Светлана Хорошилова
Умирать не советую
Буквально через пару минут она показалась в дверях, но, пройдя по улице прямо, решила заглянуть в другой магазин, обувной. Я терпеливо сопровождала её, когда она прохаживалась вдоль представленных моделей такого же второсортного плана. Натали покрутила в руках сапог, с презрением вернула на место – в это время продавщица стояла около с выжидающим видом, готовая броситься на помощь по первому зову. Ничем не заинтересовавшись, Натали покинула магазин. Следующее, что было у нас на пути – вещевой рынок – в этом месте моё недоумение просто зашкалило: чтоб такая дамочка, да на базаре одевалась? Здесь мне открылось, что рынок этот и был главной её целью, а бродя по магазинам она только создавала вид, будто день у неё занят шоппингом. И место для парковки, как теперь стало понятно, выбрала она неслучайно, потому что возле рынка её Мерседес привлёк бы внимание. Смешавшись с посетителями рынка и изображая заинтересованность в поиске товара, Натали перелистывала носки, развешанные по краю палатки, но я заметила, как она искоса выслеживает кого-то возле рядов… У шарфов она делала вид будто интересуется шарфами, так же одним глазом осматривая товар, а другим поглядывая на ряды. У трусов – трусами… Я вычислила её – она следила вон за тем рослым парнем, трущимся возле второго ряда. Теперь и я наблюдала за ним. Интересующий нас объект неопределённой занятости, так как он не был похож ни на продавца, ни на покупателя, переговаривался с разными людьми, кто возле него останавливался. Некоторые проходящие мимо мужики сомнительного вида узнавали его, хлопали по плечу, здоровались за руку – они были рады встрече с ним. Всё то время, пока возле этого типа кто-нибудь, да отирался Натали ходила кругами, и только тогда, когда он куда-то направился, один, она резко увязалась за ним.
Натали держалась от него на некотором расстоянии. Он брёл куда-то по тротуару развалистой походкой, спрятав руки в карманы спортивных штанов и уткнувшись в асфальт с видом идущего без особой цели, а она преследовала его быстрым шагом, но, я бы сказала, что осторожно, не выдавая своих намерений, да пряча лицо с помощью очков и застёгнутого по самый нос ворота. Я старалась не отставать от неё ни на шаг. Тут она резко повернула в обратном направлении, тем самым сбив меня с толку. Я, конечно, удивилась неожиданной смене планов, но тоже развернулась и пошла за ней. Обернувшись на нашего преследуемого, я сразу сообразила в чём тут подвох: до него докопались менты, вот оно что…
Во время преследования Натали была слишком напряжена, а сейчас расквасилась: прислонилась спиной к подвернувшемуся на пути толстому стволу дуба, обмякла. Борясь с волнением, перевела дыхание. Мне показалось, что она готова оставить свою, непонятную мне, затею, но она начала осторожно выглядывать из-за ствола, чтобы узнать: что там происходит теперь. Проверка всё продолжалась: парень выворачивал перед блюстителями порядка карманы, демонстрируя, что у него в них ничего нет, те, пристально на него глядя, выговаривали ему претензии. Затем менты оставили парня в покое. Тот прикурил, сложив ладони от ветра, убрал в карман зажигалку, проследил – куда теперь направились стражи порядка и неторопливо поплёлся дальше. Натали бросилась его нагонять.
Парень свернул направо, нырнул прямо в арку, что вела во дворы старых квартирных домов, снос которых был не за горами, и Натали прибавила темп, так как рисковала совсем его упустить. Вскоре мы также завернули в проход, который тот уже пересёк и снова шли, глядя ему в спину. Двор он также почти пересёк и уже приближался к подъезду следующей старой двухэтажки.
– Эдик! – окликнула она его.
Эдик услышал. Натали остановилась внутри арки – он сам к ней подошёл.
– Наташка! Вот так встреча! – Лицо его засветилось.
Эти двое были слишком противоположны: она – умасленная благовониями, живущая в достатке и вдруг какой-то рыночный…
– Вот так встреча! – повторил он, подойдя к ней. – Не ожидал тебя здесь увидеть. Выглядишь круто!
Заметив её обеспокоенную реакцию, парень насторожился.
– У тебя всё в порядке?
– В порядке! – ответила она и сняла очки. – Пока ещё в порядке, – это было сказано многозначительно и с акцентом на слове «пока», дескать, благополучные дни её сочтены.
Затем они начали расспрашивать друг о друге. Свою жизнь он обрисовал одной фразой: «Жизнь бьёт ключом и всё по голове!» Но и она строила из себя несчастную, жалуясь, что жизнь у неё не легче, а скоро «всё может перевернуться и рухнуть, хоть в петлю лезь». Таким образом она подвела разговор к своей проблеме, плавно и аккуратно, и поведала о существовании некого «опасного человека, угрожавшего разрушить ей жизнь».
– Помнишь, ты когда-то был готов на всё ради меня?..
Наконец-то стало что-то вырисовываться: намёк на отношения между ними, и стало ясно какую она преследует цель. В глазах у этого парня засветилась искра надежды, естественно напрасной, но он воодушевился после её слов, начав уверять:
– Конечно помню. Я и сейчас готов на всё ради тебя! – Парень пожирал её взглядом пропавшего от несчастной любви человека. – Ты только скажи, что надо сделать! Может кому по рогам настучать?
– Угадал. Только надо… чтоб вместе с рогами… копыта отбросило.
Выглядело нелепо, когда такой, как Эдик, явно не раз бывавший в бандитского рода переделках, просто онемел от услышанного. Он покрутил головой удостоверяясь, что поблизости никого нет; вид его стал настороженным и… Тут не могло быть никаких сомнений в том, что он действительно сделает всё ради неё. Разговор перешёл в деловое русло.
– Я хорошо тебе заплачу!
– Ну зачем ты так…
– Сказала, только за деньги! – вскипела она, затем нашла весомый аргумент: – Не парься, это не мои деньги, это деньги мужа.
Натали полезла в рюкзак, оглядываясь на дальний просвет арки.
– Здесь аванс: двести тысяч. По завершении получишь ещё семьсот. – Она снабдила его фотографией и продиктовала адрес, который он сказал, что запомнил. – Вот ключи от квартиры. – Передала ключи. – Там ни охраны, ни камер. Всё должно выглядеть так, будто он сам кого-то впустил и распивал с ним. А главное условие – у него нужно забрать телефон! И сразу уничтожь его: разбей вдребезги или сожги! Главное, немедля избавься от телефона!
– Понял.
– Всё должно быть сделано до субботы.
Я молчала на протяжении всего разговора, глядя на них, но решила встрять:
– Интересно, откуда у тебя такие познания о квартирке: ни охраны, ни камер? Ключи где-то надыбыла… Хотя… я кажется догадываюсь – это ваше с Дениской любовное гнёздышко. Не так ли?
Под конец Натали сделала мелодрамный жест: шагнула к Эдику и слилась с ним в долгом поцелуе. Затем оторвалась, отступила на несколько шагов, надела очки, запахнула ворот, чтобы снова скрыть лицо и пошла быстрым шагом прочь.
– Твой муж – ангел в сравнении с тобой! – прокричала я ей вслед, потому как осталась стоять на месте – разве я могла упустить столь уникальную возможность: увидеть, как работает киллер…
Эдик был представителем низкой социальной прослойки, а его жилище не просто относилось к разряду тех жилищ, проникнув в которое заплакал бы от сочувствия всякий вор, оно напоминало склад барахольщика, потому что у каждой вещи, находящейся здесь, вышли все сроки эксплуатации, и место им было на свалке. Воняло тухлятиной благодаря вороху немытой посуды, сложенной как в раковине, так и оставленной на столе, а мусорное ведро, по-видимому, не выносилось уже не одну неделю. В кухонном, давно не крашенном, окне отсутствовало стекло – его заменял целлофан, потерявший прозрачность и прикреплённый замызганным скотчем. В открытой форточке болтался фрагмент в прошлом белого тюля, приделанный от комаров, но оторвавшийся от рамы с трёх сторон – создавалось ощущение, что окна здесь не мылись лет тридцать, если не больше. Газовая плита, когда-то тоже белая, покрылась коричневой запёкшейся гарью. Ещё воняли пельмени, судя по обилию плесени не первый день плавающие в ковше. Если мне суждено навеки обосноваться среди людей, я согласна «греметь цепями» в любом другом доме, только не в этом.
После того, как Эдик припрятал деньги в антресоль встроенного шкафа, он вернулся на кухню, взял с плиты ковш, вывалил содержимое в унитаз – о состоянии унитаза лучше умолчу, смыл, дёрнув за верёвку. Ковш сполоснул кое-как, наполнил свежей водой, поставил на огонь. Достал из морозилки низенького холодильника оставшиеся пельмени, бросил их в кипящую воду, затем расположился за облезлым обеденным столом, накрытым клеёнкой. Пока уничтожал пельмени зависал в раздумьях. Вероятно, прикидывал – как будет исполнять заказ, а может вспоминал времена, проведённые с Натали.
Я угадала насчёт второго варианта: покончив с едой, он достал из серванта фотоальбом и отыскал страницу, где лежало несколько снимков – на всех она, совсем ещё юная. Долго её разглядывал. На двух фотографиях они стояли вместе, обнявшись – обоим лет по восемнадцать. Тогда между ними не было столь огромной социальной дистанции: он выглядел вполне сносно – лучше, чем сейчас, розовощёкий, аккуратно подстриженный, наглаженный, а она, наоборот, была значительно скромнее, чем сейчас: обычная девушка, одетая согласно дресс-коду простого персонала: белый верх, чёрный низ и приколотый бейджик с именем. Судя по его виду на фотографии, я сделала вывод, что не всегда он проживал в этой лачуге – его занесло сюда благодаря, скорее всего, долгам, либо ещё каким-то факторам, приводящим к упадку за небольшой срок… Только Натали знала где его искать. Думаю, она всё о нём знала.
Изучив фотографии, я попробовала угадать дальнейшие события, те, что происходили потом: каким образом этих обнимающихся влюблённых раскидало по разным полюсам, и девушка вдруг превратилась в прекрасного лебедя, а он оказался среди отбросов общества. Вполне вероятно, что события разворачивались следующим образом: Натали получила возможность попробовать себя на подиуме, и ей удалось стремительно выйти на первый план, удалось сделать блистательную карьеру с разъездами по разным городам и странам, с новыми, полезными, знакомствами… Эдик, видя, как она отстраняется, чувствуя, что её теряет, начал скатываться по наклонной. Затем она получает от состоятельного поклонника предложение руки и сердца – Эдик на самом деле давно её благословил, куда раньше, чем ей сделали такое предложение, ведь он желал ей самого лучшего и не собирался препятствовать счастью своей возлюбленной. Натали продолжала кружиться в водовороте роскоши и изобилия, а Эдик продолжал деградировать, глуша свою боль в среде порока.
И вот он ей понадобился.
В её расчётливости я нисколько не сомневалась: Натали повела себя эгоистично и воспользовалась чувствами бывшего парня, который не в силах её забыть – свою первую, должно быть единственную, любовь. Она толкнула его на риск, на преступление, что может стать в его жизни последним, роковым, шагом, а, чтобы он ни минуты не колебался, мерзавка подкрепила их тайный уговор страстным поцелуем, чем взбудоражила его сомлевшие чувства.
Мне надоело смотреть, как он истязает себя воспоминаниями, добавляя себе страданий при виде этих чёртовых фотографий, и я прошлась по квартире. На стене у окна в булавки пошлого плаката с изображением грудастой бабы были воткнуты армейские снимки – мне показалось, что он принимал участие в серьёзных вооружённых конфликтах, правда, я не очень в этом разбираюсь. Скажу одно: на каждой фотографии Эдик позировал на фоне бронетехники с оружием в руках.
Он, и соответственно я вместе с ним, сходили за водкой в ближайший маркет – в ход пошли ещё не отработанные деньги, из которых он в целях экономии вытянул только одну купюру. А затем я убивала время в его компании, во всех отношениях скверной для меня, сожалея, что осталась с ним, а не ушла вместе с Натали. Кто-то неоднократно звонил в дверь – Эдик не реагировал, продолжая глядеть в пустоту сурово в одну случайно выбранную точку, стиснув в кулаке стеклянный стакан – я опасалась, что он сейчас его расплющит и заляпает своей кровью и без того испорченные предметы быта. Напоив себя до безразличного ко всему состояния, он повалился лицом вниз на свой трухлявый диван. Вскоре очевидно заснул, а я продолжала бодрствовать в тихой мрачной квартире, расположившись в узком проёме, привалив темечко к скомканным вещам, лежащим горой на стуле. Я наблюдала за ночными тенями, медленно пробирающимися по стенам, наблюдала как по тем же стенам движутся первые лучи восходящего солнца. В первые минуты рассвета жизнь как будто совсем приостанавливается. Даже ночь мне показалась более оживлённой, чем этот холодящий молчаливый рассвет. В такие минуты начинаешь думать о самых близких, кого теперь нет со мною рядом и кого, так может обернуться, не будет рядом никогда; я вдруг всплакнула, вспомнив о людях, которых мне так сейчас не хватало. Я могла бы вернуться к ним, проводить всё своё время среди них, помогать им в чём сможет помочь бестелесный призрак, оберегать, а не ютиться в домах у чужих незнакомых людей, чем я сейчас занималась. Просто у меня была цель, и я упорно старалась её достичь. Когда-нибудь всё же я возвращусь к друзьям и родным, оставшимся в реальной жизни… Когда покончу со всем этим.
Где-то в полдень Эдик взялся вести наблюдение за адресом, прибыв на место, указанное заказчицей. Несколько часов подряд он околачивался на безопасном расстоянии от интересующей панельной многоэтажки, а я наблюдала за ситуацией. О нахождении Дениса в квартире говорила его припаркованная машина, которую я сразу узнала. Люди здесь жили обычные, а машина Дениса как-то не очень вписывалась. Двое мужчин рядом с ней возились с прицепом, затем погрузили газовую плиту в положении лёжа – соседство дорогостоящего автомобиля им явно было не по душе, и они периодически на него косились, больше недоумённо. Вскоре на ступеньках четвёртого подъезда появился его владелец, как всегда с телефоном под ухом – киллер тут же Дениса узнал, проследил за ним настороженно, дождался, когда тот запрыгнет в свою машину и укатит, тем самым вернув двору спокойствие. Оглядевшись по сторонам, Эдик надвинул на лицо капюшон чёрной толстовки, затем направился к четвёртому подъезду. Дверь он открыл выданным ему домофонным ключом, поднялся пешком по лестнице на пятый этаж, снова огляделся, крадучись послушал что творится за каждой из дверей. Так же бесшумно спустился, закончив обследование. На этом разведка завершилась.
Оставшуюся часть дня он просидел дома, снова не открывая никому дверь и игнорируя любые звонки. Мне показалось будто он ещё не решил – браться ли ему за дело. Но, кажется, по-другому было нельзя. В течении следующего дня он никуда не выходил, а импровизировал перед зеркалом, отрабатывая приёмы с ножом в руках – в эти минуты он явно собой любовался. С наступлением темноты Эдик собрался и вскоре вновь оказался возле того же дома на Пролетарской. Денисов авто снова стоял на месте; в окнах горел свет. Мне стало интересно: сколько мы будем здесь торчать и каков его план? Он собирается ворваться к нему в квартиру или нападёт где-нибудь на улице? Так или иначе, Эдик не покидал пост и был незаметен в выбранном им месте для слежки. Около него притормозила гуляющая парочка. Влюблённые целовались и перешёптывались о сокровенном, не замечая, что на них смотрят в упор из тени. Эдик выдержал их присутствие без единого звука. Они ушли.
В первую очередь его интересовали окна – над ними Эдик держал постоянный контроль. Настал момент, и окна погасли. Через несколько минут пропищал домофон – Денис показался в дверях, куда-то спешащий, запрыгнул в машину и укатил. Эдик произвёл те же действия, что в прошлый раз: надвинул на глаза капюшон чёрной толстовки и выдвинулся в направлении дома. По той же схеме открыл дверь домофонным ключом, поднялся пешком по лестнице на пятый этаж тихо-тихо, постоял на площадке, прислушиваясь и оценивая обстановку, затем надел заготовленные для проведения операции чёрные перчатки, нажал на кнопку звонка. У меня по спине бежали мурашки, когда я вот так выжидала вместе с ним возле добротной коричневой двери, за которой стояла тишина. Он позвонил всего один раз, и я догадалась почему: на многократные звонки могут обратить внимание соседи. Эдик аккуратно вставил ключ, провернул – дверь открылась. Свет зажигать не стал, и мы с ним окунулись в сумрак. Я с замиранием сердца наблюдала, как в жилище проникает тёмная тень убийцы – мне представился шанс увидеть это, хотя, откровенно говоря, меня можно заслуженно назвать его соучастницей.
Откуда-то взялся фонарик, с помощью которого он начал осматривать детали квартиры: крался, освещал один за другим предметы интерьера, заглядывал в ванную и туалет… Квартира оказалась стандартной трёхкомнатной, прилично обставленной, по крайней мере для меня. Не знаю из-за чего Денис воротил от неё нос, будто отец предоставил ему конуру – жить здесь очень даже можно. Будь я на Денискином месте, радовалась бы отдельному жилью, где вытворяй себе что захочешь вне родительского контроля. А вообще я думаю, что это место показалось мне таким шикарным после Эдикова гадюшника.
Осмотрев все помещения и удостоверившись, что здесь никого нет, киллер заинтересовался углом в гостиной у окна – там висела плотная драпированная гардина. Спрятался за ней. Постоял секунду, вышел. Придумал себе место, где ему будет удобнее ждать и разместился там. Щёлкнул кнопкой фонарика, замер. На полке стояли электронные часы, на которых светило девятнадцать с двумя нолями – с этого началось его ожидание. Смею предположить, что ему не придётся долго приспосабливаться к той, другой, жизни – я имею ввиду когда он умрёт, потому что он уже сейчас сильно смахивал на мертвеца. От его неподвижного чёрного силуэта, даже меня, ночевавшую с настоящими трупами в одной комнате, жуть как пробирало. С мёртвыми телами на нашей кухне я такого трепета не испытывала, как с ним сейчас – с ним было куда неприятнее.
Надо отдать должное неутомимому его терпению – просидеть так три с лишним часа ни разу не шелохнувшись – я бы не смогла. Пускай моя жизнь теперь превратилась в сплошное ожидание, тянущееся днями и ночами, однако, я вела себя, как живой человек: ворочалась, вздыхала, бродила, а он уже сейчас походил на мумию. Я где-то обрадовалась, когда через эти три с лишним часа в замке провернулся ключ, и послышался голос Дениса. Только тогда Эдик сорвался с дивана и занял позицию в углу за гардиной. Но хозяин пришёл не один – с ним была какая-то девица: красивая, стройная, эффектная, правда, едва держащаяся на ногах и хохочущая без остановки.
Денис выставил на столик, видно купленный по пути, алкоголь, распечатал контейнеры с роллами, густо облепленными яркой икрой, нажал на пульт от телевизора – тут же ворвалась современная музыка. Эти двое дурачились и веселились, распивали и наслаждались деликатесами, а в нескольких метрах от них, за шторой, стоял притаившись убийца. Я напряжённо поглядывала в его сторону; честно говоря, эта малиновая гардина вызывала во мне чувство надвигающейся истерики, и я была уже не рада, что всё так обернулось. В ужасе я ждала, что полотно вот-вот шевельнётся, хотя бы чисто случайно, слегка, однако, Эдик обладал изумительной выдержкой.
Если он не откажется от намеченного плана и не перенесёт его на более подходящий момент, потому что до субботы всё-таки оставалось ещё два дня, то хихикающая глупая девица станет случайной жертвой – свидетели ему, разумеется, не нужны. Ей очень повезёт, если Денис не оставит эту приблудную у себя с ночёвкой, если он спровадит её домой – полагаю, киллер именно того и ждёт. Я могла лишь гадать о том, как будут развиваться дальнейшие события.
Покончив с напитками и закусками, выключив телевизор, пара отправилась в спальню, где стояла широкая белая кровать со скомканными на ней постельными принадлежностями, потому как домработница, похоже, к этой квартире не прилагалась. Кажется, Денис плевал на всё: на раздор с отцом, на чувства к мачехе, которой он пару дней назад сделал предложение… Он жил сегодня и сейчас, одним мгновеньем, а всё остальное не имело для него важного значения. Дверь в комнату закрывать они не стали, но я не собиралась стоять возле них, поэтому вернулась обратно в гостиную. Устроилась там, где они только что сидели. Периодически косилась на штору – та и теперь оставалась неподвижной. Дальнейший период времени я провела в прострации, затем меня стали мучить сомнения: а может стоило всех простить?
Если бы речь шла только обо мне – может быть. Но в память о моей Веронике я дала себе твёрдое обещание – не оставить случившееся без ответа. Главного виновника нашей смерти я, само собой, уничтожу, а лучше – пускай он страдает от потери тех, кто ему дорог, как приходится страдать сейчас мне, поэтому моя месть вынужденно затронет людей, не имеющих отношение к нашей трагедии.
Я ждала, и убийца ждал. Девица эта попалась уж больно шумливая: взвизгивала, что-то напевала, смешила и смеялась сама. Денис, конечно, не унывал с ней – тут обо всём забудешь, о любых эксцессах, и у меня возникло подозрение, что не выпроводит он её. Девушка, вне всяких сомнений, останется у него с ночёвкой – на своё несчастье.
Наконец, любовники угомонились. Из спальни вот уже с полчаса не доносилось никаких звуков. Вообще стояла полная тишина. Свет, оставшийся в гостиной, похоже, будет гореть всю ночь. Вероятно, они уже спали, и ничего пока не менялось. Но вот гардина колыхнулась, отчего внутри у меня всё похолодело в ожидании действий киллера. Эдик, как всегда без звука, выбрался из дебрей драпировки, направился в мою сторону и склонился над столиком. Не удержался – затолкал себе в рот приглянувшийся ролл. Затем, продолжая жевать, подобрал со стола телефон Дениса, судя по всему, отключил, убрал себе в карман. Меня поражало его хладнокровие. Бесшумной поступью он крался дальше, вводя меня в оцепенение и вызывая всё больше во мне сомнений в правильности происходящего. Сначала Эдик проверил спальню: постоял, послушал, но заходить туда не стал, а направился дальше, на кухню. Там вытянул нож из подставки – медленно, ни разу не шаркнув лезвием. Я наблюдала, как он проходит мимо меня… в спальню.
Он остановился в дверном проёме, держа впереди себя нож с обращённым вниз остриём. Произвёл ещё пару шагов в направлении к кровати и с минуту снова стоял, наблюдая за спящими любовниками, которые тихо посапывали. Жуткое зрелище из кошмарного сна: чёрный силуэт с ножом в руке на фоне белого спального гарнитура, освещаемого мягким светом ночника – просто дьявол, несущий смерть. Крался он, словно хищник при виде жертвы, боящийся её спугнуть. Я опустила взгляд на Дениса – тот спал как маленький ребёнок: со сложенными ладошками под щекой и приоткрытым ртом. Его подруга спала дальше, лицом в подушку – видна была её оголённая спина.
Ко мне вдруг пришло осознание того, что это уже слишком. Расплачиваться должен Олег Маратович, а не круг его родственников. На худой конец пусть затронет Натали, пусть всплывёт правда о её поведении – по крайней мере, это будет честно и справедливо. А Денис… Ну глуповатый, запутавшийся паренёк… Я заметила, что он зачем-то пытается показать себя с дурной стороны, будто специально нарывается на всякого рода неприятности. И в то же время, должна заметить, что у Дениса доброе сердце, только это у него, к сожалению, видела я одна. Я знала больше, чем все остальные, не раз замечала, как он стыдится своих положительных качеств, изображает – именно изображает эгоиста и циника. Да, он совершал множество ошибок, но за период проживания в этой семье я отметила, что он походил на пса, которого растили, ласкали, а затем вытолкнули за ворота. И он возвращается снова и снова, чтобы получить хоть каплю любви, хоть ломоть хлеба, но ничего не получает – своей семье он больше не нужен.
Из всех, на кого я нацелилась, сейчас получит самый тот, кто меньше всего заслуживал. Я должна была остановить это безумие, поэтому закричала: «Денис! Денис! Да проснись же!». Как могла я пыталась его разбудить, а убийца уже заносил над ним спящим нож. Секунда в моём сознании растянулась длинною в час. Мне казалось, что я так долго борюсь и никак не могу справиться с запущенным мною же механизмом. От бессилия и страха я начала биться в истерике. Бросилась к двери, стала долбить в неё насколько могла ещё шевелиться, надеясь, что кто-то услышит и прибежит на помощь, и снесёт эту чёртову дверь! Да выпустите же меня отсюда! Выпустите меня! Умоляю…
За спиной послышался звук – тот самый звук отчаяния, заставивший меня вздрогнуть и умолкнуть, обмякнуть. Ладони мои медленно сползали вниз по гладкой поверхности двери, а я теряла последние силы. Дело сделано. У меня не хватит духу, чтобы пойти и взглянуть на место расправы, чтобы окончательно убедиться в произошедшем. Снова перед глазами всплыла та омерзительная кровавая сцена с двумя сидящими на стульях телами. Она не переставала меня преследовать.
Убийца буквально налетел на меня, в спешке покидая место преступления. Когда он открыл входную дверь, я вывалилась наружу. Ноги меня не слушались – я волочила их, ступенька за ступенькой, а убийца торопливо спускался вниз, и расстояние между нами нарастало. Сквозь этажи между пролётами лестницы можно было видеть, как мелькает, удаляясь, его чёрный капюшон, как лихо злодей смывается, перебирая ступеньки под ногами, но я не в силах была гнаться за ним – я вяло сходила вниз, держась за перила. Периодически останавливалась, фокусировалась на одной бесцельно выбранной точке в пустоте… В итоге упёрлась в закрытую подъездную дверь – препятствие на пути к свободе. Эдик отработал свои деньги – он, вероятно, уже покинул район, а я попала в очередную западню. Я опоздала.
Дальнейшие минуты я стояла в потерянном состоянии, прислонившись спиной и затылком к стене у почтовых ящиков, пока не сработал домофон – тогда я только очнулась. Забежали четверо в полицейской форме. Меня удивил их столь ранний приезд, поэтому я начала склоняться к тому, что кто-то их вызвал совсем по другому поводу. Теперь мне было безразлично в отношении того – кто и как обнаружит тела. Я семенила по улице, не замечая мелкую морось, просто шла в никуда, забив на всё. В душе моей творилась сплошная неразбериха, в чём я винила саму себя. Я больше не знала, чего хочу и как будет правильно, как и с чем мне дальше бороться. До меня не сразу дошло, что направляюсь я в свой дом, в единственное место куда меня тянет, где осталось много незаконченного, что не отпускало меня, не давало покоя: оно находилось далеко за городом, и у меня работала горничная по имени Гуля.
Так я прошла пешком десятки километров. Автобусы уже не ходили, машины проносились слишком быстро для того, чтобы я могла ими воспользоваться, к тому же я понятия не имела – какая из них движется в нужном направлении. На пути мне попадались леса, большие и маленькие, реденькие и слишком загущенные. Мне приходилось пробираться сквозь частые заросли, но через них мой путь был значительно короче. Однако, я не сразу ощутила, что этих многочисленных раскоряченных сухих веток для меня будто не существовало – я проходила сквозь них беспрепятственно, ничего не ломая, не издавая хруста. Так почему же я не могу пройти сквозь такую же древесину, только в виде плоского прямоугольника? Чем обычная дверь сложнее непролазной стены из плотно растущих молодых кустарников и деревьев? Что со мною не так?
В один момент я покатилась в овраг – разозлилась, что придётся карабкаться наверх по крутому заросшему склону. Не помню, как мне это удалось, но я взлетела… Я оторвалась от земли так, если бы подо мною была устроена пружина, которая подкинула меня!.. И я снова брела вперёд, по прямой траектории. Ночь была тихой, мокрой, безжизненной – именно таким я представляла себе место, куда попадают умершие. Небо над головой затянулось мглою, а вдали, куда я шла, светлело продолговатой бледной полосой, разрезающей темноту, небесную и земную. Иногда хлопья туч разгонял непредсказуемый ветер – тогда на небе объявлялась луна, слишком яркая, ядовитая и начинала освещать мне дорогу – маршрут, который мне был известен и без её помощи. Почему я настолько легко ориентировалась? Не знаю. При жизни я бы сто раз заблудилась в этих дебрях, лугах и лесах.
Наконец начался асфальт – это говорило о том, что скоро я окажусь в нужном месте, где понастроили себе особняков такие, как Олег Маратович. Первые дома, что мне открылись, на самом деле были самой отдалённой от трассы стороной посёлка. Эта часть была скромнее проектами: дома здесь не кричали дороговизной, в отличии от близлежащих к трассе. Но выделялся среди них один, в три этажа, и он меня заинтересовал. Несмотря на время повальной спячки, в нём горели все до единого окна. Вдоль забора стояло несколько машин и возле дома ещё столько же – они просматривались между планками современного штакетника, у которого я притормозила, потому что меня начал распирать интерес к происходящему здесь. Я лихо перемахнула через ограждение – сделала это при помощи своих открывшихся способностей и в тот же миг пришла к выводу, что моя детская мечта: стать каскадёром, лучшим из лучших, можно сказать… сбылась. Окна располагались высоко, что было для меня теперь пустячным препятствием – я прыгнула, зацепилась руками, подтянулась и заглянула в них. В доме проходило мероприятие по типу вечеринки, видно, в заранее обговоренном стиле одежды, потому что все присутствующие, что находились у меня в поле видения, имели много общего: они были во всём только чёрном и кроваво-красном, и то едва прикрывающим тело, к тому же демонической направленности, как на балу сатаны. Все они, по всей видимости, пребывали под кайфом, либо в пьяном угаре. Комната была оформлена в том же духе: всё, что напоминало кладбищенскую готику, сюда свезли. Представляю, как они обрадовались бы, узнав, что их сатанинскую оргию посетила гостья из потустороннего мира. Я была таким же персонажем и в отличии от них натуральным – мне не нужны были размазанные чёрные тени вокруг глазниц и вставляемая челюсть с клыками.
Вся эта их… натянутая оргия мне лично была противна – жалкое зрелище, скучно и пошло. Она не шла ни в какое сравнение с сегодняшней, не искусственно обставленной, расправой на Пролетарской, с которой я только что прибыла, где я сама получила серьёзную встряску. Участвуя в подобном, все они точно бы вмиг протрезвели.
Я добралась до своего дома (с некоторых пор особняк Олега Маратовича я стала считать своим, на правах того, что благодаря ему я вынуждена была скитаться). Закрытые ворота были мне побоку, поэтому я перемахнула через забор в первом попавшемся месте. На втором этаже горели окна – странно для этого часа. Дверь, впрочем как всегда, меня не слушалась, и я, не думая долго, забралась на балкон – не так, как это сделал бы альпинист, а как мифическое чудовище, прыгучая многоножка, знающая такие приёмы, которые каскадёру не под силу. С балкона я перелезла к окнам спальни. Между полотнами занавесок остался открытым широкий проём, сквозь который мне удалось увидеть Натали, разговаривавшую с волнением с кем-то по телефону. Олега Маратовича пока не было в поле видимости, и кровать была пуста. Я вынуждена была стоять, прислонившись лицом к стеклу, удерживаясь напрягшимися пальцами за отделку фасада и так в течении долгого времени наблюдать, как она ходит, можно сказать, непрерывно. В руке у неё я видела бокал, кажется, с шампанским. Натали останавливалась, видимо, подливала. И снова ходила взад-вперёд, снова опустошала бокал, продолжая разговор, очевидно, уж очень не из приятных. Закончив его, она допила и валялась на кровати с открытыми глазами и при свете.
