в себя институты правовых семей общего и римского права (в Луизиане полностью и в восьми штатах юга и запада – в отношении наследования собственности супругов) при отнесении наследования индейцами к федеральной юрисдикции. Наследственно-правовая база являет собой запутанный клубок из общего права и справедливости, прецедентов штатов и Верховного Суда США, единообразных законов и норм штатов, господствующих правовых доктрин и «правил меньшинства», судейских усмотрений и актов доктринального толкования права, аннотаций к законам и частных кодификаций.

Особенности развития англо-американского наследственного права привели к созданию самобытного, незнакомого нам инструментария, включающего правила толкования, основанные на предполагаемом намерении, обоснование по примеру, эстоппель, многочисленные исключения из исключений^[372] и, наконец, саму индуктивную юридическую технику с ее движением в противоположность науке «от специфического к общему»^[373].

Исследование нашего права и доктрины в историческом аспекте позволило выявить все пять признаков, которые, вместе взятые, создают универсальность посмертного преемства. Три из них (переход имущества в неизменном виде, как единого целого, в один и тот же момент) указаны в п. 1 ст. 1110 ГК, четвертый – непосредственность – не озвучен в ГК, но закреплен в науке, а последний – юридическая обязательность (неизбежность) преемства – закреплен в законе лишь как свойство наследования выморочного имущества, а за рубежом проявляет себя в системе сейзины.

Однако, следуя этим пяти критериям, наследование допускало отклонения от двух из них и почти полностью, как видим, отказалось от последнего. Наше право толкует принцип единства активов и пассивов совсем иначе, чем право римское и романо-германское, а именно ограничивает размер пассивов (как предел ответственности по обязательствам наследодателя) суммой активов, причем полученной каждым из наследников, что заставляет претерпевать сложности и принцип неизменности, вынуждая ряд ученых считать долги не частью наследства, а лишь его обременением. Принцип единства наследства в нашем праве исторически и по сей день серьезно страдает, если так можно выразиться, от двойного дуализма: во-первых, от подчинения движимого и недвижимого наследства разным правопорядкам при наличии иностранного элемента, а, во-вторых, до 2002 г. принцип единства наследства в нашем праве серьезно страдал и после краткого перерыва в 2008 г. возобновил свои страдания от еще одного дуализма наследования – разных его порядков в отношении движимого и недвижимого выморочного имущества. Юридическая обязательность (неизбежность) преемства осталась уделом только при той же выморочности. Остальные признаки – переход наследства в один и тот же момент и его непосредственность – соблюдаются безукоризненно.

Наследование же в общем праве не отвечает ни одному из четырех первых принципов: имущество переходит в измененном виде, очищенным от долгов и с преобразованием «сложных» активов в простые; в силу сохраняемой рядом штатов США партикулярности наследования, которая выражается в дуализме наследования реального и персонального имущества, оно переходит не как единое целое, а как два разных имущества; благодаря институту траста часть имущества умершего, являясь самостоятельной юридической личностью, может перейти не в один момент с остальным, а намного позже; обязательное участие в наследственных отношениях посредствующего звена – трастодержателя говорит об отсутствии непосредственности в переходе прав.

Глава II. Общие вопросы наследования по закону и по завещанию в общем и российском праве

Раздел 1. Право, подлежащее применению к наследованию

1.1. Право, применимое к наследованию по времени

Наследование по общему праву, как и по российскому, открывается смертью и регулируется нормами, действовавшими на момент открытия, тогда как в России часть III ГК применима также к наследству, хотя и открывшемуся до ее введения в силу, однако срок принятия которого не истек на день введения^[374]. Более того, закон позволил в течении полугода со вступления в силу воспользоваться благотворными плодами нового порядка наследования даже если срок принятия наследства истек, но оно так и не принято никем из предусмотренных ранее действовавшим кодексом наследников, а публичные образования не оформили право собственности на него.

Противоположный подход в США демонстрирует прецедент Юты в 1988 г. о наследстве Джонс против Джонс^[375]: суд применил закон, действовавший на момент смерти наследодателя, при выделении доли его сыну, хотя после смерти наследодателя, но до вынесения решения он был изменен. Исключением является случай признания нормы неконституционной, как это имело место в решении Верховного Суда США 1986 г. по делу Рид против Кэмпбэл^[376]. Но есть и своего рода исключение из исключения: «не подлежит пересмотру уже завершенное наследование, пусть даже оно было произведено в соответствии с неконституционными нормами», – гласит решение суда Алабамы 1983 г. по делу Сталворт против Хикс^[377].

Отдельную проблему, закономерно отсутствующую в России, представляет собой определение права, применимого к таким суррогатам наследования, как трасты: их учреждение и прекращение (с распределением бенефициарам остатка имущества с начисленным на него доходом) могут быть разнесены по времени на долгие десятилетия. Этот выходящий за пределы настоящей работы вопрос подробно освещен в другой нашей книге «Англо-американское трастовое право», вышедшей в издательстве «Проспект» в 2020 г.

1.2. Право, применимое к наследованию в зависимости от вида имущества

1.2.1. Два подхода к определению статута наследования, их преимущества и недостатки

Международное частное право выделяет два подхода к определению статута наследования. Первый определяет на основании коллизионной нормы право, подлежащее применению ко всей совокупности наследственных отношений, осложненных иностранным элементом. Второй подход делит наследство на части и определяет право, применимое к каждой из них^[378].

Первый подход – а он стараниями Савиньи стал применяться в германском праве и уже к середине XX в. был признан в значительном большинстве правовых систем – исходит из единства наследственного статута, когда на основе единого коллизионного критерия определяется право, компетентное регулировать всю совокупность наследственных отношений по поводу как движимого, так и недвижимого имущества. Таким коллизионным критерием выступает личный закон наследодателя, преимущественно закон гражданства^[379].

Между прочим, по наблюдению М. Вольфа многие системы, в общем следующие за французским кодексом, тоже приняли норму о единстве: Италия, Нидерланды, Испания и Португалия. В отношении движимого и недвижимого имущества применимым правом является личный закон умершего: его национальное право в Италии, Испании, Португалии, Нидерландах, Швеции, Германии, Польше, Египте, Бразилии, Японии, Китае и Греции, либо право домицилия умершего – в Швейцарии, Норвегии, Дании и Аргентине^[380].

Второй подход, характерный как для всей системы общего права, так и для части романской ветви континентального права, а также для России, связан с расщеплением наследственного статута, что проявляется в применении разных коллизионных привязок для движимого и недвижимого имущества.

Это различие по видам имущества имеет феодальные корни. «Феодальные владетели не могли допустить, чтобы порядок наследования их земли мог изменяться кем-либо в случае приобретения одним из его вассалов иностранного домицилия, – писал М. Вольф. – Это породило принцип разделения: движимое имущество умершего регулировалось его личным законом, т. е. правом его домицилия, а наследование недвижимостей происходило в соответствии с правом места их расположения (situs): Quot sunt bona diversis territoriis obnoxia tot sunt patrimonia (наследств столько, сколько имеется имуществ, связанных с разными территориями). Эта система была признана во всех частях Британской империи, в США, во Франции, Бельгии, Люксембурге. В некоторых странах, в которых сохранился принцип раздельности, например, в Австрии, Венгрии и Румынии, право домицилия в отношении движимого имущества было заменено национальным правом умершего^[381] (забегая вперед, укажем: все перечисленные европейские страны ныне перешли на единую привязку наследства к домицилию).

Применяемая и в России, и в странах общего права система раздельности влечет за собой весьма неудобные последствия. В первой пол. XX в. их перечислил М. Вольф: во-первых, в отношении обязательств (ответственности), во-вторых, в отношении действительности завещания, в-третьих, при распределения имущества, если умерший «предоставил аванс одному из бенефициариев», то есть при жизни одарил кого-то из наследников (что в России не имеет значения), в-четвертых, при применении английской доктрины выбора, о которой вы расскажем позже, и в некоторых других случаях^[382].

Еще в 1813 г. в решении по делу Броди против Барри^[383] судья Грант очень ясно определил проблему, возникающую в тех случаях, «когда земля и движимое имущество находятся в различных странах, в которых действуют различные правовые системы, и когда возникает вопрос о единовременном действии этих систем». Он утверждал далее, что трудность заключается в определении того, «какая часть каждой правовой системы должна войти в решение вопроса; нелегко найти удовлетворительное решение этой проблемы»^[384].

Вместе с тем, тот же М. Вольф убедительно доказал, что критиковать систему раздельности, исходя из того, что феодализм, из концепции которого она берет свое начало, перестал существовать, значило бы давать неправильное истолкование истории: многие целесообразные институты переживают свой исторический базис. Равным образом было бы ошибкой отвергнуть принцип единства в отношении английского права на том основании, что римская норма об универсальном правопреемстве не имеет места в английском внутреннем материальном праве^[385].

По его мнению преимущество нормы о единстве заключается в ее большей простоте. Когда умерший оставляет несколько недвижимостей в разных странах, то они вместе с его движимым имуществом образуют единую массу, все части которой рассматриваются одинаково. Все сонаследники являются собственниками любого предмета, относящегося к наследственному имуществу, и все это имущество несет ответственность по обязательствам умершего так же как это имело место при его жизни. Если кто-либо из сонаследников при жизни завещателя получил от него определенные дары в виде, например, аванса или в связи с браком, за которые он, согласно личному закону умершего, обязан отчитаться при распределении имущества, то такую ответственность – с учетом выплат, имевших место при жизни завещателя – легко провести в жизнь, когда имеется единая масса, куда эти дары должны быть внесены. Таким образом, удается избежать усложнений, возникающих в тех случаях, когда несколько групп имущественных масс в одном наследственном имуществе необходимо распределить в соответствии с различными правовыми нормами. При системе единого права завещание может быть либо действительным, либо недействительным; по системе различного права один и тот же суд может рассматривать одно и то же завещание как действительное в отношении земли, расположенной в одной стране, и как недействительное в отношении земли, расположеной в другой стране, или в отношении движимого имущества, где бы оно ни находилось.

Преимущество простоты, получаемое при принятии принципа единого права, умаляется однако ввиду того, что эта система страдает одним значительным недостатком. Если нормы о правопреемстве, установленные в одном государстве, необходимо применить ко всему наследственному имуществу, включая землю, расположенную в другой стране, и если законодательство о правопреемстве в такой стране отличается от законодательства в первой стране, то права, приобретенные по законам первой страны, в отношении иностранного земельного участка, будут только номинальными. Суды первой страны фактически не имеют никакой власти для того, чтобы принудительно осуществить эти права. «Совместимо ли со справедливостью установление норм, которые неизбежно остаются недействительными? – вопрошает М. Вольф. – В отношении движимого имущества, находящегося за границей, такой несовместимости не существует. Правда, право домицилия может временно оставаться недействительным, пока место нахождения движимого имущества расположено вне территории домицилия. Но так как место нахождения может в любое время измениться, то имеется надежда на то, что в какой-то момент право домицилия станет действительным».

Наконец, завершая вопрос о двух коллизионных привязках, следует обратить внимание на то, что lex successionis не охватывает вопросы выморочности, когда право иностранного государства считает выморочное имущество собственностью публичного образования не в порядке наследования, а на основании jus regale – права оккупации, на что обращает внимание и Е. Ю. Петров^[386]. Интересно в связи с этим наблюдение М. Вольфа: «В последнем случае коллизионная норма о наследовании неприменима, так как нет никакого правопреемства – наследования. И если иностранец умирает без завещания и родственников, оставив движимое имущество в Англии, то право его домицилия и коллизионная норма о наследовании не применяется, т. к. право на выморочное имущество регулируется законодательством места нахождения этого имущества»^[387].

1.2.2. Основное деление наследственного имущества на недвижимое и движимое, реальное и персональное: сравнительный анализ

Если в российском праве из всех классификаций имущества решающее значение для наследования имеет основное деление – на движимое и недвижимое, то в общем праве одинаково важны две причудливо переплетающиеся классификации: на движимое и недвижимое, с одной стороны, и на реальное и персональное, с другой.

И в нашем, и в общем праве наследование движимости определяет закон места постоянного проживания наследодателя, а недвижимости – закон места ее нахождения. Однако этот генеральный принцип нуждается в обширных пояснениях, поскольку ни терминология, ни состав этих видов имущества, ни – в результате – коллизионные привязки в российском и общем праве не совпадают.

Второе деление имущества – на реальное и персональное – уже никак не связано с применением коллизионных норм, а используется для определения разных порядков наследования этих частей имущества в пределах одной юрисдикции. Парадоксально, но этот в корне противный римскому праву порядок – сама возможность раздвоения судьбы наследства в зависимости от вида имущества – проник и прочно закрепился в российском праве, которое в схожей с общим правом манере по-разному определяет порядок наследования и состав наследников: до революции – в отношении родового и благоприобретенного имущества, при Советской власти – в отношении предметов обычной домашней обстановки и остального наследства, а ныне – в отношении выморочного имущества в зависимости от его вида: движимое переходит Российской Федерации, недвижимое – муниципалитету.

Значение для наследования деления вещей на движимые и недвижимые является следствием того, что именно из этой классификации произрастают и остальные ключевые различия: в основаниях возникновения и прекращения права собственности и других прав, в формах сделок. Для недвижимости они подчинены требованиям гласности, обязательной письменной формы и регистрации в публичном реестре ради интересов покупателей, залогодержателей, арендаторов и других заинтересованных лиц. В США акты о передаче права собственности на недвижимость составляются в форме сделок за печатью (deeds), удостоверяемых нотариусом^[388], и подлежат регистрации^[389].

Но здесь следует дать пояснения. Регистрация недвижимости в публичном реестре в странах общего права менее выражена и применяется не везде. Особенность недвижимости в Англии – длительное отсутствие ее регистрации. Ее не удалось ввести реформой 1529–1540 гг., хотя законопроект 1529 г. предусматривал ничтожность любого use без регистрирации в королевском суде и обязательного публичного оглашения в церкви. Хотя Закон о регистрации 1536 г. формально установил ее обязательность для договоров купли-продажи наследственного феода, допускалось и уклонение от нее. Закон обходили отчуждением земли через аренду с последующей уступкой будущего права на наследственный феод арендатору.

«Вопрос о введении поземельной записи неоднократно вставал и в Англии, однако [ее] введение ‹…› натолкнулось на сопротивление целого ряда общественных групп, заинтересованных в сохранении существующего порядка совершения сделок с недвижимостью. В частности, немалую роль сыграли ‹…› английские адвокаты и разные дельцы, извлекающие выгоды из сложного процесса обоснования и доказывания прав на землю при ее отчуждении, переходе по наследству и т. п. Далеко не всегда заинтересованы и землевладельцы в полной ясности поземельных отношений, открывающих при нынешнем положении дела разнообразные возможности эксплуатации на почве «незапамятной давности» того или иного фактического положения, его соответствия местным обычаям и т. п. Банкам же поземельного кредита, по-видимому, удается в каждом соответствующем случае охранить свои интересы и при недостаточной четкости общей организации прав на недвижимость, и они активной борьбы за введение поземельной регистрации не вели»^[390].

В результате в Англии и Уэльсе поземельную регистрацию начали вводить лишь с 1897 г.^[391] Законом о поземельной записи (Land Registration Act): в дополнение к существовавшей ранее записи ряда залоговых прав введена обязательная регистрация продажи и долгосрочной аренды земли только в Лондоне и трех графствах. «Распространение обязательной регистрации на остальную территорию предполагалось осуществить, в соответствии с законом 1925 г., по заявлениям советов графств, сделанным до 1936 г. Но эти заявления не последовали, и поземельная запись сделок с недвижимостью действует ныне (т. е. в 1949 г. – Авт.) только там, где была введена в 1925 г.»^[392]. Однако и в 1966 г. Р. О. Халфина писала, что «здесь поземельная регистрация введена лишь в некоторых графствах»^[393].

Обязательной она стала лишь в 1990 г., и к 2002 г. было зарегистрировано уже около 80 % фригольдов. Акт отчуждения реального имущества сам по себе еще не переводит право собственности, как и договор в отношении иного регистрируемого вещного права^[394]. До введения обязательной регистрации «для передачи права собственности на реальное имущество был необходим специальный акт передачи (conveyance). Право собственности возникает лишь после акта передачи. При совершении такого акта компетентное лицо (этим обычно занимаются специальные конторы по оформлению прав на недвижимость) должно выяснить все права отчуждателя на имущество, убедиться в законности акта отчуждения и после этого совершить акт передачи. До совершения акта передачи между приобретателем и отчуждателем возникают отношения доверительной собственности»^[395].

По Закону о земельной регистрации 2002 г. (Land Registration Act of 2002, LRA 2002), завершившему реформу системы регистрации в Англии и Уэльсе, регистрация обязательна для возникновения всех вещных прав по общему праву (legal rights), за исключением прямо указанных в законе overriding interests. Таким образом, на legal rights распространен принцип внесения. Лишь осуществление регистрации теперь стало основанием перевода титула на нового правообладателя. Приобретатель, арендатор, залогодатель недвижимости обязаны обратиться в регистрирующий орган в двухмесячный срок после заключения сделки. В противном случае передача недвижимости по договору об отчуждении признается ничтожной, а передавшее лицо становится ее трастодержателем в интересах приобретателя, а в случае предоставления имущества в аренду или в ипотеку арендованное имущество не считается предоставленным, а ипотека – созданной^[396].

Вещные же права по справедливости (equitable rights) возникают без регистрации. Однако их действие против третьих лиц (например, приобретателей обремененного ими права собственности) возможно только при условии внесения их в реестр с помощью специальной отметки (notice). В отношении некоторых equitable rights отметки не допускаются. Наибольшую практическую значимость в этой группе имеют права выгодоприобретателей по трасту. Их существование отражается в реестре через т. н. ограничения (restrictions), позволяющие «перевести» права по трасту с недвижимости на вырученные от ее продажи деньги и тем самым освободить объект от обременений^[397].

Само деление вещей в общем праве не соответствует римскому^[398]. Термины movable / immovable property и их признаки суды применяют лишь по делам с иностранным элементом, регулируемым МЧП, а во внутренних отношениях это деление значения не имеет^[399]. Хотя в общем праве эти, дословно повторяющие наши, термины существуют, Э. Дженкс в своем Своде вообще рассмотрел их в отрыве от понятий персональной и реальной собственности^[400].

«Термины things real и things personal переводятся иногда на русский язык словами «недвижимые» и «движимые» вещи. Это перевод неточный, – констатировал 80 лет назад Л. А. Лунц. – Однако нет другого, более подходящего термина. ‹…› Строго говоря, термины things real и things personal непереводимы»^[401].

Попутно надо заметить, что используемый иногда российскими авторами перевод понятия personal property как личная собственность категорически неправилен – последним термином следует именовать separate property – один из двух видов собственности в девяти штатах США, признающих общую совместную собственность супругов (community property).

В английском праве имеется, если так можно выразиться, различие между двумя различиями. А именно различие между движимым и недвижимым имуществом отличается от различия между реальным и персональным имуществом, прецедентами чему и по сей день служат решения 1873 г. по иску Фрейк против Лорда Карбери^[402] и 1889 г. по иску Данкана против Лоусона^[403]. Так, М. Вольф приводил характерный пример: пользование на правах аренды считается недвижимым имуществом, но при этом относится к персональному имуществу. Домицилированный француз умер без завещания в 1920 г. и оставил в Англии поместье и пользование на правах аренды. Так как оба эти имущества являются недвижимостями, их наследование регулировалось по закону цитуса, т. е. по английскому праву. Так как земля, находящаяся на праве свободного держания – фригольда является реальным имуществом, то она переходит к наследнику (после того, как она перешла к личному представителю для управления). Пользование на правах аренды, будучи персональным имуществом, было распределено в соответствии с [другим] законом о распределении^[404].

«Английское различение между движимым и недвижимым имуществом не идентично с различением между реальным и персональным», – писал М. Вольф и давал пояснения частичности совпадения этих понятий^[405].

Все права на землю и интересы в ней считаются недвижимым имуществом, независимо от того, являются ли они правами, основанными на общем праве или на Справедливости. Право аренды, в частности, является недвижимым имуществом, хотя в области английского внутреннего материального права оно трактуется не как реальное, а как персональное имущество. Это подтверждают прецеденты Фрек против лорда Кэрбери 1873 г.^[406], Данкан против Лоусон 1889 г.^[407], о Берчтольде 1923 г.^[408] и Пепин против Брайер 1902 г.^[409]

Никакого отношения к различию между движимым и недвижимым имуществом не имеет присущая английской Справедливости доктрина обратимости (conversion). Согласно ней реальное имущество, которое подлежит продаже и обращению в деньги, становится персональным имуществом по смерти завещателя еще до того, как это имущество будет продано; однако оно не рассматривается как движимое имущество. Таков прецедент о Берчтольде 1923 г. и ирландский прецедент Мюррей против Чемперноун 1901 г.^[410]

И наоборот, деньги, которые по указанию завещателя должны быть вложены в покупку земли, становятся реальным имуществом раньше, чем они будут использованы для этой цели, но останутся движимым имуществом (странно было бы считать деньги недвижимостью даже с большой натяжкой). По делу Берчтольда домицилированный венгр умер, не оставив завещания. Он имел право на поместье в Англии, но переданное трастодержателю для продажи. Поместье, которое не было продано, рассматривается как недвижимое имущество, хотя и является персональным имуществом. Наследование этого имущества, следовательно, регулируется не венгерским правом домицилия умершего, а английскими нормами в отношении персонального имущества и его распределения.

По словам М. Вольфа различие между движимым и недвижимым имуществом имеет значение только в английском международном частном праве, пример чему – дело о Хойлс 1911 г.^[411] Наоборот, различие между реальным и персональным имуществом относится исключительно к английскому внутреннему материальному праву^[412]. Из этого положения, однако, допускается одно исключение. По Закону о завещаниях 1861 г., известному также как Закон лорда Кингсдауна (Lord Kingsdown’s Act of 1861) завещание, составленное британским подданным в форме, предписанной правом места его совершения, хотя и не по форме права домицилия, действительно лишь поскольку оно регулирует наследование персонального имущества. Эта норма подтверждена судебной практикой в делах о трастах-сэтлменах 1919 г.^[413] и касательно Картрайт 1939 г.^[414]