Улукбек Чиналиев
Высотный шторм
Царство снежных вершин завораживает не только всемирно известного исследователя, но и любого путника, волей судьбы оказавшегося в этих местах. Он видит, как облака пробегают между скалами и то заволакивают, то обнажают дымчатые пики, кое-где такие воздушные, как тучки, пышные хлопья которых рвутся об их уступы. То и дело менялись виды, менялось освещение; горы меняли цвет, склоны – оттенки, глетчеры – очертания, и всякий неожиданный штрих придавал веренице этих картин особую прелесть. Мягкие тени легли от гор на ледник. Солнце золотило верхушки гребней.
От края и до края, вдоль всего горизонта, в ледниках и снегах стояла великая Тянь-Шаньская стена. Вся она горела золотисто-оранжевыми и красными цветами заката, а Хан-Тенгри плавал сверху, как гигантский граненый рубин, вправленный в темное бирюзовое небо. Но вот солнце погрузилось за горизонт, небо потемнело, краски стали тускнеть, оранжевые тона сменились розовыми, розовые – фиолетовыми, затем пепельными, и только Повелитель неба горел кроваво-красным огнем расплавленного металла в ночной тьме. Постепенно гора погрузилась во мрак и наконец вовсе растворилась в сгустившихся сумерках, так медленно погас Хан-Тенгри.
Глава IV
Восхождение на Хан-Тенгри
Когда я шел тем июльским днем по леднику в первый лагерь, двигаясь на восток, в моей голове начали складываться, едва я только вышел из базового лагеря, разнообразные фантазии, и я стал представлять себе, какие советы мог бы дать путешествующим здесь. Смерзаясь, фирновые зерна образуют пузырчатый лед. Такой лед содержит много пузырьков воздуха, застрявших между кристаллами. Наконец лед превращается в голубой, глетчерный, состоящий из крупных зернистых кристаллов размером с голубиное яйцо. Благодаря пластичности льда глетчер обладает способностью течь, они текут как обычные реки, только в десять тысяч раз медленнее. Во время моего путешествия поверхность его была изрезана ручьями студеной воды, отдельные из них, полноводные, стремительные, зажатые с двух сторон ледяными берегами, образуя воронку, впадали в глубину глетчера, в подледные каналы. Берега отполированы в светло-голубой глянец млечно-зеленоватым цветом воды, путники стороной обходят грозное течение, стоит оступиться, и… В других местах вода покрыта ледяной шугой, опытный гид по известным ему приметам находит безопасные переходы, из-за этого приходится постоянно петлять, удлиняя и без того неблизкий путь.
К закату дня стали обустраиваться в первом лагере, расчистили площадку от камней, установили палатку, их здесь было несколько, и все они к трем часам утра были свернуты, чтобы стать пристанищем в очередном лагере. Мерцающие налобные фонари впереди идущих то появляются, то исчезают, кошки терзают снежный наст, морозно и зябко. Рассвет едва полощется и нехотя открывает панораму вершин, слева по ходу – гроза восходителей, вершина Василий Чапаев, справа – грань пирамиды Хан. Впереди – сверкающее белизной поле, кажется, нет ничего проще преодолеть его, и ты достигнешь места стоянки второго лагеря. Остановись, путник, оглядись и прислушайся, ты услышишь трескучее дыхание ледника, он живет в другом измерении, ему нет дела до тех, кто копошится на его теле и самонадеянно считает себя венцом природы. Ледники – это чудо природы, структура и история с их движением, мощь, исходящая от этих тонн льда и камней, завораживает.
Отрезвление приходит вместе со встречей бездонных непреодолимых трещин, ежегодно профиль их меняется, жмется искатель приключений к основанию исполина. И спешит до восхода Отца жизни миновать лавиноопасный участок, только шаг не ускоряется, а вязнет в снежных и высотных широтах. Как неожиданно все происходит: мгновенно утрачивается способность к сопротивлению, наступает апатия и безразличие даже к собственной жизни.
– Здесь сидеть нельзя, надо как можно скорее покинуть это место, – в голосе Андрея Федорова, моего друга и гида, проскальзывают тревожные и требовательные интонации. Я и сам понимаю это, но сдвинуться с места выше моих сил. Позади меня стена из камня и льда, вокруг – комки бесформенного смерзшегося снега, следы сошедшей лавины.
Я достаю сухофрукты, надкусываю батончик шоколада, делаю усилие над собой, глотая калорийный продукт, запиваю водой – организм обезвожен. Неожиданно происходит возврат жизненных сил, сознание проясняется, ноги и руки приобретают подвижность, остается настороженность, как бы не спугнуть тех, кто пришел мне на выручку. Разбежка между вторым и третьим лагерем – 600 метров, две ночевки, непременный этап акклиматизации и возврат в базовый лагерь. После отдыха на смену усталости приходит новое качественное состояние, но это происходит после двух-трех дней, и повторяется путь, уже пройденный мной, дополнением является ночевка в третьем лагере. Над ним нависает гигантская ледяная глыба, крохотный участок высотники стремятся покинуть как можно скорее, кому-то вниз, а нам наверх.
Следующее утро начинается с первых перил на высоте 5900 метров, ребро перемычки, место, где пересекаются маршруты альпинистов южного (территория Кыргызстана) и северного Иныльчека (территория Казахстана). Пограничных конфликтов здесь не бывает, здесь место дружбы, уважения и взаимовыручки. Чтобы преодолеть 500 метров, до предстоящей ночевки потребовалось затратить световой день и перепробовать с десяток перил на прочность.
Мраморное ребро Хан-Тенгри, вид с юго-запада. Автор фотографии Альберт Дрос – мастер, владеющий съемкой пейзажей на высочайшем уровне. Он родился в Амерсфорте, маленьком старом голландском городке
Мысль о том, чтобы увидеть эту гору собственными глазами, оставалась долгое время просто игрой моей фантазии. Но когда эта мысль в один прекрасный день утвердилась в моем воображении, пришло окончательное решение (а вместе с ним и чувство удовлетворения): я все-таки увидел Хан-Тенгри вблизи! И даже провел две ночи на крошечном уступе, вблизи от вершины, рядом с тяжелыми снежными карнизами, которые свисали над гребнем и не позволяли подойти к краю. Когда я подполз и заглянул вниз, на дне ущелья увидел извилистую серебристую ниточку реки и крошечные палатки базового лагеря Северный Иныльчек. Обрыв в две тысячи метров со следами лавин производил сверху внушительное впечатление, и невольно захотелось отойти подальше от края: здесь сорвешься – костей не соберешь! На фотографии заметен легкий прогиб – ступень. Кажется, до вершины рукой подать, в действительности это далеко не так.
Вдруг мое внимание привлекло облачко снежной пыли, закатившееся с северного плеча вершины. Постепенно разрастаясь, белая масса сухого снега заполнила верхнее поле, затем скатилась по отвесу на ледник и выросла в огромные клубы облаков. Лавина перемахнула через скальную гряду, прошла стороной, устремилась по черным скалам вниз, к языку следующего ледника, и покатилась по его старому руслу.
Нам с Андреем до вершины оставалось не более двухсот метров. Шквальный ветер при минус семнадцати, снег, секущий лицо и забивающий очки, мешали обзору опасного маршрута. Это стало причиной прекращения подъема и возврата в палатку, установленную на крохотном выступе (6400 м). Мрачное место, скальная глыба прикрывала одну из сторон палатки от дикой пляски ветра и снега, одновременно напоминая мемориальными надписями о трагических событиях, другая грань площадки – край бездонной пропасти. Крохотная оранжевая палатка, издавая хлопки, вся трясется и качается, застежка-молния с трудом расчехляет вход в берлогу, в тамбуре место для ботинок и кошек. Дополнительная защита, «юбка», предохраняет от ветра и снега. Распаковались, сняли кошки, ботинки, Андрей растопил лед на газовой горелке, разогрел кашу, приготовил чай с лимоном и медом. Стали устраиваться на ночлег в спальниках, не снимая пуховиков.
– Вы не спите? – подал голос Андрей.
Он знал, что высоко в горах у меня пропадают сон и аппетит. Какими бы деликатесами я ни запасался, организм их отвергал. Предпочтение отдавалось чаю или воде.
– Вы ничего не заметили ниже той тропы, с которой мы стали возвращаться? – продолжал он.
– Разве это тропа, – подал голос я, мои кошки грызли мерзлый камень вперемешку со снегом, я следил за перильными веревками, которые удерживали меня, чтобы не сползти в пропасть.
– Год назад здесь произошла трагедия, – стал вспоминать подробности мой друг. – Альпинист из Польши достиг вершины, по неизвестной причине снял обувь, и один ботинок скользнул в пропасть. Вообще, это не укладывается в голове. Возможно, он отморозил пальцы ног и пытался их отогреть, но такие манипуляции с обувью допустимы только в палатке. На высоте много странностей происходит с альпинистами, вот и с поляком: он просидел всю ночь на вершине, получил обморожение и, скорее всего, отек мозга.
– Разве он не подавал сигнал бедствия? – уточняю я. – Наверняка у него была связь с базовым лагерем.
– В том-то и дело, его призыв о помощи был услышан, и мы с Авазом, прихватив айкью (волокушу), приступили к спасательной операции, – воссоздает хронику трагедии Андрей. – Ему нельзя было сидеть, надо было самому, шаг за шагом, по перилам спускаться. Мало того, мы подняли Андрея Пучинина с перемычки, у него было не менее пяти-семи часов временного преимущества, он опередил нас и достиг вершины, но поляк уже был в плохом состоянии.
Повествование угнетает Андрея, и, чтобы отвлечь его от мрачных раздумий, напоминаю ему историю с китайцем. В тот год мы пришли на этот крошечный уступчик, погода была едва ли лучше, к тому же кто-то из наших предшественников оставил рваную палатку, фрагменты ее намертво вмерзли во льдину. Крепко пришлось потрудиться, чтобы установить палатку. Только подготовились к ночлегу, откуда ни возьмись появляется китаец. Он нам встречался в нижестоящих лагерях, но там было проще, вакантные места в палатках всегда имеются, а здесь его расчет был на наше милосердие. И не прогадал: оставить его за бортом палатки – значило обречь на верную смерть, потеснились. Мучились, я глаз не сомкнул, вокруг разъяренная стихия, снег, у ног устроился китаец, пописать выйти не можешь, хоть памперс надевай. Ветер, снег такой колючий, как мелкое стекло, которое впивается во все, что можно. И он так ревет и завывает страшно… Позже опытные альпинисты поделились со мной, как поступают в схожих ситуациях, – припасают специальные емкости.
