Сергей Николаевич Прокопьев
От Камбоджи до Камчатки оставляем отпечатки
– Теперь бы поесть, – размечтался Гоша.
– Ага, кто разорялся: «Жратвы много взяли! Горбатиться с ней зазря!» – проворчал Петя-завхоз. – Терпи до Аршана!
Однако побаловать желудки удалось раньше. Подошли на следующий день под самую перевальную точку. Дождик наконец-то прекратился. Небо по-прежнему серым затянуто, солнце который день не видно, да это ладно, лишь бы не мочило. По карте избушка охотничья на нашей тропе должна быть. Всё правильно – стоит.
И как в той волшебной сказке, открывается дверь и… Хотите верьте, хотите нет – выходит Володя Соснин и жена его Лена. Омичи. Не один раз с ними в походы ходили. Лесные люди. Не нужны им моря, курорты, Сочи с Ялтой и Гагры с Пицундой – уехали в обратном направлении за пару тысяч вёрст на рыбалку и охоту.
Обнимались мы под стать передаче «Жди меня», когда встречаются близкие родственники после тридцатилетней разлуки. Лена готова была скормить все припасы голодающим. Угостила супом. Пришлось изо всех сил держать себя в руках, дабы не злоупотребить гостеприимством, не обезжирить друзей, им ещё две недели в лесу без магазинов жить. Володя убеждал, что они не пропадут, рыбы наловят. Нет, рыбацкое счастье может и подвести. Чуток бросили в опустошённые желудки, истосковавшиеся по пище.
На следующий день поднялись на перевальную точку. Внизу дождь, а здесь снежок. И ровненький пологий травянистый склон. Гоша Сараев ступил на него, поскользнулся, шлёпнулся на пятую точку и заскользил со свистом. Игорь Ропанов видит такое дело и тоже следом. Сел на травку, снегом припорошённую, лёгкий толчок… И – полёт. Просто замечательно – утомлённые ноги отдыхают, а ты, с умом используя особенности ландшафта, несёшься к магазину и столовой. Я третьим катился. Летим, визжим от удовольствия. Вдруг Гоша перепуганно кричит:
– Стоять! Камни!
Травяной покров закончился, началась сыпуха – мелкие камни. А это уже не травка. Если задница вам дорогá, лучше не рисковать. Гоше была очень дорогá, он, завидев опасный участок, включил тормоза и остановился у самой границы. В отличие от него Игорь Ропанов так увлёкся спуском, представляя себя профессионалом слаломистом на горной круче. Да ладно бы летел по своей трассе, он след в след мчался за Гошей, ну и врезался в него на полном ходу. Сам-то остановился за счёт преграды в лице спины Гоши, тогда как преграда, получив толчок Игорёшиными башмаками сорок пятого растоптанного размера, полетела на камни, как из пращи пущенная…
Штаны до спуска Гоша имел одни. После завершения оного штанами оставшееся назвать было никак нельзя. На Сараева без смеха смотреть не представлялось никакой возможности. От брюк (вид сзади) остались слабые воспоминания – на пятой точке висели жалкие лохмотья, которые едва прикрывали и саму точку, и плавки цвета пионерского галстука.
Гоша оглядел свой жалкий портрет в горном интерьере и жалостно обратился ко мне. Не только жалостно, но и, что характерно, вежливо:
– Шура, дай, пожалуйста, штаны.
Он знал, что, как человек расчётливый, я имел запасные. А он, как тоже считавший себя расчётливым – «зачем лишнюю тяжесть нести», не взял сменку.
– Нет, – отказал я. – Ты в посёлке жалким видом будешь вызывать чувство сострадания и милосердия, на этом мы можем хорошо сыграть.
План оправдался на все сто.
Вниз спустились и попали в парковый лес. Или лесопарк. Хоть так, хоть эдак называй, но до того всё ровненько, до того идеально. Без всяких садовников с ножницами да пилами деревья стояли стройные, подлесок чистый. Тайга, и в то же время – парк. Бежит тропинка без всяких колдобин, мелким камушком посыпана. Красота! По такой детский садик прогуливать…
Серёга Иванцов, ступив на неё, бросил:
– Всё, больше ноги не понадобятся!
Поторопился от нижних конечностей отказаться. Вдруг парк закончился, ему на смену по закону равновесия пришёл бурелом. Поваленные деревья, ямы, корни торчат… Тот случай, когда ноги и руки ой как нужны, и головой думай, как бы шею не сломать, делая очередной шаг. А сил-то без питания нет, кое-как продрались. Выходим на берег Кынгырги. Речушка не велика из себя. Бревно через неё переброшено. Препятствие не из сложных, да Серёга имел неосторожность вслух брякнуть своим ногам, что больше не понадобятся, они возглас хозяина приняли за чистую монету и решили: мы своё отпахали в походе, извините. На бурелом конечности ещё настроились, но увидев бревно-мост, взбрыкнули: первое слово хозяина – дороже второго. Вся группа прошла, Серёга так и не смог собрать свои ноженьки в кучу и отмобилизовать на преодоление преграды –
поскользнулся и полетел. Плюхнулся в воду плашмя, поднялся, глубина чуть выше колена, да ему хватило все свои сто восемьдесят с гаком сантиметров красоты намочить. Стоит, с длинной его красоты ручьи весело сбегают… Если не мокрая курица, мокрый петух – точно. Встал рядом с Гошей. И мы давай хохотать, остановиться не можем. Идеальная парочка для нищенствования, самое чёрствое сердце не сможет не подать таким на кусок хлеба…
Не стоит загадывать загадку, что мы сделали, войдя в посёлок со сказочным названием Аршан? Быстрым шагом, переходящим в крупную рысцу, полетели в магазин. Мы бы и на галоп перешли, да рюкзаки мешали. Вот они – долгожданные полки. Каждый взял по булке хлеба, мы с Гошей сигарет накупили, довольнёхонькие идём по Аршану, от булок жадно огромные куски откусываем, Гоша параллельно закурил… Булка в одной руке, сигарета в другой, на физиономии счастье. Куда дальше пошли, тоже несложно догадаться – в столовую. Шура на общепитовском крыльце не стал латать штаны, изорванные на камнях, пытался руками прикрывать дыры, да не хватает рук на такие прорехи.
Девочка-повариха заахала, заохала, увидев Шуру:
– Да где же вас так? Да как же вы так?
Собственно, все мы ненамного краше Сараева: отощавшие, заросшие, измождённые. Неделю голодали. На Гошу вообще без слёз нельзя смотреть… Набрали подносы с верхом… Первое блюдо в двойном количестве, второе – в тройном… Накинулись… Смели за пару минут, за добавкой пошли… Шура так раза три за ней ходил…
– Куда бы нам кости на ночлег бросить, – блаженно поглаживая после обеда раздувшийся живот, сказал Игорь Ропанов.
Обычно в таких селениях в школу просились. Беспроигрышный вариант. Народ в глубинке всегда с сочувствием относился к туристам. В Аршане в школе «кости бросить» обломалось. Тут и Гошин жалкий вид не помог по той причине, что на нашу беду на календаре значилось 31 августа.
– Не, ребята, завтра 1 сентября, – бесповоротно отказал директор, – дети в школу придут, а вы можете насорить. Только-только ремонт сделали, покрасили, побелили. Неделей бы раньше – пустил без всяких, сегодня не обижайтесь.
Опять мы не у дел. Погода отвратительная. Ветер холодный, противный, пронизывающий. Можно выйти за посёлок, поставить палатки, но смерть как не хотелось.
Ноги сами обратно привели в столовую. Слышу – одна повариха другой (а все молоденькие девчонки):
– Опять туристы с оборванцем.
Столовая уже закрывалась. Поварихи объявили: окончен бал – котлы пустые. Как назло у нас – на нервной или ещё какой почве (неудача в школе, перспектива палаточного ночлега) – у всех разыгрался чудовищный аппетит. Запахи столовские его многократно усилили! Слюнные железы бешено зафонтанировали в ожидании пищи.
Я тихо говорю Гоше:
– Иди, выпрашивай, не то поедешь в Омск с голой задницей! Не дам штанов!
Гоша начал канючить:
– Девчонки, милые, хорошие, не дайте умереть с голоду у ваших котлов. Вы такие красавицы, такие мастерицы, а мы неделю маковой росинки не ели. Хоть что-нибудь бросить в себя существенного, не то смертей голодных до утра понаделается в Аршане целая гора.
Сумел-таки разжалобить поварих. Те пельменей на завтра налепили, праздновать день рождения заведующего собрались, ну и сжалились, поделились: «Ладно, мы ещё налепим».
Пельмешки – объеденье, только шум стоял, когда уплетали. Попросили с бульоном, чтобы ничего не пропало. Одна повариха подошла к нам, та, которая охала в самый первый раз, увидав оборванца Гошу:
