Такаббир Эль Кебади
А. З.
~ 17 ~
Окружающий мир тонул в тусклом воздухе. Определить стороны света не представлялось возможным: ни муравейников, ни отдельно стоящих деревьев с обращёнными на юг длинными густыми ветвями. Смыкаясь и сплетаясь, кроны образовывали необъятную зелёную паутину. В просветах виднелось блёклое небо без лучика солнца. Растительность не отбрасывала тени, а потому было крайне трудно угадать время суток.
Постоянный приток адреналина помогал Максиму всё видеть, всё слышать, всё чувствовать. Но ему казалось, что он попал в туннель, где всё так медленно движется, но быстро проносится. Максим шёл неровным шагом, затуманенным взглядом выискивал зарубки на стволах и гасил тревогу: ни одного помеченного дерева на пути не встретилось. Внутренний голос успокаивал, мол, в этом нет ничего удивительного. Сколько раз он менял направление, сколько сделал кругов, чтобы собрать уголовников в стаю? Сейчас он прокладывал, по сути, новый маршрут, полагаясь только на своё чутьё. И словно охотничья собака, взявшая след, шагал вперёд.
Следуя за Максимом, братки перешёптывались. Сява тихонько затянул:
– Шумит, бушует непогода, далёк, далёк бродяги путь. Укрой тайга его глухая, бродяга хочет отдохнуть.
Вибрирующий голос треснул. Зэки умолкли, в замешательстве завертели головами. Только что природа играла привычными красками. И вдруг, как по щелчку пальцев, краски померкли, деревья изогнулись в мучительных позах, ветки свело судорогой, корни скрутились змеиными клубками. Под ногами дымчато-медный, будто опалённый жаром мох. И только тишина такая же вязкая.
Максим пересёк лужайку, лавируя между высокими папоротниками, и резко свернул, чтобы глазастые уголовники не заметили мёртвый вяз с выгнившей сердцевиной, в которой спрятан охотничий нож. Изба где-то рядом… Он не ошибся, многолетние тренировки не прошли даром, чутьё не подвело.
Немного погодя путники очутились у ограды с закрытой калиткой. Не проявив к ней особого интереса, двинулись дальше. Лишь Сява с мальчишеским сумасбродством зачем-то пнул штакетник. Максим мысленно осыпал юнца ругательствами. Прежде чем поднырнуть под еловые лапы, оглянулся для успокоения души. Ограда целёхонька, калитка заперта. Зона откроет её, когда путники отойдут от изгороди. По телу Максима прокатила нервная дрожь. Аномальная зона, зэки, смерть Андрюхи, калитка, которая отворяется сама по себе… Может, он, спасатель Максим с позывным «Волга», до сих пор лежит в психушке, пристёгнутый ремнями к кровати? Как вынырнуть из сна, навязанного больным сознанием?
– Чё зыришь? – рыкнул Жила.
Максим провёл языком по пересохшим губам:
– Слежу, чтобы никто не заблудился.
– Смотри, сам не заблудись, не то следилки выколю.
Вслед за Максимом братки перелезли через поваленное дерево, пересекли лощину, поросшую орешником. Впереди между лиственницами завиднелась дощатая крыша.
Схватив Максима за плечо, Жила заставил его остановиться и прошептал:
– Что это?
– Изба.
– Вижу, что изба, а не хрен собачий. Ты куда нас привёл?
– Это место никто не знает. – Максим попытался скинуть с плеча руку Жилы, но пальцы ещё крепче вцепились в куртку.
– Ты обещал отвести нас в охотничий домик.
– Туда пойдём утром.
– Почему утром? – послышался голос Гвоздя. – Бузук! Мы так не договаривались.
Максим почувствовал затылком жалящий взгляд, однако сам Бузук молчал.
– Слушай сюда, шнырь таёжный! – прошипел Жила. – Если ты задумал подлянку устроить, я вырву тебе кадык.
– Ничего я не задумал. – Максим повернулся к Бузуку. – Путь к заимке проходит через болото. Скоро стемнеет, я не увижу ориентиров.
– Только не надо нам впаривать это дерьмо! – прорычал Жила, брызгая слюной.
Максим посмотрел на его кулак; очередной удар в голову окажется последним. Только в этот раз Жила не сумеет воспользоваться эффектом неожиданности, и ему придётся попотеть, чтобы нанести сокрушительный джеб.
– Тихо, Жила, тихо, – попросил Бузук.
– Почему он сразу не сказал про болота?
– Тише! – шикнул Бузук. – И отойди от него. Вцепился как клещ.
Жила выпустил куртку Максима. Похлопал по плечу, выравнивая скомканную ткань. В этом жесте угрозы было столько же, сколько в стиснутом кулаке.
Бузук прищурился:
– Ты обманул нас, дружок?
– Нет, – ответил Максим, не выпуская из вида кулак Жилы.
– Ну а что тогда? Блеснул чешуёй, а теперь быка врубил?
– Какого быка?
– Не догоняешь?
– Кого?
Максим отдавал себе отчёт, что, прикидываясь дурачком, провоцирует преступников. Но ничего не мог с собой поделать. Чем дольше он находился среди убийц Андрюхи, тем сильнее притуплялся инстинкт самосохранения, уступая место ненависти.
Напомнив себе, что игра ещё не окончена, Максим вымучил улыбку:
– Слова вроде бы русские, а ни черта не понятно.
Бузук изогнул бровь:
– Ладно, растолкую. Ты хвалился, какой ты первоклассный проводник, по знакомому маршруту ходишь без карты. А теперь артачишься. Выходит, ты фуфлыжный спец и маршрут незнакомый.
– Я первоклассный проводник. Но на болотах от компаса и карты мало толку. Кочки, коряги, кусты, островки – вот мои ориентиры. В темноте их не видно.
– А если в обход?
– Ещё плюс три часа. Ты когда-нибудь ходил по тайге ночью?
– Представь себе, ходил.
Усмешка, застывшая в уголках обветренных губ, подсказала Максиму: Бузук не врёт.
– Идёмте к болоту, – предложил Сява. – Там же есть вода? Пить сильно хочется.
– Айда в обход! – отрезал Жила. – Под утро будем на месте.
Придерживая на плече ружьё, Гвоздь переступил с ноги на ногу:
– Я уже копыт не чувствую. Надо передохнуть.
Бузук глянул по сторонам:
– А где Хрипатый?
– Учуял, что пахнет жареным, и слинял, – проговорил Жила насмешливым тоном.
– Ну а ты чего молчишь? – обратился Бузук к Хирургу.
Тот кивком указал на Максима:
– Хочешь потерять проводника, тогда идём.
– Куда?
– К болоту или в обход. Мне без разницы.
Происходящее навело Максима на мысль, что Бузук хочет снять с себя ответственность, если вдруг принятое решение окажется ошибочным. Чтобы в случае неудачи он мог сказать: «Я действовал по вашей указке – сами виноваты».
– Ночь лучше провести под крышей, – произнёс Максим, желая додавить Бузука. – В рюкзаке немного провизии. Возле избы есть колодец. И я действительно плохо себя чувствую.
Не вымолвив ни слова, Бузук двинулся вперёд. Братки пошли крадучись между деревьями, раздвигая руками седые бороды лишайников. Максим краем глаза заметил, как к своре примкнул Хрипатый. Странный тип. Исчезает всякий раз, когда его приятели спорят, куда идти дальше. Осматривает местность? Делает метки, чтобы найти обратную дорогу?
Уголовники застыли за раскидистым кустарником, разглядывая сквозь ветви бревенчатую постройку на сваях-пеньках.
– Сява, мотнись к теремку, – велел Бузук.
– А вдруг там люди?
– Скажешь, что заблудился.
– А потом?
– Дашь знак.
– Там никого нет, – сказал Максим.
– Тебя никто не спрашивает, – отбрил Жила и выпихнул Сяву из зарослей.
Тот, пригибаясь, побежал на полусогнутых ногах к избе. Скрылся за углом. Появился с другой стороны. Приложив ко рту ладони рупором, звучно прошептал:
– Там колодец. И ведро есть. Только верёвки нет.
– Избу проверь! – Жила сплюнул на землю. – Осёл…
Сява вскочил на крыльцо, припал ухом к двери. Поскрёб ногтями по доске, как нагулявшийся кот, и опасливо переступил порог. Под ногами тихо скрипнули половицы.
В избе царил мягкий полумрак. Стены из потемневших от времени брёвен, потолок из тесин; щели законопачены красно-бурой соломой. Углы затканы паутиной. Сява хотел крикнуть: «Никого!» И прикусил язык. Нельзя упускать шанс обнаружить забытый кем-то ножик или, на худой конец, вилку. Жила и Хрипатый голыми руками прикончат любого. У Гвоздя ружьё, хоть и незаряженное. У Бузука складной нож. А у него для защиты ничего нет.
Сява подождал, когда глаза привыкнут к полутьме, и недовольно скривился: на столе пусто. Пошарив под столом и табуретами, встал в полный рост. Вверху что-то зашуршало, с потолка посыпалась измельчённая солома. Щурясь, Сява запрокинул голову. Труха сыпалась из зазоров между тесинами. Наверное, мыши шалят на чердаке.
Стряхивая солому с волос и плеч, Сява наклонился и заметил в полу крышку погреба. Нащупал утопленное в половице железное кольцо. Потянул дверцу на себя. Сидит плотно. Рванул что есть силы. Без толку. Озадаченно почесал за ухом: а погреба-то нет – под домом пустота. Подойдя к окну, заколоченному досками, Сява посмотрел в щель.
По ту сторону оконного проёма была ещё одна комната, такая же полутёмная, тесная. Такие же два табурета и стол. В дальней стене – приоткрытая дверь. Сява свёл брови. Обегая избушку, он не видел другого входа.
Посмотрев себе за спину, окинул взглядом избу и снова прильнул к щели. Сквозь зазор он видел, словно в зеркале, комнату, в которой находился сейчас. Один в один, там и здесь. По затылку побежали мурашки. И вдруг в просвете возникли чьи-то глаза, будто кто-то стоял с обратной стороны окна и смотрел на Сяву. Чувствуя, как в жилах холодеет кровь, Сява медленно подался всем телом назад. Тот, за досками, тоже отклонился. Сквозь щель стали видны острый нос и острый подбородок…
Раззявив рот в беззвучном крике, Сява рванул к двери. На пороге обронил с ноги ботинок, вывалился на крыльцо и в прыжке перемахнул через ступени.
Из кустарника послышался голос Жилы:
– Чё прыгаешь, как блоха по гребёнке?
Скинув второй ботинок, Сява побежал вокруг избы. Вернувшись к крыльцу, замер в растерянной позе.
– Ну что? – долетел шёпот Жилы.
Глядя на дверь, Сява почесал за ухом:
– Мне показалось… Никого. Там никого нет.
– Чердак проверь… Оглох? Давай на чердак!
Сява потряс приставленную к чердаку лестницу. Осторожно ступил на нижнюю перекладину.
– Ползи, урод! – подгонял Жила.
– Сам ползи, а я снизу буду тявкать.
Не выдержав, Жила вышел из-за куста:
– Ну, падла!
Появление приятеля прибавило Сяве смелости. Он резво вскарабкался наверх, открыл дверцу:
– Никого.
– Вот тупица! Проверь, что там.
Сява пополз, бодая лбом висящие под крышей связки трав:
– Тут какая-то хрень болтается. И чем-то воняет.
Под рукой прогнулся настил. Соломенная труха, подобно песку в песочных часах, посыпалась в щель между досками. В оголившемся просвете мелькнула тень. Подумав, что в избу вошёл Жила, Сява прижался лицом к щели.
Кто-то стоял возле стола. На Жилу не похож. Тот высокий, крепкий, а этот малорослый, щуплый. Шнобель, что ли? Совсем оборзел петух! Находясь прямо под Сявой, зэк отряхнул с коротких волос солому и запрокинул голову…
Сява вынырнул из чердака, сорвался с лестницы и упал к ногам Жилы.
– Акробат, ё-моё! – опешил тот.
Хватая ртом воздух, Сява указал трясущейся рукой на дверь.
Жила запрыгнул на крыльцо, заглянул в избу:
– Ну и что тут?
– Там я…
– Последние мозги отшиб? – съязвил Жила и махнул приятелям. – В хате чисто.
Бузук подошёл к избе, но входить внутрь не стал. Скинув рюкзак, сел на ступени, поднял глаза к небу и уставился на окружность из чёрной рваной дымки.
– Мы с Хрипатым прошвырнёмся, местность изучим, – сказал Жила и, присев перед Максимом на корточки, начал развязывать шнурки на его ботинках.
– Ты что делаешь? – занервничал Максим. – Я не пойду босиком. И чужую обувь не надену.
– Стреножу тебя, чтобы опять не сбежал.
– Сделаешь это, и я больше не ступлю ни шага.
– Конечно не ступишь, – хмыкнул Жила, ловко спутывая между собой шнурки разных ботинок.
– Клянусь, сами отсюда будете выбираться.
Жила поднялся на ноги, хищно изогнул губы:
– Слушай сюда, болезный…
– Меня зовут Максим.
– Ты не в том положении, чтобы выдвигать нам условия.
– Да неужели?
– Если я не прикончил тебя сразу, то это не значит, что не прикончу потом.
– Баста! – прикрикнул Бузук.
Скроив добродушную мину, Жила повернулся к Бузуку:
– Я прикончу его, если он продолжит упираться. А если он будет пай-мальчиком, конечно же, я его не трону.
– Завяжи шнурки как было, – потребовал Максим. – Иначе сдохнешь здесь вместе со мной.
Опалив его злобным взглядом, Жила опустился на корточки. Повозившись с шнурками, встал и со всей дури ударил ногой Максима в колено. Максим пошатнулся, но устоял.
– Жила! – зыкнул Бузук. – Ну что тебе неймётся?
– Так он точно не улизнёт, – вымолвил он и ударил в колено ещё раз. – Контрольный.
Стиснув зубы, чтобы не застонать, Максим сдавил ладонями коленную чашечку.
– Дай посмотрю, – предложил Хирург.
Максим мотнул головой:
– Не надо.
Ему хотелось растянуться на земле, закрыть глаза и хоть на миг исчезнуть из этого ада. Но он мысленно твердил: «Не смей расслабляться! Перед тварями нельзя проявлять слабость! Крепись!»
Хрипатый и Жила скрылись в зарослях. Гвоздь снял с плеча ружьё и расположился на крыльце за спиной Бузука. Шнобель прятался в траве, на почтительном расстоянии от корешей, и выглядел униженным, жалким. И вообще, создавалось впечатление, что он хотел превратиться в невидимку. Хирург топтался позади Максима.
Прижимая ботинок к груди, Сява сидел на нижней перекладине садовой лестницы и то и дело передёргивал плечами, словно ему было холодно или сильно кололась одежда.
– Бузук, там был я. Отвечаю, – прозвучал его осипший голос.
– Где?
– В избе. Я был на чердаке и в избе. И там, и там. А ещё я был за окном.
– Нехило головой долбанулся, – заключил Бузук.
– Я видел, – прошептал Сява.
Упираясь носком одной кроссовки в задник другой, Бузук снял маловатую обувь. Пошевелил пальцами, спрятанными в застиранных носках. Достал из кармана пачку «Мальборо»:
– Покурим, дружок?
– Не курю, – ответил Максим, потирая колено.
– Тогда зачем их носишь?
– По старой привычке.
– Бросил, что ли?
– Бросил, – подтвердил Максим и перенёс вес тела на повреждённую ногу. Больно, но терпимо. Жила чётко рассчитал силу удара, чтобы не сломать кости.
Бузук вытащил сигарету:
– А я вот курю. В тюрьме это единственный способ скоротать время. Пару пачек скурил – день кончился. – Посмотрел на небо. – Какой, однако, длинный вечер.
Максим подавил вздох. Вечер будет длиться долго. Интересно, когда уголовники заподозрят неладное? Проведённый здесь один час равняется примерно шести минутам, прошедшим в мире, который находится за оврагом. Олег, наверное, уже дозвонился до командира спасательной части, а тот передал информацию куда надо. Пока сюда прибудут спасатели и оперативники, по местным меркам пройдёт немало времени. Вечер будет длиться непомерно долго…
Максим взглянул на Бузука. Он ещё не смотрел на него вблизи, в более-менее спокойной обстановке. И сейчас подмечал пропущенные детали во внешности главаря. На пальцах побледневшие татуировки в виде перстней. Одно ухо изуродовано. Явно отморозил. Белки глаз имели желтоватый оттенок. Проблемы с печенью.
Бузук отломал фильтр. Закурил:
– Присаживайся рядом, дружок. О жизни погутарим.
– Я постою.
– Боишься или брезгуешь?
– Страх поможет мне выжить?
Бузук выпустил изо рта струю дыма:
– Не думаю.
– Тогда почему я должен бояться?
– Значит, брезгуешь. – Бузук перекатил сигарету из одного уголка губ в другой. – Думаешь, раз мы уголовники, значит, не люди? В тюрьму угодить большого ума не надо. Я вот в неё за цветы угодил.
– Украл?
– Пришлось.
Максим согнул ногу в колене, разогнул. Без тугой повязки колено распухнет. Быстро бежать не получится.
– И сколько дают за кражу цветов?
Отведя руку назад, Бузук опёрся локтем на верхнюю ступеньку и принял расслабленную позу:
– Два года. За грёбаный букетик роз. Я ведь по-хорошему просил, к хачику на «вы» обращался. А он, падла, вытолкал меня, как щенка. Пришлось прийти ночью. Когда вышел на волю, прикинул, что задолжали мне. За насмешки на суде. За молодость на шконке. За смерть матери, которая меня не дождалась. Ну и понеслось.
– Всё, как в ваших песнях. Слушаешь, и плакать хочется.
– Не ёрничай.
– Сява про бродягу пел – я чуть не разрыдался.
Сощурив глаз, Бузук выдохнул дым и отдал сигарету Гвоздю:
– Колено болит?
Максим молчал.
– А голова?.. Есть жена, дети?.. Просто скажи: да или нет.
– Нет.
– Ну а родители живы?
– Я детдомовский.
Бузук кивнул Сяве:
– В твоём полку прибыло. – Тяжело поднялся со ступеней, взял кроссовки и рюкзак. – Ну что, Гвоздь, идём покалякаем. Хирург, за дружка жопой отвечаешь.
– В аптечке есть эластичный бинт, – проговорил Хирург. – Надо наложить повязку на колено. Завтра он не сможет ходить.
Порывшись в рюкзаке, Бузук бросил Хирургу свёрнутый в рулон бинт и вошёл в избу. Гвоздь отдал Сяве сигарету. Переступив порог, плотно закрыл дверь.
– Как тебя зовут? – еле слышно спросил Максим, наблюдая, как Хирург ловко накладывает поверх штанов черепашью повязку.
– Хирург.
– Меня Максим.
– Ты идиот. Надо быть совсем без мозгов, чтобы загнать себя в ловушку. О чём ты думал?
– Почему ты с ними?
– Так получилось.
Подавившись дымом, Сява закашлялся. Восстановив дыхание, крикнул:
– Шнобель, лови. – И кинул окурок в траву.
– Ты правда хирург? – вновь спросил Максим.
– Был.
– Отбываешь срок за врачебную ошибку?.. Ты не такой, как они.
– Я хуже. Согни колено. Не туго?
– Нормально.
Хирург выпрямил спину и начал осторожно ощупывать переносицу Максима:
– Нос дышит?
– Нет. У меня к тебе просьба. Мы пробегали мимо изгороди. Видел?
– Видел.
– Можешь сходить к ней и закрыть калитку?
Хирург сморщил лоб:
– Она же закрыта.
– Нет, она открыта.
– Ладно, пусть будет открыта. Ну и зачем мне это делать?
– Пожалуйста!
Сява вытянул шею:
– Эй! Вы о чём там болтаете? Что – пожалуйста?
– Я попросил не трогать мой нос, – ответил Максим. – Мне больно, а он давит.
– Я уже заканчиваю, – произнёс Хирург и прошептал одними губами: – Они тебя не отпустят.
Продолжая играть роль наивного дурачка, Максим изобразил удивление:
– Ну как же? Бузук обещал.
– Он обещал, другие – нет, – сказал Хирург и отошёл в сторону.
~ 18 ~
– Темно, как у чёрта в заднице, – проворчал Бузук, выкладывая на стол содержимое рюкзака.
Два пластмассовых раскладных стаканчика, четыре варёных яйца, столько же плавленых сырков, два бутерброда, замотанные в пищевую плёнку. Часть бутербродов съели, о чём подсказал скомканный хвост лишней плёнки. И воды было две бутылки; одну допил Бузук, вторую дал братве. Всё кратно двум, будто рассчитано на двоих.
Гвоздь подошёл к заколоченному досками окну и просунул пальцы в щель. Ржавые гвозди заскулили, вылезая из потемневших от старости брёвен. Рассохшаяся доска застонала, выгибаясь и грозя треснуть посередине.
– Ты с конца дёргай, – посоветовал Бузук.
– Сам знаю, – буркнул Гвоздь и всё равно сделал по-своему. Выломав доску, прислонил обломки к стене.
Тусклый свет заструился в избу, разгоняя полумрак по углам. Острый глаз Бузука подметил, что на одном табурете лохматилась пыль, а на втором явно кто-то сидел, притом совсем недавно. И на краю стола пыль стёрта, словно человек положил туда руки, одну поверх другой. Виднелся смазанный отпечаток растопыренной ладони.
Гвоздь посмотрел в образовавшуюся брешь в окне:
– Не колодец, а развалюха. Воды бы набрать. Верёвки, случайно, нет?
– Случайно есть, – отозвался Бузук и посветил найденным в кармане рюкзака фонариком на пол возле ножек табурета. Следы от обуви. Определить размер и разглядеть рисунок на подошве не удалось.
Луч скользнул по половицам. От двери к окну протоптана дорожка. Для Сявы, побывавшего в избе раньше всех, ну и для Гвоздя, разумеется, – следов многовато.
Вернувшись к столу, Гвоздь забегал жадным взглядом по разложенной на столешнице провизии. Потрогал нарезку копчёной колбасы в вакуумной упаковке, пощупал чёрный хлеб в полиэтиленовом пакете.
– Жратвы на пару дней, – сказал он и тихо добавил: – На двоих.
Бузук направил луч фонарика ему в лицо:
– Слышу голос крысы.
Гвоздь прикрыл глаза рукой:
– Чего это? Я не крыса! Просто говорю, что хавчика мало.
Выключив фонарик, Бузук достал из бокового кармана рюкзака смятую кепку с погнутым козырьком, футляр для солнцезащитных очков и карандаш. Кепку сунул обратно. Открыл футляр. В нём оказались механические часы, стрелки показывали половину пятого. Бузук постучал по стеклу, но секундная стрелка прилипла к делению.
Гвоздь взял фляжку. Открутив крышку, понюхал:
– Это что за пойло? – Поднёс к носу Бузука. – Нюхни.
– Коньяк.
– Упырь не шарит в выпивке. Нормальный мужик взял бы водку. А лучше – самогонку.
– После водки холодно, а коньяк согревает.
– Я хлебну?
– Хлебни, – разрешил Бузук.
Гвоздь сделал глоток, почмокал губами:
– Самогонка вкуснее. – Отложив фляжку, открыл термос и зажмурился от удовольствия. – Сто лет не пил кофе. Я хлебну?
– Не борзей, – осёк Бузук и вытащил из рюкзака массивную кобуру.
– Ракетница! – воскликнул Гвоздь.
– Я думал, пистолет.
– Это и есть пистолет, только сигнальный. Сразу видно, что ты в армии не служил.
– А ты служил? – прищурился Бузук.
– Я всё успел в этой жизни.
– А коньяк не пробовал.
– Пробовал. Просто забыл, какой он на запах. Дай-ка сюда. – Гвоздь забрал кобуру, отщёлкнул клапаны. Внутри лежала ракетница, в специальных гнёздах утоплены сигнальные патроны: два красных, один жёлтый.
Роясь в потайном кармане рюкзака, Бузук продолжил разыгрывать из себя профана:
– Почему они разного цвета?
– Красный – «тревога» или «на помощь». Жёлтый – «стоянка» или «внимание». Или «принесите папирос и еды». Это уж как с другим отрядом условишься.
– Ими можно убить?
– Если шмальнуть в харю. – Застегнув кобуру, Гвоздь потянулся к мотку оранжевого шнура. – Пошлю Сяву за водой.
– Погодь, – остановил его Бузук и поставил на стол четыре патрона. – Глянь-ка!
Гвоздь снял с плеча ружьё. Вложил один патрон в магазин, отправил в ствол:
– Вошёл как родной. – Передёрнув затвор, разрядил ружьё и поставил патрон рядом с остальными. – Это что получается? Ружьё у пацана, патроны у проводника. Они шли вместе?
– И почему-то сбрехали, – задумчиво произнёс Бузук.
– Пацан облажался. Проводнику ничего не оставалось, как подыграть ему, – рассудил Гвоздь и включил фонарик.
Луч света выхватил из мягкого полумрака потолок из тесин, лежащий на продольной балке. Из щелей торчала перепревшая солома.
– Батарейка сядет, – проворчал Бузук.
Отложив фонарик, Гвоздь ткнул пальцем в хлопчатобумажные следы:
– А это что? Бабские носочки? – Округлил глаза. – С ними шла баба!
– На размер посмотри. Никак не бабский. Наверняка пацана. Он снял их и надел другие. Помнишь, в каких он был носках?
– Ага, помню, – кивнул Гвоздь. – Как бабские гольфы.
– А я их прихватил. Для леса то что надо. – Вытащив из аптечки лейкопластырь, Бузук уселся на табурет, стянул с ног свои старые носки и стал заклеивать на пятках лопнувшие мозоли.
Гвоздь потарахтел возле уха спичечным коробком:
– Где Шнобеля скинем? На болоте?
– Нигде.
– Так и будет тащиться за нами?
Бузук поднял голову:
– Глянь на меня. Я похож на зэка?
– Ну и вопрос.
– Похож или нет?
– На лбу написано, – усмехнулся Гвоздь.
– А ты похож?
– Спрашиваешь.
– А Жила? Сява? Про Хрипатого вообще молчу. А Шнобель – на вид рохля. Зайдёт в деревню, у любой бабки дорогу расспросит. Дети ему все тайны выболтают.
– У нас Хирург есть.
– А доверия нет. Если кого и скидывать, то это Сяву.
Гвоздь кивнул:
– Понял.
Бузук выудил из кармана носки убитого паренька и, натягивая на ноги, произнёс:
– Но мы его не скинем, пока не доберёмся до охотничьей заимки и не убедимся, что там есть жратва. Усёк?
– Усёк, – вновь кивнул Гвоздь и обернулся на звук открывшейся двери.
Хрипатый переступил порог. Сделав вид, что лежащие на столе вещи его не интересуют, начал пальцем рисовать в воздухе круги.
Гвоздь ни с того ни с сего разозлился:
– Хрен поймёшь! Ты чё сказать-то хочешь?
– Не цепляйся к нему, – предупредил Бузук.
– Я не цепляюсь. Просто эти игры порядком надоели. Кроме нас, тут никого нет. Можно же сказать по-человечески.
– Не цепляйся к нему, – повторил Бузук, – а то останешься без члена.
Гвоздь растерялся:
– Да я ничё… – Зыркнул на Хрипатого. – Думал, ты спецом косишь под немого. Прости, братан, ошибся.
В избу ввалился Жила. Захлопнув дверь, вытер со лба пот и проговорил, тяжело дыша:
– Значит, так. Кругом лес, ни тропинок, ни дорожек. И болота нету. Но я или спятил, или бегал по кругу.
Щёлкнув пальцами, Хрипатый привлёк к себе внимание и опять нарисовал в воздухе круг.
Бузук нахмурился:
– Как это – по кругу?
– Этот штакетник… – Умолкнув на полуслове, Жила взял колбасу в упаковке, поднёс к носу. – Забыл, как пахнет. Откроем?
– Жила! – рявкнул Гвоздь и забрал у него упаковку. – Какой штакетник?
– Откуда я знаю какой? В лесу стоит. Штакетник и калитка. Как ни бегу, так он. Три раза точно видел.
Хрипатый показал пять пальцев.
– Ты пробегал мимо штакетника пять раз? – озадачился Бузук.
Хрипатый кивнул.
– И ещё… – Жила снял с руки компас, положил на стол и крутанул. Стрелка не двинулась с места. – Вот такая хрень. А теперь скажите: проводники ходят со сломанным компасом?
Бузук придвинул к компасу часы с прилипшей к делению секундной стрелкой:
– Та же хрень. – Вытащил из кармана пачку «Мальборо». Отломав от сигареты фильтр, закурил.
Жила потёр ладони:
– Так-с, что тут у нас? Хавчика на один зуб. М-да… От ракетницы мало толку, разве что стрелять в упор. В термосе чай?
– Кофе, – откликнулся Гвоздь.
– Во фляге…
– Коньяк.
Жила глянул на Гвоздя:
– Уже приложился?
– Только попробовал. Гадость гадостная.
Жила повертел в руке пластмассовые стаканчики:
– С нашим лешим шёл ещё кто-то.
Быстро же он смекнул! Жила отличался умом, чем радовал Бузука и в то же время доставлял ему беспокойство.
Всех людей Бузук делил на умных и сильных. Лишь единицы сочетали в себе оба качества. Умные, но слабые пешки легко предсказуемы и, следовательно, не опасны. Человеком с маленьким мозгом, но с недюжинной силой и агрессивным характером, тоже нетрудно управлять. А вот за людьми, умеющими думать и отстаивать свою точку зрения кулаками, нужен глаз да глаз. Так сложилось, что к Бузуку в компанию затесались сразу двое смышлёных и физически крепких сотоварищей: Жила и Хрипатый. Слава богу, второй хоть не ездил по ушам.
Бузук выдохнул струю дыма, достал из кармана складной ножик и придвинул к себе моток шнура:
– Какая глубина у колодца?
Жила пожал плечами:
– Кто ж его знает? Отмеряй десять локтей – не промахнёшься.
Отрезав от мотка кусок, Бузук затянулся сигаретой:
– Пусть Сява наберёт воды. А мы пока с дружком посудачим.
Распахнув дверь, Жила крикнул:
– Эй ты, колченогий, давай сюда! А ты, Хирург, погуляй. – Бросил Сяве верёвку. – Дуй к колодцу.
***
Подтягивая больную ногу, Максим поднялся на крыльцо, вошёл в избу и замер у порога. Комната казалась ещё больше, чем в прошлый раз, когда он приводил сюда Олега и Андрея. Они втроём шли гуськом по проходу между столом и стеной. Сейчас здесь находились пятеро вместе с ним. Никто не толкался, не теснился. Бузук вольготно сидел на табурете, отодвинутом от стола. Свободному доступу к окну не мешали даже пустой рюкзак и кроссовки, небрежно брошенные на половицы.
– Подойди, дружок, – велел Бузук и отдал Гвоздю сигарету.
Максим приблизился. Пытаясь собраться с мыслями, посмотрел в просвет между досками на окне. Сява успел привязать шнур к поворотному бревну для подъёма ведра и теперь дёргал ручку, силясь её повернуть. Но ручку, похоже, заклинило.
– Нехорошо обманывать, дружок, – прозвучал голос Бузука. – Откуда у тебя патроны?
Максим пробежался взглядом по предметам, разложенным на столешнице. Вопросов будет много…
– Забрал у браконьера.
Жила скорчил удивлённую гримасу:
– А кто у нас браконьер? Тот салага, что ли? Так он ружьё впервые в руки взял. А то понял бы, что оно не заряжено.
– Неопытный, верно. Он сказал, что хочет научиться стрелять. Я взял ружьё якобы посмотреть, а он даже не заметил, как я патроны вытащил.
– И вы, конечно же, не знакомы, – проговорил Жила ехидным тоном.
– Я его узнал. Видел его осенью на охотничьей заимке. Но он меня не вспомнил.
– И ты не спросил, откуда он взялся?
– Да мне как-то всё равно.
– А вдруг его компашка засела в том доме, куда ты собрался нас вести? – не отставал Жила.
– Не-е-ет, – протянул Максим. – Оттуда, где мы встретились, до заимки далеко. Ты же видел, как он был одет. Не для дальнего похода.
– Очень интересно, – усмехнулся Бузук. – Почему не забрал у него ружьё?
– Во-первых, я не инспектор. Во-вторых, ружьё не моё. В-третьих, без патронов оно не стреляет.
Гвоздь пыхнул сигаретой и отдал её Жиле:
– А ты, значит, смелый. По лесу ходишь без оружия.
– Да, без оружия, – подтвердил Максим, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Зверьё отпугиваю ракетницей.
Выпустив изо рта струю дыма, Жила наклонился к Бузуку:
– У него точно был охотничий нож.
Бузук отмахнулся от него и, глядя на Максима, сузил глаза:
– Помнится, ты говорил, что прокладываешь новый маршрут.
– Всё верно.
– Без карты.
– У меня хорошая зрительная память. И был компас, который вы забрали.
– Он сломан.
– Здесь крупное скопление железных руд, поэтому стрелка, как ни крути, стоит на месте.
– А часы?
– А что с ними?
– Они тоже стоят.
Максим вздёрнул брови:
– Да? Я редко на них смотрю. Время определяю по солнцу. Наверное, надо почистить механизм. Вернусь домой, отдам в ремонт.
– Где твой мобильник?
– У меня его нет. Мне некому звонить. И в лесу нет связи.
Бузук указал на хлопчатобумажные следы:
– Это чьи?
– Мои. Сменные.
– Да ты у нас стиляга! – язвительно рассмеялся Жила.
– А разве нет? – спокойно произнёс Максим. – У многих ты видел такую одежду и обувь для похода, как у меня?
Бузук передвинул с места на место пластмассовые стаканчики:
– Почему их два?
– Они часто ломаются. Я всегда ношу запасной.
– Не привык пить из бутылки?
– Не привык пускать слюни в воду. И горячий кофе пить из термоса неудобно.
Бузук всплеснул руками:
– Ну ты скажи! На всё есть ответ!
За окном послышался голос Сявы:
– Верёвка короткая.
Жила отдал сигарету Хрипатому и просунул в просвет между досками на окне моток шнура:
– Смотри, не запутай. Да всё не разматывай, дурень.
– Курнуть мне оставьте, – попросил Сява.
– Воду неси!
Бузук упёрся кулаками в колени и потянулся всем телом вперёд:
– А скажи-ка, дружок, когда ты приходил сюда последний раз?
Максим насторожился. Что увиденное в избе вызвало у бандита подозрение? Оглянулся на запертую дверь, посмотрел на стол. Взгляд задержался на фонарике. Что не заметно в полумраке, но бросается в глаза при свете? Следы.
– Язык проглотил? – произнёс Жила. – Тебя спросили, когда ты был в избе.
Сказать «сегодня», и тогда рассыплется история о новом маршруте.
– Позавчера. Я приходил сюда позавчера.
– Чем тут занимался? – спросил Бузук.
Напрягая память, Максим мысленно начертил схему передвижения Олега и Андрея по комнате:
– Ничем. Спал.
– На полу?
– На табурете.
– И не свалился?
– Нет. Я сложил руки на столе и опустил на них голову. А что?
Бузук похлопал ладонями по ляжкам:
– Давайте пожрём, что ли? Хирург, иди сюда! – протянул Жиле складной ножик. – Дели пайку.
