Сергей Владимирович Еримия
Отголоски тишины
Наверное, я задумался. Это ж надо было умудриться! Заблудился в таком малюсеньком городке. Кажется, шел той же дорогой, шел в правильном направлении, но вместо улицы с бетонными препятствиями вышел на узенькую тропинку, спускающуюся к реке. Там, внизу, через реку мостик переброшен, симпатичный такой, только не широкий, не автомобильный, а узенький он, пешеходный. За ним, на противоположной стороне, возвышается уже знакомая мне мельница, в живописном окружении деревьев и кустарника. Неужели мост подменили? Мистика…
Выхожу на средину реки. Осматриваюсь. Да нет же, нет никакой мистики, все верно. Вон и тот мост, по которому я приехал! Он всего в сотне метров от меня, все понятно, я слишком рано свернул. Но спешить-то действительно некуда. Побуду туристом, поброжу по окрестностям. Надо ведь круг почета свершить, перед отъездом. Кто знает, когда я еще в этом городке побываю, да и побываю ли вообще!
На противоположной стороне сразу за ступеньками, ведущими с моста, дорожка делилась на две. Левая резко поворачивала и бежала к реке, правая терялась в густой чаще. Я выбрал первую и направился к воде, с неподдельным любопытством осматривая все вокруг. Вот только шел я недолго, минуту, ничуть не больше. Дорожка привела меня к стене здания. Она не обходила его, как того следовало ожидать, а приближалась к невысокой арке в стене и исчезала там в густой темноте. «Может, так срезают путь? Почему бы не проверить…»
Я шагнул в темноту, но стоило поставить ногу на укрытый толстым слоем пыли пол, как ярко вспыхнул свет. Он вырвал из темноты просторное помещение. Комната, если это и правда была комната, казалась безграничной. Стен не было видно, ни одной кроме той, через арку в которой я прошел. Кажется, где-то в необозримой дали угадывались стеллажи, а может полки. Кажется, на них ровным строем выстроились разноцветные корешки книг, кажется, за ними медленно покачивалась синева, не иначе как гладь моря…
Просто передо мной за старым деревянным столом, точь-в-точь как тот из рассказа, из имения графа Варшавского, с резными ножками и внушительного вида столешницей, сидел человек. Седые, необычайно седые волосы, и лицо, точно как и у моего знакомого, непонятное, расплывчатое. В левой руке он держал маленький молоточек: блестящая ручка и черный боек. Он покачивал головой и размеренно, будто метроном, отбивающий ритм, помахивал инструментом. Правой рукой незнакомец листал толстую книгу, изредка непроизвольно облизывал пальцы, чтобы страницы не скользили. Листал медленно, неспешно, методично, в такт молоточку. Вдруг он замер, остановил свои покачивания черный боек. Незнакомец, как показалось, поднял на меня взгляд. Пробуравил меня глазами (которых, как и лицо, я не мог рассмотреть) и грустным до отрешенности голосом заговорил:
– Странный ты какой-то. Не могу тебя понять. Зовешь – ты убегаешь, а не зовешь, так вот ты здесь. Вот что мне с тобой делать?
– Но ведь я…
– Знаю, ты к ней. Собственно, как и всегда. Но извини, не сегодня. В следующий раз. Я … нет, она, она тебя позовет, – он аккуратно положил на стол молоточек, вместо него взял в руки гусиное перо и также размеренно ним покачал. – Хотя, думаю, нет, просто уверен, сегодняшнее посещение, это поступок, и он тебе зачтется. Ну а теперь извини!
Он взмахнул пером в мою сторону, я снова оказался на дорожке, и, вот странность, она упиралась в глухую стену…
Пришлось изрядно поплутать, но вот я вышел на тротуар. Вышел и остановился. Повернул голову в одну сторону, в другую, изо всех сил пытаясь вспомнить, куда, или хотя бы, откуда я шел. Ничего толкового в голову не приходило, потому просто пошел прямо. Так дошел до автобусной остановки. Там на деревянной лавке сидел человек, темные его волосы изрядно тронуты сединой, худощавая фигура, одет в длинное черное пальто. Я остановился рядом и с легкой иронией в голосе спросил:
– Не жарко вам в разгар лета в пальто?
Мужчина удивленно смерил меня взглядом.
– Какое тебе лето? Пойди, проспись! Последние числа ноября…
Я осмотрел себя. Из одежды только грязные туфли, потертые темные штаны да свитер, похоже, очень старый, вон как выцвел, уже и не скажешь какого он цвета, засаленный, нитки торчат, тепла от него должно быть…
Стало холодно. Очень холодно и очень сыро. Я посмотрел в небо, густо затянутое облаками и почему-то пригрозил ему кулаком…
Наверное, город остался позади. Далеко же я зашел! Вокруг никаких признаков жилья. Только дорога, узкая, но асфальтированная. По обе стороны возвышаются дубы, а может клены, кто же их разберет…
Вечереет. Вот уже асфальт закончился. Обычная полевая дорога. Здорово дожди ее размыли, хорошо хоть немного морозно, иначе бы утонул в грязи.
Начинается населенный пункт? Похоже. Впереди высокая каменная ограда. Узкие кирпичные столбики, пространство между ними заложено камнями. То ли заложено небрежно, то ли так изначально было задумано, камни лежали неплотно, в щели между ними заполз виноград. Жаль, листьев нет, наверняка с ними стена выглядит особенно живописно.
Еще сотня метров вдоль забора. Ворота, за ними высокое здание мрачной архитектуры. Странно, но где-то я все это уже видел. Или кто-то описывал. Неважно. Надеюсь, пустят переночевать, хотя бы согреться?
На кирпичном столбике возле ворот блестит табличка: «Психиатрическая лечебница». Точно! Я ведь сюда и направлялся, друга проведать, так вот куда мне надо!
Рядом с воротами небольшое строение, наверняка, пост охраны, стучу в окошко.
Дальше опять не помню. Наверное, охранник вышел, открыл дверь… потом я ждал, чего-то, он куда-то звонил…
Длинный коридор…
Ярко освещенная комната, просторная, почти бесконечная, совсем как та, мелькнувшая мимолетным видением во время моей сегодняшней прогулки. Только у этой и вовсе нет стен, она просто белая, гладкая и безграничная, ни книг, ни моря. В центре стол, только не какой-нибудь резной дубовый лакированный, нет, самый обыкновенный, из самой обыкновенной прессованной стружки. За столом мужчина с совершенно седой головой и на удивление печальными глазами. В стороне на шатком деревянном стуле женщина неопределенного возраста в странных очках.
Мужчина печально посмотрел на меня и печальным голосом произнес:
– Вот и хорошо, все повторяется, все возвращается на круги своя, вот и вы снова к нам вернулись…
– Я исключительно по делу. Проведать товарища, вот, – я протягиваю ему визитку, которая каким-то непостижимым образом оказалась у меня в руках. Вполне вероятно, я собирался позвонить, вот только не помню когда, почему и зачем.
Кладу визитку на стол, он поднимает, осматривает с обеих сторон.
– И что это такое? – показывает мне абсолютно чистую прямоугольную картонку, листик на котором еще мгновение тому назад был номер телефона. Откладывает карточку в сторону и еще более печальным голосом продолжает, но обращается уже не ко мне. – Отведите его, пусть отдохнет!
Так сильно захотелось подойти и хорошенько его стукнуть! Я даже напрягся и наклонился вперед, но тут он достал из ящика стола что-то тонкое и блестящее, положил на столешницу и подтолкнул в мою сторону.
Портрет. Маленькое фото в пластмассовой рамке. На меня смотрит мой таинственный знакомый. Теперь я могу разглядеть его лицо! Пронзительные карие глаза смотрят с насмешливо-печальным любопытством. Морщинки у глаз становятся отчетливее. Будто рассмеяться хочет. Но нет же, нет, он уже смеется, смеется и заговорщицки подмигивает…
Фото забирают и меня куда-то ведут…
Сквозь открытую дверь кабинета в коридор вылетают два голоса: один печальный, второй странный.
– Так это он и есть? – спросил странный голос.
– Точно, легок на помине. Третий раз у нас и, боюсь, на этот раз надолго. Да, я вам кое-что уже рассказал, его история в шкафу, ознакомитесь после. А если вкратце, то впервые он попал к нам чуть более года тому назад. Личная драма. Нервный срыв. Через несколько дней состояние пришло в норму, во всяком случае, так казалось. Немного времени прошло, снова рецидив. Насколько я помню, там еще проблемы на работе усугубили положение. Ох, и натерпелись же мы от него! Чего только не выдумывал, представляете, пробрался в регистратуру, перепутал все истории болезни, вырвал листик из одной из них, решил, что это тайное послание, взялся за его расшифровку. После, подговорил больных, они орден тайный организовали, ключ от подвала стащили, заседания устраивали, хорошо хоть никого в жертву не принесли! – он еле заметно усмехнулся. – Еще и молоденькой сестричке голову заморочил, каким-то переселением душ! Но вот он изменился. В одночасье – будто очнулся ото сна. Более держать его в лечебнице не было смысла, выписали. Но прошел лишь месяц и он снова в центре внимания – упал с крыши многоэтажки. Удачно приземлился. Повезло, можно сказать. Обследовали – никаких отклонений, да и просто все склонялись к тому, что упал он случайно, безо всяких суицидальных мыслей. Я, правда, подозревал, что он к нам еще вернется, вот, как видите, не ошибся…
– Но если вы уже тогда знали…
– Ничего я не знал. Да и решал не я. Первое время, казалось, что все и вправду нормально. Никаких симптомов, разве что сны. Войны какие-то, да монастыри. Согласитесь, сны смотреть никто никому не запретит. Дальше лучше, на работу устроился. Все как ему нравилось, с поездками, с командировками. Возможно, именно возвращение так подействовало. Вернулся в привычную среду, воспоминания нахлынули. Наверняка еще кто-то из наших «коллег» посодействовал. Помню, он как-то спрашивал, кто владеет гипнозом. Но, как бы там ни было, мне пора на отдых, теперь это ваша забота. Теперь вам разгадывать ребусы его сознания.
– Тогда последний вопрос – что вы ему показывали?
– Вот это, – продолжил печальный голос. – Посмотрите сами, всего лишь зеркальце. Чем еще можно успокоить человека, ищущего самого себя? Думаю, лишь тем, что дать ему то, что он ищет. Как видите, подействовало, он успокоился, сейчас его отведут в палату, укол снотворного. Пусть поспит. Пусть отдохнет. Потом (так было и прежде) попросит тетрадь к ней карандаш, начнет писать. Дайте ему, что он просит. Пока пишет, он спокойный…
Боль, которая вспыхнула в руке, исчезла так же быстро, как и появилась. Санитары во главе с худенькой медсестрой сделавшей мне укол скрылись за дверью. За ними щелкнул, закрывшись, замок. На место боли пришел покой…
Знакомая крыша. Вон тополек ухватился за бетонное перекрытие, выпускает свой тополиный пух, радуясь лету. Смотрю вниз, две бабули шепчутся сидя на лавке под подъездом. Вот и меня приметили, кивают. Весело машу им рукой, мол, здравствуйте, но им уже нет до меня дела, не иначе как кому-нибудь из соседей косточки перемывают. Так нет же, нет никакая это не многоэтажка, это верхушка колокольни и я на ней стою, держусь рукой за основание большого креста! Внизу кто-то из братьев машет мне. Зовет, здоровается? Стоит ответить? Но снова нет. Никакая это не колокольня. Подо мной и вовсе ничего нет. Вишу в воздухе. Внизу множество разбросанных камней. Камни на обрамленной замерзшей рекой полянке. Скорее всего, внизу мороз и снегопад, потому как темные блестящие обломки древнего воинства медленно покрываются ровным слоем, не то снега, не то инея. Странно, но эта картина, это скопление камней, слегка присыпанных природной белизной, напоминает мастерски нарисованную розу. Снежно-белую розу, на белоснежном снегу…
Но вот и она исчезает. Все скрывается под толстым покрывалом неслышно подкравшейся зимы.
С верхушки последнего еще не засыпанного снегом камня взлетела невзрачная серенькая птичка. Я знаю ее, таких как она я не раз видел. Горлица это. Быстро махая крыльями, она подлетела ближе, внимательно посмотрела на меня своими маленькими умными глазами, покружила и исчезла где-то в бездонной небесной синеве…
Пусть все скрыл снег, пусть все исчезло, будто и не было никогда, но ведь все еще будет! Конечно, будет. И так хочется верить, что мой поступок зачтется. Уверен, так оно и случится. Разве может быть иначе?! И горлица, была же горлица! Где горлица, там вечная любовь, а с ней и счастье. Все будет, обязательно будет, только не в этот раз, надо всего лишь подождать. А ждать я умею…
