Шиму Киа
Горе
–Прости меня,– тихо говорила Вайолетт, продолжая гладить. Я чувствовал, как она смотрит на меня.– Я безрассудно обвинила тебя в том, что было неизбежно. Ты лишь ускорил движение поезда, от которого я бежала. Пора просто запрыгнуть в вагон и мчаться в неизвестном направлении в неизвестный город.
–Я рад, что ты это осознала,– слова через силу вылетели у меня изо рта. Я услышал, как девушка улыбнулась.
–Ты любишь меня?
В этот момент я окончательно потерял чувство реальности. Я находился в каком-то абстрактном мире, где не существует ничего, кроме этой комнаты, этой девушки, этого окна… Мысли не способны были встать и подсказать мне, что ответить, поэтому на помощь прибежали чувства. Они точно не дадут солгать, они буду искренними.
–Нет,– и это «нет», как ветер, пробежало по всей комнате.
–И я тебя тоже нет,– ответила девушка, и я не мог точно понять ее интонацию.
–Тогда к чему такой вопрос?
–Просто показалось, что ты любишь меня.
–Нет, не люблю.
–И хорошо, что не любишь. Иначе нам пришлось бы попрощаться. Я не хочу, чтобы меня любили. Я хочу, чтобы у меня был друг, но не любовник.
–С твоей красотой сложно найти друга.
–Но я нашла его…,– прошептала девушка.
–Вайолетт…,– я хотел поднять голову.
–Лувр прекрасный человек. Он всегда поддерживает меня,– я медленно опустил голову. Какая-то тоска одолела меня так внезапно и, на удивление, болезненно.– Как жаль, что я не могу ответить ему той же поддержкой. Но ты можешь. Я вижу, как ты спасаешь его. Спасибо тебе.
–Конечно…
–Только не грусти. Ты все знаешь.
–Знаю… Я не грущу.
–Грустишь. Я вижу. Я слишком молода для тебя. Да и старики мне не нравятся.
–Но ты плачешь о Ньепсе.
–Ты не Ньепс. Не заставляй меня менять мнение о тебе. Не разрушай снова то, что ты построил. Дай своему творению жить, ты слишком быстро его хоронишь.
–Ты для своих годов слишком умна.
–Я такая, какая есть. Не маленькая и не взрослая. Я где-то посередине.
–Переходный возраст?
–Наподобие этого,– она задумалась.– И не только в возрасте я нахожусь на середине…
–Ты снова боишься. Твои руки дрожат.
–Конечно, боюсь. Но от страхов не убежишь… Я понимаю это, успокаиваюсь, но спустя время снова загоняю себя и возвращаюсь к началу.
–Просто остановись.
Вайолетт перестала меня гладить и убрала руку. Холод ударил в голову, мысли взбодрились и стали медленно вставать. Блаженные секунды закончились.
–Ты тоже остановись,– сказала девушка.
Я поднял голову. Мне не было видно ее лица, но я заметил, как она обхватила колени.
–Будем вместе искать тормоза,– мое отчаяние смешило книги.
–Мы всегда были одиноки. В команде нам нет места.
–Даже если это команда одиноких?
–Тем более,– она устремила на меня свой взгляд.– Что с тобой? Ты вдруг стал похож на маленького ребенка. Твои вопросы такие глупые.
–Может, я просто хочу спать. День был тяжелый.
–Иди домой. Ты снова мучаешь себя. Оставь этот день и начни новый.
–Какой ты стала властной,– мне было невероятно досадно. На миг все застыло. Я дрогнул…
–Я тоже боюсь…,– Вайолетт, шурша платьем, встала с подоконника и медленно прошла к двери.– Я тоже боюсь начинать новый день. Вдруг он принесет страдания. Но куда больнее жить в горе, которое наступило.
Она открыла дверь. Я поднялся и подошел к девушке.
–Что ты нашла в моей тетрадке?
–Какой тетрадке?– Вайолетт уставилась на меня.
–С рукописями, у меня дома.
–Тетрадка… У тебя интересный почерк.
–И все?
–Разумеется, нет. Но пока это секрет.
–Ненавижу секреты. Устал от них.
–Прощай.
Вайолетт вытолкнула меня за дверь и закрыла ее. Я спустился по лестнице вниз. Кухня пуста. Лилия пошла спать. Я тихо оделся и вышел на улицу.
Ночной воздух режет куда больнее, чем мороз.
XV
«Сегодня день обещает быть скучным»,– с такими мыслями я встретил утро. Понятное дело, что мне нужно время, чтобы переварить все, что прошло, однако так непривычно просыпаться не под нервные стуки в дверь. Я медленно сел на кровать и посмотрел на окно. Наверно, так и проходит жизнь. Пока мы смотрим в окно, пока просыпаемся, одеваемся, думаем, время медленно утекает в никуда. Обыкновенно это происходит уже ближе к старости, когда ты не нужен обществу, твое тело уже не способно на спортивные подвиги повседневности, а мозг постепенно становится дряхлой колымагой. В молодости нас вечно торопят, оттого мы чувствуем время, как что-то долгое, тягучее. А после появляются мысли, вагон опыта и сумка пережитого багажа, которые заставляют секунды падать быстрее и думать дольше. Мы вечно боимся сожалеть о потерянном времени, и все же теряем его. Разве плохо лениться? Все же все приходит со временем, и, если вам дана возможность в будущем сделать что-либо, значит, так тому и быть. И время не зависит ни от чего, это все зависит от времени. Четвертая координата нашего пространства, которую мы не ощущаем, но которая влияет на нас больше всего, как четвертая стена для зрителя позволяет ему наблюдать за представлением. Именно за такие вдумчивые моменты потерянных лет я и люблю выходные дни.
Я медленно встал, подошел к столу, взглянул на лежащую тетрадку, зашел на кухню, поморщился от пустоты, вернулся к столу и сел. Взяв ручку, я уединился в свои мысли, думая о всяком, придумывая новое для себя и отстраняясь от этого чудесного мирного утра…
Прошло немало времени. Оказывается, мне многое есть, что сказать и, тем более, написать. Но рука, долго не писавшая, уже не поднималась. Я открыл дверь и вышел на улицу. Самый ленивый день. Плотные облака, похожие на кудри овец, делали сегодня еще более тягучим и медлительным. Я еще немного постоял и поглядел в разные стороны. Прохожих можно было по пальцам пересчитать. Мимо проезжали машины, которые являлись чудом света в Пивоварне. Думая, что же мне делать тут, я в очередной раз взглянул наверх.
–Сонный день,– рядом со мной стоял Алексей и так же смотрел на небо.
–Облака как всегда красивые.
–Правда, Солнца не видно. Это обидно.
–Иногда ему тоже нужен выходной. Какая же судьба свела нас?
–Давно хотел наведаться к вам. Дело есть. Думаю, вы мне поможете.
–Вы так самоуверенны.
–Моя самоуверенность спасает жизни.
–Тогда вы самый скромный человек на свете.
Молчание…
–Извините. В моем доме довольно пусто и уныло. Куда приятнее будет обсудить все в каком-нибудь заведении или ресторане, а лучше у вас.
–У меня, пожалуй, не стоит. С идеей о ресторане я с вами согласен.
–Заодно и позавтракаем.
–Пообедаем,– поправил меня следователь.
–Уже так поздно?
–Судя вашему удивлению, да, довольно поздно.
–Что ж, тогда и позавтракаем заодно.
–Вы не любите терять время.
–Как раз-таки наоборот. Я его раздариваю всем подряд. Пойдемте?
–Давайте. Куда вам угодно?
–Угодно зайти в первую попавшуюся забегаловку,– я опустил голову и посмотрел на Алексея. Он уже давно разглядывал меня.
–Разумеется,– он повернулся в сторону Площади.
–Постойте. Давайте в другую сторону. Мне уже осточертело ходить этим путем.
–Все, что вам угодно.
–Благодарю.
Мы молча шли по проспекту одни. Это было так странно, что целая улица была свободной, а единственные два человека, что беспечно ходили по холодной плитке, шагали рядом друг с другом, казавшиеся стесненными этим узким тротуаром. Вывеска не заставила себя долго ждать. Мы зашли в довольно большой ресторан, где людей было тоже немало. Это немного удивило меня. К нам подошел метрдотель и предложил столик. Когда мы уселись, я почувствовал на себе пристальный взгляд, однако стоило мне взглянуть на Алексея, как его лицо тут же стало привычно-приторным.
–Ну, что, к делу?– он положил свои руки на стол, скрестив пальцы.
–На голодный желудок?– недовольно ответил я.
–Когда вы голодны, в вас больше напряжения, и мне легче вести допрос на натянутых нервах.
–Странная у вас методика, но я слушаю.
–Вам что-нибудь известно о смерти Ньепса?
–Нет,– я сразу же попытался солгать, не тратя на раздумья ни секунды.
–Не врите, сразу говорю. Это все испортит. Я неоднократно видел вас входящим в фотоателье Ньепсов,– Алексей еще пристальнее взглянул на меня. Это был серьезный промах.
–Хорошо, понимаю, просто небольшая паника. Не каждый день тебя допрашивают.
–Нужно адаптироваться к неожиданностям. К делу.
–Особенно к тем, что ни разу с вами не случались,– мои попытки тянуть разговор были жалкими.
–Так каков ваш ответ?
–Да, я знаю про смерть Ньепса.
–Как много вы знаете?
–Он умер от сердечного приступа, если я не ошибаюсь.
–Дайте угадаю, это вам сказала дама, живущая на одной с вами улице? По-моему, ее зовут Лилия.
–Не знаю о такой.
–И снова лжете, мистер Ридл. Вы себя же подставляете.
–Вы с ней общались?
–Да, общался. Она прекрасная хозяйка, только утверждала, что не знает о смерти Ньепса.
–А мне вы не поверили.
–Вы сразу показались мне довольно подозрительным человеком, мистер Ридл. Сами посудите, неизвестный неожиданно переезжает в Пивоварню- наверно, один из самых скучных и сонных городов планеты- сближается с Ньепсом, и после чего тот исчезает.
–Как исчезает?
–Вот так. Недавние клиенты, которые хотели попытать удачу и сфотографироваться у Ньепса, попросту не получили ответа.
–Странно, что они обратились именно к вам.
–Ничего странного в этом нет. Обыкновенно на звонки отвечали всегда либо жена, либо слуги, если хозяина у аппарата не было, но в данном случае на телефонный звонок никто не ответил.
–Я же мог попросту лгать вам снова и снова, но сразу попался на вашу уловку. Из вас замечательный простак получается.
–Благодарю. А теперь мне интересно одно- кто убийца?
–С чего вы взяли, что Ньепса кто-то убил? Он сам умер своей смертью.
–Тогда вы бы не стали мне лгать при первом вопросе.
–Мало ли,– я занервничал больше,– что я отвечаю. Извольте повторить, но я запаниковал, поэтому так и ответил.
–А дальше признались тотчас.
–Посчитал, что правда за мной. Он умер своей смертью. Спросите близких.
–Они не выходят на контакт.
–Конечно, у них траур.
–Это не повод отказывать полиции.
–Посмотрим, если на похороны вашего знакомого прискочит полиция. Как вы отреагируете?
–Мы отошли от темы. Итак, мистер Ридл, кто же убийца?
–Я вам сказал, что он умер своей смертью,– я постарался наиболее твердо выговорить эти слова.
–Тогда где же свидетельство о его смерти?
–Не знаю, что на уме у жены Ньепса, но факт того, что его уже похоронили известен.
–Даже докторов не вызывали…,– произнес, завывая, Алексей.
–На что вы намекаете?
–Неужели что-то произошло такое, что не хочется показывать докторам? Может, ножевое ранение? Или даже пулевое?
–Спрашивайте все у хозяйки. Я понятия не имею ничего о бумажных делах.
–Человек, который не один год работал журналистом и не знает о бумажных делах… Как странно. Вы же были криминалистом, неужели навыки так быстро исчезают?– я опустил руку под стол и крепко сжал кисть в кулак.
–Копаем в прошлое подозреваемого,– раздраженно ответил я.
–А что же вам там такого закапывать?– азартно улыбнулся Алексей тем самым оскалом игрока, поймавшего оппонента на ошибке. Хотя до этого ошибок и так было немерено.
–Совсем ничего, просто не люблю говорить о тех годах,– я внезапно разозлился, вспомнив о прошлом, и довольно громко сказал,– Чего же вам, черт подери, надо?!
–Я прошу вас сказать, кто убийца.
–Я убийца!– мне все это надоело.– Я! Хватайте!
–Боже, не подражайте студентам, что убивают старух. Вы взрослый человек. Я знаю, что вам известно, кто убийца. Вы были свидетелем, но не участником.
–С чего вы взяли?
–В момент убийства вы еще бежали в ателье.
–И это вам известно…,– я откинулся на спинку стула.
–Разумеется,– Алексей улыбнулся теперь надменной и хитрой улыбкой.– Все-таки работа следователя заключается в поиске правильной информации, а все остальное дело техники.
–Откуда? Откуда у вас информация о времени смерти Ньепса?
–Банальная логика: вы, находясь у себя дома, получили какое-то впечатлившее вас известие, выбежали из своей квартиры, забежали к Лилии, потом и оттуда выбежали, но уже с некой девушкой по имени Вайолетт. Это было в тот же день, в который убили Ньепса. Несложно догадаться, что вы спешили спасти старика или, как минимум, понять, что происходит. Верно?
–Как вы пришли к этому итогу?
–Признаюсь, долго думал, и передо мной лежали несколько вариантов. Сейчас я рассказал самый смелый из них и попал, судя по всему, в самую точку.
–Снова попался…
–Именно из-за этой вашей нерасторопности вы и не могли быть убийцей, как минимум, в настоящем. Но в вашем прошлом еще много тайн.
Меня разъедала злоба. Этот человек смеет лезть туда, куда ему точно не стоит и нос совать. Такая наглость, нарушающая мои личные критерии, выводила из себя.
–Так, кто же убийца, мистер Ридл?– Алексей подозвал официанта, который шел с другого конца заведения.– Перестаньте томить свой аппетит, давайте вы ответите на мой вопрос, и мы поедим.
–У вас уже есть подозреваемые. Зачем вам я?
–Разумеется, есть. Возможно, он даже среди нас,– следователь придвинулся ко мне и стал оглядывать зал.– Где-то за одним из этих столиков, притворяясь нормальным человеком, сидит убийца, который бесстыдно улыбается, нося на своих плечах этот тяжелый груз произошедшего горя. Его легко можно определить по сгорбленному стану, а таких здесь, к сожалению, очень много.
–Так схватите его,– сквозь зубы проговаривал я.– Схватите и отстаньте уже от меня. Я с вами больше не хочу иметь ничего общего.
–Вы так быстро обижаетесь, мистер Ридл,– лукаво заявил Алексей.– Быть может, я сейчас давлю на вашу давнюю рану?– и я почувствовал, как его пальцы сжимают мое нутро.– Что же, что же вы скрываете?
–Раз уж я вам больше не нужен. Прощайте.
Я поспешно встал и намеревался идти к выходу, но не удалось мне пройти и пару шагов, как следователь тихо, но четко с некоторой насмешкой проговорил:
–Заместитель доктора Осмота по делам особо опасных пациентов в психиатрической больнице №18,– эти слова словно ударили в самое сердце. Я остановился и лихорадочно обернулся на посетителей, чтобы убедиться, что никто не услышал слов Алексея. Следователь же, заметив мою прекрасную реакцию улыбнулся.– Так вас именуют в отчетах?
–Вы сейчас стоите на грани моего сумасшествия,– меня одолевал гнев, что полностью исказил мой голос до подобия адского пламени.
–Присядьте же,– наигранно учтиво предложил следователь и ехидно заметил.– Сумасшедшему плохо стоять на своих ногах.
Не глядя на него, я сел и сдерживал себя, чтобы не наброситься на своего собеседника.
–Вот и официант,– Алексей добродушно повернулся к персоналу.– Мне, пожалуй, ваш салат «Алая месть». Что в него входит?
–Винегрет, зелень, морковь, политые сверху особой заправкой из пармезана и специй.
–Замечательно.
–Что-нибудь еще?
–Бокал вина,– здесь следователь ответил как-то сторонне, будто бы не намеревался всерьез дополнять свой заказ.– У вас довольно большой выбор, так что возьму этого,– он указал на меню. Официант все подробно записал.
–А вашему приятелю?– служащий ресторана услужливо посмотрел на меня, но встретив мой гневный взгляд, тут же отвернулся обратно к Алексею.
–Мне чаю,– с трудом ответил я.
–К… Как вам угодно… Прошу вас подождать.
–Конечно!– следователь ободряюще махнул на прощание официанту рукой.– Вы напугали его своим видом! Как так?
–Откуда вам известно?
–Обычное копание,– уклончиво отвечал Алексей.
–Я вас спрашиваю конкретно- откуда?– мне казалось, что из носа выходят клубы пара.
–Самый банальный вариант, до которого вы никогда бы не догадались. О вас я узнал, связавшись с тем, кто вам продал вашу квартиру. Он же поведал мне примерно откуда вы прилетели. И так шаг за шагом я дошел до самого вашего географического начала, собрав по пути корзинку интересных фактов. Но, опять же, мне кажется, теперь вы сможете, наконец, ответить на вопрос. Кто убил Ньепса?
–Тот, о ком вы даже не знаете,– с ненавистью и вызовом произнес я. Чувствовалось в моем голосе, что рассудок мой медленно отходит на второй план.– И больше не узнаете.
Алексей впервые перестал улыбаться и вопросительно-серьезно взглянул на меня. Прямо в мои гневные глаза и, кажется, осознал, насколько близко было мое сумасшествие. В нем что-то переменялось, он испугался, и его лицо так же быстро менялось в своем выражении, как темы нашего разговора: кажется, все старается уйти от главной нити, но безнадежно возвращается обратно к исходному вопросу. Видя испуг Алексея и его перемены, я ощутил плавное остывание. Гнев уходил, довольный доведением оппонента до такого же жалкого состояния. Теперь мы, наконец, были с ним на равных. Следователь бессмысленно попытался вернуть инициативу, однако больше его глаза не встречались с моими.
–Вот оно как… Даже интересно стало, скажу я вам. Неужто наш преступник закончил так бесславно?
–Вы правда считаете, что это он?
–Разумеется!– уверенности в его интонации не чувствовалось.– Преступник после своего террора скрылся, значит, готовился к новому акту. И вот смерть Ньепса! Таинственная и туманная, в которой неизвестно даже, как умер старик. Разве тут может быть замешана одна лишь природа со своим старением? Нет!– его красноречию чего-то не хватало. Было видно, что Алексей теряет нить своего же повествования, находясь в состоянии паники. Его глаза быстро бегали по посетителям.– Тут точно замешан кто-то. Точно…
–Вы не убедили меня,– твердо и грозно произнес я.– Вы не уверены в своей правоте. Для вас это губительно. Теперь я понимаю, что весь наш разговор оказался бессмысленным. В нем мы ничего не вынесли, кроме того, что вы лишь детективная крыса, что копает под тех, кто никак не связан с настоящим преступлением. Вы пустой, как и ваши аргументы.
Алексей, униженный и оскорбленный, сидел в полном смятении. Он стремительно потерял свою инициативу, на которую всегда надеялся и теперь беззащитный старался избавиться от этого позора пустыми вопросами и ответами.
–Думаю, нам больше не о чем говорить. Да и вы не посмеете что-либо сказать.
–Посмею!– Алексей пересилил себя и громко воскликнул.– Я докопаюсь до истины. На мне держится весь город! Вся правда у меня на руках!
–Смотрите, чтобы эта правда не оказалась водой, потому что Пивоварня безнадежно ускользает от вас.
Алексей слегка улыбнулся. Эта улыбка показалась мне не отчаянной, а, скорее, безнадежной, будто бы невезучий прохожий, случайно попавший на проезжую часть, встречает на своем пути грузовик и вместо испуга принимает смерть, понимая, что на этом его история подошла концу так глупо, уныло и банально. Только этот следователь жив, а от этого еще хуже. Еще чувствительнее ощущается правда, сказанная мною, и я увидел, как невольно рука его потянулась к невидимому предмету на столе.
К нам подошел официант. Он скромно и тихо положил наши заказы и быстро удалился. Первым делом Алексей взял бокал вина и выпил его, поморщившись. Я наблюдал, как следователь поедает нехотя салат, а затем с жадностью делает глоток алкоголя. Это было одновременно и завораживающим зрелищем, словно перед тобой дикое животное, борющееся за существование, и отвратительной сценой беспамятного пьянства, где во всем поведении актера видится искреннее желание уйти в неведомый мир, отстраненного от настоящего. Однако, чем глубже герой вступает в алый лес, тем дальше от него отдаляется его душа, полная амбиций, надежд и мечтаний. Сейчас передо мной происходило самоуничтожение, которое казалось обыкновенным наслаждением вина, но в глазах виднелась безнадежность. Эта сцена являлась единичной, но, кроме того, она была истоком начала бурного течения рек горя и пьянства, которые, смешиваясь, приводили к бескрайнему морю бессмыслия и одиночества. Таков конец у каждой бутылки вина, если рука, взявшая ее, не способна так же крепко взять свое сердце.
Понимая, что разговор закончился, я встал и направился к выходу. Алексей только печально взглянул на меня и снова принялся за алкоголь. Я оставил деньги под кружкой чая, от которого отпил пару глотков, и вышел на улицу, вспомнив, что сегодня у меня выходной, а произошло уже неприлично много для спокойного дня.
Ступая в обратном направлении, я думал о том, куда же идти дальше. Передо мной был выбор, однако над всеми вариантами возвышалось одно единственное глобальное решение, которое, пожалуй, погубило не одну сотню, но с другой стороны, спасло миллионы. Пойти и остаток дня пролежать на кровати. Это было настолько заманчивое предложение, от которого сложно отказаться, что мои ноги сами по себе свернули в знакомый подъезд, руки открыли привычную дверь, а голова легла на мягкую подушку. Неужто и вправду так весь день и провести? В вечной лени, безделье и бессмысленном существовании? Какое же все-таки спасительное слово «выходной». Оно дает замечательную отговорку, волшебный билет, избавляющий тебя от всех дел на целые 24 часа, позволяя тебе отправиться в мир ничего не делания. Тем и прекрасны выходные, что они делают из трудящейся машины, погрязшей в работе и проблемах, человека, наслаждающегося данной ему Богом уникальной возможностью жить. В выходной день даже переосмысливать ничего не хочется, потому что только при трудовой деятельности так же трудоемко работает мозг.
Я лежал на кровати, смотрел в потолок, и передо мной неслись все прошедшие события, которые вызывали во мне всякие чувства. Я будто бы пересматривал фильм. И только последний кадр не давал удовлетворения моей бездельной деятельности. Этот допрос Алексея… Насколько же он был непонятен и насколько странен. Этот человек, как бы ни пытался показать себя серьезной и даже опасной личностью, на самом деле пуст. Он возомнил себя героем города, однако же опорой его безумной идеи является бесформенная гордость. Возможно, он даже никакой не следователь, а так, любитель, который изо всех сил старается быть профессионалом. Испугаться одного лишь злобного взгляда уже позорно для сотрудника полиции, а ведь потом он принялся пить на работе. Еще один лучик трезвости в этом пьяном городе, на самом деле является таким же опущенным гражданином, живущим в вечном сне. Он полностью опустился в моих глазах, стал ничтожным и жалким. Вспоминая неверность его жены, мне еще больше кажется, что этот человек слепо верен своим идеям, не замечая при этом настоящего расклада мира, он погружается в собственное безумие, в собственный мир со своими правилами, где каждый человек должен играть по его выдуманным правилам. Он всем видом старается заставить людей это сделать, но что можно достать из пустой коробки?
Его пустота- это его горе… Горе… Оно повсюду и у каждого оно свое. А у этого человека оно самое пустое…
XVI
Ночь. Не утро. Проснуться среди ночи… Осталось что-то позади. А впереди? Что? Зачем я проснулся? Стоило ли мне просыпаться?
Я встал с кровати. Больше уснуть мне не удастся. На улице тьма тьмущая. В мое окно добиралась полоска света уличных фонарей, которая затем отделяла квартиру на две части, ничем не отличающиеся друг от друга. Что там серо, что здесь. Ничего не поменялось. И только эта полоска теплого желтого света разделяла эту скуку. Она была прорезью, открывающей предо мной мир мечтаний. Утопию, где существуют нормальные порядки, нормальные законы, нормальные люди. Я ожидал, когда же из этого выреза вылезет рука и пригласит меня в этот мир. Но никто не появлялся… Мне нужно самому войти в нее. Самостоятельно, без чьей-либо помощи. Я один сейчас решаю, стоит ли мне ступить в блаженные земли, погрузиться в свет, стать желтым или так и ждать помощи руки, что занесет меня в этот мир. Голова кружилась. Серый и желтый смешивались, превращаясь в ужасный оттенок грязи, становясь рвотой… Я упал на пол. Прошло, кажется, бесконечное количество времени, пока, наконец, мир стал на свои места. Полоска света стала уже. Я подполз к ней и задумался. Стоит ли… Сейчас? После всего, что я сделал еще и сбежать? Так просто, оказывается решать проблемы. Стоит просто натворить дел и сбежать, оставить все тем, кто привык лезть в гору. И смысл тогда от меня? Смысл от того, что я здесь нахожусь. Я вечно бегу. Передо мной столько хребтов, а я их обхожу через пустыни. Не люблю трудных путей и, в итоге, завожу себя в бесконечные ряды дюн без еды, без воды, без смысла…
С трудом я встал, продолжая пошатываться. Я с ненавистью смотрел на эту желтую полоску света, хотел было набросить на нее, но одумался. Обернулся. Вышел. Даже не оглянулся, а просто закрыл за собой дверь, успев накинуть одежду. На улице пусто. В голове мелькнула физиономия Алексея, сначала пугающая и пронзительная, затем жалкая и отчаянная. Махнув рукой в пустоту, я направился к Площади. Вечно, когда тяжелее всего, все пути ведут именно в центр города. Никуда больше, а только туда. И понятное дело- Пивоварня находится между двумя крайностями: Площадью и кладбищем. Между всем этим- сон, пьянство и вечное забытье. Все просто здесь. Не надо далеко идти, искать новое, получать уникальное, выбирать трудное, стоит просто пройтись в любую сторону, и ты попадешь куда-нибудь. Похоже на монету, где шансы выпадения орла или решки равны, одно лишь различие в том, что толщина куда больше диаметра. В том и смысл города. В том и смысл…
Я остановился. Передо мной был Лувр. Он шел, танцуя на ходу. Его руки медленно и грациозно поднимались вверх, расплывались в разные стороны, окунались вниз и снова взлетали. Ноги слегка подпрыгивали, изображая радость и веселье, они двигались четко и плавно, оборачиваясь вокруг себя, делая замысловатые движения и возвращаясь в привычное состояние, успевая при этом идти вперед. Грудь смотрела вверх, стремилась улететь в небо, но плечи сгорбились, а голова и вовсе поникла, изо всех сил пытаясь взглянуть на звезды. Лувр шел, танцуя свой балет жизни, однако не было в нем никакого сюжета, никакой логической цепочки, которая объясняла бы те или иные движения, даже чувств не было- одна импровизация, один ветер. Стремясь взлететь, он опускался глубже, стараясь бежать, он медленнее полз. Этот танец выглядел ужасно, безобразно, небрежно, смешно, но в нем сочетались звезды, что завораживали глаза. Из пальцев лился свет. Уличные фонари, как духовой оркестр, подыгрывали своим желтоватым свечением, а холодный ночной воздух поднимал вверх подол пальто безликого. Лувр изображал уродливую птицу, висящую над пропастью и смело шагающую по ее краю. Впереди виднелись просторы Площади, а единственный прохожий медленно порхал, приближаясь при этом все ближе и ближе к земле. Костлявые ветки замолчали, холодная плитка перестала трещать, а ветер задержал свое возбужденное дыхание. Лувр опустил руку в карман и достал фотографию. Он направил ее на Луну и долго вглядывался. Затем вздохнул и положил свою жизнь обратно. Теперь танцевать ему не хотелось. Безликий оглянулся и увидел меня. Махнул рукой и подбежал.
–Что делаешь в столь поздний час?– Лувр бодро протянул мне руку.
–Да… Так… Не спится,– как-то туманно и сонно отвечал я, оставаясь еще под впечатлением увиденного.
–С тобой все хорошо? Ты тяжело дышишь,– он взглянул своим мутным лицом на меня.
–Да… Я так… Холодно немного…
–Заболеешь еще. Иди домой.
–Нет. Я лучше прогуляюсь…
–Как хочешь. Тогда составлю тебе компанию. Этой ночью как-то особенно пустынно, оттого так хорошо,– на его мутной физиономии появилась еле заметная расплывчатая улыбка.
Мы шли рядом: я тяжело и грузно перебирал ноги, пошатываясь, а он порхал, тщетно стараясь улететь ввысь, но оставался на земле. Площадь завывающим пением приветствовала поздних гостей, заставляя голые деревья покорно кланяться нам. Мы подошли к самой неприметной лавке, стоящей напротив серого дома- черного входа в подземелье Ньепса. Лувр опустился на скамейку и расслабленно умостился на ней.
–Ну-с,– наигранно учтиво безликий указал на свободное место рядом с собой,– прошу-с присаживайте-с.
Я тихо сел рядом с ним, укутавшись поплотнее. Ветер был жуткий, ужасный. Стоило ему залететь в открытые места, как он тут же резал все холодом.
–Как тебе… жить?– спросил я.
–Замечательно!– отвечал Лувр.– Жить- это просто замечательно! Никогда бы не подумал, что счастье заключается в свободе.
–К свободе люди и стремятся…
–Так я человек,– задумчиво и восторженно проговорил безликий.
–И что же ты делаешь на свободе?
–Ничего.
–То есть живешь так, как и до?
–Нет. Раньше я жил с грустью и тревогой. А сейчас- со свободой.
–И что же ты- свободный- собираешься делать?
–Жить.
–Просто жить?
–А разве надо что-то еще?– он вопросительно уставился на меня всем телом.
–Есть ли смысл?
–Смысл? Конечно, нет.
–Счастливчик… Ты еще и радуешься жизни без смысла…,– я опечаленно улыбнулся и посмотрел вниз.
–А зачем горевать?– непринужденно отвечал Лувр, однако бодрость постепенно угасала и становилось тайной задумчивостью.– Если мне дана свобода, значит, я должен ей наслаждаться. Вот мой смысл.
–А до этого в чем был смысл твоей жизни?– глаза становились мокрыми.
–Раньше у меня жизни не было,– неожиданно тихо проговорил безликий.
–Как же. Разве ты жил в плену, в клетке? Разве ты не мог выйти на улицу, насладиться погодой, людьми? Разве ты сидел в одиночестве, вдалеке ото всех? И ты говоришь, что у тебя жизни не было?– с каждым вопросом я повышал голос. Это было похоже на настоящую истерику.
Лувр затих.
–Была… Но разве жизнь с горем могут считаться жизнью?
–Но люди же живут как-то и успевают еще горевать. Без горя не было бы ничего.
–А я не могу,– горячо вскрикнул Лувр.
–Ньепс разве не был твоей жизнью и твоим горем? Служение ему ничего не значило?
–Это был плен,– безликий отвернулся.– Вековой плен, из которого я выбрался.
–Да любой раб был бы рад такому плену. Ты же жил. У тебя было все! Так ты еще ни о чем не заботился. Ты убивал людей, не задумываясь о их жизни. Ты кромсал тех, кто не угождал тебе. Тебе было наплевать на жизнь, у тебя был только смысл. А теперь? Теперь у тебя есть жизнь, но нет смысла, и кем ты стал?
–Человеком,– отрезал Лувр.
Я застыл. Его расплывчатое лицо, казалось, еще больше расплывается, утекает куда-то. Мне стало не по себе. В этой биомассе двигалось все, будто бы бактерии живут своей жизнью в пробирке заядлого ботаника, и в голове тут же возникло отвращение, а во рту появился необъяснимый вкус чего-то настолько ужасного, что хотелось вычесать камнем свой язык. Чтобы не видеть этого ужаса, я откинулся на спинку скамейки. Звезды были невероятно яркими. Они горели в полной пустоте, существовали среди полного мрака, невзирая ни на какие трудности и преграды. Они светят всем тем, кто их видит, и не ожидают ответного света. Настоящие добродетели, ангелы, которые родились не в священных писаниях, а в космосе. Однако вся эта красота, вселяющая надежду и облегчение, так просто скрылась за дымкой тучи. Ничего не осталось от былых белых точек- один лишь размытый мрак.
