Светлана Хорошилова
Умирать не советую
– Полагаю, ты… не в курсе как было дело… – сказал Олег Маратович, откидываясь на спинку кресла. – Времена были какими, помнишь? Я серьёзным людям тогда задолжал. Сам удивляюсь: как умудрился остаться в живых. Ну ты помнишь, что тогда творилось… – В его зубах оказалась сигарета, затем он поискал вокруг зажигалку. Не нашёл. Встал, подошёл к камину, наклонился и прикурил, подхватив красный уголёк железными щипцами. – Марина должна была Веронику от своей матери забрать и ко мне переехать… – Он задымил. – Мы с ней решили: хватит бедной девочке ютиться в деревне у бабки, она должна жить с матерью. Я согласился принять её и воспитывать как родную. Но в тот день Марина позвонила и сказала, что девочка приболела. Решили повременить с переездом. – Он покопался в камине кочергой, подбросил свежих поленьев. – Я не знал каких ангелов мне благодарить за то, что ребёнок в тот день заболел, хотя звучит, конечно, кощунственно… Потому как в тот вечер ко мне нагрянули. Перевернули всё вверх дном – деньги искали. Меня отметелили так, что по сей день аукается – таблетки горстями глотаю.
Олег Маратович снова опустился в кресло, пристально наблюдая за реакцией внимательно слушающего гостя. После некоторого молчания он снова заговорил:
– Вот в каком непростом я оказался положении. Мне сделали последнее предупреждение. Со мной было рядом опасно. Наутро я ей позвонил и, как бы не было больно, объявил, что нам с ней придётся расстаться. Не стал ей рассказывать про визит этих, как бы помягче выразится, ублюдков. Не стал говорить, что меня пытали, прикладывали паяльник… Скрыл, что звоню из больницы – она наоборот бы примчалась. Пришлось сказать ей… – Олег Маратович оборвался, а затем еле выговорил: – что я другую встретил.
Возникло неловкое молчание.
– Ну чего ты на меня так уставился? Иначе она искала бы со мною встречи, чтобы по нормальному всё обсудить. А я не мог! Да, не мог! Я бы сломался, увидев её, не выдержал! …Поэтому уехал как можно скорее куда подальше, а квартиру выставил на продажу – с долгами надо было рассчитываться, иначе эти… твари меня бы везде достали. И тогда от меня бы мокрого места не осталось.
Мне стало ясно почему мои родители никогда не упоминали этого человека – воспоминания о нём безо всякого сомнения приносили боль.
– Я боялся за неё… Да какой из меня на тот момент был семьянин! – пытался Олег Маратович себя оправдать. – Я человек амбициозный, авантюрный… Не готов я был тогда. И с тобой наверняка она была счастлива! Со мною – вряд ли.
Между моими родителями разное случалось… Не могу сказать счастлива ли была мама… Скорее нет – я это только сейчас поняла, восстановив в своих размытых воспоминаниях картину отношений в нашей семье, несмотря на тот факт, что лет мне было мало. Однако, мамины вечно печальные глаза навсегда осели в моём представлении о ней. Очень сильно сомневаюсь, что она была счастлива после того как её внезапно бросил мужчина, ничего толком не объяснив, более того, он сослался на откуда-то взявшуюся за одну ночь страсть к другой женщине, что больнее в разы. Помню, как мама угасала от непостижимой для моего детского понимания болезни. Я по сей день не знаю от чего она умерла, потому что отец тогда страшно замыкался в себе, стоило кому-то заговорить о её смерти, он постоянно избегал этой чувствительной темы.
По словам Олега Маратовича, своим поступком он великодушно уберёг любимую женщину и её дочь от потенциальной угрозы… Да разве не было ни единого способа, чтобы сохранить отношения, не подвергая никого опасности? Ему проще было порвать, отрезать, а затем всё строить заново. Да и новые его отношения, насколько мне известно, закончились плачевно, смертью жены. Сейчас эти давние друзья, эти двое братьев по несчастью жаловались друг другу на жизнь, вспоминали покойных жён, а у меня всё больше пропадало стремление к отмщению, пускай я всё ещё сомневалась в некоторых вещах.
Олег Маратович сидел с задумчивым видом. В выражении его лица появилась какая-то мечтательность.
– Всегда хотел дочку… – сказал он. – Узнай я об этом раньше – да разве я остался бы в стороне? Во всём бы ей помогал: помог бы получить образование…
Услышав последнее, я ухмыльнулась, вспомнила про «образованного» сынка, ведущего разнузданный образ жизни и про его вечную зависимость от финансов отца. Я, по крайней мере, была свободна и состоялась в своей сфере, а не зависела от кого-либо.
– Фото оставишь? – Олег Маратович долго держал его в руках разглядывая.
– Бери, конечно! – ответил отец.
– Ты теперь поменьше волнуйся… Я это дело так не оставлю, на тормоза спустить не дам! Я все свои силы задействую, никаких средств не пожалею! Все связи… У меня и в МВД есть связи, и в следственном комитете… Мы обязательно найдём убийцу.
Отец в ответ кивал с благодарным видом, а я тем временем анализировала, глядя на Олега Маратовича: «Может действительно он не имеет никакого отношения к убийству? Настолько правдоподобно не всякий актёр ещё сыграет, да и вообще, будь Олег Маратович нашим убийцей, тогда зачем он в разговоре упоминал тот злосчастный конфликт на дороге – ему наоборот бы молчать, делать вид, что никогда нас не видел и знать не знает. А он давай рассказывать, как обругал нас, нахамил».
Что-то не вязалось. Меня всё сильнее терзали сомнения, путались мысли: зачем, почему?.. Пожив в одном доме с этим излишне самоуверенным типом, понаблюдав за его закрученными комбинациями, какие он любитель выстраивать, я предположила, что он вполне мог вообразить, будто бы отец явился к нему не как старый друг, а с целью устроить проверку, так называемую провокацию при помощи нашего с Вероникой снимка. Может Олег Маратович с самого начала ожидал нечто подобное и был наготове, поэтому затеял собственную игру, сидел и делал вид, будто скрывать ему нечего: да, мол, встречал этих девушек, поругался с ними – ничего более. Я не знала где искать правду. Ещё недавно, до того, как отец переступил порог этого дома, я строила план – каким образом совершу финальный бросок и скину с моей воображаемой шахматной доски последнюю оставшуюся фигуру, короля, который без защиты, по правилам игры, становится ой каким уязвимым и неповоротливым. Однако, в связи с открывшимися обстоятельствами я должна была повременить с финальным броском, не спешить ставить королю шаг и мат. Сперва надо докопаться до истины и выяснить: как же выстраивались события, включая тайну моего рождения, кем же на самом деле приходится мне этот, так называемый, друг семьи? А главное, что мне надо выяснить: кто же тогда убил нас?
Отца разместили в одной из гостевых спален второго этажа, где бывать мне ещё ни разу не приходилось. Я бы осталась здесь, в одной комнате с ним и смотрела бы на него: спит ли он, а может ворочается с боку на бок от бессонницы… Но, если я оставлю Олега Маратовича без своего надзора, то могу пропустить что-то важное для себя. Друзья пожелали друг другу спокойной ночи, после чего мы с Олегом Маратовичем, неразлучным моим сиамским близнецом, ушли в его покои. Для меня было важно понаблюдать: что же он будет делать, оставшись без посторонних глаз, какие действия предпримет, поэтому я уставилась на него пытливо, ловя каждый жест, каждый взгляд, каждую перемену в лице. Забравшись под одеяло, он начал изучать нашу фотографию при свете ночника. Разглядывал долго, внимательно: поднёс прямо под светильник, прищурился, провёл пальцем возле моего, запечатлённого на ней, лица, снова вгляделся – видно сравнивал черты лица со своими. Заговорил вслух, будто обращался ко мне, к той, что на снимке: «Ну ничего, девочка моя… Ничего, ничего… Покойся с миром, детка, а я… уж я разыщу эту мразь, будь уверена! Я обязательно выясню – чьих поганых рук это дело. Я все свои связи задействую, не поскуплюсь. Если понадобится… до самых верхов дойду, а тварь эту отыщу, не сомневайся. В память о тебе».
Слушая, как он обращается ко мне (господи, ко мне!), я стояла посреди спальни со сложенными на груди напрягшимися руками, глядела на него исподлобья с обидой сквозь накатившие слёзы. Здесь никого не было, кому бы он мог показывать свою непричастность. Не перед кем было скорбеть обо мне. С трудом, в душевных муках, но я вынуждена была признать, что никого он к нам с Вероникой не засылал.
Силы меня покидали… Неужели не он? Боже мой, а ведь это не он! Я схватилась за голову. Выходит, я вот так… собственноручно испоганила жизнь невинному человеку, да не кому-нибудь, а своему кровному отцу?.. Все произошедшие события выстроились в моей памяти, но оценивались уже другим взглядом. Я проматывала всё то, что было до и после: ссору с ним, вторжение незнакомца с пистолетом в руке… С чего я вдруг решила, что в нас стреляли именно по заказу того, с кем мы только что повздорили из-за какого-то перестроения на дороге? Почему я ни разу не допустила, что исполнитель мог попросту ошибиться квартирой? Я даже не затруднила себя, чтобы покопаться в наших с Вероникой прошлых инцидентах. Может кто-то из прошлого, человек поистине сумасшедший, обзавёлся оружием, дождался своего часа и пришёл к нам мстить за старую обиду. У меня найдётся с десяток таких неадекватных: завистливых дурочек и всяких нахалов, способных на многое.
Теперь я признала, что ошиблась, отчего мне становилось больнее и больнее. Ошибки нам могут дорого стоить. Я вонзилась напрягшимися своими пальцами в голову, сжала в тиски, пытаясь выдавить из неё всё безрассудное, что сбивало меня с толку на протяжении последних месяцев.
Пришла в себя заметив, что светильник погас и осторожно подошла к кровати. Робко прилегла рядом с ним, с моим одиноким вторым отцом. Вскоре комната заполнилась бледным светом, проникающим с улицы сквозь незадёрнутое гардинами окно. Я наблюдала всю оставшуюся ночь как он спит, касалась его плеча, пыталась представить каким он был молодым, когда моя мама его любила. Одна роковая ошибка обернулась серьёзными последствиями. Разрушить легко – собрать сложно.
…И Натали уже не вернуть. Я, безусловно, могла задействовать весь свой потенциал, мой волшебный дар, чтобы она снова здесь очутилась и утешила его. Я могла подстроить встречу, заселить Олегу Маратовичу мысли, чтобы он на многое закрыл глаза и простил её. Чтобы брак их восстановился; чувства снова взыграли. Бессмысленно. Возможно, мой план бы сработал, но прежним отношениям уже не быть. Это не просто расколотая чаша, которую кое-как, да можно склеить, это разбитая вдребезги, до мелких осколков чаша. А может я наоборот спасла его от более страшной беды? Может он и дальше жил бы в неведении, что пригрел змею на груди? Со временем эта, пускай красивая, стерва могла бы наворотить такого… Похлеще того, что она уже наворотила.
То же самое касалось и сына. С моей помощью он наконец повзрослел. Проживание в родительском доме на всём готовом, где ему потакали, тормозило его становление на путь самостоятельности, а теперь недавние события заставили его многое переосмыслить: птенчик раскрыл свои крылья и выпорхнул из гнезда. Сейчас я пыталась найти себе оправдание, искала в совершённой мною ошибке некий глубокий смысл.
В то время, пока мои отцы видели сны, я совершенно беспрепятственно бродила по дому – двери перестали быть для меня преградой, будто я совершила очередной отрыв от материального мира. Я наблюдала как крепко спит каждый, как спит в своей комнате Гуля. Везде стояла тишина. Я путешествовала в скуке из комнаты в комнату. Гладила рукой по стенам, и, обращаясь к дому, просила у него позволения побыть здесь ещё, немного потерпеть меня, объясняя, что мне необходимо выяснить: где искать причастных к нашей с Вероникой смерти.
Несмотря на то, что следующим днём у нас было воскресенье, отец намеревался успеть на поезд – его работа состояла из частых командировок, и дни недели не имели для него значения. Олег Маратович встал раньше, чем обычно, чтобы достойно проводить друга. Вместе они позавтракали. Хозяин восседал за столом в вишнёвом атласном халате со штришками на манер королевской мантии, отец выглядел куда скромнее – в пуловере горчичного цвета и сером пиджаке. На завтрак подали омлет со шпинатом, бутерброды, а также салат из телятины. Настроение у мужчин вернулось в норму. Оба припомнили ещё несколько казусных случаев из своего детства, которые их заставили смеяться до колик. Мне удалось узнать, что мой робкий отец был главным заводилой во дворе на всяческие аферы, а Олег Маратович, оказывается наоборот, скромно ходил за ним следом. Как в жизни всё меняется… Олега Маратовича теперь смело можно назвать лидером, хозяином, руководителем, а вот отец… Отец живёт тихо, старается ни во что не лезть – наш случай, который заставил его обивать пороги, просто исключение.
Затем они начали делиться друг с другом достижениями сыновей. Мой восьмилетний братишка, которого я до вчерашнего дня считала единокровным, хорошо учился и увлекался игрой на синтезаторе – за него не надо было краснеть. Олегу Маратовичу сперва нечем было похвастаться, но тут он вспомнил, что Денис, едва сделав первые шаги, уже научился определять марки машин, стоило показать эмблему. «Великое достижение за двадцать шесть лет – научиться разбираться в марках автомобилей!» – подумала я о Дениске.
Провожал Олег Маратович отца без меня – я наблюдала в окно как они беседуют о чём-то на площадке парковки. Мне было видно лицо отца, каким печальным оно казалось во время их прощальной сцены. Он что-то написал на жёлтом обрывке бумаги, протянул Олегу Маратовичу – тот засунул себе в карман не читая. После этого отец поднял глаза на окна, пробежался хаотичным взглядом и остановил внимание на моём окне. Этот взгляд порядком напугал меня, и я отошла в сторону, спряталась, прислонилась к стене, совершая глубокие взволнованные вдохи. Дальнейшее видеть мне не довелось, но как только я услышала звук удаляющейся машины, то вернулась к окну. Отрешённо уставилась на опустевшую площадку.
Некоторое время Олег Маратович провёл в бездействии, должно быть, отходил от вчерашнего, но, начиная с полудня, он принялся обзванивать разных людей – судя по простоте общения, близких ему людей. Таким образом он пытался навести справки о нашем с Вероникой деле, которое все, кто был в курсе, называли «делом об убийстве сестёр». Своё личное участие и проявленный интерес к нему он коротко обосновывал затронутыми интересами одного очень важного человека, но имени не называл. В процессе он выяснил, что дело относится к так называемым висякам, что убийца действовал весьма профессионально и не оставил никаких следов. Оно было как-то странно закрыто…
Теперь мне стало ясно, почему приезжал отец – ему не терпелось не новость сообщить о том, что он мне не отец вовсе, а приезжал он просить у влиятельного своего старого товарища помощи в раскрытии дела, сделав акцент на том, что у Олега Маратовича есть личное к нему отношение. Я наблюдала как рьяно Олег Маратович доказывал кому-то свою правоту. И не просил, а уже требовал разобраться. Ему там наобещали навести справки, но сразу предупредили, что ворошить это дело запретили с самих верхов. Он был глубоко озадачен, скорее всего тем, что друзья, которых он просил вмешаться, тоже, судя по всему, были людьми далеко не из низшего звена, но, тем не менее, они чего-то опасались. Я была озадачена вдвойне тем, что дело об убийстве двух, совершенно простых, девушек фанатично курировали аж с самих верхов, тогда как у нас повсеместно совершаются преступления, требующие куда большего внимания.
Поговорив, Олег Маратович потирал бровь в долгих раздумьях, затем резко взялся за телефон и условился с кем-то о встрече. Всё услышанное за сегодня окончательно заставило меня признать, что… убил нас не он.
Практически сразу он выдвинулся в город. Я промедлила, загруженная всякими мыслями, подозрениями, копанием в прошлом, и машина рванула с места без меня, поэтому пришлось мне гнаться за ней, пришлось заскакивать на неё, на крышу. Куда он направился я понятия не имела. Недоумевала, почему мы едем не прямо, как обычно, а свернули на дорожной развязке и оказались на окружной. Эта дорога вела не в город, а за его пределы. Вот, мы уже двигались в противоположную от города сторону. Спустя десятки километров водитель сбавил скорость и свернул по указателю «кладбище» – теперь мне всё стало ясно. Не смогу описать насколько меня вогнал в напряжение приезд сюда. Просто уму непостижимо как такое возможно: я проявляла смелость все эти месяцы, не раз была свидетелем ужасных зрелищ, а теперь меня затрясло со страшной силой в ожидании вида моей собственной могилы. Мне показалось: ещё чуть-чуть, и я лишусь рассудка. Я не была готова к знакомству с ней, обставленной венками и прочим. Я чуть было не спрыгнула на ходу, однако взяла себя в руки с мыслью, что должна пройти через это. Ничего не поделаешь, но я должна была пережить одно из главных своих событий, после чего, я так думаю, меня не испугает ничто.
Водитель заглянул в сторожку, предъявил смотрителю кладбища, дядьке с провисшими нижними веками, и с кожей какого-то ртутного блеска, тот самый жёлтый клочок бумаги, который дал мой отец. Без лишних слов угостил смотрителя купюрой. Тот повёл нас по главной аллее, затем мы сворачивали, ещё раз сворачивали, снова сворачивали и таким образом пересекли практически всё необъятное кладбище, уйдя в самую даль. Он привёл нас к заветному месту, указал на свежие, обложенные венками и припорошенные снегом, могилы с коричневыми деревянными крестами. Затем почтительно удалился. Олег Маратович подошёл первым. Оглядел захоронение. Попросил водителя оставить его одного.
Я и он, мой биологический (с большой вероятностью) отец, долго молчали перед фотографиями двух улыбающихся сестёр. Фотографии одного размера были вставлены в общепринятые чёрные рамки и прибиты к крестам. Должно быть они временные – будут здесь висеть до тех пор, пока установят памятник. Думаю, он у нас будет один на двоих – обычно так делают, если у захороненных имелась определённая связь. Например, если смерть произошла при одних и тех же обстоятельствах. Никогда бы не подумала, что жизнерадостный момент, снятый двоюродной сестрой Катей, когда-то станет частью наших скорбных надгробий. Помню, мы тогда запланировали поход в популярную у нас пиццерию. Встретились с Катей в условленном месте, возле сквера, что располагался как раз на пути, и я начала забавы ради позировать возле литой скульптуры пирата с попугаем на плече. Сёстры меня снимали, а сами сворачивались от смеха, потому как я устроила эпатаж: сцену «домогательства блудной женщины к застенчивому прохожему», кем в данном случае был наш пират. Пристала и к попугаю с той же целью; прохожие улыбались, посматривая на нас. На моей шее в тот день было надето новое стильное ожерелье из чёрных сцепленных между собой квадратиков, напоминающих своими вкраплениями камни-минералы, которое я одевала всего единожды. Это ожерелье я сейчас видела на своей кладбищенской фотографии. Полагаю, что выбор пал именно на неё благодаря моей светящейся улыбке.
– Ну вот мы и встретились, девочка моя, – вдруг заговорил Олег Маратович, заставив меня перевести на него внимание. – Жаль, что вот так…
Речь его оборвалась, потому что он разволновался, сцепив кулаки. Поднял лицо кверху, засмотрелся на небо. Собрался с духом, вновь уставился на моё изображение.
– Ты сильно похожа на мать. Эх, Марина, Марина… Передай ей там, что она была для меня – была и осталась единственной… Ч-чёрт… – Олег Маратович смахнул слезу. На несколько секунд зажмурил глаза. Раскрыл. – Не сердись на меня. Я с вами так поступил… Видит бог, другого выхода у меня не осталось, потому что влип я… в серьёзные неприятности. – Он будто начал отстаивать свою правоту. – Сколько раз убеждался, что правильно поступил, отгородив твою мать от того, что меня окружало: мерзавцы и сволочи. Каждый норовил показать свою власть, каждый готов был воздействовать через близких людей. Ничто их не останавливало: ни дети, ни старики… Этим нелюдям всё одно – плевать! Сколько ещё меня били и били… Ох-х-х, тысячу раз. Разговор у них был такой – иначе они не умели. А были бы рядом вы – вне всяких сомнений, за вас взялись бы в самую первую очередь, чтобы сделать мне побольнее. Так что… ты, дочка, не злись на меня, за то, что я вас бросил. Иначе… Нельзя было по-другому.
Его слова тронули меня до самой глубины души. Я стала одобрять необходимость его, пускай жестокого, поступка. Значит так было надо.
– А характером, я вижу, пошла вся в меня! – Он будто возгордился. – Должен сказать, что мой характер врагу не пожелаешь. Вот кретин – наорал на тебя. Моя дурацкая вспыльчивость. Не удаётся мне держать себя в руках, не получается! Не знаю, что с этим делать… К психологу что ль сходить… Да, надо поискать какого-нибудь специалиста… чтоб научил меня бороться с гневом. – Рассеянно как-то он начал искать ответы в других захоронениях, оборачиваясь, останавливая внимание на соседних могилах. Таким образом, осмотрел всё вокруг и увёл свой взгляд куда-то вдаль – кладбище было обширным, конца и края не видно.
– Что же с вами случилось, не могу понять. Кто, кто вас так?.. Какой изверг?!
Он произносил мысли вслух, будто надеялся получить подсказку, вероятно считал, будто здесь, в непознанном, окутанным туманом неизвестности, уголке ему откроется эта тайна. Может он думал, что мой, бродящий возле могилы, дух ему подскажет – в каком направлении искать? Но я сама… сама не знала ответов!
– Ну ничего… Спи спокойно. Спите спокойно, девочки! Скоро мы выясним… Найдём эту тварь! Обязательно найдём, чего бы мне это не стоило.
Нет, он нас не убивал. Здесь, на кладбище, лгать ему было некому. Сейчас он был… даже слишком откровенен. Что же касается моих соображений после услышанного за эти два дня… Поначалу я считала, что это моё пребывание в загробном мире – загадка из всех загадок, теперь считаю иначе: настоящая загадка – моя прожитая жизнь. Именно то, что происходило до всей этой истории, до встречи с Олегом Маратовичем стало для меня первостепенным предметом изучения, так как после исключения Олега Маратовича из подозреваемых больше таковых не осталось. Я и представления не имела – кто мог нас убить. А самое необъяснимое для меня представлял сам метод исполнения – заказной. Подосланный к нам профессионал должно быть дорого стоил – не чета неудачнику Эдику, напортачившему в несложной схеме: мы-то с сестрой, в отличии от упившихся в хлам Дениса и его подружки, бодрствовали, и ключей от своей квартиры никому не давали. Поэтому я делаю вывод, что тут работал специалист, так как в квартиру нашу ещё нужно было попасть, причём, среди бела дня, да так, чтоб жильцы – как в самой квартире, так и за её пределами, и носом не повели. Самой интересно, как и чем он открыл нашу дверь. Должно быть прибегнув к своим специальным методам, ведь ключи были у нас – мы никому их не давали. Никому… кроме Кати. Мои рассуждения сразу оборвались.
Катя… Стоп! Как же я про неё забыла! С кем она могла связаться, у кого была такая возможность, кто бы мог взять у неё ключи? Постой, постой, постой, думала я, а если дело в её новом парне? Они с ним знакомы были до всей этой истории месяца два или три… А если дело в нём? Хотя… Не понимаю… какой у него был мотив? Или действовал он в чьих-либо интересах, у кого был мотив… Смущало то, что из нашей квартиры ничего не украли. Эта версия была бы вполне обоснованной, если бы у нас хранились какие-то ценности, но… Я же слышала всё, слышала, как быстро убийца убрался из нашей квартиры, ничего не взяв! Нет смысла цепляться за версию с ключами. Если подозревать участие Кати в этом, весьма запутанном, деле, то с тем же успехом можно подозревать всех, кто нас знал.
Олег Маратович заботливо поставил на место накренившийся венок и расправил ленточку – я взглянула на родителя с благодарностью. Затем он постоял ещё немного и направился к стоящему поодаль водителю. Я разглядывала его спину в сером пальто, испытывая к нему жалость, которая по глубине своей была сильнее, чем моя жалость к нам с Вероникой.
Дальнейшие дни он раздавал работу всем, кто мог пролить свет на нашу историю. Засуетились детективы. Знакомый прокурор кое-какой информацией поделился, но в дело лезть отказался. В личной беседе с Олегом Маратовичем он также, как все остальные, сослался на давление свыше, причём сообщил о том, что ему было известно, чисто по дружбе, добавив: «только имей в виду: я тебе ничего не говорил». Я почувствовала себя значимой персоной – какая бурная деятельность творилась вокруг смерти маленьких женщин, какими были мы с Вероникой. При этой мысли я покосилась с подозрением на моего нового отца – а не в нём ли дело? Он же сам рассказывал, как попадал в серьёзные переделки, как его мордовали за долги или во что он там ещё ввязывался, в каких перипетиях побывал… А если нас убили из-за него? Кто-то узнал про наше родство, может кто-то устраняет наследников… Нет, вряд ли… И эта версия была слаба, притянута за уши.
Иногда я отрывалась от Олега Маратовича и увязывалась за теми, с кем он встречался, кто вёл себя довольно-таки подозрительно и что-то явно не договаривал. Я проводила денёк-другой у этих людей, слушала их разговоры, но, к моему сожалению, в связи с отлучками пропускала важную информацию, параллельно собираемую Олегом Маратовичем. Как-то я увязалась за подозрительной и странной особой, полагая, что та утаивает ценные сведения, а в результате вышло так, что я напрасно потратила на неё целых три дня так ничего и не получив. После слежки за ней я вернулась в особняк и попала прямо к оглашению Олегом Маратовичем собранных им сведений. В каминной ожидал приглашённый – приехал отец приехал. Как я понимаю, старый друг позвал его, чтобы лично поделиться результатами. Отец приготовился слушать: какие разгадки смог накопать его давний друг.
– Ситуация такова… – начал Олег Маратович. – Руки у нас с тобой коротки, чтобы наказать того, кто это сделал.
Его слова меня вывели из равновесия: что значит коротки? Он сам кричал: какие у него солидные связи! Грозился денег не жалеть! А сейчас своей вступительной речью он просто вогнал и меня, и соответственно отца, что было видно по его лицу, в какое-то преждевременное отчаяние.
– Даже у тебя?.. – Отец озвучил наши с ним, как оказалось, одинаковые мысли. Должно быть, мы оба переоценили влиятельность всесильного Олега Маратовича.
– Даже у меня, – откровенно признал тот.
Снова трещал камин, языки пламени умиротворяли. Если всматриваться в них и не думать о теме, собравшей нас, то этот вечер вполне сошёл бы за тёплые семейные посиделки, учитывая то, что, с недавних пор нас объединили родственные узы. Отец завалился на спинку кресла, поднял подбородок, твёрдо упёрся затылком. Со стороны казалось, будто бы он расслабился, но то была скорее поза отчаяния и размышлений над сказанным.
– Вот оно как… – задумчиво произнёс он. – И какой важной птице девчонки перешли дорогу? Во что они ввязались?
Олег Маратович достал и разместил на столике ту самую фотографию, где были изображены я и сестра.
– Что ты можешь сказать о Веронике? – спросил он, поглядывая на снимок.
Услышав, отец быстро собрался и развернулся к нему. Ответом был опешивший взгляд.
– Наша Софья здесь ни при чём, – продолжал Олег Маратович. – Её убрали как ненужного свидетеля. – Образовалась тишина. – А дело в общем-то касается… Вероники.
– Рассказывай дальше! – сконцентрировался отец.
– Знаешь от кого она забеременела?
Мы снова приоткрыли рты в ожидании и уставились на говорящего.
– От кого? – едва выдавил отец.
– От сына Маенкова, – сообщил тот.
Отец начал что-то вспоминать, затем прищёлкнул пальцами, давая понять, что догадался о ком идёт речь.
– Да, того самого Маенкова, – продолжал старый друг. – Вероника была с ним в близких отношениях, как выяснилось. Разве Софья тебе об этом ничего не рассказывала?..
– Ну-у… она говорила, что у Ники есть бойфренд… А что за бойфренд… – Отец пожал плечами. – Ника нам его не показывала. Говорила, будто бы он стесняется знакомиться с нашей семьёй. Из-за чего Софка психовала, утверждала, что сестра напрасно тратит на него время, и он всё равно на ней не женится.
– Там ни о какой женитьбе и речи быть не могло! – вставил твёрдо Олег Маратович. – Его родители на тот момент уже подобрали ему подходящую кандидатуру – он как раз собирался жениться на дочке… как ты думаешь кого? Чигаркина! Да-да, того самого Чигаркина! Думаю, ты всё уже понял. Ты уже собрал всё воедино?
Отец закрыл ладонью лицо, провёл ею, будто умылся, стиснул кулаки, стукнул костяшками друг о друга, а тем временем Олег Маратович продолжал вносить дальнейшую ясность:
– Вероника была старше… сынка Маенкова на восемь лет. Девушка из небогатой семьи, простая – о таких говорят: без роду и племени. – Он начал расхаживать по комнате. – Ты, конечно, извини, что я так нелицеприятно выражаюсь, затрагивая члена твоей семьи, но, честно тебе скажу: закрутил бы с этой Чигаркиной отношения мой Денис, его бы так же попёрли в пинки как недостойного… не из высшего звена кандидата. Ты знаешь какие надежды возлагались на брак Маенкова с Чигаркиной? О-очень большие надежды. Там политика, соображаешь? – произнёс он с интонацией конспиратора. – Этот союз двух влиятельных семей сулил им власть ещё большую. – Олег Маратович сказал завороженно, с соответствующим выражением лица.
– А тут им кто-то стуканул… – двинулся он дальше по комнате, – про его, сына Маенкова, любовные похождения… и про беременность – как результат. Беременность явно для них нежелательную и вообще… Зачем Чигаркиным какой-то там левый наследник со стороны зятя, который со временем может заявить свои права на наследство, приумножающееся с каждым годом? Зачем Маенковым, в свою очередь, наследник где-то на стороне, воспитанный неизвестно кем, неизвестно как? Ведь Веронику они в свою семью впускать стопроцентно не собирались. Её предупреждали, ей угрожали… Ей деньги предлагали просто огромные! Лишь бы она согласилась сделать аборт. Предлагали лучшего врача, лучшую клинику, лучшую палату и прилагающееся к тому медобслуживание, меднаблюдение… Но Вероника просто вцепилась в этого ребёнка – она не собиралась от него избавляться и посылала всех куда подальше без колебаний!
Оказывается, я совсем не знала сестру. Как в народе говорят: в тихом омуте черти водятся. Стало ясно, что все эти её новые платья и сумки, подаренные «стеснительным» её парнем, были оригиналами от известных брендов, а не китайской подделкой, как уверяла сама Ника. Я чувствовала: с ней происходило что-то неладное, задавала вопросы – слышала в ответ одно и то же: всё хорошо, нам не о чем беспокоиться. Плюс ко всему у меня возникли подозрения, будто она вообще ничего не сказала этому своему Маенкову про ребёнка. Скрыла – я это чувствовала. Я допытывала, а она: воспитаю сама. Но его отец тоже должен принимать участие, кричала я. Только зря сотрясала воздух – Вероника была себе на уме и, видимо, заранее знала, как его высокопоставленное семейство отреагирует на эту новость.
