Сергей Владимирович Еримия
Отголоски тишины
Глава тридцать третья
Самое обычное офисное кресло. Нехитрыми манипуляциями ему попытались придать форму соответствующую моему представлению о кресле в кабинете психолога, вот только получилось не очень. Если в нем более или менее удобно сидеть, то полулежать практически невозможно. Никаких тебе удобств. Так и откуда им взяться, если единственное, что с ним сделали: отклонили спинку до упора, да опустили сиденье, чтобы сидящий (в смысле я), когда будет падать, не очень сильно ударился.
Отступать было некуда. Решился – вперед! Я покорно сел, положил руки на подлокотники. Медленно, чувствуя, что еще немного и вместе с креслом окажусь на полу, откинулся на спинку. Искренне удивился, когда оно устояло, попытался расслабиться. Кажется, удалось. Голова безвольно качнулась, повернулась направо, отвернулась от окна. Взгляд застыл на панцирной сетке кровати. Мелькнула не лишенная логики мысль: «Вот почему меня в кресло потянуло, разве не проще было устроиться на сетке, пусть не намного удобнее, но в плане безопасности, заметно лучше?».
Старая кровать, тумбочка без дверцы, стол с одной сломанной ножкой отремонтированной на скорую руку – вот и вся меблировка давно запущенной комнаты общежития. Сразу видно – в ней когда-то жили медики. Вот кто бы еще додумался клеить ножку стола обычным пластырем? Аккуратно наклеили, ровненько, будто не деревяшку к деревяшке крепили, а рану обрабатывали. Не удивлюсь, если внутри по разлому зеленки налили, а может йод использовали…
Вот чего это я? Склеили, да и то ладно, держится, и на том спасибо. Ведь невооруженным же взглядом видно, здесь минимум год никто не живет. Вон, какая разруха, только это кресло, совсем не вписывается в интерьер, будто не из этой реальности оно…
***
Я вытянул вперед обе руки и с удивлением посмотрел на ладони. Вот это да! Когда же я успел так измазаться? На каждом пальце, да даже на обоих мизинцах темно-фиолетовые пятнышки. Не иначе как чернила. Смотрю дальше, ниже, вокруг, на себя – нет слов, одни вопросы. Два их, два вопроса: где я, и по какому поводу так вырядился? Непонятно!
Рубаха на мне длинная, чуть не до колен. На ней тоже, да просто на животе огромное пятно такого же цвета, что и на пальцах, живописное! Посмотрел я на него, потрогал. Промелькнула на удивление разумная мысль: «Клякса, чернила, а если везде чернила, то я должно быть писарь». Предположительно. Нет, правда, версия отличная! Она многое объясняет. И вид и пятна. Ведь это закономерно. Что тут можно возразить, если я обычной шариковой ручкой могу вымазаться, а тут не иначе как мне чернильницу доверить решились, да еще и с пером! Так что, как ни крути, а очень даже правильное предположение. Возьму его за основу…
Ладно, вид у меня допустим удовлетворительный. И во всем остальном все не так плохо! Образованные люди во все времена были в цене. Если же я, да в такое время, да еще и не просто грамотный, а писарем служу, значит, я вдвойне уважаемый человек.
В такое время… знать бы еще, что это за время такое!
Само собой разумеется, газеты под рукой нет, и, конечно же, календаря не видно. Одни часы в наличии, большие, напольные, чуть не в мой рост, возле стены стоят, да и те, похоже на то, сломанные, вон как уверенно десять часов показывают! Утра? Вечера? Не понятно. Хоть бы тикали, все ж было бы веселее.
Попробовал подытожить. Кто я – более или менее понятно. Когда я – ни малейшего представления. Где я? В маленькой комнатке, размером метра четыре на четыре. Действительно маленькая она, просто каморка, а не комната. Немного мебели. Стол, красивый, не иначе как дубовый, вон какие ножки резные! На нем стопка чистых листов. Чернильница, грязная жуть! Муха в ней утонула. По всему видно, старалась спастись, гребла что было мочи, еще бы немного, совсем чуть-чуть усилий и выбралась бы, но нет, так и померла, одной лапой на суше. Мерзость какая… фиолетовая.
А прав ли я? Сравнил пятна на себе с цветом усопшей мухи – прав, они это! Чернила…
Продолжил осмотр. Рядом с чернильницей перо, гусиное наверняка, помню, в кино подобные видел. А гусь, из крыла которого это перышко вырвали, немаленький был! Было что съесть… кому-то. Да. Перо лежит на чистом листе бумаги, вернее он раньше чистым был, сейчас же на него стекают чернила, рисуя на белоснежной поверхности симпатичную лужицу. Немного паучка напоминает, только такого, который недавно плотно пообедал. Большое округлое брюшко, а ножки тонкие и короткие. Вот бы он муху слопал, ту, утопленницу…
Дальше. Как я уже отметил, у стены часы. Блестящая тарелка маятника застыла точно по центру и отражала мои ноги, обутые во что-то похожее на сандалии. Рядом с часами книжный шкаф. Хотя нет, какой это шкаф! Просто стеллаж, сбитый из не струганных досок. На нем в полнейшем беспорядке разложено множество книг, несколько свитков, стопки листиков, чистых и исписанных от руки, кроме того, просто-таки огромное количество всевозможного хлама. К примеру, между второй и третьей полочками, точно посредине расположился высокий медный кувшин. Я сразу понял – он там не просто так стоит. Он поддерживает верхнюю доску, которая треснула и, наверняка, уже давно. Двумя полками выше под толстым фолиантом, похоже на греческом, пристроилась мятая шляпа грязно-серого цвета. Старая, страшная, нею разве что моль подкармливать, любопытно, почему ее не выбросили? Не знаю, может дорога как память, а то и просто руки ни у кого не доходят. Но шляпа, это куда ни шло, наверху, на самой верхней полке поверх стопки книг положили кирпич – вот незаменимая вещь на книжной полке! Правда, ничего плохого о нем не скажешь, хороший он, качественный, даже клеймо мастера виднеется. Может он хоть и не литература, но тоже своего рода искусство? Авторский кирпич, почему нет! Но все это неважно. Важно то, что он мне не мешает. Кто знает, сколько он там пролежал, пусть и дальше себе лежит.
По сути, осмотр ничего не дал. Ничего полезного. Я так и не понял, где нахожусь, не говоря уже о том, чтобы понять, что здесь делаю. Снова внимательно оглядел комнатку и только теперь заметил окно. Скорее, окошко, маленькое такое, полукругом, решетка на нем солнышком, под самым потолком расположенное. Неудивительно, что я его сразу не разглядел, грязное оно, в паутине, ни света от него, не какой другой пользы, может, если ладошкой протереть…
Чего только не сделаешь, чтобы познать истину, пусть хоть разобраться в происходящем! Я подпрыгнул, подтянулся, повис на наклонном подоконнике. Правой рукой схватился за решетку, левой порвал пыльные узоры паучьих ловушек, просунул два пальца между прутьев, дотянулся до мутного стекла, провел по нему. Стало заметно светлее в комнате, стало чуточку виднее то, что находилось за ее пределами.
Жизнь! За окном бурлила жизнь. Двор дома, в котором я находился, был забит телегами, людьми, лошадьми и пылью. Хорошо хоть она ко мне не залетает! Задохнулся бы.
Просто напротив моего окна, на противоположном конце двора через открытые ворота амбара какие-то бородачи, орошая потом двор, тягали мешки. Большие и, конечно же, тяжелые, каждый покрыт слоем белого порошка, не иначе как мукой.
Минуты не прошло, как мешки образовали на одной из телег внушительную кипу. Кони, телега и гора мешков медленно тронулись. Мешки раскачивались, угрожая завалиться. Прочие подводы и управляющие ними люди засуетились, стараясь дать возможность груженому транспорту выехать со двора (оно и понятно, если завалится, то лучше пусть там, где-нибудь, подальше). Зашевелились кони, толпа пришла в движение, от того пыли стало больше, видно стало хуже.
Пусть я и допускал вероятность того, что за пределами моей комнаты могло происходить еще много чего любопытного, висеть на подоконнике быстро надоело. К тому же руки начали болеть. Потому я решил – хватит для начала. Все что можно было рассмотреть, я и так увидел…
Вернулся к осмотру комнаты. В очередной раз медленно обернулся, пожал плечами, расстроился сильнее. Да, ничего нового узнать не удалось, но ведь оставались еще двери! Не дверь, а именно двери, так, на «Вы», с уважением. Крепкие они, прочные. Вот просто одного взгляда достаточно любому толковому взломщику и тот сразу ретируется, тотчас сдастся, соберет свой инструмент и удалится, понимая, какие они надежные. Ничем их не возьмешь, ведь полотно собрано из толстых досок, с мастерски проделанными пазами-защелками. Доски обработанные, гладенькие, самым тщательным образом подогнанные, для пущей надежности их еще и скрепили коваными полосами, переходящими в мощные петли…
Нет, они, в отличие от окна не были грязными, или укутанными паутиной. Я их сразу заметил, но не сразу решился к ним подойти. Расстроиться боялся. Ведь все может быть. Что если они закрыты?! И не иначе как для того, чтобы я не смог выйти!
«А это мысль! Быть может я в тюрьме. Сижу за решеткой?» – весьма разумное предположение, столь разумное, что я и сам от себя подобного не ожидал! И главное, все сходилось, ладно, почти все. Вот окошко маленькое в наличии, под самым потолком оно, в такое не пролезть. С той стороны, я подсмотрел, оно расположено практически на уровне земли, следовательно, это подвал. Плюс? Огромный плюс! Далее, комнатка тесная, к ней дверь толстенная, почему нет? Разве что книги, стол да кирпич сомнения вызывают, а так… Дабы убедиться (или разубедиться) в своей правоте, я прикоснулся к ручке и оттолкнул ее, дверь легко и беззвучно отворилась. Опять промах!
Немного расстроившись, я вышел в другую более просторную, нежели у меня комнату. Огляделся. В ней и вовсе не было мебели. Ничего что можно было хоть с натяжкой назвать таковой. Все помещение было завалено ящиками. Самых разнообразных размеров, форм и расцветок. На каждом прилеплен листок, многие подписаны крупными буквами, некоторые и вовсе не по-русски. «Может это почта? А я, соответственно, почтальон?». Мысль! Я, было дело, собрался полюбопытствовать и узнать, что лежит в ближайшем от меня огромном сундуке с красной розой на крышке и табличкой с красивой, правда, совершенно непонятной мне арабской вязью, но не успел. Послышались торопливые шаги. Вернее даже не шаги, а топот. Топот множества ног, громко звучавший в полуподвальном помещении. Почему-то стало страшно…
Я только и успел вернуться в «свою» комнату, как вслед за мной вошли трое мужчин. На плечи одного, явно не по сезону, был наброшен длинный сюртук, из-под которого проглядывала фиолетовая рубаха и синие шаровары. Его лицо, лицо мушкетера из авантюрного романа, почти женское, холеное с тонкими чертами, обрамленное курчавыми темными бакенбардами, подчеркнутое прямыми нитками усиков, почему-то вызывало отвращение.
Его сопровождали двое. Одеты они по-летнему, в длинные рубахи наподобие той, что на мне. Одинаково высокие, одинаково крепкие, с одинаково крупными, будто высеченными топором, чертами. Ни дать ни взять, родные братья. А прибавить к этому одинаковые, ничего не выражающие лица…
Они, двое одинаковых, вошли и словно по команде остановились с двух сторон от первого. Тот скользнул взглядом по каменным лицам сопровождающих, шагнул ко мне, ткнул в меня пальцем и заговорил, вернее не заговорил, он зашипел, безбожно коверкая язык:
– Я чего тебе приказать? Ты решить меня не слушать? – он запнулся, заметил лист бумаги, залитый чернилами, его лицо побагровело. – Так ты еще и бумага переводить! Ты хоть понимать, сколько он цена? Да за стопка, два таких ты можно купить! Я тебе сейчас показать!
Чего он хотел сказать, или показать я сразу не понял. Я просто уставился на его перекошенное от злости лицо и удивленно мигал глазами. Кто он, чего от меня хочет? Благо, скоро мне все объяснили, только объяснили другие люди и в другом месте, зато так объяснили, что я понял сразу и запомнил надолго.
Высказавшись, он повернулся к своим спутникам и что-то громко закричал. На этот раз он не стал измываться над русским языком, он воспользовался другим, не знакомым мне, мелодично-шипящим (я решил, что польским, а там, кто его разберет). В лавине иностранных слов четко послышалось родное, знакомое, близкое и понятное «на конюшню». Не могу сказать, то ли именно эти два слова он сказал по-русски, то ли я немного знал-таки иностранные языки, пусть хоть в пределах нескольких специфических фраз…
Тот из «братьев», к которому обращался «мушкетер» подошел ко мне, положил тяжелую руку на плечо и подтолкнул меня к выходу. Я вылетел в соседнюю комнату, чудом удержался на ногах, устоял. Громко от всей души чихнул, мотнул головой и удивленно оглянулся. Уже почти сформировался весьма своевременный вопрос, но задать его мне не дали. Все тот же из «одинаковых» (не разобрал правый или левый), словно мешок забросил меня себе на плечо и вынес во двор. Я начал было возражать, попытался вывернуться, но потуги мои не привели к желаемому результату. Хотел я того или нет, меня несли, игнорируя вялые попытки сопротивления.
Мы пересекли пыльный двор, прошли через строй бородатых мужиков. Краем глаза я заметил, что они опускали глаза и все как один отворачивались от нас. Далее меня отнесли к одной из невысоких пристроек у открытых ворот, внесли внутрь и небрежно бросили на землю. Здоровяк окликнул кого-то, что-то неразборчиво пробормотал, затем лениво зевнул, сплюнул себе под ноги и вышел, громко хлопнув дверью.
Послышались тяжелые шаги. Из темноты закрытого помещения ко мне приблизился великан, высокий, широкоплечий, куда мускулистей крепыша, который меня принес! Он схватил меня за руки и рывком поставил на ноги. Я мрачно смерил его взглядом. Посмотрел на него, снизу вверх (по-другому бы и не получилось), он наклонился, воровато огляделся, убедился в том, что рядом никого нет, и тихо прошептал:
– Ты уж не серчай Прокоп, сам понимаешь. Пан приказал – я сделал. Надо, значит надо. Но я осторожненько, я вполсилы!
Если это у него «вполсилы», как же оно, если в полную?!
Я стоял все еще не понимая, что происходит, он же методично (явно не в первый раз!) разорвал и без того жалкого вида рубаху. Отошел на несколько шагов и широко замахнулся. Послышался свистящий звук, вслед за ним тонкая полоска узловатой кожи полоснула по спине, опоясала меня, а кончиком больно хлестнула по ребрам. Никак не ожидавший такого продолжения разговора, я отлетел в ближайшее стойло, в полете проломил головой доску, возможно не одну. Сразу стало темно, спокойно, стихли все звуки…
– Я что приказать? Теперь ты будешь книга разбирать? – в блаженную тишину забвения просочился вкрадчивый голос.
– Но, барин, я несильно, я легонько… – промямлил в ответ другой.
– И, правда, куда ты читать! Ты и не говорить толком. А вот если тебе так легонько? Не молот работать. Давать. Оживлять. Делать, делать! – мне удалось приоткрыть глаза, я увидел «мушкетера», тот стоял на пороге, увидел, как тот повернулся к моему мучителю. – Не дать бог, искалечить! Прикажу, будешь сам себя пороть! Обязательно буду видеть, сам себя пороть, вот я придумать!
Сквозь звездочки все еще пляшущие перед глазами я смог разглядеть кузнеца (вот что значит, батога испробовать, да головой доску перебить, уже кое-что понимаю!), он, низко склонившись, стоял перед паном. Тот, кажется, еще что-то говорил, но я уже не слышал, наверняка из-за громкого гула в ставшей просто-таки неподъемно тяжелой голове…
С огромным трудом удалось полностью открыть один глаз. Первое что тот увидел – темный круг, летящий в мою сторону, через секунду от него отделилась прозрачная субстанция. Круг остановился, нечто прозрачное продолжило неспешный полет. Сознание на удивление легко распознало картинку: ведро, из которого холодная вода выплеснулась на меня. Просто в лицо. А она ледяная!
Я перепугано открыл рот и замотал головой.
– Слава Всевышнему! Живой! Ты уж извини, а? Я не со зла, не рассчитал чуток. Я ведь легонько хотел, а оно вон как получилось! Может водички, – я резко замотал головой. – Правда, что я такое говорю, какая тут водичка!
Еле различимой искрой средь сплошной темноты острой боли в голове тлели останки логики. Понимал я, боль, это боль, но пока есть возможность во всем разобраться, надо пользоваться…
– Где я? – тон умирающего и подделывать не пришлось.
– Так у меня ты, у меня. В конюшне, в смысле! – кузнец предупредительно вытер яблоко о засаленный фартук и протянул мне. – Вот яблочко возьми, пожуй!
Я снова мотнул головой.
– Где в конюшне? Что это за люди? Что за дом?
– Ну и ну! Ты хоть что-то помнишь?
Снова мотаю головой.
– Вот горе так горе. Пан меня точно убьет! Что же делать? – он мелко задрожал. – Так это. Ты в имении графа Варшавского, барина нашего. Писарь ты у него. Или как оно там, по-умному… библия…библео, а библиотекарь, вот так кажется. Ну, вспомнил?
Я изобразил руками замысловатую фигуру, нечто, что должно выглядеть, как неопределенность. В моем понимании…
– А день сегодня, какой?
Он растеряно смотрел на меня.
– Так я же это, календарям не обучен. Конец лета, вот как раз яблочки созрели. Ну, может, будешь, свежее, только с дерева?
– Год?
– Что говоришь? Год какой? – кузнец гордо расправил плечи и чуть не торжественно произнес: – Вот это я знаю. Год ныне 1768 от Рождества Христова. Помню, ты сам меня учил. А ты… нет… не припоминаешь?
Он снова помрачнел и взглянул на свои ладони, каждая из которых была больше чем обе мои.
– Плохо дело. Бежать мне надо, – он махнул рукой в направлении юга. – Туда, на дикие земли. Здесь мне уже жизни не будет. Со свету сживет, окаянный! Ты ведь не слышал, говорит, прикажу – сам себя пороть будешь, до смерти, до смерти засечешь, говорит! А как же это возможно, чтоб сам себя, да еще и до смерти?
Он сжал кулаки, затем обреченно опустил плечи и добавил:
– А может все обойдется, а? Ты как думаешь?
Я еще не придумал что ответить (памятуя о перебитой доске, голова наотрез отказывалась работать), как на пороге вырос высокий худой человек. Одет он просто: широкие штаны и вышитая рубаха. По ее виду, чистая и довольно новая, я сделал вывод – он не самый последний человек в имении. Может управляющий?
Он внимательно посмотрел на меня, затем на кузнеца и тихо сказал:
– Жив! Ну, слава Богу! Давайте оба быстренько к хозяину. Сам зовет. Только ты, – он ткнул пальцем в мою сторону, – умойся, что ли. Вид у тебя какой-то, не знаю даже, пожеванный, наверное! Быстренько!
Уже на пороге он добавил:
– Осторожней там. Барин, как ни странно, в духе, не стоит его злить. Кто знает, чем все может обернуться…
Я поднял взгляд на кузнеца, тот шепнул:
– Приказчик это, Павел. Хороший человек, надеюсь, ты его вспомнишь, но сейчас скажу, если бы не он, было бы намного хуже. Хотя, что нам крепостным! Куда еще хуже.
Мы пересекли двор, подошли к высокому в четыре этажа зданию. Вошли в холл. По лестнице, я насчитал семьдесят четыре ступеньки, поднялись на верхний этаж. Кузнец, имени которого я до сих пор не знал, остановился перед деревянной украшенной искусной резьбой дверью. Перекрестился. Посмотрел на меня. Коснулся рукой огромной шишки, которая пустила корни просто посредине лба, покачал головой и легонько постучал. В ответ послышался окрик, даже не приглашение, так, бессмысленный набор несвязанных между собой звуков. Мы вошли.
Граф Варшавский сидел за столом, повернувшись спиной к двери. Он чистил, а может, просто рассматривал пистолет. На нас он не обратил ни малейшего внимания, словно нас и не было. Как вести себя в присутствия барина я не знал, потому просто остановился у самых дверей и исподлобья рассматривал комнату. Кузнец также молчал. Он застыл рядом со мной и стоял, потупив глаза, глядя на ковер, который начинался просто у наших ног. Наверняка он у графа уже бывал и интерьер помещения его нисколечко не интересовал в отличие от меня…
Комната занимала половину верхнего этажа. Три стены, выходящие во двор. На каждой по два одинаковых окна. Наверное, вид из окон должен быть отличный. Вот только с моего места пейзаж был не особо занимательный. Видно только бескрайнее голубое небо, плюс несколько маленьких облаков на нем. Вот подойти бы поближе! Но я не решился, да наверняка и правильно сделал. Возможно, мне как контуженому было бы какое-нибудь снисхождение, но я на это не очень рассчитывал. Потому ограничился осмотром убранства помещения.
В пространстве между окнами в полнейшем беспорядке висело оружие: щиты, мечи, арбалеты, секиры. По углам комнаты – четыре рыцарских доспеха, слегка тронутых ржавчиной, на одном из них красовалась какая-то странная конструкция из перьев.
На стене, той, что напротив двери, за столом графа между открытых окон покачивался большой, во всю высоту помещения, флаг. Он выглядел очень старым, антикварным, а может, всего лишь молил о стирке. Цвет стяга уникальный, что-то среднее между сиреневым и бордовым, жуткая смесь. На нем, в верхней его части, красовался герб. Родовой герб графа – широкий щит. На нем овальной формы синее пятно, озеро или пруд, это в верхней части. В нижней колосок, и какое-то мелкое животное, ни дать ни взять, крыса.
Вот собственно и все. Больше и разглядывать было нечего, хотя, вру. Еще диван был, позади нас и чуточку левее, на него ковер наброшен или со стены свалился…
К тому времени, когда я вдоволь налюбовался непритязательным интерьером, графу надоело нас игнорировать. Он медленно повернулся. Смерил взглядом одного, другого. Пробуравил глазами кузнеца, задержал взгляд на мне, поднял пистоль, прицелился.
– Паф! Страшно? Вот и правильно, боятся свой барин!
Он встал, подошел ближе, размахивая пистолетом, пригляделся внимательнее ко мне, громко засмеялся. Через несколько секунд снова стал серьезным и сказал:
– Тебе, как по-вашему, к лицо! Наверное, я приказать, бить тебя постоянно, чтоб не сходить! А я тебя друзья показывать. Пусть смотреть и любоваться мой красота!
Он резко повернулся к кузнецу и в упор посмотрел на него. Тот хоть и был на целую голову выше барина, весь сжался, скукожился, голову втянул в плечи, даже дышать перестал, только посапывал, тихо-тихо, еле различимо.
Послышалось шипенье графа:
– Ты хотеть в Сибирь?
Тот промолчал, только сильнее втянул голову.
– Думаю, не хотеть! И правильно, я слышать, там холодно! Тогда сказать мне, что с тобой делать? Может пристрелить, – он поднял пистоль и нацелил его в голову кузнецу. – Нет, не интересно. Может друзья собирать, и охоту устраивать? Все мы на весь ты. Идея!
– Так я ведь не буду… – пробормотал кузнец.
– Точно! Тогда точно не буду! Хотя нет. Кто кроме ты, будет ему красота наводить, – он громко засмеялся и тут же снова вернул серьезность на лицо. – Нет. Пока не буду. Добрый я сегодня. Вот видеть, пистоль подарили – красота, правда?
Словно по команде мы дружно закивали головами.
– Дорогой вещь, только не стрелять. Что-то в нем сломаться. Сможешь сделать?
Не поднимая головы, кузнец взял пистолет и энергично закивал.
– Хорошо. Идти и на глаза не попадаться, пока не сделать!
Схватив пистоль, кузнец так быстро выскочил за дверь, что даже полы барского сюртука качнулись.
– Теперь ты, – он ткнул пальцем мне в грудь и вот гад, попал просто в то место, куда ранее угодил кончик батога, я заскрипел зубами. – Бежать на место. И чтоб сегодня все сделать! Сегодня, раньше вечер! Завтра дочь приезжать, все быть готовым!
Я уже собирался идти, надеясь на месте разобраться, что именно должно «быть готовым», но он меня остановил:
– И смотреть мне. Дочь из сама Сорбонна приезжать. Не дай бог, хоть что со список нет! Сам мне за час Гомер написать. И еще, чтобы помнить, посмотреть на нее, так, как мне не нравится – убивать! Пробовать заговорить – убивать! Не дай бог она на тебя пожаловаться – убивать! – он замолчал, пожал плечами и продолжил: – Может тебя сразу убивать? Чего ждать? – он засмеялся и сквозь смех добавил: – Быстро с глаз!
Я вылетел из кабинета еще быстрее, чем до меня это сделал кузнец (конечно, если такое возможно). Даже не успел и подумать, как смогу вернуться, ведь я понятия не имел, где находилась моя комнатка с полукруглым окном, как столкнулся на ступеньках с виновником всех моих бед. Тот затаился этажом ниже и поджидал меня, спрятавшись за колонной. Услышав мои шаги, он вышел из своего укрытия и виновато спросил:
– Ну, это, как там, нормально?
– Лучше не бывает, – ответил я, демонстративно касаясь заметно округлившейся шишки. – Просто отлично…
– Так извини, я же не со зла. Страх как его ирода, – он показал пальцем вверх и испуганно оглянулся, – боюсь!
– Да ладно, чего уж там, забыли. Только ты будь добр проводи меня, а то боюсь сам не дойду.
– Вот это прямо-таки запросто. Даже с удовольствием. Только давай здесь под стеночкой пройдем. Кто знает, что у него в голове, вдруг именно сейчас вниз смотрит! Не будем искать неприятностей…
Свои стены всегда помогают, даже если они не такие уж и свои. Я вернулся в знакомую мне каморку, которая, как оказалось, находилась в том же здании, что и апартаменты графа, только вход был с противоположной стороны. Еще раз выслушал вздохи и извинения кузнеца, еще раз великодушно его простил. Видно же – он человек хороший, не надо на него зла держать! Времена просто такие.
Несколько раз я клятвенно заверил его, что не сержусь, даже взял-таки яблоко, которое он продолжал настойчиво мне предлагать. Но лишь после того, как я напомнил о распоряжении графа и возможных последствиях его невыполнения, он быстро попрощался и вышел. Я же остался в одиночестве и тишине. Сам собой, непроизвольно, вырвался вздох и растворился в пустом помещении. За вздохом пришла странная и не очень своевременная мысль: «А ведь все те, кого я вижу, они давно мертвы!».
– Только как для мертвых очень даже здорово дерутся! – уже вслух добавил я и потрогал огромную шишку. – Слишком здорово…
Нет, если вдуматься, все не так и плохо! Кому из моих современников удавалось почувствовать на себе жизнь настоящего крепостного, из самого что ни на есть настоящего восемнадцатого века? И, похоже на то, лично у меня она не такая уж и тяжелая. Разве это трудности: сиди себе, да книги перебирай! Правда, узнаю себя, даже будучи крепостным, я старался особо не перетруждаться. Вот даже на хорошую взбучку заработал. Лентяй, что тут можно сказать! А еще, по всему видно – поспать любитель. Да точно, люблю я это дело. Страсть как люблю! Судя по солнцу, только недавно за полдень перевалило, а меня уже в сон клонит, просто как поздним вечером. Может, это оттого, что я всю ночь тружусь? Сомнительно! Нет, но глаза так и слипаются.
– Обойдусь! Не сегодня. Не в этот раз. Для начала надо поработать. Знать бы только, что нужно сделать! – пробормотал я и огляделся.
Логика куда-то запропастилась, полагаю, она осталась там, в конюшне, потерялась где-то в глубине разломанного мною стойла. А может, перетекла в шишку на лбу и не желала возвращаться? «Что ж пусть отдохнет, – решил я, – буду пользоваться тем, что осталось – здравым смыслом».
Взялся я за размышления. Подумал: «Ставлю перед собой задачу, требуется понять, какое именно распоряжение я должен выполнить. Если удастся это узнать, вполне вероятно придет и понимание того, за какие заслуги попал в немилость. Ведь не из-за листка запачканного чернилами граф так рассвирепел? Хотя, кто знает, может, в эти дни бумага столь ценна, что в сравнении с ней моя жизнь и вправду ничего не стоит, не говоря уже о моем здоровье!».
Все оказалось очень даже просто. Достаточно было перевернуть забрызганный чернилами лист (что я и сделал, исключительно из любопытства), как все стало на свои места. На нем, на обратной, повернутой ранее к столешнице стороне, красовался нумерованный список книг. Слова написаны безукоризненным каллиграфическим почерком, и кроме того на нескольких языках. Я даже с удивлением подумал: «Неужели умею?». Но нет. Чуда не случилось. Только я взял в руку перо и попробовал написать несколько слов, стало понятно – это точно не я. Да и языков я столько не знаю. В смысле я теперешний, это в том смысле, что я теперешний, который оказался там…
Ладно, забыли. Словно в подтверждение моих путаных размышлений капелька чернил скатилась с оточенного пера и украсила результат моих стараний еще одним симпатичным чернильным паучком. Вот сразу видно – моя работа!
Все это не столь важно. Какая разница кто писал, да и почерк легко догадаться женский. Важно другое – это и есть мое задание, это список книг, которые я должен подготовить к приезду графской дочери. Сами же книги, не иначе как в тех самых ящиках в соседней комнате.
– Ну, если я, образца поза позапрошлого века, такой бездельник, то, что тут сказать, поделом мне! Думаю, даже легко отделался. Но почему же, так спать хочется? Может и правда, хоть часок а?
С огромным трудом удалось отогнать назойливую мысль и взяться за дело. Вскрывал коробки, копался в ящиках, доставал книги, рассматривал их и удивлялся. Нет, ну неужели сразу нельзя было все сделать? Не дожидаясь стимула в виде удара кнутом! Согласись, работа непыльная, простая, даже немножко увлекательная. Да и времени потребовала немного. В списке значилось без малого три десятка книг, я справился менее чем за час. Закончил, сложил томики пирамидкой на столе, а потом еще долго рылся в ящиках, рассматривая остальную литературу. Хотя, если уж совсем честно, то по большей части разглядывал картинки.
Скоро мне все надоело и я, приметив в дальнем углу комнаты с ящиками конструкцию более всего похожую на лежак, как мог удобно устроился. Громко зевнул и снисходительно позволил глазам закрыться.
