Сергей Владимирович Еримия
Отголоски тишины
Глава тринадцатая
Автобус остановился просто посреди степи. Дверь открылась. С легким недоумением во взгляде я посмотрел на водителя, тот утвердительно кивнул. Я кивнул в ответ, добавил к кивку: «Спасибо!» и спрыгнул на пыльную обочину. Автобус покатил дальше, я растерянно огляделся.
Будто желая разнообразить яркий, но не отличающийся обилием красок пейзаж, в нескольких метрах позади меня блеснул тыльной стороной дорожный указатель. Это все-таки информация. Я подошел ближе, обошел вокруг бетонного столбика, поднял голову, довольный кивнул. На изрядно исцарапанной табличке виднелась стрелка, над которой, лишенная чуть не половины букв, красовалась надпись «Спасовка 9 км». Именно то, что и было мне нужно.
Порядок. Я лишний раз напомнил себе о том, что никуда не спешу и медленно обернулся, всматриваясь в каждую деталь удивительного степного пейзажа. То, что видели глаза, мне действительно нравилось. Симпатичная местность. Степь вокруг. Широкие поля с обеих сторон узкой полоски асфальтированной дороги. Простилались они до самой линии горизонта, только вдалеке перерезались ровными поясками лесополос. Прямые ряды высаженных деревьев, делящих на прямоугольники золото полей, радовали взор и поднимали настроение. Но, стоит заметить, более всего радовало то, что часы показывали лишь восемь утра, а солнце еще не успело как следует раскалить приятный и даже чуточку прохладный утренний воздух.
На всякий случай я еще раз взглянул на указатель, на стрелку, проследил за ее направлением. Лишь теперь заметил грунтовую дорогу, черную ленту, петляющую среди полей, исчезающую вдалеке за холмом. Промелькнула не лишенная прозаичной грусти мысль: «А ведь никто меня не подвезет. Придется самому топать все эти 9 км». «Но ведь это всего лишь девять километров!» – весело ответил я своей грустной мысли, улыбнулся ей и шагнул в ту сторону, куда направляла меня стрелка указателя.
Думаю, ты хочешь спросить, что это за Спасовка, и зачем она мне нужна? Нет? Как это нет! Не могу поверить. Но даже если и так, расскажу, все равно расскажу, всенепременно расскажу! Ведь это не может тебя не интересовать…
Честно говоря, еще пару дней назад я о ней и не слышал. О Спасовке этой. Зато сейчас много чего о ней знаю. Так что слушай – Спасовка, это маленькое село, которое не на каждой даже очень подробной карте найдешь. Село с очень длинной и не очень счастливой историей. Собственно, как и многие другие села. Спросишь, зачем мне туда идти? Хочется верить что надо, очень хочется…
Ну, а если подробнее да понятнее, то направил меня в эту самую Спасовку отец Алексий. В этом самом селе, точнее, в непосредственной близости от него, еще много сотен лет назад был основан один из тех монастырей, которые являли собой опору христианской веры всей центральной в ту пору Малороссии. Монастырь этот существовал, более того, действовал и по сей день. Безусловно, для него, как и для большей части культовых сооружений нашей страны, двадцатый век был не лучшей вехой в истории. Правда, в определенном смысле Спасовскому монастырю повезло. Еще бы, ведь его не сравняли с землей, в его просторных помещениях не разместили склады, амбары, или что еще похуже. Наоборот, сразу после Октябрьской революции его каким-то дивом признали памятником архитектуры, строения объявили охраняемым объектом, благодаря чему он и поныне довольно-таки неплохо сохранился.
Что тут скажешь, собираясь в дорогу, я изрядно успел подготовиться. Поднабрался знаний. Все-таки полезная вещь интернет. Именно благодаря нему я знаю, что с началом двадцатых годов в пору коллективизации землю и здания монастыря национализировали. Поскольку монастырь был одним из самых богатых в свое время, на его землях образовался колхоз. Впоследствии миллионер. Минимум трижды он менял название. Был и «им. Кагановича», и «Путем к коммунизму». А в самом конце восьмидесятых годов, того самого бурного двадцатого века, именовался он «колхозом имени графа Давыдова». Не скажу точно, почему так произошло, может, какой остряк предложил, остальные же утвердили, не подумав, а может, виной тому было то, что у вышеупомянутого графа и вправду мелькали в голове революционные мысли. Не знаю. Но факт вещь упрямая, было и такое – колхоз имени графа, расположившийся на монастырских землях.
Это вкратце о селе и расположенном поблизости от него монастыре. Касаемо цели поездки, так это отец Алексий попросил у тамошнего настоятеля разрешения для меня покопаться в архиве…
Так я оказался среди полей. Огляделся, полюбовался пейзажем и побрел не спеша по узкой грунтовой дороге. Красота вокруг. Вдоль обочин с обеих сторон раскачиваются золотистые кудри пшеницы. Налилась она зерном. Еще недельку подождать и пора уборочной. Конечно, если погода не испортиться. А она ой, какая непостоянная! Все может произойти, все может случиться. Одно точно, сегодня она портиться не собирается. День обещает быть жарким и солнечным. И не просто обещает, выполняет он свое обещание. Раскаленное небесное светило плавно поднимается все выше и выше, движется оно по кристально чистому небосводу. Поднимается и все сильнее припекает. Никто не в силах ему помешать. Некуда от него спрятаться. Да и на небосклоне от горизонта до горизонта ни облачка, ни намека на таковое. Чистое ясное небо, только еле различимыми точками высоко в небе парят ласточки. Кажется, слышны их приглушенные крики, а может это фантазия моя трудится, дополняет воображаемыми звуками красочную картину летнего дня.
Дойдя до первой же лесополосы, я почувствовал неимоверную усталость. Обернулся назад, посмотрел, как мало успел пройти, взглянул вперед, так много осталось! Тяжело вздохнул, потоптался на месте и… решил передохнуть. Все-таки городская жизнь не пошла мне на пользу – еще немного и вовсе ходить разучусь. А ведь были времена, я, маленький еще, да дед, куда моложе, нежели сейчас, так мы вдвоем в две лопаты за день весь огород перекапывали. А он у деда ой не маленький! Вот и дай мне сейчас лопату, заставь копать – там, на огороде и останусь! Сам закопаюсь…
Отдых. Присел я на зеленую все еще не выгоревшую от летней жары траву, не удержался и, не думая об испачканной одежде, жуках с муравьями, прочих прелестях общения с живой природой, разлегся на земле.
Вот это красота! Надо мною нависает, закрывая полнеба своей кроной, дуб. Где-то в густой листве громко поет какая-то невидимая птичка. Даже любопытно, что это за певец летнего дня спрятался в ветвях? Высоко в небесной синеве резвятся ласточки, а может стрижи, а может… неважно, к чему детали, пускай себе парят. Не буду им мешать. Да и не смогу я. Нет в небе моей власти, могу лишь слушать, смотреть и наслаждаться. Чем собственно я и занялся. Птичек слушал, еле различимый шелест листвы, а вот еще где-то рядом затянул свою песню сверчок. Странно, а я всегда полагал, что он ночной житель!
Откуда-то с той стороны, где должно располагаться село, донесся новый звук. Занятный звук. Новый он для меня! Не иначе как цоканье лошадиных копыт. Правду говоря, я его таки слышал, частенько, вот только исключительно в кино. А наяву это же куда интересней!
Я поднял голову, выглянул из травы, смотрю, действительно по грунтовой дороге просто на меня не спеша цокает копытами конь. Черный с длинной гривой, ну просто как тот, из моих снов. Красивый! Вот только тянет он не карету, а менее аристократический экипаж. Тележку тянет, всю из себя деревянную, будто старинную, вот только колеса весь вид портят, от автомобиля они. Зато сиденье имеется, как раз под старину – небольшой стог сена. Такой вот симпатичный сельский транспорт…
Как показалось на первый взгляд, да и на второй тоже, в повозке никого не было. Представь только, чистое поле. Вокруг, сколько не смотри, ни души и только черный конь медленно катит свою повозку. Жутковато, ничего не скажешь. Кажется, даже палящее солнце вмиг померкло, добавляя антуража мрачной картине. Сознаюсь, я слегка струхнул, стоило только воображению дорисовать несколько штрихов к тому, что видели глаза. Непроизвольно задрожал, чувствуя, как гулко бьется сердце, отзываясь на происки разрастающегося страха (и это средь бела дня, а если такое да в сумерках увидеть?).
Конь подошел ко мне и остановился. Большими грустными глазами осмотрел меня. Всего, с головы до пят, благо, осматривать лежачего нетрудно. Потом резко мотнул головой, раз, другой, не иначе как пожелал убедиться в том, что я ему не померещился. Прищурил один глаз, второй. Равнодушно фыркнул, отвернулся, наклонил голову и принялся угощаться сочной травой.
Тем временем сено на телеге зашевелилось, задвигалось, чуть приподнялось и громко чихнуло. Наружу, обрамленная сухой травой, показалась голова, лишенная волос, а за нею и большая часть человека, частью тела которого она являлась.
Выбравшийся из сена мужчина ладонью смел с лица сухие листочки, кулаками потер глаза. Подвигал густыми седыми бровями, посмотрел куда-то мимо меня. Его голубые глаза казались практически бесцветными, словно выцвели они, выгорели, потеряли пигментацию от палящего солнца. Крылья большого, картошкой, носа взлетали в такт дыханию, длинные седые усы колыхались, словно отгоняли мух. Он вертел головой, часто мигал веками и молчал, вертел, мигал, молчал, но вдруг громко выругался, упал на сено и принялся шарить рукой по днищу телеги.
Услышав знакомую брань, конь опасливо фыркнул, повел ушами и искоса посмотрел на своего хозяина. Убедившись, что дежурная тирада на сей раз относится не к нему, умное животное тяжело выдохнуло и вернулось к поеданию растительного корма.
Минутой позже мужчина нашел то, что словно иголку, пытался найти в стогу сена, а именно, очки в блестящей металлом оправе с толстенными стеклами. Радостно хмыкнул, нацепил их на нос и снова посмотрел, но теперь уже не мимо, а на меня. Похоже, только теперь он меня и увидел.
– Вот диковинка-то. Посмотри-ка верный мой Пилигрим, кого мы с тобой нашли!
Конь услышал свое имя, шевельнул одним ухом, мельком взглянул на меня, перевел взгляд на хозяина. После, не иначе как, решив, что бессмысленными разговорами сыт не будешь, да и вообще, дальнейшее его не касается, наклонился к траве. Мужчина же сел на край подводы свесил босые ноги и сказал, на этот раз, обращаясь непосредственно ко мне:
– Здравствуй-здравствуй, уважаемый! Какими такими путями в наши края?
– Здравствуйте, я монастырь ищу.
– Пилигрим, ты слышал, монастырь ищет! Прямо-таки здесь в траве? – он громко засмеялся. – Тогда поищи еще во-о-он там, под деревом. Там трава гуще, может он меж стеблями притаился!
– Я хотел сказать, в монастырь иду, в Спасовский…
– Оно и понятно, что в Спасовский. Тут на сотню верст иного нет, да и не было никогда. Я просто подумал, что если будешь идти именно так, лежа, то и до ночи не дойдешь. А вот я лично как раз в ту сторону и направляюсь. Залезай, подвезем. Все ж быстрее будет!
Не дожидаясь повторного предложения, я взобрался на телегу и устроился рядом с возницей. Тот прикрикнул на коня, и мы потихоньку двинулись. Мужчина же продолжал:
– Вот сколько лет живу на свете, удобнее транспортного средства не встречал. Просто нет, не бывает, такого транспорта, который бы ехал сам по себе. Неважно, спит водитель, бодрствует, а он едет. И что особенно приятно, никогда не заблудишься! Взять, к примеру, моего Пилигрима, мы с ним, сколько лет уже по дорогам колесим. Страшно подумать. Он хоть и животное, а все маршруты знает. Скажу ему, куда ехать надо, сам в сено и спать. Проснусь и вот, прибыли. И каждый раз туда, куда собирался. Красота! Кстати, меня Панасом зовут, – он еще раз посмотрел на меня, наверное, решил, что я еще не дорос до того, чтобы обращаться к нему со столь явной фамильярностью, добавил: – Афанасий Никитич я, вот как!
– Я Сергей, очень прият… – я вдруг понял, что именно в этой ситуации меня не устраивало – мы ехали в том направлении, откуда я недавно пришел. – А вы, собственно, куда направляетесь?
– Ну, ты даешь, такой молодой, а память! Решето, а не память. Или нет, дуршлаг, вот! Дырки у того крупнее. Я же сказал, да пару минут назад сказал, в Спасовку!
– Но Спасовка там, – я указал рукой в противоположную сторону.
Возница посмотрел на меня с выражением лукавой снисходительности на лице, мол, мало ли вас тут бродит, меня же собрались учить! Но вдруг резко отвернулся, мотнул головой в одну сторону, затем в другую. Остановил взгляд на крупе коня. Посмотрел на меня. Снова на коня. Видел он плохо, не помогали и толстые линзы очков. Он их снимал, щурился, снова одевал. Опять снимал, тер глаза, надевал. Искал аргументы в свою пользу, но только убеждался в моей правоте. И моя правота, смешавшись с его пониманием, вылилась на голову ни в чем не повинному животному. Вылилась потоком отборной брани.
Словарного запаса вознице хватило минут на десять. Не меньше. Говорил он громко четко и практически без интонации. Если сократить его речь до нескольких предложений, да убрать ряд специфических выражений, сводилась она примерно к следующему:
– Ты куда завезти меня решил, старый мерин? Я же тебе по-человечески сказал, домой! А ты…
Похоже, из всей кажущейся бесконечной тирады коню было понятно только слово «домой». Услышав его, он обреченно кивнул головой, развернул телегу и направился в противоположном направлении.
Возница умолк, но молчание – не его добродетель.
– А вот скажи мне добрый человек. Я вижу – человек ты грамотный, а поскольку идешь в монастырь, верующий…
Еще раньше, до того как выяснилось, что мы не туда едем, я успел заметить, что новый мой знакомый просто места себе не нагреет. Казалось, говорил он одно, а думал о чем-то другом. О чем-то, что занимало его, пыталось овладеть ним полностью. Будто он спросить о чем-то хотел, о чем-то очень важном для него лично, но все не решался. Так и в этот раз, он оборвал речь, внимательно посмотрел на меня, не иначе как собирался с духом и вдруг скороговоркой выпалил:
– Слушай, ты мне прямо скажи. Есть Бог, ели нету его? Я к чему веду, вот взять меня, я родился и вырос, что называется, в стране развитого социализма. В дни моей молодости, да что там молодости, до недавнего времени в моем материалистическом сознании не было места Богу. А вот сейчас ума не приложу, что делать, о чем думать. Года у меня уже не те. Словом, сам понимаешь, пора бы и о душе подумать. Вот только не могу решить, стоит ли о ней думать. Ведь если бога нет, то все бессмысленно, но если он есть…
– Вы так говорите, будто историю КПСС в институте преподавали. Социализм, материалистическое сознание! Где вы учились?
Не то чтобы мне действительно было интересно, но что поделаешь! Беседа на то и беседа, чтобы ее поддерживать. Кроме того, меня везут, надо хоть как-то расплачиваться. Пусть лишь одними только разговорами. Надеюсь, он исповедоваться не собирается?
– Да куда там! – мужчина грустно улыбнулся. – Какое там, преподавал! У меня и образования никакого, так школа с грехом пополам и все тут. Ну, еще телевизор, как без него-то! Там, – он показал пальцем правее от дороги, – в Спасовке родился, там учился, там проработал всю жизнь, там и умру. И вот сейчас, так сказать, на пороге смерти…
Он снова замолчал, низко склонил голову, казалось, вот-вот заплачет, я же решил воспользоваться паузой и быстро ответил:
– Мне жаль, но, увы! Я практически ничего не могу сказать по вашему вопросу. Я ведь не священник вовсе, а если совсем честно, то не такой уж и верующий. Я всего лишь историк, и иду в монастырь исключительно по делам науки.
Про себя с гордостью отметил – вру так убедительно, что еще чуточку и сам поверю. Хотя, повод для гордости весьма сомнительный.
Возница отвел взгляд, потупил глаза и внимательно посмотрел на свои босые ноги, выглядывающие из-под коротких потертых брючин.
– Правду говоришь, жаль! Но у вас, у историков, очень даже интересная профессия. Наверняка здорово так жить. Путешествовать, изучать документы. Вот только ковыряться в земле, раскапывать чьи-то могилы, я бы не смог!
Он опять замолчал, несколько раз чуть заметно кивнул, прищурил глаза, зашевелил губами, похоже, что-то вспоминал. Вдруг резко распрямился, подпрыгнул, чуть не свалившись с телеги, и выпалил, почему-то перейдя на «Вы»:
– А вот как историк, скажите мне на милость следующее: вы ведь должны знать наши края, так вот, лет сто пятьдесят тому назад была в нашем селе мануфактура, а правда ли, что…
– Извините, но я занимаюсь несколько другим периодом истории и касательно вашей мануфактуры ничего мне доподлинно не известно…
В ответ собеседник печально пожал плечами.
– Какая-то странная у тебя история! Вот агроном наш Колька, сразу видно – человек образованный! Он, как ученый, знает все, что только на земле растет. К примеру, Тамаре, соседке моей, сын откуда-то из-за границы пальму привез, так Коля тут же выдал что за фрукт, как называется, где растет, еще что-то по-иностранному загнул, даже я бы так не смог! А уже вдобавок совет дал, как правильно посадить, как растить, чем удобрять. Сразу видно – специалист! А тебя чему учили? Про Бога – не знаю, про мануфактуру – не тот период, что же ты за историк такой? Ни рассказать чего интересного, ни дельный совет дать…
Последние слова сильно задели меня. Дать совет! Нет, конечно же, я много чего мог на это ответить новому знакомому. Легко бы нашел, что сказать, как сказать. Мог бы пояснить, что его логика – верх кощунства. Как иначе! Разве можно так размышлять?! Получается, ежели Бог есть, надо вести себя подобающе, а если нет, тогда зачем напрягаться? Так получается? А если еще добавить… вот это я бы разошелся! Хотя нет, ничего такого не сказал бы, разве что посоветовал обратиться с подобного рода вопросами к кому-нибудь из священников. У кого как не у них должен быть достаточный запас правильных слов, которые помогут в подобной ситуации! Я уже почти собрался озвучить свою мысль, но не успел. Не пришлось.
Как только конь, а за ним и наша подвода повернули за очередной лесополосой, левее показались крайние строения села. Конь, чувствуя близость дома, прибавил ходу и скоро мы проезжали мимо высокого деревянного креста с мастерски вырезанной на нем надписью «Спаси и сохрани». Еще две-три минуты все учащающегося цокота копыт и мы поравнялись с дорожным указателем: «Спасовка». Афанасий Никитич потянул на себя вожжи.
– Вот, собственно, мы и приехали. Мне направо, я тут неподалеку живу, а тебе прямо, вот по этой дороге. Минуешь село, там и будет твой монастырь. Счастливого пути, так сказать, и мой тебе совет на будущее – ты учись лучше. Если так и дальше пойдет с тобой и поговорить не о чем будет, – он поднял указательный палец вверх и громко вымолвил: – А еще поучать меня вздумал!
Не успел я ни задуматься, ни обидеться, как он прикрикнул на коня, тот резво зашагал дальше. Нет, если разобраться, есть ли у меня причины обижаться? Никаких. Подвезли, и на том спасибо! А какой из меня историк, так это я лучше кого-либо другого знаю. Кроме того, понимал я, у меня своих дел полно. Идти надо, а не с местными жителями отношения выяснять.
Казалось, все просто. Сказали мне, русским языком сказали – иди прямо через село. Вот только одно «но» – в указанном направлении вели две дороги. Одна чуть-чуть уходила направо, а если присмотреться, то в нескольких сотнях метров заворачивала еще правее. Вторая же шла прямо и, кажется, упиралась в густые заросли сирени. Обе одинаковые, никакого существенного отличия. Хоть бы указатель какой-нибудь поставили, желающих податься в монахи, мол, туда просим…
Я решил узнать дорогу у первого, кто повстречается на пути, минуту посомневался, глядя то на одну улочку, то на другую и в результате пошел правой дорогой.
Далеко идти не пришлось. За деревянным заборчиком первой же усадьбы я увидел молодую полнотелую женщину. Она энергично боролась с сорняками, облюбовавшими ее двор. Высоко поднимала увесистого вида тяпку и с силой вонзала ее в засохшую почву. Методично, так, размеренно, с упоением. Не женщина, а культиватор…
Я нерешительно подошел к калитке, заглянул поверх нее и спросил:
– Хозяйка, а не подскажете, как к монастырю пройти? День добрый!
– Так и у вас пусть будет добрый! – она выпрямилась, поправила волосы и взглядом оценщика осмотрела меня с головы до ног (насколько позволяла решетчатая калитка). – Что-то на послушника вы не очень похожи. Так оно и правильно, зачем прятаться от жизни за высокими стенами. Что там делать! Одни мужики, да и те монахи. А разве мало молодок на свете? Вот на меня гляньте, ничего, а? Так я еще и незамужняя!
Выставив вперед свои пышные формы, она направилась к воротам. Я растерялся, пробормотал что-то невразумительное и непроизвольно отступил на шаг назад. Нет, не то чтобы я боялся женщин. Не страшные они… как правило. Просто я представил, что останется от тщедушного меня, если такая вот придавит своим бюстом к калитке, так сразу инстинкт пробудился, тот, который за самосохранение в ответе.
– Да не бойтесь вы, – она громко, но совершенно ненатурально рассмеялась. – Прямо идите. Вон там за холмом ваш монастырь. А если вдруг передумаете, так я здесь живу… одна…
Мое «спасибо» совсем не удалось. Пытаться его исправить совершенно не хотелось, потому я просто пошел в указанном направлении. Шел не спеша, часто оглядывался, прикидывая как бы на обратном пути обойти ее дом, желательно десятой дорогой. А может я и не прикидывал ничего, может это обычное проявление самого заурядного страха. Может, я подсознательно боялся что догонит, да придавит к какой-нибудь калитке…
Неважно все это.
Спасовка оказалась очень даже большим селом. С трех сторон его окружали живописные холмы, с четвертой, откуда я и пришел, простилалась сплошная равнина. Как я узнал позже, эти холмы были тем, что осталось от укреплений, некогда служивших для защиты монастыря. Давно это было. В те времена существовала сложная система высоких валов и глубоких рвов, наверняка заполненных водой, с переброшенными через них подъемными мостиками. Вот только много воды утекло с тех пор. Рвы давно высохли. Природа понемногу сравнивала с землей плоды трудов монахов древности.
Может оттого, что я почти всю свою жизнь прожил в городах, даже моя малая родина и та мало напоминала деревню, Спасовка удивляла и по-настоящему нравилась мне. Я даже специально свернул с прямого пути, с одной из двух асфальтированных улиц, чтобы несколько минут поплутать среди маленьких аккуратных домиков. Побродил по пыльным дорогам, полюбовался свежей зеленью.
Первое впечатление от села было смешанным. С одной стороны, оно действительно мне импонировало, радовало подлинной сельской красотой, а вот с другой – смущало тонким налетом фальши. Почему-то сразу выплыло из недр памяти, услышанное когда-то давно в школе на уроках истории «Потемкинские деревни». Уж очень все выглядело показным, вычурным, я бы сказал, чрезмерно нарядным. Просто-таки образцовое село. Ни единого заброшенного дома. Везде чистота, а с ней порядок. Красивые ухоженные деревья, старые они, разные, но большей частью вишни. Густая зелень, дополненная побеленными стволами, подчеркивала общую красоту села, поднимала настроение, привлекала внимание.
В окружении садов виднелись совершенно разные, но одинаково аккуратные домики, окруженные одинаковыми, одинаково ровными заборчиками, одинаково выкрашенными в одинаковый зеленый цвет. Настолько близкие оттенки, что, кажется, их даже красили одновременно. Может и вправду все сельчане собирали деньги, покупали краску и в один день (в день покраски) приводили свое село в торжественный вид? Может, но в любом случае одинаковое все, разнообразия мало, индивидуальности не хватает, вот оттуда и эфемерное ощущение обмана.
Дорога круто пошла под гору и впереди начала вырисовываться цель моего путешествия. Первой над верхушкой холма выглянула высокая выкрашенная в темно-зеленый цвет крыша. Острый угол ската, навевал на мысли о готике. Как-то подобный стиль в моем понимании больше ассоциировался с католицизмом. Раньше, да, собственно, и сейчас. Но это мое мнение, а в вопросах церковной архитектуры я далеко не эксперт, да что там эксперт, даже и не любитель. Так что я лишь отметил про себя этот очевидный факт, мысленно пожал плечами и продолжил подъем.
Вершина холма. Передо мной во всей красе предстала не только одинокая крыша с примечательными скатами, но и весь архитектурный ансамбль. Поднимаясь, я больше смотрел себе под ноги, потому лишь одолев подъем, разом впустил в себя всю картину целиком. Там, внизу, не столько защищенное, сколько отделенное оградой высилось многоэтажное строение, окруженное множеством простеньких одноэтажных домиков, амбаров, просто сараев. На первый взгляд ничего особенного, ни выдающейся красоты, ни какой-либо оригинальности, но это лишь на первый взгляд. Чем дольше я смотрел, тем больше мне нравилось то, что видели глаза, все без исключения, от каменной ограды, до флюгера с розой ветров на крыше. Нет, это не уникальное явление, да и не замедленное восприятие тому виной, думаю, передо мной предстал один из тех архитектурных шедевров, постигать красоту которых нужно не спеша, пропуская через себя каждую деталь, видеть в ней задумку автора, следить за ходом его мысли…
Честно говоря, единственным монастырем, который мне доводилось видеть ранее, был «мой», тот самый, из видений. Он выглядел, как это? Мощно, надежно, несокрушимо, крепость, одним словом. Даже в призрачной полудреме видения, его очертания навевали суеверный страх, как минимум, внушали уважение. Правда, времена были не те, что ныне. Цели другие, заботы.
Спасовский же также выглядел величественно, но по-иному, по-своему. Без излишнего пафоса неприступной твердыни, так, наверное. Словом, если тот, «мой», выглядел крепостью божьей, то этот был скорее домом господним. Просто домом, исповедующим силу слова, без красноречивых намеков на силу оружия.
Неожиданно для самого себя я осознал, что стою на месте. Да, остановился и все тут. Непроизвольно. Зачем, почему, не понять. Стою, не могу пошевелиться, не могу отвести глаз, более того, не могу даже мигнуть, любуюсь…
Нет, тут не возразишь, посмотреть действительно есть на что! Прекрасная картина и в целом и по деталям. Вот хотя бы ограда. Стена. Довольно высокая она, метра два, никак не меньше. Аккуратные кирпичные столбики, все пространство между которыми заложено природным камнем. Казалось, должен быть эффект монолита, крепости, но нет. Камни уложены неплотно, между ними зияют широкие щели, благодаря чему вся ограждающая монастырский двор конструкция кажется легкой, ажурной, а то и вовсе кружевной. Пустоты между камнями более всего обрадовали растительность. Плющ, переплетаясь с лозами дикого винограда, проник в каждую щелочку, оплел каждый камешек, отчего простая и обыденная деталь архитектурного ансамбля стала удивительно веселой и почти сказочной.
Оградой великолепие не ограничивалось. За зеленой с редкими каменно-кирпичными просветами стеной виднелся монастырский двор, в дальнем от ворот конце которого возвышалось сооружение, то самое, увенчанное островерхой крышей с флюгером. Высокое здание, если считать по рядам окон – четыре этажа. Стены выглядели совершенно новыми, по всему видно, их недавно обложили декоративным кирпичом. Но и вполне современный материал не мог скрыть очертаний, свойственных архитектуре древности. Простая кладка – совершенство без излишеств. Нет лепнины, прочих декоративных элементов, которые делают строение уникальным и непохожим на другие здания на свете. Занимательно на общем фоне выглядели окна. Узкие и высокие, просто бойницы старинной оборонительной башни, они буквально утопали в глубине стен. Удивительный контраст старины и современности.
Многочисленные вьющиеся растения облюбовали и его. Пусть я и остановился достаточно далеко, да и ботаника не мой конек, я почему-то сразу решил, что на стене здания в отличие от ограды преобладает дикий виноград. Трудно объяснить причину такой уверенности, просто глядя на насыщенную зелень, я отчетливо видел характерный лист и бедные грозди мелких чернильного цвета ягод. Позже оказалось, что я прав, но ведь не в этом суть. Важно то, что выглядело все это как-то к месту, дополнял пейзаж мои мысли, успокаивал, если не сказать убаюкивал.
Вообще-то я всегда считал, что самым высоким сооружением на монастырском подворье должна быть церковь. Не могу сказать, откуда такая информация, может, прочел где, может, сам выдумал, неважно. Как бы там ни было, куполов я не видел. Ни на том высоком здании, которое больше напоминало казарму, а то и вовсе общежитие, ни около него, а что это за монастырь, без церкви, и что за церковь, без купола?! Не бывает такого. Конечно, это мое мнение, так, навеяло…
Мысль о винограде, что покачивается у окна, заставила меня улыбнуться. С улыбкой ушла нерешительность, вернулась способность двигаться. Я прошел с десяток метров, физически ощущая умиротворение, что волнами расходится от этого места, чувствуя, как растворяется наш суетливый мир, как я сам погружаюсь в те давние времена, где нет места спешке, где все просто и понятно. Еще совсем немного и я бы поддался общему очарованию окружающего меня пейзажа, но тут из-под листвы блеснула отраженным светом тарелка спутниковой антенны, возвращая меня к реальности. Вот до чего же обидно!
Почему-то я снова растерялся. Растерял уверенность, с ней и решительность. Нет, мне все-таки удалось заставить себя спуститься с холма. Более того, я даже подошел к кованым воротам с красивым растительным орнаментом, что на удивление органично дополнял стену, украшенную живым плющом. Постоял у нее и почему-то пошел дальше. Ноги сами понесли меня мимо ворот, затем правее, еще правее, я медленно побрел по узкой дорожке вдоль монастырской ограды. Шел, сам не понимая, почему, куда, зачем!
С другой стороны стены слышались крики, доносился неимоверно громкий грохот, заглушал все шум работы какого-то мощного двигателя. Отвратительный звук. Нарастал он, достигал пика, взрывался облаком черной гари, вздымавшейся над оградой, умолкал на минуту. Снова рычал, выбрасывал в небо клубы дыма, несколько раз прерывался, стихал, снова взрывался мощным рокотом и снова стихал, будто давал возможность перекрикивающим его голосам разнестись по округе, позволяя словам достичь ушей тех, кому они адресовались.
Не скажу зачем, сам того не ведаю, но я обошел по кругу (наверняка чтобы ничего не приснилось!) территорию монастыря и снова оказался у ворот. Быстро, словно страшась передумать, поднял блестящий медью дверной молоток, который заменял собой кнопку звонка, и с силой отпустил его на медный же «пятачок». Ничего не случилось, не было даже звука удара. Я тут же решил, что это бутафория, что где-то должна быть обычная кнопка и принялся внимательно разглядывать завитушки кованого металла.
