Тата Златова
Ты пойдешь со мной!
Глава 23
Но слово – не воробей. Через пару дней, когда все более-менее вошло в привычный режим, я принялась собирать вещи. Всю ночь не спала, сомневаясь в своем решении, не веря, что Макс так легко смог меня отпустить. Хотя «собирала вещи» слишком громко сказано. Скорее, швыряла их, со злостью запихивала в чемоданы, не желая мириться с тем, что все так прозаично закончилось. Вот сейчас зайдет Костя, подхватит эти чертовые сумки, закинет в багажник и повернет ключ зажигания. Я сяду на переднее пассажирское сиденье и оглянусь на особняк в последний раз, вспомню все самое яркое и радостное, что связывало меня с его хозяином… Да, наверняка защемит сердце, сильнее, чем сейчас, мне станет трудно дышать, но обратного пути уже не будет… Что ж, пора признать: то, чего я так боялась, свершилось. Мы расстались, каждый пошел своей дорогой, но сможем ли мы быть счастливы с другими? Так, как были счастливы вдвоем?
– Далеко собралась? – знакомый голос мгновенно вернул на землю и вызвал волну мурашек по коже. Я уставилась на Макса, не веря своим глазам. Он застыл в дверном проеме, как всегда – одетый с иголочки и со вкусом. Собранный, подтянутый и даже бодрый. Никакой надломленности, ни капли уныния. Словно то, что произошло совсем недавно, было лишь плодом моей бурной фантазии.
– Как будто ты не знаешь, – буркнула, повесив сумку на плечо. – Что, решил все-таки попрощаться? Не надо, поверь. Что бы ты ни сказал, легче мне не станет. Я уже смирилась с тем, что…
Внезапно он подхватил меня на руки и закружил по комнате. А потом впился в рот требовательным поцелуем, а меня затрясло. По телу волнами прокатился жар, а в голове помутилось от противоречивых мыслей, от сильных и порочных желаний.
– А в целом, переехать, – это хорошая идея, – издевательски сказал он, опуская меня на пол, а я обиженно оттолкнула его руками. – Всегда хотел жить в шумном центре.
– В смысле? – не сразу поняла, о чем речь. – Ты что, собираешься…
– А почему бы и нет? Честно говоря, этот дом мне знатно поднадоел.
Он серьезно сейчас? Хочет, чтобы мы жили вместе в квартире, которую он мне подарил? Нет, наверное, я что-то неправильно поняла… И только зря себя обнадеживаю!
– Не знаю, что ты задумал, но я уезжаю прямо сейчас.
Не дожидаясь реакции, я направилась к машине. Для спешки и вправду была причина: хотелось увидеть мать, выяснить, почему она так поступила. Видимо, смерть Антона так повлияла на меня. Пришло понимание, что тоже могу вот так внезапно умереть, тая горькую обиду в душе, не зная всей правды. А потому, заглушив эмоции, я все-таки решила заехать в больницу и поговорить с ней.
Костя завел мотор, но не спешил трогаться с места. Я уже готова была спросить, почему мы стоим, как вдруг увидела выходящего из дома Макса. Водитель тут же выскочил из машины и подхватил его небольшой клетчатый чемодан, а Ворон как ни в чем не бывало сел рядом со мной на заднее сиденье. Но когда приобнял за плечи, я демонстративно отодвинулась.
– Все еще обижаешься на меня?
– Все еще.
– Я заглажу свою вину, – шепнул на ушко, а меня обожгло его дыханием. – Костя, едем.
Последние два слова сказал властным, уверенным тоном. Шофер кивнул, и в следующую секунду машина плавно тронулась с места. Мы ехали молча, только приглушенное радио разбавляло тишину. Макс держал меня за руку, и от этого прикосновения мои нервы напряглись еще сильнее. Он сейчас здесь, со мной, мы едем вместе. И он не просто меня сопровождает, а собирается остановиться там, где и я, иначе зачем взял с собой чемодан? И его слова: «Переехать, – это хорошая идея», они же только укрепляют в этой мысли. Но я все равно не решалась расспрашивать. Может, просто боялась, что услышу не тот ответ, который хочется. А еще внезапно поняла, что не хочу отнимать свою руку, хотя, наверное, должна. Да и, кажется, я вообще перестала дышать. Посмотрела в его хитрющие глаза и пропала. Просто выпала из реальности. И не торопилась возвращаться обратно.
Правда, длилось это состояние недолго. Когда заметила указатель с нужной улицей, завопила как ненормальная:
– Ой нет, Костя, стой, нам не туда!
– Как – «не туда»? Мы разве не к вам едем?
– Нет, на Ленинский поворачивай, ну же, едем к маме!
У Кости был растерянный вид, но он все же повиновался. А Ворон только бровью повел, ничего не сказал. А я зачем-то начала оправдываться:
– Вдруг она уже пришла в себя? Все-таки нехорошо тогда получилось, не надо было убегать… Ох, а если меня к ней не пустят? А если ее перевели в другое отделение? Она же только-только из комы вышла.
– Успокойся, Алин, сейчас разберемся, – спокойным тоном заверил Макс. – Ты так волнуешься… Уверена, что действительно готова к этому разговору?
Я не сразу ответила. Руки к сердцу прижала и стала слушать, словно оно могло сказать за меня.
– Да. Я готова.
И дождавшись, пока Костя припаркуется, вышла на улицу. В надежде, что от прохлады щеки перестанут пылать, а дыхание выровняется. Но чем ближе я подходила к больнице, тем сильнее подкашивались ноги. И если бы ни Ворон, взявший меня под руку, так бы и свалилась на скользкий асфальт. Нет, конечно, нет. Я не готова к этому разговору. И никогда не буду. Но если не узнаю правду, рана на сердце никогда не заживет.
***
Ее перевели в общее отделение. Пока я думала, что сказать, когда ее увижу, нечаянно задела локтем какую-то девушку. Извинившись, подняла глаза и вздрогнула: передо мной стояла… сестра.
– Это вы? – удивилась она.
– Здравствуйте, – ответила, распрямив плечи. – Не подскажете, в какой палате Валентина Николаевна?
– Зачем она вам? И вообще – вы кто? Почему так настойчиво хотите с ней встретиться?
Девушка скрестила руки на груди и нахмурилась. Сегодня она выглядела гораздо лучше: свитер болотного цвета сочетался с темными брюками, пышные волосы были собраны в аккуратный хвостик. Во взгляде читалась надежда, а не беспросветное отчаяние.
Я решила не ходить вокруг да около, а сразу сказать правду:
– Валентина Николаевна – моя мама. Она оставила меня в детдоме сразу после рождения.
Девушка побледнела. Расширила глаза и схватилась за стенку, чтобы удержать равновесие.
– Я понимаю, это неожиданная новость. Понимаю, что она сейчас не в том состоянии, чтобы объяснять, но я должна ее увидеть. Я больше не могу ждать. Каждая минута на счету, я не знаю, что будет завтра…
Неожиданные объятия девушки заставили меня ошеломленно замолчать. Да, именно так – я была ошеломлена такой реакцией. Когда представляла наш с ней разговор, думала, она не поверит, будет кричать, выгонять меня, но объятия… Даже в мыслях я не позволяла себе надеяться на такую роскошь.
– Ты не представляешь, как она страдала все эти годы! – пробормотала сестра, наконец отстранившись. – Сколько лет пыталась найти тебя. Плакала, переживала…
Мы с Вороном переглянулись. По его вздернутым бровям я поняла, что он удивлен не меньше меня.
– Да? – недоверчиво переспросила.
– Да! Пойдем! Она сама тебе все расскажет. Кстати, меня зовут Лена, а тебя?
– Алина.
– Вот и познакомились. Правда, обстановка не очень приятная, но что поделаешь. Хорошо, что это вообще произошло. А как ты нас разыскала?
– Не я, а мой… спутник, – язык с трудом шевелился от волнения. Я боялась наговорить чепухи.
– Мама однозначно обрадуется! Надо поспешить, а то скоро закончится время посещения…
– Может, не надо так сразу… с порога… – засомневалась я, когда девушка схватила меня за руку и повела за собой по коридору. – Может, пока не говорить, кто я? Про… прозондировать почву, так сказать…
– Думаю, она сама догадается! – уверенно заявила девушка и еще сильнее сжала мою ладонь. Мы поднялись по ступенькам на второй этаж, а когда свернули в палату, я оглянулась на Макса: тот устроился в потертом кресле и подмигнул мне. Ну что ж… Я сама хотела все выяснить поскорее, так зачем медлить?
Но когда увидела в палате знакомое лицо, ноги задеревенели. Я почувствовала, как кровь отхлынула от щек, а нервы напряглись до предела. А когда наши взгляды встретились, меня обдало холодом, прям мурашки по коже побежали. Видимо, я сильно разнервничалась, хотя и пыталась это скрыть.
– Ты чего вернулась? Что-то случилось? – с беспокойством спросила она у Лены, но смотрела почему-то на меня. Не отрываясь. Будто узнала. Или что-то почувствовала. Я бы все отдала, чтобы узнать, что именно.
– Да, мам, случилось! – Лена была так воодушевлена, что мне показалось, она сейчас начнет плясать по палате. Увы, я такой радостью похвастаться не могла. Сердце словно в тисках сдавили, стало нечем дышать, в глазах потемнело. С чего начать? Сколько раз прокручивала в голове нужные слова, а теперь ничего не могу сказать, в горле застрял комок. Лишь пальцы сцепила за спиной и застыла, уставившись в пол.
– Она нашла нас, – радостно объявила Лена, не сдержав улыбки, – нашла…
Глаза матери расширились в немом удивлении, по лицу скользнула судорога боли, едва уловимая, но я все же успела заметить, когда подняла взгляд; она даже привстала на локтях, но потом охнула, будто ее ударили, и откинулась обратно на подушку.
– Как?.. – бессильно выдохнула.
– Друзья помогли, – ответила за меня сестра.
– Я думала, ты мне приснилась… Ты же была в реанимации?
– Была.
– Прости меня, девочка моя… Прости…
Я закрыла глаза, вслушиваясь в интонации ее голоса. Какой нежный и приятный на слух, наверняка она в детстве напевала Лене колыбельные, и та, улыбаясь, засыпала… А я вместо колыбельной слышала лишь грубые слова уставшей воспитательницы, работавшей в детдоме много лет: «А ну живо спать, недоумки!» До сих пор помню ее грубый голос. И как укрывалась одеялом с головой и боялась шевельнуться. Да, не было домашнего уюта, ласковых рук мамочки, а только безысходность и страх перед будущим. Ведь детки там были разные: больные, умственно отсталые, лежачие, с задержкой развития, со слабым здоровьем… Они вырастали и… не все оказывались готовы ко взрослой жизни, без близких и родных, без крыши над головой… Не все умели защищаться и бороться с трудностями. Можно ли смыть всю боль одним лишь словом «прости»?
Я не знала. И вместо ответа задала вопрос, острый и колючий, как шип:
– Сначала расскажи, почему ты так поступила?
…Она долго молчала, не решаясь начать разговор. Зашла издалека:
– Хорошо, что соседка по палате вышла, можем поговорить спокойно, а то сил нет идти в коридор… – вымученно улыбнулась, а я застыла, как изваяние, никак не отреагировав на ее слова.
– Алина, мне было шестнадцать, когда я забеременела, – наконец призналась она. – Связалась по глупости с женатым, голову задурил, а потом, когда узнал, что жду ребенка, пропал. Помню, как плакала, а мать меня ругала, обзывала дурой и без конца повторяла, что я опозорю семью, если рожу… И когда ты появилась на свет, она… – Валентина Николаевна опустила глаза, но я успела заметить слезы. – Пойми, моя мать была властной женщиной, настоящим тираном, я ее даже побаивалась… Когда родила, я даже тебя не увидела. Она заранее договорилась с врачами и буквально заставила меня написать отказную. Отдала тебя в детдом, как игрушку. Боже, – она вытерла слезы. – Все эти годы я мечтала разыскать тебя, я плакала, умоляла ее назвать адрес, но безрезультатно. Даже когда умирала, она не сказала мне.
Снова закрыла лицо руками, не в силах сдержать эмоции. Лена подошла и погладила ее по дрожащим плечам. А я смотрела на ту, что меня родила, и испытывала смешанные чувства. Внутри бушевала обида и злость, в какой-то момент даже хотелось наговорить ей гадостей, чтобы избавиться от этой тяжести на сердце, но искреннее раскаяние и сожаление матери все-таки заставили меня замолчать. Буквально прикусить язык. Такое маленькое признание, но сколько боли вложено в каждое слово…
– Не сказала, потому что не хотела разрушить ваш с папой брак? – задала наводящий вопрос Лена – тихо и осторожно, украдкой бросив на меня взгляд.
– Да. Считала, что моя девочка будет… помехой, – последнее слово она выдавила с трудом, словно оно было стеклышком и причиняло боль. – Я уже и не надеялась найти тебя, – мать подняла глаза. – Как только начинала поиски – след обрывался. Помню, как приходила в ближайшие детдома, крутилась у забора, смотрела на детей… Пыталась узнать тебя, как-то почувствовать. Ничего не получалось. С одной директрисой договорилась, заплатила, а она уволилась. Я так и не узнала правды. – Она протянула ко мне руки, но я не подошла. – Прости меня. Прости, если сможешь.
Я по-прежнему стояла ни жива ни мертва. Наверное, это было оцепенение. Когда не можешь пошевелиться, а сердце стучит так, что отдается в ушах и, кажется, все вокруг слышат этот бешеный стук. «Ну же, скажи хоть слово!» – мысленно поторапливала себя, но не могла разжать губы.
– Знаю, я бесхребетная, слабая, бесчеловечная, – продолжала изводиться мама, – я должна была перевернуть весь мир, потребовать, пригрозить, если надо, даже убить, чтобы найти тебя, но… Ушла надежда, руки опустились. А ты, наверное, ненавидела меня все это время. Правда? Я вижу по глазам. Знаю, что не могу тебя просить о чем-то, просто не имею права. Но все же хочу, чтобы ты знала: я страдала не меньше.
Она снова протянула руки, и на этот раз я обняла ее…
Уже на выходе из больницы Лена ухватила меня за запястье, вынуждая остановиться. Ее глаза блестели от слез, но в них сияла радость. Настоящая и такая теплая, что мне тоже стало тепло, словно оголенные плечи укрыли пледом. Мягким и шерстяным.
– Жаль, что не получилось поговорить в другой обстановке, – вздохнула сестра. – Когда вокруг куча людей, сложно до конца открыться, показать свои чувства… Слушай, не держи на нее зла. Она и вправду очень страдала. Редко улыбалась, даже на фотографиях глаза грустные. Я часто слышала, как она тихо плакала в комнате. Стояла у двери и никак не решалась спросить, что ее так гложет. Я думала, это из-за папы или из-за меня, старалась быть лучше, училась на «отлично»… А пару лет назад зашел разговор и она сама призналась, что именно ее мучило… Поэтому у меня и пропал дар речи, когда ты сказала, что хочешь ее видеть. Извини, если занудствую, и все же… Обстоятельства бывают разные, просто часто мы видим ту или иную ситуацию под другим углом и беремся судить. Но не всегда то, что мы думаем, оказывается правдой. Я, кстати, тоже забеременела в семнадцать. Но мама твердо сказала, что буду рожать. И вот, у меня растет прекрасный сын.
– А бабушка?
– А бабушка умерла. Давно еще. Незадолго до моего семнадцатилетия. Так что никак не могла повлиять на наше с мамой решение. Отец, кстати, тоже недавно умер. Мама не решилась ему все рассказать. Да и вряд ли это помогло бы тебя разыскать…
– Понятно, – протянула я, не зная, что сказать.
– Алин, теперь, когда ты нас нашла, пожалуйста, не отдаляйся. Вот мой телефон, – она протянула белую визитку, – звони, когда захочешь. Не теряйся, прошу. И… прости ее.
– Я… я постараюсь.
С этими словами я заторопилась к машине, махнув напоследок Лене рукой. В тот миг я уже простила маму, но еще не хотела себе в этом признаваться. Вообще никому. Много лет мое сердце было заперто в клетку, а теперь прутья сломались и стало легко-легко. И когда мы отъехали подальше от больницы, я поймала себя на том, что улыбаюсь.
Глава 24
По пути мы решили заехать в ресторан, где работает Ксюша. Вернее, это была моя инициатива. Макс предлагал отложить, заехать домой и отдохнуть, но я уперлась. Хотелось посмотреть подруге в глаза и спросить прямо, знала она или нет, что работает в ресторане врага нашей банды.
Она обрадовалась, увидев меня, однако, когда я задала мучивший вопрос, улыбка моментально сползла с ее лица. Макс остался ждать в машине, чтобы не нагнетать обстановку своим присутствием, но Ксюша и без того ни на шутку испугалась. Мгновенно побледнела и опустилась на ближайший свободный стул. Я уселась рядом, благо, стол оказался незанятым.
– Ну? – пытливо спросила, когда пауза затянулась. – Говори прямо, зачем устроилась в ресторан к врагу Ворона?
– Я не знала, честное слово! – клятвенно заверила Ксюша. – Меня пригласили на собеседование, я прошла его и начала работать. Лично встречалась только с директором магазина. А кто хозяин – понятия не имею. Фотку, конечно, видела на стенде, но кто он, ни сном, ни духом!
Я задумчиво постучала пальцами по столу. Ее тон и слова были убедительными, но я не привыкла верить людям, поэтому все еще сомневалась. Видимо, мое недоверие отразилось на лице, потому что Ксюша вдруг подскочила и, сняв фартук, бросила его на стул.
– Ну хочешь, я прямо сейчас уволюсь! Я не хочу никого подставлять. И терять друзей – тоже. Даже если придется пожертвовать работой, я… Я готова.
Я, честно говоря, растерялась. Посмотрела на нее, не зная, что сказать. Ксюша продолжала горячо убеждать:
– Я ни в чем не виновата! Ты зря меня подозреваешь!
– Ладно-ладно, успокойся и сядь.
Подруга опустилась обратно на стул. Потом, чуть подумав, открыла стоящую на столе бутылку с водой и выпила прямо из горлышка. Я откинулась на спинку и начала сверлить ее взглядом.
– Ворона и так подставили, – я попыталась объяснить, почему так набросилась на нее. – Не хотелось бы, чтобы ты тоже оказалась в этом замешанной…
– Алина, я устала повторять, что в глаза не видела этого вашего бандита, который враждует с Вороном. Я человек маленький, мне многого не надо. Только работа, еда на столе и крыша над головой. Все. Тихая, размеренная жизнь. Любая неприятность выбивает меня из колеи, поэтому я их не ищу.
Я посмотрела на ее руки, которые сжимали бутылку, и заметила, что пальцы дрожат. Похоже, я перегнула палку. Не предполагала, что она так разнервничается. А человеку еще работать до позднего вечера… Вздохнув, я все-таки сменила гнев на милость и примирительным тоном сказала:
– Ксюш, ты извини, если я где-то была резкой. Просто все в один момент навалилось, многие под подозрением. Я потому и пришла, что не смогла поверить в твою подлость. Решила посмотреть в глаза и лично с тобой поговорить. И теперь уверена: ты действительно не имеешь никакого отношения к этим разборкам. Но, пожалуйста, если что-нибудь узнаешь, какую-либо информацию, сразу сообщай мне! Договорились?
– Договорились! – Ксюша улыбнулась, а у меня отлегло от сердца.
Когда я вернулась в салон, Ворон стал расспрашивать, как все прошло, но на все его вопросы я отвечала одной-единственной фразой:
– Ксюша ни в чем не виновата.
И твердые нотки в голосе лишь подтверждали мою уверенность.
Оставшуюся дорогу мы ехали молча, каждый думал о своем. Я радовалась, что наконец-то все выяснила с мамой и смогла ее простить, что разобралась с Ксюшей. Правда, когда смотрела на Макса, радость мгновенно меркла. Выглядел он неважно, даже как-то удрученно. Темные круги под глазами не исчезали, на лице прослеживалась какая-то тревога, в последнее время он часто уходил в себя. И меня это сильно тревожило.
В квартире я все-таки не выдержала и спросила напрямую:
– С тобой точно все в порядке? Мне кажется, тебя что-то беспокоит…
– Что? – Он посмотрел на меня взглядом, в котором читалась усталость.
– Что случилось, Макс? О чем ты все время думаешь?
А он вдруг обхватил мое лицо руками и заглянул в самые зрачки:
– О том, что мы живем только один раз.
А потом отошел и, опершись о стену рукой, добавил:
– Ты и представить не можешь, как мне надоело крутиться в этом дерьме. Каждый раз я переступаю через себя, не могу спать по ночам – постоянно вижу тех людей, которых убил.
Я погладила его по плечу и мягко, осторожно сказала:
– Тогда завязывай с криминалом, Макс.
– Это не так просто, как кажется… Тем более, есть еще одно дело, которое надо уладить. Если все получится, я попытаюсь выйти из игры.
Он ушел в комнату, а я не пошла за ним. Не стала расспрашивать, вызывать на откровенность, интересоваться, о каком деле идет речь… Если бы я знала тогда, что его убьют, я бы нашла тысячу слов, тысячу причин, чтобы удержать его дома! Но шестое чувство не подсказало мне, что случится беда… Как же горько я буду жалеть о том, что так мало ему сказала…
***
Макса убили.
Эта фраза звенела в ушах без остановки, будто кто-то бил в набат. Раз… Макса убили. Два. Убили. Три… Убили. Я отчаянно зажала уши ладонями, но слова не исчезали. Я почти не воспринимала реальность. Видела словно в тумане, как мечется по комнате Аллигатор, туда-сюда, туда-сюда, кому-то без конца звонит по телефону, что-то орет… Потом звонят ему, он в бешенстве рычит в динамик ту же фразу…
Макса убили.
– Как?! Объясни! – Это не мой голос. Это какая-то чужая женщина говорит, нет, кричит, – надрывно, истошно, словно под пыткой. Узнать о таком, осознать, что его нет, – самая жестокая пытка.
– Его застрелили прямо возле бизнес-центра. Телохранитель не успел. Как и скорая.
– Я не верю! – вроде бы сижу на диване, а кажется, будто на карусели, перед глазами все кружится. Слезы льются из глаз, делая туманную пелену еще непроглядней. Бледное лицо Аллигатора расплывается, как и массивная фигура. – Кто?! Кто это может быть?!
– Либо Коготь, будь он неладен, либо толстяк, у которого бабки скомуниздили.
– Но ему же уже все вернули!
– Видать, зуб наточил, не простил.
– И сдался же вам этот гребаный кейс! – заорала я так, что чуть не оглохла. – Из-за него погиб Макс!
– На самом деле, когда тебя послали на задание, нас интересовали далеко не бабки. В кейсе была флешка с компроматом на Ворона и Когтя. Вот почему сам Коготь согласился помочь Ульяне – ведь компромат на него оказался в наших руках. Она ее выкрала, но мы подстраховались, подменили флешку. Поэтому он согласился сдать Ульяну и молчать про то, что мы замешаны, а мы взамен отдали ему компромат. Только траблы в том, что я не знаю, кто убийца: он или жирдяй. Может, вообще, кто-то другой…
А потом обрушилась тишина. Только часы на стене раздражающе тикали и громко сопел Аллигатор. Страшная, почти осязаемая тишина, которая проникала в каждую клеточку тела и обостряла и без того режущее отчаяние.
– Я найду эту гниду! – угрожающе пообещал Аллигатор. – Найду и…
Он протянул руку и сжал пальцы в увесистый кулак, показывая, что собирается сделать с убийцей Макса. И этот жест был красноречивее всех слов.
Я встала. Цепляясь ослабевшими пальцами то за спинку, то за стенку, я в полной прострации побрела в комнату.
– Ты куда? – догнал меня вопрос.
– Мне больше нечего здесь делать. Хочу собрать оставшиеся вещи и… – Я облизала пересохшие губы. Боже, как тяжело говорить! Каждое слово как лезвие. – Поеду к себе.
Аллигатор понимающе кивнул.
– Я пришлю Марию, она поможет с вещами.
Я плохо помню, что было дальше. Кажется, я прижималась к стене, а домработница, не задавая лишних вопросов, раскладывала одежду по сумкам. Потом вернулся Аллигатор, взял меня под руку и провел к машине. Ноги подкосились, и он подхватил меня на руки. Так и донес. Звук закрывшейся дверцы немного отрезвил. Я окинула особняк прощальным взглядом, и он тут же растаял в пелене слез.
Чтобы хоть как-то избавиться от сумбурных мыслей, я болтала, что в голову взбредет, и Аллигатор поддерживал разговор. Пустой и бестолковый, потому что говорить было не о чем, но мы все равно продолжали плести ерунду. Только не молчать. Только не слушать мысли. Только не впадать в истерику.
Потом он помог мне дойти до квартиры. Остановившись на пороге, я прошептала – на большее просто не было сил:
– Спасибо. Ты очень много для меня сделал… Очень много для той, которую не переносишь.
– Ты – его выбор. И я его уважаю.
– Была. Была его выбором… – зачем-то поправила я и быстро захлопнула дверь. Потом началась истерика. Помню, как раскрывала чемоданы, подбрасывала одежду вверх и смотрела, как она падает на пол. И не знаю, чем бы все кончилось, если бы не звонок Лены. Мобильный все звонил и звонил, а я не могла его найти. Ходила по комнате и просто звала его, как умалишенная. Наконец определила, откуда идет звук, и дрожащей рукой ответила. Лена что-то говорила, я слышала ее голос, но не понимала, что именно. Никогда в жизни мне не было так чудовищно больно. Так пусто внутри. Так зверски одиноко. Словно я прижимала к груди что-то очень родное и дорогое, а его вдруг взяли и отняли.
– Ну, что скажешь? Эй, ты в порядке, почему молчишь? – доносилось из трубки.
А у меня ноги к полу приросли, а рыдания застряли в горле. Еще чуть-чуть – и рухну. В голове снова зазвучала страшная фраза и я не заметила, как произнесла ее вслух.
– Господи! Ты только держись, слышишь? Я сейчас приеду! – донесся до меня взволнованный голос сестры. Она положила трубку, а я продолжала стоять, слушая монотонные гудки. Слушала и мысленно молила об одном: чтобы сестра поскорее приехала. Иначе я просто сойду с ума…
Не знаю, сколько времени прошло, когда они приехали. Лена и ее сын. Имя я не запомнила. Я вообще плохо видела и слышала, будто в каком-то вакууме находилась. Милый мальчик, садись, вот чай, печенье. И ты, Лена, садись, только не смотрите так. Ничего не спрашивайте. Давайте просто посидим. Это мысли или слова – не знаю. Но сестра со своим сыном сидели и пили чай. И ничего не спрашивали. Просто рассказывали о том о сем. Примерно через час – по ощущениям – я наконец перестала ходить туда-сюда и села за стол. Потом разглядела ясные голубые глаза Вовки и да, вспомнила его имя. Темные волосы, ямочки на щеках и доверчивый взгляд. Ленка может гордиться. А у меня… У меня, наверное, уже никогда не будет детей. Снова обжигающая мысль, и я в который раз прикусила губу.
– Тетя Алина, давайте я ваши вещи разложу? – звонкий голос мальчика на миг рассеял туман. Я, кажется, даже улыбнулась.
– Спасибо. Пусть лежат. Я потом…
– Тогда телек можно включить? Там сейчас классный фильм начнется…
– Вова! – осадила его Лена.
– Нет-нет, пусть, – пробормотала я. – Пусть включит…
Вовка отыскал пульт и с радостным воплем нажал на кнопку. Слух ударил голос ведущей новостей:
– Московского чиновника поймали на крупной взятке сегодня утром… Сразу же после получения «благодарности в конверте» его задержали силовики…
Услышав знакомую фамилию, я махнула на Вовку рукой, чтобы не переключал, и завороженно уставилась в экран. А там крупным планом фото того самого толстяка, у которого я не так давно стащила кейс с деньгами… Охнув, я залпом выпила чай, а потом бросилась в комнату за телефоном. Номер Аллигатора я помнила наизусть.
– Слышал новость? – спросила в лоб, как только он ответил.
– Какую?
– Толстяка арестовали за взятку.
– Как мило.
– Твоих рук дело?
– Ну… считай это возмездием.
– А если серьезно?
– А если серьезно, то я найду, с кем договориться, и ему там не поздоровится! – я кожей почувствовала его злость, даже поежилась. В этот момент на второй линии высветился номер Ксюши.
– Ой, подожди, мне звонят, не отключайся!
Разговоры, разговоры, разговоры… Они не давали мрачным мыслям сверлить мозг. Отвлекали, вынимали из кокона и заставляли переключаться. Правда, когда из трубки послышалось слово «Ворон», слезы снова обожгли глаза.
– Ты слышишь? Они праздновали убийство Ворона! – Ксюша заговорила громким шепотом.
– Кто – они?
– Ну этот… хозяин ресторана!
– Коготь?
– Коготь, Ноготь, без разницы! У нас был банкет, хозяин ресторана со своими гостями накрыли шикарный стол, я была там за главную. Они хорошенько выпили, стали громко разговаривать… Ну я и услышала, что именно там празднуют. Долго сидели, я за полночь пришла, еле ноги волочила. Как проснулась – сразу тебе позвонила. Как и обещала.
– Спасибо.
Я сразу же сообщила обо всем Аллигатору.
Наверное, мне должно стать легче от мысли, что убийца Макса найден и будет наказан, но легче не становилось. Я сидела и тупо смотрела на часы, висящие на стене, устало следила за стрелками. Время шло, но боль врастала как корень, глубоко в сердце, обвивало его и впивалось колючими шипами.
Убийца найден. Но Макса уже не вернуть…
