Станислав Хабаров
Аллея всех храбрецов
– Ха, – издал носовой звук Славка. – Мы можем рассчитывать лишь на реальное.
– Сегодня вы ласковые, – нарочито рассерженным тоном добавил Вадим. – А завтра за горло возьмёте. Знаем мы вас.
Когда Викторов вновь появился в кабинете, от чинных поз совещавшихся не осталось и следа.
– Борис Викторович, – пожаловался Вадим, – наши гости в ваше отсутствие предприняли контратаку. Хотят повысить точность ориентации, а у себя оставить, как было.
– Ну что же, – сказал Викторов, садясь за стол. – Политика эта известная. Ещё в коране, в суре «обвешивающие», сказано: «Бывают такие, что при продаже вешают пo-одному, при купле же по-иному».
– А вы возьмите обязательство, – сказал черноволосый своим странным голосом, в котором звучали одновременно высокие и низкие, басовые нотки.
– Кукурузу по сто центнеров убрать? – спросил Вадим, и все рассмеялись. – Да, и в честь чего? Восьмое марта давно прошло.
– Решитесь тут, при знамени. Вы же краснознамённый отдел. – Знамя стояло в углу за креслом Викторова, рядом с телефонной тумбочкой.
– Нет, – сказал Вадим, – не уговорите нас. И знамя-то у нас отняли.
– Докатились, а отчего оно у вас стоит?
– Никто за ним не приходит пока.
– Ну, так как с точностью? Соглашаетесь?
– Ни в коем случае. Внесём в разногласия.
– Хорошо, поехали дальше.
Глава вторая
После обеда пришёл спокойный Воронихин и попросил до завтра выпустить ТЗ.
– У вас этим, кажется, теперь Мокашов занимается.
– Как? – вскричал Вадим, – Ни в коем случае. Там по меньшей мере на неделю работы.
– Тогда я объявлю вам выговор.
– Хоть два, – мгновенно успокоившись, ответил Вадим. – А где это записано?
– В план-графике по ТМК – тяжёлому межпланетному кораблю, – продолжал Воронихин, и голос его поскрипывал, как мел по доске, а за его спиной стояла экономист Ольга Васильевна с планами в руке.
– Почему я не знал об этом? – горячился Вадим.
– Это вас нужно спросить: почему не интересуетесь?
– А когда срок?
– Завтра.
– А график подписан?
– Неделю назад, – сказал Воронихин.
– Мы от ведущего только сегодня получили, – вмешалась Ольга Васильевна.
– Теперь это не имеет значения, – продолжал Воронихин. – Можете сидеть всю ночь. Можете оставить группу. Оформляйте разрешение.
– Ну, как же так, Виктор Палыч? – уже обычным голосом спросил Вадим. – Из-за подобного считают, что теоретикам можно любые, даже отрицательные сроки записать. Мол, что им стоит карандашиком почиркать. А мы на головах стоим.
– Хорошо, я поговорю с ведущим. Это, действительно, непорядок, – Воронихин вышел. А Вадим опять сделался насмешливо спокойным. Спросил Мокашова: «Вы всё поняли, товарищ Мокашов?» И тут же начал крутить диск телефона.
– Мне Станислава Андреевича… Станислав, ты не помнишь, куда мы заслали ТЗ на солнечный датчик? А ещё не вернулось? Тут твой приятель мне работку ночную подкинул… Кто? Воронихин.
И тотчас, словно услышав свою фамилию, опять вошёл Воронихин.
– Вы уже привыкли к мысли, что надо выпускать? Найдите ТЗ, которое писали по MB.
– А нам, Виктор Палыч, согласно новому распоряжению, дела не выдают.
– Хорошо, я позвоню, чтобы выдали. Я говорил с ведущим. Он признаёт, что это непорядок. Он попробует сдвинуть сроки дня на два.
– Приступайте, товарищ Мокашов, – сказал Вадим, когда Воронихин вышел. – На мой взгляд, это дело пахнет премией.
– Не может быть, Вадим Палыч. – отозвался Мокашов. – Дайте честное слово.
– А знаешь, почём теперь честное слово?
Собственно, ни Вадима, ни Мокашова срочность ТЗ не испугала, хотя работы с ним было больше чем на два дня. Мокашова беспокоило, что он не посчитал расходы топлива на управление ТМК, которые тоже были в графике. Исходные данные непрерывно менялись, и нужно было сесть и аккуратно пересчитать. Конечно, лучше было бы пересчитать на ЭВМ. Но машина как всегда занята, да и некогда ждать. Но он может пересчитать на руках, по пересчётным формулам, хотя над ним посмеялись, когда он их выводил. Но для этого нужно только одно: время.
Теперь многое ему не казалось страшным, потому что он многое уже понимал. Он ходил на совещаниях и чаще молчал. А когда изредка подавал свой голос, его не замечали. И потом, днями спустя, Мокашов убеждался, что вопрос его, действительно, был не по существу и не учитывал всего многообразия тонких и малоизвестных причин. Это вызывало сложные чувства. Он восхищался Вадимом, его способностью находить тропинку в сложном их переплетении. Но по закону контрастов восхищение его часто оборачивалось самобичеванием.
В прежнюю жизнь он считал себя удачливым и ловким. Но теперь оказалось, всё не так. Другие оказывались более удачливыми и ловкими. Он убеждался в этом на каждом шагу. Только с Васей – Мешком сказок ему было легко и просто.
– Ловко вы подключились? – удивлялся Мешок сказок. Я вот сколько работаю, а объект не представляю до конца. Мешок сказок действительно виртуозно ускальзывал от объектовой работы, как и от подчинения вообще, но оставался на хорошем счету. Его связи и знания позволяли ему выполнять индивидуальные задания. Он как бы состоял чиновником по особым поручениям и то строил графики, о которых остальные не догадывались, то считал, связывался с институтами Академии Наук, давал им задания, решал частные задачи, но в объект не влезал.
– Вася, кончайте с «Узором» и подключайтесь, – говорил ему при встрече Мокашов.
– Простите, к чему? – спрашивал Мешок Сказок.
– Занимайтесь тяжёлым, межпланетным.
– А это ещё бабушка надвое сказала. Может, он не для нас.
– То есть? – удивлялся Мокашов.
– Это раньше мы были единственной стоящей фирмой, а теперь, масса желающих? И тема пойдёт, как на аукционе. А то, чем вы занимаетесь – предварительные проработки. Затем в красивом и большом здании соберутся заинтересованные лица, позовут всех главных конструкторов, объяснят им, самым культурным образом, хотя они знают наперёд лучше всех, и спросят: какие будут сроки и мнения? А тем известно на собственной шкуре, что слово не воробей. «Два года на разработку…» «Нам год».
И вот находится шустрик: «Достаточно пяти месяцев». Все пасс, отступаются. Тема его. Мало того, он ещё от себя вернувшись по вертушке звонит: «Так, мол, и так. Мы тут посоветовались с народом, посовещались, считаем, уложимся в четыре с половиною месяца». «Очень хорошо. Приступайте». А удачная комбинация всего лишь на том и построена, что в замах у шустрика – сын премьера и генерального секретаря.
Потом он три года с умом делает. Сначала пилотный образец, затем модификации. Конечно, и для него не всё просто и достаётся по ушам. Но что поделаешь? Дело-то нужное и у него теперь опыт. Ждут. Конечно же, я утрирую, но что-то похожее. Правда, если ввяжется наш Главный, он их выведет на чистую воду. Только я не уверен, что он крепко возьмётся. Очередные пилотируемые на носу.
– Выходит, не желаете?
– Нет, – отвечал Мешок Сказок. – По мне уж лучше заниматься философией или разводить, такие нелепые цветы, как канны. Тяжёлый, межпланетный, – ворчал он себе под нос, – не слишком ли он тяжёл, чтобы в обозримое время оторваться от Земли?
Говоря это, он и не подозревал, какую сумятицу заронял он своими ответами в неокрепшей голове Мокашова. Его тайные планы получили уже предварительное завершение. С датчиком и с программой, хотя и понервировало. Вот-вот отправится в удачный полёт АМС. Тогда и на нашей улице наступит праздник. А там проектирование, и повиснут в конце концов в точках Лагранжа сигнальные буи. Будет общий прогноз всему на Земле. Заработает корпорация «Космический прогноз»…А с остальным можно и подождать…
Сегодня его не покидало ощущение, что всё наладится. С утра Мокашов сел за свой розовый однотумбовый стол с твёрдым намерением выкроить время на расчёт топлива на управление. «Сейчас все носятся с ТЗ, – размышлял он, – а когда дойдёт очередь до весов, закричат: у вас веса не посчитаны? И не примут его аргументы всерьёз».
Но только он разложил начатые листки, неслышной походкой вошёл Воронихин, спросил:
– Вы ТЗ пишите?
– Пишу, – ответил Мокашов, подумав, что надо все-таки сбегать в архив, пока, чего доброго, не забрали исходные.
– Смотрите, окончательный срок исполнения – четверг. Завтра вам нужно сдать на машинку, получить машинный номер, всё согласовать. В согласовании я вам помогу. Может, кого-нибудь подключить?
– Нет, – не задумываясь, ответил Мокашов. – Пока объяснишь, что к чему…
Он достал логарифмическую линейку, задвигал визиром, но тут зазвонил телефон. Звонили из проектного, Взоров, которого теоретики называли «коллегой».
– Ты точности посчитал?
– Для чего?
– Ориентацию у Земли.
– А ты мне временную программу выдал?
– Сейчас выдам.
– Через неделю получишь.
– Прикинь приблизительно.
– Нет, коллега! Хватит приблизительно, нужно точно считать. Тебе делаешь одолжение, а ты забиваешь в документ.
– Ошибка вышла.
– Так вот, чтобы не было ошибок.
– Расчёт вашему отделу записан в план.
– А когда нужно?
– Вчера.
– Ты – несерьёзный человек, Аркадий. А где записано?
– В исходных данных.
– А почему я не видел?
– Не дошли.
– Когда их подписали?
– Вчера.
– Я пойду жаловаться начальству.
– Жалуйся, только цифры выдай.
– Ну, и паразит же ты. Когда тебе нужно?
– Вчера.
– Я серьёзно спрашиваю.
– Давай через час.
– Ты что? Рехнулся что ли? Там одних прикидочных расчётов часа на три.
– Тогда я после обеда позвоню.
– Да, у меня срочная работа, – тихим от отчаяния голосом выговорил Мокашов. – Кроме того, я хочу веса посчитать.
– Веса ты уже выдал.
– Так вы же всё поменяли.
– Ну, ладно, я тебе в четыре позвоню.
И снова, снова звонил телефон. Какой-то весёлый голос, радуясь, сообщал, что схема работы системы на пролётной траектории не ясна, необходимо встретиться и пояснить.
– Я пишу ТЗ, – не выдержав, закричал Мокашов, но голос в трубке его растерянность явно забавляла.
– До часу его напишите? – спрашивал он, как прокурор. – Хорошо, я вам позже позвоню.
Потом его опять позвали к телефону.
– Борис Григорьевич?
– Кто вам нужен?
– Борис Григорьевич Мокашов.
– Мокашов это я, но Борис Николаевич.
– Ради бога, извините… Абашкин из пятнадцатого отдела от Смирнова. У вас солнечный датчик телеметрируется?
– По какому объекту?
– По «Востоку».
– Это не ко мне. Вадим, возьми трубку.
Но как ни мешали ему извне и несмотря на укоры совести, что теперь не успеет с ТЗ, к обеду он посчитал веса. Аккуратно расчертил таблицу расходов и красиво так, что понравилось самому, внёс каждый режим в соответствующую графу.
И тотчас, словно угадав, что он освободился, задребезжал телефон.
– Мокашова?
– Сейчас.
Звонил Взоров из проектного:
– Изменились моменты инерции. Снимаем навесной отсек.
– Ты что? – закричал Мокашов. – Издеваешься? Я всё пересчитал.
– Ну, и зря, – ответила телефонная трубка, добавив после паузы. – А что поделаешь?
– Вот что, коллега. Слушай меня внимательно. Присылайте официальные данные. Мы посчитаем и официально ответим. И всё. Никаких прикидок. Понятно? Пока.
Мокашов как в воду глядел. В конце дня в комнату заглянул Воронихин.
– Хорошо, что я вас застал, – сказал он Мокашову. – Собирайтесь.
– Куда?
– В главный корпус, на совещание по весам. Идите пока один, а я попозже подойду.
Придя в главный корпус, Мокашов разыскал нужную комнату и сел в углу, ворча про себя: «Нашли время проводить совещания. Дня им, видите ли, не хватает».
Мокашова ещё немногие знали. Заправлял делами тот же черноволосый проектант – Глеб Юрьевич Максимов. У него было узкое лицо, очки, волосы – воронье крыло. Если снять очки и отрастить короткие усики, он, пожалуй, смог бы сойти за мексиканца.
Он, как правило, не начинал разговор, не посчитав всего возможного, а потому с ним трудно было спорить. С ним нельзя было болтать, говорить прикидочно, оперируя среднепотолочными данными. Стоило оступиться, и он задавал вопрос. Час работы, если протокол вёл Глеб Юрьевич, стоил многих часов прочих совещаний. И хотя он часто говорил добродушно, он не церемонился, и все время голова цепко работала у него.
Оглядевшись Глеб Юрьевич позвонил Викторову:
– Борис Викторович, от вашего отдела ни одного уважаемого человека.
Викторов, по-видимому, возразил, потому что он обернулся и громко спросил: Есть кто-нибудь из двадцать пятого отдела?
– Я, – безразлично ответил Мокашов. – Я из двадцать пятого.
– Я ошибся, – произнёс в трубку Глеб Юрьевич. – Из вашего отдела присутствуют.
Совещание проводил один из замов Главного конструктора – Бушуев, назначенный председателем комиссии по сокращению веса станции, который никак не укладывался в номинал.
Совещание шло спокойно, пока не дошли до веса топлива управляющих реактивных двигателей системы ориентации. И поднялся великий шум.
– Борис Викторович, работает в другой комиссии… Разыскать Воронихина, – приказал Бушуев, и вскоре неслышной походкой в кабинет вошёл Воронихин.
– Вы отдаёте себе отчёт с вашими весами? – вдруг закричал Бушуев и тут же вдруг тихо сказал Воронихину. – Я попрошу вас, Виктор Павлович, найти пустую комнату и составить план техмероприятий, сокращающих вес топлива на управление на двадцать пять килограммов. Приступайте немедленно.
Поздним вечером, после десяти часов, когда они уже охрипли от обсуждения, в комнату вошёл Бушуев.
– Ну, как? – спросил он, подходя к столу. – Как у вас дела? Есть двадцать пять килограммов?
– Пока нет.
– Тогда сидите.
Они просидели до двенадцати, но так и не подошли к двадцати пяти килограммам, хотя перетрясли все номиналы тяг реактивных двигателей ориентации, ввели запреты на запуски, выбросили несколько режимов совсем.
– Экономим на спичках, – сказал Иркин, откидываясь на спинку стула. – Нужно менять принцип управления. В корне менять.
Наутро в кабинете Викторова после четырехчасового обсуждения родилась новая система ориентации, отличная от всего того, что было до неё. И хотя она была новой, но каждый элемент её в другой комбинации был известен, и его можно было обсчитать.
К обеду была составлена справка с весами, с коротким обоснованием.
– Разыщите Бушуева, – сказал Воронихин. – Если что, я в отделе. Звоните.
Когда в инженерном корпусе, минуя секретаря, Мокашов ворвался в кабинет зама Главного, у него на самом краешке стола заседаний, разложив бумаги, сидело несколько человек.
– Вы почему без предупреждения? – удивлённо и, как показалось Мокашову, испуганно спросил зам. – Разве вы не видите, что я занят?
– У нас, наконец, вышло с весами, – пролепетал Мокашов.
– Хорошо, подождите меня в приёмной.
Зам Главного освободился через полтора часа. Первым, кого встретил Мокашов, вернувшись в отдел, был Маэстро.
– Привет, – кивнул он Мокашову. – О чём это вы в главном здании трепались вчера?
Глава третья
Почти готовое ТЗ так и осталось ненапечатанным в блокноте Мокашова. В новой системе ориентации датчик должен был быть другим. На уточнение его особенностей сейчас не хватало времени. И хотя основные идеи новой системы ориентации были найдены и предложены авансом, только дальнейшие проработки могли установить жизненность и техническую реализацию этих идей. В отличие от многих отделов, живших сегодняшним днём, отдел Викторова, несмотря на перегруженность, постоянно вёл и перспективные разработки, и иногда это его и выручало.
Несколько дней проводился уточнённый обсчёт. На совещании, подводившем работу всех комиссий по ТМК, докладывались результаты проработок. Вставали поочерёдно представители отдельных систем и коротко или длинно, в присущей каждому манере, докладывали состояние дел.
По мнению Мокашова, Викторов докладывал плохо. В его выступлении было больше сомнений и колебаний учёного, чем чёткость и недвусмысленность желанного ответа.
«До чего осторожен», – удивлялся Мокашов. Ему самому всё казалось однозначным и простым.
– Борис Викторович, – поднялся зам. – Я разочарован в работе по вашей системе. Двадцать килограммов экономии – это совсем не двадцать пять, о которых вы говорили.
– Я и сам разочарован, – с неуместным смешком сказал Викторов и сел на место. – Правда, я тогда сказал, что килограмм около двадцати.
Затем монотонно, не повышая голоса, начал говорить начальник проектного отдела.
«Надо же, – удивлялся Мокашов. – Демагогия чистой воды. Проработок у них пока настоящих нет. Их больше у Викторова. Но манера изложения… Эх, не умеют наши говорить. Только, может быть, это тоже манера. Во всяком случае у себя в отделе Викторов говорил обычно иначе. Категорично и с юмором».
– Мокашов здесь? – спросила шёпотом сидящих у двери секретарша зама. И по рядам к Мокашову из рук в руки пошёл квадратик записки.
«Боря, – гласила записка. – Просим вернуть ключ».
«Забеспокоились, шустрики», – подумал Мокашов. Он взглянул на часы: пять тридцать – конец рабочего дня. Ключ от сейфа, где хранились часы и шахматы и куда он запер, уходя на совещание, секретный портфель, был у него в кармане.
– Выйти можно? – спросил он Воронихина.
– Отпрашивайтесь у председателя, – кивнул тот на зама.
Бушуев говорил стоя, он был в рубашке с короткими рукавами, а на спинке стула висел его красивый, немнущийся пиджак.
«Нехорошо получилось», – подумал Мокашов, представив, как они крутятся перед сейфом, не зная, как открыть.
Шахматы и часы почему-то хранили в сейфе. Сберегая, наверное, от посягательств других. И куда бы ни переезжала группа, за ней по традиции перемещался тяжёлый металлический сейф. Хранили в сейфе ещё магнитофон с записями симфоджаза, оставшийся от тех времён, когда в отделе был красный уголок, и ответственный за него Чембарисов крутил в нем музыку в обеденный перерыв. Ещё в нем хранилась пузатая коньячная бутылка с автографами на этикетке: Главного, замов и прочих известных людей. Бутылка была исписана на юбилее Викторова.
«Забегали, шустрики, – подумал Мокашов. – Ничего, как-нибудь переживут».
Однако когда с ориентацией закончили и делать ему практически было нечего, он отпросился с совещания и коридорами пошёл к себе, на четвёртый этаж, в комнату теоретиков. В комнате было пусто. Только за столом у окна сидел аспирант Тумаков со своим рыжим приятелем, играя в нарды. Уходящее солнце высвечивало зелень берёз и сосен, и слабый ветерок доносил в комнату слабый смолистый аромат.
– Тебе просили передать, – сказал Тумаков, – что разрывают с тобой всякие отношения.
– Это ужасно, – улыбнулся Мокашов. – Кто и кто?
– Маэстро и Вадим.
– А ты, дитя моё?
– Ещё не решил.
– Спасибо тебе.
– Ну, что постановили? – спросил Тумаков с нескрываемым любопытством.
– Решили сделать ставку на талантливых людей, – роясь в столе, ответил Мокашов. – Тебе ради эксперимента решили доверить сектор таких же, как ты, бездельников. Для поощрения разрешили порку…
– Пошёл свистеть, – разочарованно произнёс Тумаков и углубился в игру.
Горячка с весами продолжалась несколько дней. Сокращали веса, как могли. В конце концов по ориентации всё оперлось в изменение ТЗ на приборы.
– Занимайся только ТЗ, – предупредил Мокашова Вадим.
– Смотри сколько листов годится, – радовался Мокашов, просматривая составленное несколько дней назад, но уже устаревшее ТЗ.
– Вадим, подемпфируй телефон. У тебя это здорово получается.
Звонили ведущие, начальники других подразделений, перехлёстывающихся с отделом Викторова во взаимных документах. Но разговор у Вадима был прост:
– Нет, – отвечал он. – Если остронаправленная связь, все переделывать. Не будет, не надо… Что? Горит режим?… Хорошо горит?… Нам нужно знать: танцы или пение… Не выйдет. Почему?… Вы для нас не начальник… Звоните. Всё, что прикажет начальство, выполним…
Но звонки через отдельское начальство не проходили. Потому что кому, как не ему, было положено знать, чем занимались сейчас Мокашов и Вадим.
– У вас правая система координат? – входил как обычно Взоров.
– Правая, – отвечал Вадим.
– А у них? – имея в виду смежников, не отставал Взоров.
– Тоже правая, – кивал Вадим.
– Нет, – не поднимая глаз от документа, лежащего перед ним, вмешивался Мокашов. – У нас правей.
В комнате стоял обычный кавардак.
– У тебя нет чего-нибудь по интегральным уравнениям? – кричал из своего угла Тумаков.
– Что тебе?
– Всё, от нуля до упора.
Вошёл Воронихин, постоял, словно вспоминая, зачем зашёл, спросил Мокашова:
– Вы занимаетесь ТЗ?
– Да.
– Нужно отпечатать их до конца дня. Отнесите в машбюро главного здания. Там будет удобнее исправления вносить. К концу дня соберём там, в комнате для совещаний всех заинтересованных.
– Я не успеваю. Надо бы, чтобы переписали листов пять старого ТЗ.
– Вы идите в главное здание, а я позвоню в проектный отдел, чтобы вам помогли.
В комнате совещаний главного здания Мокашов уселся за стол и разложил листы. Спустя некоторое время в комнате появился Аркадий Взоров. Они поздоровались:
– Здравствуй, коллега.
– Здравствуй, Боря; это тебе помощница. Что-то переписать?
– Да, – согласился Мокашов, взглянул на девушку, пришедшую с Взоровым, и удивился: не каждый день встречаются такие девушки.
Девушка подняла глаза, взмахнула ресницами, покраснела, и изумлённо-радостно взглянула на него. Он её узнал – Леночка, похорошевшая, модно одетая и постриженная. Давно её не встречал. Слышал, она – натуральный колобок. И от бабушки ушла, и от дедушки ушла, да, в чуть ли не в Институт Прикладной математики. Мол, открылся необыкновенный талант. Говорили так, а, выходит, болтали попусту. А как посмотрела она. Никто на него так не смотрел. Инга не смотрела совсем. Встретившись как-то, сделала вид, что не заметила. Да, он и сам её избегал теперь. А Леночка смотрит, точно он – её открытие. Он преднамеренно сухо сказал:
– Садись и начинай с этого листа. Переписывай один к одному.
– Я пошёл, – попрощался Взоров и странно взглянул на него.
– Салют.
Неловко заставлять переписывать этакую красавицу. Хотя машинистки те же переписчицы, просто к этому привыкли.
Зазвонил телефон. Он не стал поднимать трубку. К чему? Звонок вряд ли его касался. Леночка грациозно потянулась. «В ней что-то кошачье», – подумал Мокашов.
– Вас, Боря. Кто мог найти его здесь?
– Борис, – радостно слышалось в трубке, – неуловимый, еле тебя нашёл.
Кто это? Палец, Пальцев?
– Алло. Ты в отпуске был?
– В каком там в отпуске?
– Бросай всё, и дунем в Яремчу, к Левковичу, на семинар. Совместим приятное с полезным.
К Левковичу – будто из прошлого. Он разыскал тогда в библиотеке статью Левковича про суперпузыри. Когда это было?
– Палец, пойми, мне действительно некогда. А где эта Яремча?
– Карпаты. Поверь, старик, лучшее место для отдыха не найти и у меня там директор знакомый.
Пальцев словно с неба свалился, в своей обычной манере:
– Теперь модно проводить семинары в неподходящих местах, точнее в самых подходящих для отдыха.
Леночка аккуратно переписывала. Затем пришёл Взоров. Он очень вежливо обращался с Леночкой и, оказалось, она – командированная, с группой важных персон из Москвы и, случайно услышав про Мокашова, напросилась помочь. Толком тогда Мокашов ничего не понял. Подумал, видно она теперь секретарём какого-то суперважного лица. Судя по обращению и в остальном. Ну, и на здоровье.
Когда он с блокнотом в руках появился в машбюро, к окошечку, где принимали материал, стояла длинная очередь. В широком вырезе виднелись стены машбюро, обитые шумопоглощающей тканью, отчего комната походила на парфюмерную бонбоньерку, увеличенную в сотни раз.
Подошла его очередь, и он протянул в окошко свой блокнот с размашистой подписью зама Главного: срочно. Положив блокнот перед собой, женщина в окошке не спеша повернулась и спросила машинистку, сидевшую у окна:
– А что с её дочерью? Что говорят врачи?
– А что они могут сказать, – уверенно ответила машинистка.
Разговор нервировал Мокашова. Словно где-то во время бега он попал на площадку льда и заскользил на месте, прервав движение. Зазвонил телефон, и было слышно, как спрашивали о материале не торопящуюся женщину в окошке.
– Сейчас узнаю, – отвечала она и, положив блокнот Мокашова, вышла в другую комнату. Затем вернулась, взяла телефонную трубку, ответила:
– Готов. Можете забирать… Чей? Чей материал?.. Сейчас узнаю. Мария, – позвала она машинистку, – у тебя вчерашний материал готов?
– Готов, Ольга Павловна, – отозвалась та.
– Готов, – ответила Ольга Павловна и положила трубку.
– Так, как у неё с дочкой? – опять спросила она. – Вот, говорят, Ленка приехала, у неё теперь связи в Москве.
– Нельзя ли побыстрей? – спросил Мокашов. Он чувствовал себя, как во время торможения при быстром движении, когда наливаются свинцовой тяжестью и тело и лицо.
– Нельзя, – металлическим голосом ответила Ольга Павловна и добавила, обращаясь к машинистке: – У Ленки день рождения. Поздравила бы.
И они рассмеялись чему-то своему. Затем она вырвала листы из блокнота, расписавшись, как было положено, и протянула блокнот.
– Когда будет готово? – наклоняясь к окошку, спросил Мокашов.
– Приходите завтра вечером.
– Но написано «срочно».
– А хоть сверхсрочно. У вас кем подписано?
– Бушуевым.
– Так почему вы в своём комплексе не печатаете? У вас своё машбюро.
– Но Бушуев просил подготовить согласованный материал к завтрашнему утру. Я сообщу своему начальству.
– Сообщайте кому хотите. Следующий.
Мокашов не стал настаивать. Последнее время он начал постигать меру своих возможностей. Раньше, в начале работы в разговорах он уверенно обещал. Но, как правило, его обещания отменялись вышестоящим начальством из-за какой-то высшей политики, из-за отсутствия возможностей, из-за того, что оно было лучше информировано, чем он. Затем он перестал обещать и договариваться вообще, но тогда, разговоров с ним стали избегать и обращались через его голову. Тогда он выбрал более гибкую тактику. С одной стороны, он в большей степени старался подключить к решению начальство. А если принимал решение сам, то начинал доказывать, требовать, убеждать, пока с ним не соглашались.
И теперь он не стал настаивать, позвонил Воронихину, рассказал положение дел.
– Вы наведывайтесь в машбюро. Я сейчас иду к Бушуеву и скажу ему.
Мокашов вернулся в комнату совещаний и время от времени звонил в машбюро.
Голос Ольги Павловны по телефону отвечал более милостиво.
– Что? Не готово… Когда? Не знаю.
– Ну, и черт с вами, – думал Мокашов. Делать теперь ему было нечего, и он чувствовал себя после минувшей нервотрёпки легко и приятно. И даже радовался, что согласование ТЗ откладывается. Одно огорчало его. Коренной зуб, который мучил его несколько дней назад, точно почувствовав передышку, начал потихоньку ныть.
«Нужно успеть к зубному», – подумал Мокашов и для очистки совести позвонил ещё раз. ТЗ были отпечатаны.
«Разве успеешь за час собрать всех, согласовать, подписать?» – подумал он, но опять же для очистки совести позвонил Воронихину. Того на месте не было, и секретарь не знала, где он.
«Ну, и хорошо», – подумал Мокашов, решив позвонить в поликлинику, где у него был знакомый врач.
В трубке телефона щёлкнуло, кто-то подключился раньше.
– Алло, – сказал Мокашов.
– Мне Мокашова.
– Я – Мокашов.
– Это Воронихин говорит. Решено собраться у нас. У вас всё готово?
– Да. Я думал, переносится на завтра.
– Нет. Завтра нужно утвердить и отправить утренней почтой.
– Ну, я бегу.
И он отправился из нарядного главного здания в свой неказистый инженерный корпус. «В невзрачных зданиях есть особый смысл, – подумал он. – Таким было и КБ, где прошли его дипломная практика и диплом, в таком же обшарпанном здании, точно видом подчёркивающим, что „дело в совсем ином “». Около вычислительной станции ему попался аспирант Тумаков.
– Что-то у тебя кислая рожа, – начал было он.
Но Мокашов только неопределённо улыбнулся в ответ.
Воронихин рассчитал операцию по согласованию с точностью до секунд. Когда Мокашов с шестью экземплярами ТЗ появился в кабинете Викторова, половина вызванных была налицо, другая половина на подходе. Читали не спеша, оспаривали даже согласованный в рукописи текст, подчёркивали опечатки.
– … Экономический режим… – неожиданно засмеялся баллистик. – Анекдота не слышали. Давайте я вам вместо ужина анекдот расскажу. Виктор Павлович, нас, наверное, ужина лишит.
– Зависит от вас, – рассудительно говорил Воронихин. – Подписывайте и уходите. Можете не читать. Кто из вас первый покажет пример?
– Ну да, не читая, – сказал баллистик. – Вы, наверное, нагородили тут чёрте что.
– Тогда читайте, – согласился Воронихин.
– Так слушайте анекдот.
Все отложили карандаши и приготовились слушать.
– «Мама», – спрашивает ребёнок, – «кто такой Маркс?» «Экономист, деточка, был такой экономист». «Как Ольга Васильевна?» Упоминание местной экономистки Ольги Васильевны само по себе вызвало смех. «Нет, деточка, Ольга Васильевна – старший экономист».
Вызванные для согласования всё подходили, и уже несколько человек читали один и тот же экземпляр, передавая листы. Если бы занести в ТЗ все замечания, то оно бы распухло в десятки раз. Но Воронихин был опытен в этих делах. Он мало вмешивался, понимая, что взаимное обсуждение, взаимное урегулирование значительно облегчало дело. Потому-то он и собрал вместе всех.
Обсуждавшие хорошо знали друг друга. Именно они и представляли тот коллективный мозг, присутствующий на совещаниях и взвешивающий ответственные документы. Они встречались на совещаниях, на испытаниях и космодроме. И если у предприятия, кроме его продукции, было ещё лицо, этим лицом были именно они.
– Ну и ну, – удивлялся приборист, читавший ТЗ. – Что это вы придумали? Что это за контроль? Это, как раньше, знаете, в старину был контроль по звону. Ударяли по отливкам молоточком и слушали, как звенит. Только у нас нет таких умельцев. Может, они у вас? Нужно попроще что-нибудь.
И Мокашов терпеливо объяснил, что это не так уж и сложно, как кажется на первый взгляд. Иногда ему на помощь подключался Воронихин. Он, как орудие главного калибра, бил наверняка.
– А как с Пилюгиным? С Пилюгиным согласовано? – спрашивал тщедушного вида наземщик с хитрым проницательным лицом.
– Предварительно согласовано. Он завтра приедет, будет с Главным подписывать. Пилюгин – смежник-медведь.
– Да, – неопределённо заметили остальные.
– И, знаете, почему? – спросил Воронихин. – Хотите, расскажу?
…Однажды Лев – Главный конструктор бродил, как обычно, по окрестным лесам. «Заяц, – сказал он встретившемуся Зайцу, – я тебя на завтрак съем; сейчас я тебя запишу. Ты меня понял?» И Заяц ответил, что понял. «Волк, – идёт дальше Лев, – ты у меня на обед. Я тебя запишу». «Ну, ладно, – отвечает Волк, – что поделаешь?» «Медведь, – говорит Лев, – приходи к ужину; я тебя запишу». «Пошёл ты туда-сюда, такой ты разэтакий, – выругался Медведь». «Да, ну? – изумился Лев. – Тогда я тебя вычеркну». Вот что такое смежник-медведь.
Согласование, как ни странно, быстро закончилось. И, выходя через проходную всего через какой-нибудь час, Мокашов вдруг вспомнил, что не успел пообедать. А если успеть к зубному, то неизвестно, когда он сможет поесть.
