Шиму Киа
Горе
«Зачем?»,– вдруг всплыл в голове вопрос. Почему я стою у окна? Что я тут делаю? Ради этого я лгал доброй и доверчивой Лилии? Это все ради такого бессмысленного действия… Оно принесет миру ничего: ни пользы, ни горя, ни даже трагедии. Оно даже мою душу не тронуло, я все накрутил у себя в голове, чтобы дать этому поступку хоть какое-то значение. Все настолько бессмысленно… Внутри этой комнаты, лицемерной, чистой, опрятной и светлой я задаю себе вопрос о бессмысленности совершенного действия, при этом продолжая смотреть вниз. Вот он где полет мыслей. Она смотрела в серые тучи, пытаясь прорваться к солнцу, а я лицезрел на ее подвиги. Мы находились на разных высотах: она- чистых, я- низких. Между нами были пару метров, но душевно мои позиции далеко позади. Она зацепила меня зрелостью. Она взрослее меня, понимает жизнь лучше, хотя шестеренок этого мира я увидел больше. Наши знания отличаются, но моральное превосходство распределилось не в мою пользу. С чем это связано? С обычным окном? Она же девочка, а я мужчина… В буквах различия не так значительны, как в мыслях, которые заключены в этих двух словах. Два разных мира. Один- праведный, чистый, другой-… потерянный…
Я отошел от окна. Бессмысленность меня привела к правде. К той правде, которую я не хотел видеть. Мы не хотим ее видеть… Отвернуться от бессмысленности- значит, повернуться к другой точно такой же бессмысленности. Слово «смысл» перестало нести своего прямого значения, потому что, если захотеть, то бессмысленным станет все. Даже сам смысл. Так почему же мы еще живем? Почему действуем? Почему стремимся к чему-то… Безобразному?
Чувства… То, что спасает нас от потери себя, всего самого ценного. То, что дает нам уязвимость, слабые стороны. То, что отличает наше имя от сотни таких же имен. То, что делает нас… Человеком. В этих бессмысленных действиях заключены порывы. Пока смысл думает, чувства, как волны, по накатанной набирают мощь и толкают нас на берег. Волны тоже с чего-то начинаются. Они начинаются с движения литосферных плит, которые находятся где-то в прошлом… И дальше, еще глубже обитает то самое слово, еще несказанное, неоткрытое и неизведанное, которое дает смыслу то самое значение «смысл». Дает ему опору, на которой держится все человечество… Весь мир!
Только сейчас я заметил одинокое белоснежное фортепиано, который стоял вдоль стены. На нем не было пыли: недавно играли. Я не решился подойти к нему. Слишком много времени я потратил на обдумывание бессмысленных мыслей.
Быстро спустившись с лестницы, я встретился с Лилией, которая выходила из кухни.
–Вы уже уходите?– спросила она слегка печально.
–К сожалению, да. Нужно доделать дела,– задумчиво и угрюмо ответил я, отчего хозяйка застыдилась своего вопроса.
–Удачного вам дня!– пожелала она.
–И вам.
Я надел пальто и вышел из дома.
Еще долго смеялся я со своих мыслей о бессмысленностях, которые появились из-за такой мелочи, как окно, фортепиано и она…
VIII
Проснулся я от громких стуков в дверь. Окно трещало от постоянных вибраций. Я тяжело встал с кровати, подошел к двери и прислушался. В дверь долбили знатно.
Повернув ключ и отворив дверь, я увидел перед собой уже знакомое дуло пистолета. Мне уже не было так страшно перед возможностью получить пулю в лоб, но колени немного дрожали. Наклонился и взглянул на гостя, держащего оружие.
–Невежливо, не пожав руки, приветствовать хозяина дома,– сонно ответил я.
–Это ты рассказал маме, что я была на площади?!– гневно из-за ног убийцы, лицо которого я не мог рассмотреть, вышла Вайолетт, маленькая и раздраженная. Она бесцеремонно ступила за порог и указала на меня пальцем снизу-вверх.
–А еще невежливо указывать на людей пальцем.
–Отвечай!– ее гнев походил скорее на капризную истерику, но когда твои виски в шаге от потенциального сквозного отверстия, эта девочка сразу превращается в грозного амбала.
–Да, я.
–Я тебя убью!– девочка посмотрела на мужчину, готовая приказать меня пристрелить.
–За что же?
–Из-за тебя мне мама запретила на неделю приходить к дедушке!
–И потому стоит убивать человека?
–Да!
–Неужели моя жизнь ничего не стоит?
–Для меня- ничего!
–А мне она дорога. Если я ее потеряю, то потеряю все.
–Плевать!– капризно отгрызалась девочка. Затем она села на мою кровать. Некоторое время она болтала своими ногами, пока у моей головы находился пистолет.
–Ты что, медик, что ли? Почему так лекарствами воняет?
–Недавно болел. Я писатель.
–Писатель?– ее гнев с каждым словом потихоньку затухал. Ей становилось больше интересно. Чем меньше она раздражалась, тем более скромной становилась. Наглость исчезала и появлялись робость и грация молчания.
–Именно. Вон на столе лежит рукопись.
–Правда?– она с любопытством вытянула голову, чтобы взглянуть на стол.– Можно… Посмотреть?
–Конечно,– я кивнул плечами. Мужчина с пистолетом не двигался.
Девочка осторожно подошла к письменному столу. Она некоторое время всматривалась в бардак, ничего не трогая и стараясь найти мою тетрадку. Вскоре ее руки переворачивали исписанные листы. Вайолетт светилась от счастья.
–Тебе так нравятся писатели?
–Мне нравится искусство,– восторженно воскликнула она. Ее глаза сияли.
–И что же тебе нравится больше всего?
–Все!– радостно крикнула девочка.
–И как тебе мои рукописи?
–Что вы пишите?
–Небольшие рассказы.
–У вас интересные идеи, но язык бедный, да и какой-то мысли, морального посыла, который бы цеплял отсутствует. Пустая жестокость, трагедия и драма. Нечего вынести полезного из ваших рассказах, сплошная картинность,– рассуждала гостья, пока она меня безжалостно громила, переворачивала страницы, анализируя текст.
–Ты так быстро прочитала всю тетрадь?
–Нет, только два рассказа. Первый и последний. У вас ничего не поменялось в стиле письма. Все то же.
–Критиковать ты умеешь,– усмехнулся я и взглянул на дуло пистолета.– А твой друг тоже увлекается искусством?
–Нет, убийствами,– быстро отрезала Вайолетт.
–Это я уже понял.
Рука убийцы дрогнула.
–Как долго твой друг будет держать пистолет?
–Точно! Мы же хотели тебя убить!– она вскочила.– И как я могла забыть?
Затем подойдя ко мне, девочка оценивающе взглянула на мой стол.
–Хотя жалко будет убивать сына искусства, даже такого бездарного…
«На оскорбления она богата»,– подумал я, стиснув зубы. Это немного задело меня, хоть и было правдой.
–Так не убивайте. Вы знаете, что значит помиловать?
–Знаем, но никогда не используем.
–Вы так безобразно распоряжаетесь чужими жизнями.
–У нас есть такая возможность,– такие недетские рассуждения делали из небольшой девочки настоящего солдата, прошедшего не одну войну и сейчас допрашивающего меня в захваченном доме.
–А если ваши жизни будут во власти другого, вы поймете всю их ценность?
–Такого никогда не будет,– нагло ответила Вайолетт и аккуратно положила тетрадь обратно на стол.
–Вы так самоуверенны.
–Мы бессмертны.
–Мне вас жаль.
–Что?– она возмущенно подняла на меня глаза.
–Вы будете обречены на страдания.
–Почему?..,– она немного испугалась. Видимо, мой взгляд в этот момент был пугающе строг.
–Потому что когда-нибудь придет плата за чужие жизни.
Вайолетт пристально посмотрела на меня, затем развернулась и ушла, крикнув своему другу:
–Пойдем отсюда.
Мужчина убрал пистолет и вышел вслед за девочкой. Лица его я так и не запомнил…
Дверь захлопнулась. Естественно, я их так просто не оставлю, прослежу за ними. Накинув пальто, я тихо вышел и закрыл дверь. Быстро и бесшумно спустился по лестнице, вышел на улицу. Меня тут же кто-то схватил крепкими руками, сжимая рот.
–Я так и знал, что он пойдет за нами,– громко говорил раздраженный и нервный голос.– Лицо у него знакомое было. Это он в прошлый раз за нами следовал.
–Я забыла спросить,– сказал снизу девочка.– Как вас зовут?
В ответ я лишь промычал. Мужчина открыл мне рот, я вдохнул холодный и сырой воздух. Его мозолистые и грязные руки отвратительно пахнули.
–Мистер Ридл…,– отдышавшись, ответил я.
–Мистер Ридл…,– она задумалась.– Запомню. А теперь говори, почему ты следишь за нами?
–Это все обычная случайность.
–Это не случайность!– когда девочка произнесла эти слова, мужчина ударил меня в живот. Боль была невыносима. Я скорчился.
–Я первый раз встретил вас на Площади,– каждое слово давалось мне тяжело и отдавалось сильной болью в груди.– Тогда вы убили несколько человек… Мне стало интересно, кто вы, и я решил проследить за вами.
–Ты был в доме дедушки?
–Был…
–Что ты там видел?– она грозно смотрела на меня снизу.
–Все,– честно отвечал я.
–Тебя нельзя оставлять в живых. Как бы жалко мне тебя не было, ты слишком много знаешь.
–Трудно быть умным, но за это убивать точно не стоит,– отшучивался я.
–Стоит! Но не здесь… Куда бы нам отойти…
–Неужели я настолько важная персона, что вы не хотите, как всех остальных, убивать прямо на месте?
–Это не я убивала! А он!– неожиданно стала перекладывать вину на своего друга девочка.
–Да они меня все достали!– проорал истерически мужчина.– Курят, пьют и не стесняются! Хоть немного бы уважали окружающих, зашли бы в свои бары, но нет! Надо испортить мне настроение, выйти на улицу и демонстративно показать, какая ты свинья!
–Хотя бы драку начал бы, но зачем убивать!– стала возмущаться Вайолетт.
–Это слишком долго и муторно! Тратить время на таких отбросов…
–Женщин-то зачем убивать?!
–Мужчина, который курит похож на свинью. Женщина, которая курит, прячет свое свинство за красотой, что еще хуже! Они не имеют право на жизнь!
–Они имеют право на исправление!
–Нет!
–Стоп,– от этого спора я скоро оглохну.– Может, не будем нарушать тишину улицы? Пройдемте, может, обратно ко мне домой?
–Ну уж нет, там ужасно пахнет!– раздраженно отозвался мужчина.
–Тогда куда нам уйти?
–Может, к дедушке?
–По-твоему этот дряхлый чудик впустит нас после прошлого раза?
–Мы зайдем с парадного,– хитро проговорила девочка.– Я знаю комнату, в которую никто не заходит.
–Я думаю, нам стоит идти,– мужчина ослабил хватку, пока он спорил, я смог без проблем освободиться и увлечь парочку за собой: вокруг нас стали собираться зеваки, которые явно создадут немало проблем, если мы останемся на том же месте.
–Ты про какую комнату говоришь?– спрашивал по пути убийца.
–Та, что находится под лестницей,– стараясь поспеть за мной, говорила Вайолетт.
–Там есть дверь?
–Всегда там была.
–Я уже больше двух столетий живу в доме Ньепсов, но никогда ее не видел.
–Значит, плохо искал.
Мы свернули в переулок и вышли на улицу, где находится вход в фотоателье. Пройдя дом Вайолетт, дошли до заведения без какой-либо вывески.
–Откуда ты знаешь, где еще и парадный вход находится?– недоверчиво спрашивала девочка.
–Случайно забрел.
–Врет, как дышит,– злобно отгрызался мужчина.
–Иногда стоит верить незнакомцам.
Я открыл дверь. Вайолетт зашла быстро, а мужчина остался за порогом. Девочка кричала на него:
–Чего ты ждешь?
–Кто ты?– убийца смотрел на меня. Я не видел его глаз- они были размыты- но голос его злобно рычал. «Убийца Размытое Лицо»,– вдруг на всю голову прозвучало это прозвище. УРЛ… Звучит не очень. Вот Лур- куда лучше. Может, мне его Луром назвать? «Лицо убийцы размыто». Чего-то не хватает… «Лицо убийцы всегда размыто»– Лувр. Как символично. Думаю, это идеальный вариант.
–Отвечай!– Лувр потянулся за пистолетом.
–Разве я не говорил? Я мистер Ридл, писатель, недавно переехавший в Пивоварню.
–Откуда ты знаешь про нас?– каждое слово он гневно произносил. Казалось, что с каждым выдохом он выпускает пар.
–Обычная случайность.
–Врешь!– он направил на меня пистолет.
–Если ты зайдешь в дом, то я все тебе расскажу. Да, я думаю, стрелять через порог не слишком культурно.
–Черт подери!– выругался мужчина и обернулся. Люди смотрели на нас.
–Мы ждем,– беспечно сказал я.
Убийца вошел. Я тут же закрыл дверь, а Вайолетт закрыла ее на ключ, который затем спрятала в кармане юбки.
–Говори!– он не переставал держать дуло пистолета перед моим лицом.
–Ты мне не поможешь?– я обернулся к девочке.
–Нет,– она равнодушно прошла в большой зал.
–Да отвечай же ты уже!– мужчина стал тыкать мне металлическим пистолетом в висок.
–Ведь ты тоже участница всех его преступлений,– девочка остановилась.
–Нет,– Вайолетт смотрела в пол.
–Не ври сама себе. Ты помогаешь ему в преступлениях. Вечно носишься за ним, бегаешь и ничего не делаешь, чтобы помочь невинным жертвам.
–Я не могу его остановить!– вдруг обернулась и крикнула Вайолетт.
–Можешь. Ты ведь, как никто другой, можешь его остановить. Ты для него важный человек. Ты для него единственный друг.
Мужчина молчал. Девочка смотрела на меня. Ее выразительные глаза, темные, серые, смотрели на меня. В ее душе были муки, терзания. Она могла все остановить. Все. Но ничего не делала. Плакала, страдала, но ничего не предпринимала, чтобы опустить руку с пистолетом. Она боялась его. Любила и боялась.
–Опусти… Пистолет,– ее голос дрожал, но лицо было твердо.
Лувр стоял.
–Опусти пистолет, я сказала!
Рука дрогнула. Я кивнул девочке.
–Ради меня!– Вайолетт стиснула кулаки.– Опусти пистолет!
Я почувствовал, как дуло пистолета медленно опускается вниз. На лице девочки появилась радость. Она была сильной. Она спасла человека. Она гордилась собой. Ей было радостно!
Мужчина молча пошел к лестнице. Его рука гневно засунула пистолет в кобуру.
–Стой!
Лувр остановился и стал медленно оборачиваться.
–Ты пойдешь с нами.
Размытое лицо посмотрела на пол. Девочка подошла к нему и указала мне идти за ней.
Мы спустили по винтовой лестнице. Она ужасно тряслась и шумела. Девочка осторожно выглянула в коридор, кивнула нам, и резко свернула влево, затем повернула ручку, которая сливалась с стеной, неожиданно появился контр, который отчерчивал прямоугольник на холсте обоев, и эта часть выдвинулась вперед.
–Тут всегда была дверь?– неожиданно подал серьезный и мрачный голос Лувр.
–Всегда,– довольно отвечала девочка.
Мы вошли в темное помещение. Маленькая спутница куда-то пропала.
–Вайолетт?– обеспокоенно крикнул Лувр. Девочка минуту назад была перед нами и вдруг куда-то исчезла. Мужчина тут же заволновался. Для него она была самым ценным человеком. Я стоял в темноте и наблюдал за тенями.
Послышались шорохи. Они доносились с правой стороны. Затем в щели стал выделяться тусклый теплый свет, который постепенно становился ярче, и из-за тени вышла девочка с канделябром в руках. Три большие свечи тепло горели и освещали небольшую часть комнаты.
Я услышал, как мужчина выдохнул.
–Не переживай, я тут,– заботливо проговорила она.
–Что тут находится?– Лувр пытался осмотреться, но света свечек не хватало.
–Здесь заброшенные картины,– восторженно говорила девочка.
–Какие картины?– не понимал мужчина.
–Портреты разных людей, пейзажи и много чего другого. Здесь настоящий кладезь искусства! И все в разных стилях! Вот постмодерн, барокко, авангард, кубизм, реализм- настоящее чудо света!– девочка воодушевленно бегала по помещению и подсвечивала разные картины, стоящие на полу, висящие на стенах, лежащие на больших деревянных ящиках.
Во все время их диалога, я рассматривал равнодушно пару картин: одну с усатым и тощим аристократом, другую с пейзажем какого-то европейского городка 19 века.
–Что в этих ящиках?– спросил Лувр и стал отрывать деревяшки.
–Я не знаю, не могла открыть их.
Мужчина еще сильнее надавил на ящик. Под напором сил его рук доски хрустнули и, в итоге, треснули пополам. Из образовавшейся дыры проглядывались клочки ткани.
–Это одежда?– спросила Вайолетт.
–Да, служебная. Видимо, старая или ненужная.
Лувр встал и подошел к картине. Девочка щупала одежду. Я наблюдал за ними.
–Вы же, по-моему, хотели меня убить?– мне становилось скучно. Все были завлечены комнатой и совсем забыли про настоящую причину появления в этом старом складском помещении.
–Уже не хочется,– отмахнулся Лувр.– Ты ничего не сделал, так что убивать тебя не за чем.
–То есть…,– я не понимал его ход мыслей.– Ты просто так убивал людей, а меня решил пощадить, потому что… «не за чем»?
–Тех людей я убивал, потому что они вечно пьют. Я ненавижу алкоголь. Он вызывает во мне гнев и раздражение,– это звучало как-то равнодушно, словно потухший огонек.
–А я?– как обиженный ребенок, которому не досталось конфеты, непонимающе воскликнул я.
–А ты?– его голова повернулась ко мне. Равнодушный тембр Лувра четко произнес.– Ты куришь?
–Да,– с вызовом ответил я.
–Пьешь?
–Да!
–Ты меня все равно не раздражаешь. Почему ты так хочешь умереть? Я тебя пощадил, иди во все стороны.
–Разве вы не хотели меня убить?! Почему вы остановились на самом интересном месте? Вот он я,– мои руки раскинулись на всю ширину.– Убейте меня! Темное помещение, здесь никто не услышит и не увидит.
–Что ж,– устало встал Лувр и медленно подошел ко мне, доставая из кобуры пистолет.– Еще меня психом называют…
Девочка села на ящик и стала просто наблюдать.
–Раз ты так хочешь умереть, то,– он стал дулом пистолета касаться моих плеч, а затем головы, громко произнося,– благословляю тебя на нудную смерть от моего грешного пистолета. Аминь!
Он направил уже в который раз курок, подождал пять минут…
–Пуф!– и сымитировал выстрел, театрально изобразив отдачу.– Ты умер.
Я ошеломленно стоял пару минут неподвижно.
–Почему?..
–Потому что мне лень тебя убивать,– снова уселся рядом с картиной Лувр.
–Просто нажми на курок!– во мне начинало расти странное отчаяние.
–Будет отдача, которую, чтобы стерпеть, нужно потратить силы. Сейчас я устал. Тут так уютно, что я хочу спать.
Он свернулся клубком и укрылся старым балахоном.
–Устал…,– я обессиленно сел на ящик.
–Ты работал в театре?– спросила вдруг девочка.
–Нет…
–Жаль. Ты отлично играешь психопата.
Вдруг послышались шаги. На лице Вайолетт мигом появился страх.
–Кто-то идет сюда! Срочно спрячься!
–Куда?– я продолжал сидеть.
–Ты не успеешь! Или…,– она забегала по комнате.– На!– вручила мне в руки одежду.– Быстро надень!
Я снял с себя свое пальто и накинул старый пиджак. Быстро завязал галстук. Надел белые перчатки и застегнул пуговицы. Девочка исчезла. Дверь отворилась, ослепив меня ярким коридорным светом.
–Кто здесь?– противно и громко раздался на всю комнату голос старика.
Я застыл на месте. По телу пробежала дрожь. Это было чувство обнаружения, когда тебя находят в прятках, за этим- в большинстве случаев- ничего не следует, но рефлексы сами по себе говорят тебе, что дальше будет что-то недоброе. Такое ощущение можно сравнить с чувством ложной смерти, когда ты живешь настоящим, думая о хищнике, и прошлым, когда рассуждаешь о других возможных последствиях уже произошедшего и параллельно в голове мелькает вся жизнь. Дрожь исходит изнутри, будто появляется в каком-то вентиляторе в области желудка и в дальнейшем распространяется по всему телу, избыток же выходит наружу, заставляя тело содрогаться.
–А… Ты,– пригляделся старик.– Ты что здесь забыл?
–Я…,– машинально зашевелились губы, но голова еще не отошла от шока.– Я случайно… Да, случайно наткнулся на эту комнату и…
–Прочь отсюда сейчас же!– Климент небрежно указал мне на выход.– Тебе здесь не место!
–Как скажите…
Я медленно прошел мимо старика и стал направляться в сторону библиотеки. В это же время появилась идея методом великой случайности зайти в какую-нибудь дверь, но старик окликнул меня.
–Стой,– крикнул он в раздумьях.– Пошли со мной. Мне скучно. Попользуюсь тобой.
Ноги дрогнули. «Убить?»,– появилась первая мысль в голове. Видимо, заразился от этой парочки садистским наклонностям.
–Хорошо…
Ньепс захромал впереди меня и свернул в дверь направо. Я последовал за ним и оказался в небольшой комнате с огромной кроватью. Это помещение было каким-то продолжением коридора. Весь интерьер спальни ничем не отличался от прошлого длинного помещения: такие же обои, ковер, даже те же цветки по углам, однако главными отличиями здесь были кровать, два стула и тумбочка с высоким зеркало напротив матраса.
Я закрыл дверь и, стоя у порога, наблюдал за действиями старика. Тот медленно снял свой пыльный халат и повесил его на спинку стула. Затем расстегнул верхние пуговицы на рубашке и стал снимать брюки. Когда молния звенела уже на другой спинке стула, Климент с большими трусами телесного цвета своими хилыми ногами плюхнулся на кровать и неуклюже стал перекатываться в середину, укрывшись большим одеялом.
–Чего стоишь?– недовольно спросил старик.– Садись!
Его тощий палец указывал на стул. Я аккуратно, не облокачиваясь на спинку сел и следил в зеркале за Ньепсом. Тот открыл в стене ящик, который сливался с обоями, и вытащил оттуда бокал и бутылку вина, медленно налив напиток в сосуд.
–Как странно,– тихо и задумчиво хрипел старик,– что все так меня не любят. Разве я что-то плохого сделал? Вы живете на улице, как при моем дедушке? Или же вы работаете в поте лица каждую секунду каждого дня? Нет. Вы живете за мой счет, по сути, ничего не делая. Я дал вам долгожданный отпуск. Вы можете отдыхать, ничего не делать, но вместо этого вы жалуетесь, выражаете свое недовольство, хотя никто- он указал на меня,– никто из вас не сказал мне это прямо. А я вижу. Я вижу ваши угрюмые лица. Вы злобно смотрите на меня, не задерживая взгляд, скрываете ненависть ко мне, хотя она уже пропитала этот дом. Бедная Люсия делает всю работу за вас, а вы? Я даже поговорить с ней не могу!.. Может, сжечь вас всех,– Климент опечаленно отвел взгляд в сторону.– Все считают меня жалким. Я не оправдал ожидания других, но- Бог с этим- я не оправдал ожидания свои… Я мечтал о спокойной жизни, но вместо этого мучаюсь с вами. Я хотел жить в одиноком доме, в одной из маленьких деревень, а вместо этого провел большую часть своей жизни под землей в этой… Дыре,– он злобно сжал бокал в руках.– Я для всех ничтожество. Для всех… Даже в глазах своих же слуг я жалок. Но разве вы плохо живете? Вам так не нравится эта жизнь? Я вас заставляю работать каждый божий день? И вы продолжаете меня ненавидеть… Пивоварня давно уже забыла про мое существования. Каждый в городе считает, что мое тело лежит в могиле, и ведь оно вправду будет скоро там лежать…
Старик положил бокал на тумбочку, тяжело дыша, снова улегся. В его старческих глазах не было слез, но губы его дрожали. Пальцы нервно перебирали одеяло. Сейчас он был похож на маленького ребенка, которого отругали родители или же который чувствует себя одиноко среди сверстников и не может полностью осознать это чувство. Он жалок. Сейчас я смотрю на жалкого человека. Для своих слуг Ньепс- жестокий диктатор своего дома, но на самом деле он боится. Боится себя же. У него особый дар рушить любые первые впечатления о нем. Сейчас мне хотелось задушить его подушкой, потому что во мне пробуждалось милосердие к этому противному старику. Но я сидел. Слушал. А он молчал.
–Все ведь напрасно,– тишину комнаты нарушил хриплый, почти рыдающий голос.– Я уже ничего не исправлю. К моему имени уже добавлено клеймо самого худшего из Ньепсов, так зачем я остаюсь здесь? По своей же воле я мог бы покинуть этот дом, уехать, забрать все с собой, а вас, олухов, оставить здесь, находится в этом вечном саркофаге, где вы проведете свое бессмертия, даже не додумавшись выйти наружу. Но я остаюсь… Стараюсь что-то исправить. Дать вам счастья, когда своего мне уже никогда не достигнуть. Да и счастливы ли вы?– усмехнулся Климент.– Если вами руководит несчастный, то и путь ваш окунется в печали. Что же меня держит? Неужели я люблю вас?– старик засмеялся.– Нет уж. Это дряхлое сердце уже не любит. Но не могу я оставить вас- моих якорей. Не могу… Этот дом дорог мне, как дороги мечты. Несмотря на все унижения моего отца, я стал владельцем этого поместья, пускай и под угрозой лишения наследства. Да, вы ненавидите меня, но к вам я ненависти не испытываю. Скорее, неприязнь.
Ньепс снова взял бокал вина в руки и стал, наконец, пить содержимое.
–И все же я к вам ненависти не испытываю…
Наступило молчание. Отчего-то у меня по телу пробежали мурашки. Эта исповедь старика явно не первая. Он со многими слугами так общался. Почему же, зная правду, они все еще ненавидят своего хозяина? Почему он им так противен?
Да и с чего я взял, что они ненавидят его? Может, все наоборот? Это игра в скрытые чувства?
–Поди прочь…,– вдруг махнул рукой Климент и укутался в одеяло.– И свет выключи.
Я тихо встал. Выключатель громко щелкнул, дверь закрылась. Я вышел в коридор. Никого. Так какие же настоящие чувства царят в этом доме?
Зайдя в кладовую, я увидел все еще горящие свечи. Они были тут. Правда, импровизированное одеяло мужчины валялось на полу, а самого Лувра нигде не было.
–А, это ты,– вышла из темноты девочки.– Мы как раз собирались уходить.
–Где моя одежда?
–Тут,– она указала на ящик.– Дедушка тебя не трогал?
–Нет. Всего лишь рассказывал истории.
–А, тоже ныл тебе?– вдруг спросил мужчина, стоящий рядом с дверью.
–Ты тоже это проходил?
–Бывало. Все через это проходили, кто-то не первый десяток.
–И что же вы чувствуете к нему?
–Не знаю, как другие, но я только преданность и раздражение. Меня бесят такие сентиментальные разговоры. Однако эту рухлядь вправду жалко.
Я молча смотрел на него. И в нем было что-то хорошее. Даже в самом отпетом психе есть доля благоразумия. Но другие точно не чувствует то, что Лувр испытывает к Ньепсу…
–Мне пора идти домой,– девочка подошла к двери.
–Вас провести?– спросил я учтиво, выходя из темного помещения.
–Не смей,– раздраженно проговорил сквозь зубы Лувр.– Мы пойдем первые, а ты даже не смей за нами следить. Если замечу, то убью тебя.
–Я буду только рад,– видя, что мужчина не мог ничего на этот ответить, я улыбнулся.
–Ублюдок,– прошептал сквозь зубы мужчина и пошел по лестнице вверх. Девочка побежала за ним.
Я постоял еще немного времени под лестницей, прислушиваясь к глухим металлическим лязгам ржавых перил. Когда все стихло, я медленно поднялся.
Темно. В холодное время суток быстро темнеет. Становится мрачно, туманно и непонятно на душе. То ли грусть, но она неуловимая и неосознанная. Ты созерцаешь мир, не чувствуя отдачу. Твоя кожа застыла, холодная и потная, она не может уловить порыв ветра. В этих пальцах нет чувств. Они онемели. Вечер. Казалось, еще два месяца назад в это же самое время солнце только-только собиралась ложиться на покой, а сейчас молочный свет лишь больше путает душу, не дает ей разобраться в себе. Если раньше все просто, то теперь невозможно. Ты скребешься в себя, пытаясь понять, где находится твое сердце, которое должно стучать и любить, но кажется, словно стучать там больше нечему. И холода нет, а тепла и подавно. Это пустое наблюдение за миром, его лицезрение. Ты видишь ужасное, ты видишь прекрасное, ты просто видишь, слышишь, но не чувствуешь. Не питаешь к действию симпатии или же ненависти. Ответной реакции на мир нет. Это глухой выстрел пистолета без отдачи. Руки онемели. Людей нет. Они далеко. Один в этом мире лишь я. Мое тело. Без души.
Смешно становится, как быстро сменяются мысли. Как мгновение назад тебя волновало одно, а теперь волнует то, что ничего не волнует. Такое пассивное состояние, когда хочется встать на колени и смотреть в небо, но остается только шаг. Бездумный, неосознанный шаг в никуда. И вроде нет никого… Ничего-ничего, но есть ты. Наблюдатель. И все, что ты можешь дать этому миру- свой взгляд. Пустое существование. Ненужную жизнь. И черствую душу…
IX
Я шел по улице с одним вопросом: что же чувствуют слуги к Ньепсу? Это стремление узнать чужие чувства для меня было детским. Пустое любопытство, которое появилось ниоткуда, оно поглощает тебя и ставит цель, которая, наверно, сметает все прежние мечты, глобальные и желанные.
Дверь в фотоателье громко скрипнула. Спустившись по лестнице, я думал, к кому идти? В голову пришел Атан. Его небрежная и противная улыбка вызывала отвращение, однако к тем гигантам с детскими лицами мне точно не хотелось идти. Надеясь на счастливый случай, я повернул ручку. Эта была та дверь. Низкий бесконечный темный туннель в библиотеку. Я старался чуть ли не бежать, чтобы вновь не ощущать эту боль в мышцах. Переход по длинному туннелю уже казался мне и вправду бескрайним, но тут впереди показался выход.
И снова эта сырость и холод. Аура одиночества и пустоты, страх, питаемый неизвестностью тумана и падением книг. Вдалеке эхом раздавались глухие взмахи крыльев. Что-то капало на пол, и одна капля в этом большом мире казалась водопадом. Туман навис над верхними полками. Я стоял между первыми колоннами, рассуждая, стоит ли мне рисковать и идти в этот лабиринт знаний. Я определенно здесь потеряюсь, но, если мне повезет обнаружить Атана, быть может, получится выбраться. Однако есть ли тут Атан? Сплошное везение.
Огонь факела дрогнул от движения моего тела. Я медленно ступал вперед, постоянно оглядываясь. Бездумно орать на всю библиотеку мне точно не хотелось. Бывают такие моменты, когда рот попросту не хочется открывать, и молчание- единственное, что держит спокойствие мира на твоих плечах. Состояние полного погружения в ход времени, одновременно с тем такое же полное отречение от ходьбы реальности. Замирает сердце, остывает разум. Уже забываешь, чего хотел минуту назад, предаешься духу приключения. Шаг за шагом все больше уходишь в тишину, где каждый шорох подобен визгу, а визг- грохоту. В темноте библиотеки любое движение ощущается острее, любой шаг сразу замечаешь. Опершись о книжную полку, я встал и прислушался. В животе закололо. Чувствуя тяжесть тишины, рассудок боялся.
Вдруг стали быстро приближаться шаги. Со всех сторон. Вот-вот они достанут меня. Догонят. Ближе, ближе… Еще чуток- меня схватят и навеки заточат в этой библиотеки. Тяжелые шаги нечто большого приковали ноги к полу, я оборачивался, дрожал, боялся. В темноте показался силуэт. Все ближе подбегал ко мне огромный зверь. Я панически, не отрывая глаз от опасности, искал рукой, не глядя, свое оружие. Им оказалась маленькая книжонка, естественно.
Но стоило лапам монстра до меня дотронуться, как яркий свет факела отпугнул зверя в темноту. Передо мной встал Атан, широко расставив ноги и высоко подняв руки.
–Никаких объятий!– крикнул он, и голос его сразил мрак библиотеки.– Нельзя! Только под моим присмотром! Ты его себе в конуру утащишь! Фу!
Монстр жалобно заскулил и убежал прятаться за колоннами. Атан повернулся ко мне и широко улыбнулся.
–Какая встреча!– он расставил руки в сторону, приглашая обняться, но я все еще в страхе стоял и смотрел на него.– Ты прости его. Он любитель объятий. Жуть как любит обниматься, вот только ты ему очень понравился, оттого он и бежал как сумасшедший. Хотелось ему тебя в свою конуру украсть, а оттуда мало кто возвращается. Я пока еще не нашел его укрытия, так что лучше не рисковать своей жизнью.
